был
иллюминатор, выдавленный сорвавшейся антенной. Как выскочил, как
загерметизировался, не помню, не знаю. Такие, как мы с Тони, везде
космонавты - зел„ный космос или ч„рный... Ладно, оставим эту тему. Кстати,
на Земле-Главной вышла книга самого старого из живущих "космонавтов",
Ахилла Джерасси. На конгрессе он мне очень не понравился...
  Не мог не вспомнить Тельму Н'Дио... Да будет прикидываться! Только сейчас
он, видите ли, вспомнил. Скромник. Этакий мизогин. Святой Антоний
орбитального разлива...
  Нас много снимали тогда. Надо будет заказать плакет.
  22. 30. 05 БВ. Битых три часа провозился с системой ориентации главного
локатора. На не„ одну уходит времени больше, чем на весь контроль.
Компьютерная часть вся безупречная, механика вроде тоже. На Главной только
отшучиваются: обещают на день рождения прислать новый локатор в целлофане
с бантиком.
  22.10.00 БВ. Заболел Пятница. Сидит грустный, нахохленный. Ничего не
лопает. Полчаса терзал машину, отыскал несколько лекарств, дал ему
четверть дозы чего-то желудочного. На всякий случай послал запрос на
Главную, как мне - залезать в скафандр или нет. Обезьяны, напротив,
благоденствуют. Шаманчик подрос и безмятежно кувыркается в воздухе. Леди
постарела и стала жутко сварливой. Накормил их всех и поговорил с Лордом.
Он очень умный, хотя и безбожно ленивый. Рассказал мне, что не любит,
когда я включаю двигатели ориентации станции - у него начинают чесаться
уши и болеть зубы.
  Несколько раз спускался в виварий проверить Пятницу. Завтра будет почта и
мой день рождения.
  22.17.00 БВ. Сегодня мне исполнилось двадцать два года.
  Почту ещ„ не разбирал. Просто включил автопри„м перед тем, как идти в
обсерваторию. Рабочий день мне никто не отменял. До вечера сидел на
гипсоболометре, по просьбе доктора Жервье уточнял конфигурацию рудных тел
на территории Дордони.
  Изготовил себе праздничную трапезу, а с праздничным нарядом вышел прокол.
Я подрос! Мои истязатели - эспандеры, дорожки, тренаж„ры - нарастили мне
порядочно мышечной ткани. Скроил новый, и опять-таки сам. Вот какой я
умелец.
  За праздничным столом поднимаю тубу с соком и поздравляю себя.
Выздоровевший Пятница нежно пощипывает меня за ухо и что-то бормочет.
Наверное, тоже поздравляет. Леди и Лорд получили по брикету бананового
концентрата и погрузились в обычное блаженство. Праздник для всех. Family
reunion15.
  Мама и отец позвонили.
  Артюха тоже. Платон Петрович написал всего несколько строчек, но я-то
знаю, чего ему это стоило. Ксавер молчит, наверное, опять болен. Борис и
Бэлла тоже. Куча поздравлений из Центра, из Генинспекции ВНИПа, с
Земли-Главной, от совершенно незнакомых людей. Ахилл Джерасси прислал
стихи. Я перев„л сперва сам, без помощи Тимбелины. Получился сумбур. Надо
посидеть.
  Шесть слов от Тельмы. По-русски. "Поздравляю, желаю летать долго,
спокойно, высоко".
  Итак, двадцать два года тому назад Платон Петрович Гагуа подхватил меня,
мокрого и даже ещ„ не орущего, на ладонь в стерильной перчатке, а целая
бригада в скафандрах проворно распечатала отсек, где я и прожил
девятнадцать последующих лет. На открытом воздухе я пров„л целых семь
секунд! В моей крови нет ни Т-, ни Б-лимфоцитов, и восемь лет Платон
Петрович возился со мной, пытаясь стимулировать возникновение иммунитета,
снимая угрозы мутации, конструируя новые и новые системы обеспечения.
Выпьем за него - и за тридцатилетнего и за теперешнего. Ему прежде всего
я обязан тем, что оказался годен к орбитальному пол„ту и тем, что могу
чувствовать себя человеком, пусть не стопроцентно нормальным, но вс„-таки
живым. За МОЮ Землю.
  Потом концерт. Все мои любимые вещи сразу. "Как мысли ч„рные к тебе
придут, откупори шампанского бутылку иль перечти "Женитьбу Фигаро".
