стрировали бы, что он  до
конца пытался нас спасти.
     Впрочем, я вообще недолго смог бы отдавать  какие-либо  приказы...  Я
быстро онемел бы под прессом  перегрузок,  которые  ослепили  бы  нас;  мы
лежали бы, прихлопнутые гробовой крышкой гравитации, истекая  кровью...  и
один Кальдер смог бы  встать,  сорвать  пломбы  предохранителей  и  начать
вращение - когда в рулевой рубке лежали бы уже только трупы.
     Но я - неумышленно - испортил ему все расчеты. Кальдер не  учел  моей
реакции, потому что, блестяще ориентируясь в небесной  механике,  он  даже
приблизительно не разбирался в психической механике человека. Когда  я  не
использовал великолепную возможность, когда я замолчал, вместо того  чтобы
подгонять его приказами, он растерялся. Он не знал,  что  делать.  Сначала
он,   наверное,   только   удивился,   но   приписал    мое    промедление
неповоротливости и вялости человеческого ума. Потом он  забеспокоился,  но
уже не посмел  спрашивать  меня,  что  делать,  потому  что  мое  молчание
показалось  ему  многозначительным.  Он  сам   не   смог   бы   оставаться
бездеятельным, а поэтому не  допускал,  что  кто-то  другой  -  тем  более
командир - на это способен. Раз я  молчал  -  я,  очевидно,  знал,  почему
молчу. Наверное, я его заподозрил. Быть может,  даже  разгадал  его  игру?
Может,  я  его  обыграл?  Раз  я  не  отдал  приказа,  раз  на  лентах  не
зафиксированы мои слова, ведущие корабль к катастрофе, то для Кальдера это
означало, что я все предвидел, что я его обвел  вокруг  пальца!  Не  знаю,
когда он так решил;  но  его  неуверенность  заметили  все,  и  Куин  тоже
упоминал о ней в своих показаниях. Кальдер дал  ему  какие-то  не  слишком
толковые   указания...   потом   внезапно   повернул...   все   это   было
доказательством растерянности. Ему приходилось импровизировать, а именно в
этом он был слабее всего. Он уже начал  бояться,  что  я  заговорю;  может
быть, я собираюсь обвинить его - перед чутко слушающими  микрофонами  -  в
саботаже? Тогда он вдруг дал большую тягу; я успел крикнуть, чтобы  он  не
входил в щель, - даже в этот момент я еще не  понимал,  что  он  вовсе  не
собирается идти сквозь нее! Но этот крик,  зарегистрированный  на  лентах,
уже перечеркнул какой-то новый, импровизированный план  Кальдера;  поэтому
он сразу уменьшил скорость. Если бы ленты повторили на Земле  мой  крик  и
ничего больше - разве это не погубило бы Кальдера? Как, собственно, он мог
бы оправдаться, как мог бы объяснить  долгое  молчание  командира  и  этот
внезапный крик - последний крик? Я должен был после него заговорить - хотя
бы для доказательства, что я еще был жив... ибо  Кальдер  понял  по  этому
моему возгласу, что он все же ошибся, что я не знаю всего; он ответил мне,
как положено по уставу,  что  не  расслышал  приказа,  и  сразу  же  начал
отстегивать пояс; это был его последний шаг, последняя попытка  -  он  шел
ва-банк.
     Почему Кальдер так поступил в  ситуации,  уже  не  слишком  для  него
благоприятной? Может быть, из гордости не  хотел  признаться  даже  самому
себе в поражении, а может, его особенно задело то,  что  он  приписал  мне
ясное понимание, которого у меня не было. Наверняка он сделал  это  не  из
страха - я не верю, будто он боялся, что нам случайно удастся пройти через
щель Кассини. Эта возможность вообще не фигурировала в его плане; то,  что
Куину удалось нас вывести, - это действительно редчайшая случайность.
     Если б он подавил свое желание  отомстить  мне  (ведь  я  сделал  его
смешным  в  собственных  глазах,  когда   он   принял   мою   тупость   за
принципиальность), он немногим бы рисковал;  ну  что  ж,  вышло  по-моему;
своим поведением, нарушением субординации Кальдер доказал бы мою  правоту,
но именно этого он не хотел, именно с этим не  мог  примириться.  Все  что
угодно, только не это...
     Все-таки странно, что я так хорошо понимаю  сейчас  его  поведение  и
по-прежнему беспомощен, когда пытаюсь истолковать свое. Я  могу  логически
воспроизвести каждый его шаг и не могу  объяснить  свое  молчание.  Нельзя
сказать, что я просто не мог ни на что решиться, - это  все  же  неправда.
Так что же, собственно, случилось? Интуиция сработала?  Предчувствие?  Где
там! Просто эта возможность, предоставленная аварией,  слишком  напоминала
мне игру краплеными картами - грязную игру. Я не хотел ни такой  игры,  ни
такого сообщника, а Кальдер стал  бы  моим  сообщником,  если  б  я  начал
отдавать приказы и тем самым как бы согласился с возникшей ситуацией. Я не
мог решиться ни на это, ни на приказ о  возвращении,  о  бегстве  -  такой
приказ был бы самым правильным, но как я потом смог бы  его  мотивировать?
Ведь все мои сомнения и возражения рождались из  смутных  представлений  о
честной игре... совершенно нематериальных, не переводимых на деловой  язык
космонавигации. Вы только представьте себе: Земля,  какая-нибудь  комиссия
по расследованию, и я говорю этой комиссии,  что  порученного  задания  не
выполнил, хотя это было, по-моему,  технически  возможно,  и  не  выполнил
потому, что подозревал первого пилота в таком саботаже, который должен был
облегчить мне дискредитацию части команды... Разве это не звучало  бы  как
безответственная болтовня?
     Вот я и медлил - из-за растерянности, из чувства беспомощности,  даже
отвращения, а при этом своим молчанием давал Кальдеру, как  мне  казалось,
шансы на реабилитацию:  он  мог  доказать,  что  подозрения  в  умышленном
саботаже  несправедливы  -  достаточно  было  ему  обратиться  ко  мне  за
приказом... Человек на его месте сделал бы это, вне всякого  сомнения,  но
его исходный план такого  обращения  не  предусматривал.  Наверное,  из-за
этого план казался ему более чистым, элегантным: я  должен  был  сам,  без
единого слова с его стороны, привести в исполнение приговор  над  собой  и
своими товарищами. Более того, я должен был вынуждать его  к  определенным
действиям, и притом как бы вопреки всем его  глубоким  познаниям,  вопреки
его воле, а вместо этого я молчал. Так что в конечном счете нас спасла,  а
его  погубила  моя  нерешительность,  моя  вялая   "порядочность"   -   та
человеческая "порядочность", которую он так безгранично презирал.