  22. 30. 05 БВ. Локатор сдался! Пятница торжественно разоблач„н. Совершенно
случайно я увязал его регулярные недомогания с капризами системы
ориентации. В углу рубки выходит е„ проводка, и самые тонкие проводки
имеют розовую оболочку! Цвета обожаемой моим зверинцем фруктовой массы!
Когда в пом„те Пятницы я заметил кусочки изоляции, преступник был схвачен,
скручен и инкарцерирован. А я-то мучился! Лорд построил целую
нравоучительную максиму: "Птица непослушная, поэтому болеет." Мне кажется,
что из него вышел бы неплохой санитар или даже фельдшер.
  В почте нашлась посылка - книга Ахилла Джерасси, и даже не плакет, а
невероятное по роскоши издание. На бумаге! Платон Петрович связался с ним,
и он прислал мне экземпляр с дарственной надписью. Буду читать - со
словар„м, а потом выкрою время на суггестивную программу.
  22. 30. 05 БВ. Сегодня почему-то вспомнил, как увидел в детстве жука. Он
залетел в комнату и приземлился на раме окна в шлюзе моего отсека. Когда
он медленно и солидно пополз, мне стало жутко интересно. Я хотел потрогать
его, но мешал пластик, и ничего не получалось, а жук вс„ полз и полз,
сине-ворон„ный, важный, длинноусый и красивый. Вскоре он свалился на пол,
побарахтался немного и улетел, а я сел и заревел так, что родители - было
раннее утро - вскочили как ошпаренные и кинулись к "рукавам" утешать меня.
По-моему, я тогда впервые почувствовал, что чего-то лиш„н. Права
свободного передвижения, как Пятница.
  Для него это не слишком обременительно. А для меня... Собственно, в ч„м я
стесн„н? Желаешь, надевай скафандр и за борт - на всю длину фала. Масса
ощущений. Или бери отпуск, натягивай вс„ тот же скафандр, и на Землю,
любоваться Москвой с Воробь„вых гор.
  Ну, это и вправду неплохо... Приезжаешь рано-рано, когда вс„ прохладное,
росистое и розовое от восхода, внизу шелестит зелень, горят купола, а
гранитные перила почти красные, и Университет стартует в светлое небо, как
крейсер зв„здного класса. Постоять так минут двадцать, пока некому
пялиться, до первой платформы с туристами...
  Мама писала... Смотри, как я успел привыкнуть к этому глаголу! Мама
говорила, что отсек в полном порядке, на расконсервацию понадобится не
больше полутора часов, так что я могу прилететь, когда только захочу.
  Земля...
  И вс„ же здесь я иду по своему тр„хметровому коридору. На мне только
шорты, майка или компенсационный костюм, если гравигенераторы выключены. Я
такой же, как сотни других работников ВНИПа, я делаю столько же, сколько
они, и даже немного больше.
  Здесь я - дипломированный пилот-наблюдатель и инженер-эксплуатационник
замкнутых систем, магистр космогностики, автор кучи работ, подающий
надежды и оправдывающий оные.
  На Земле я - жалостный монстр. Там я волей-неволей начинаю заботиться
только об одном: как бы не осуществилась одна из миллиона угроз для моей
драгоценной жизни. Орда специалистов с большим упорством и искусством вс„
спасает и спасает меня. А я сижу в отсеке или в скафандре и наблюдаю, как
они хлопочут вокруг. Спасибо им, они прекрасные самоотверженные люди, но
иногда я чувствую, как они забывают нечто совсем крохотное, и я тут же
превращаюсь для них в объект, капризный и недоброкачественный кусок
аппаратуры... Слуга покорный. В миллионный раз нижайший поклон ПП. До сих
пор не знаю, чего ему стоило добиться для меня разрешения работать во
Внеземном Научно-Индустриальном Поясе, когда сверхнормальных-то кандидатов
толпы...
  Тельме труднее. Она прикована к Земле. Женщины в космосе, даже в ближнем,
и сейчас редкость. К тому же среди таких, как мы, мало-мальски здоровые
люди встречаются редко. Я исключение, рожд„нное стечением многих
обстоятельств. Не знаю, правда, к добру ли, к худу... Пока Тельма жив„т в
Булунгу. Они до сих пор не вошли даже в Африканскую Федерацию. Ей повезло,
что родители у не„ по тамошним понятиям люди очень состоятельные и в
столице есть иммунологический центр, чьи специалисты наблюдают за нею с
рождения...
  Она такая тихая и молчаливая. Видно, что она делает над собой серь„зное
усилие, чтобы спросить меня, не из нашего ли города знаменитая русская
пианистка Нелли Торсуева. Тщеславясь, я ответил, что даже из нашего дома и
вообще мы близкие родственники. Как она взглянула своими сливовыми
глазами! Как всплеснула руками! Можно подумать, своей славой мать обязана
именно мне.
  Тогда мы и разговорились. И проговорили почти вс„ оставшееся до отправки
наших отсеков время. Но я сдуру спросил, чем это ей так нравится Торсуева.
Тельма вдруг покраснела так, что е„ светло-шоколадные скулы потемнели и
очень сухо сказала, что вообще очень любит музыку "э сетера э сетера..."
После этого она замкнулась ещ„ крепче, чем раньше и на мои натужные
попытки поддержать хотя бы светскую беседу отвечала лишь односложными
"уи, мсь„" или "нон, мсь„" и сдержанной улыбкой. Что е„ задело - я так и
не понял. Однако я расписался. Поистязаемся, душ и - спать.

  "...Рекламисты сработали блистательно, и Тедди, мой литагент, сделался
звездой второго порядка. Первый, разумеется, достался мне.
  Мы были готовы к тому, что месяц книга продержится в бестселлерах. Но
произошло непредвиденное. Она продолжала раскупаться, и дело было не в
рекламе. Пош„л двенадцатый тираж, ни одного экземпляра не возвращалось на
склады.
  Тедди потерял голову. Издатели, которые прежде и высморкаться на него не
захотели бы, набивались к нему десятками. Как будто дело было в н„м. Как
будто дело было в них!
  У них не было стекла.
  Им не надо было отгораживаться от мира.
  Для многих он был опасен и омерзителен. Но никто не мог того же, что я -
уплатить чеком жизни за пол-глотка дымного, пыльного, вонючего городского
воздуха.
  Никто.
  Я один.
  Наследники Эрика Тура перестали ломаться и уступили охотничий домик за
двести семьдесят тысяч, на треть меньше запрошенного. И тогда-то ко мне
явился Поничелли.
  Редкие зубы, редкие усы, светлые глаза, от контактных линз выпуклые и
блестящие, как два объектива - глубоководная рыбина из Северного
моря.Права на экранизацию моей книги, которую он упорно именовал романом,
Поничелли не получил: в конце концов он так взбесил меня этим "романом",
что я приказал Клейну вытолкать его.
  Команда всполошилась, потому что мониторы показали всплеск, какого давно
не бывало...
  Недели три я был занят переездом. Выписанный мной Иничиро Седьмой сумел
перестроить дом, как мне хотелось - из миллиардерского каприза в каприз
"космонавта".
  Мне уже давно хотелось жить в комнате, а не в отсеке. Охотничий домик -
это тр„хэтажный особняк из двадцати двух комнат, с громадным холлом и
громадной гостиной, не говоря уже о погребах, псарнях, конюшнях и прочем.
Холл и четыре комнаты первого этажа я отв„л для Команды и аппаратных.
Гостиную и три верхних комнаты Иничиро перестроил, загерметизировал и
отделил от всего прочего стеной из стеклопластика. Е„ можно было делать
непроницаемо т„мной. Окна тоже можно было затемнять. Когда я впервые нажал
на клавишу, мне стало жутко.
  Я ещ„ никогда не был один. На меня всегда кто-то смотрел. В сво„м новом
жилище я оставил только телеметрию, и сейчас меня не видел НИКТО.
  Когда я увидел в ч„рном глянце тусклое отражение человека, мне стало
легче. Но лишь на секунду. Ведь это было только мо„ отражение,
всего-навсего призрак призрака, тень тени... И страх с новой силой
вцепился в меня. Черная стена заворачивалась, как гребень медленной волны,
безмолвно растворяя меня во тьме. Голова закружилась. Еле удержавшись от
вопля, я ударил по клавише и с невыразимым облегчением увидел мониторы
контроля, мигающий глаз индикатора комплекса воздухоочистки, голубые и
белые комбинезоны... Тогда я поклялся больше не дотрагиваться до не„.
  Но я не сдержал клятвы.
  Через месяц Поничелли снова добился встречи, и приш„л уже не один.

  Май и теперь так же ослепительно хороша, как была тогда. Годы не так
властны над кинозв„здами, владеющими мощным арсеналом при„мов борьбы со
временем.
  Май... Одно лишь сочетание густых т„мных волос, матовой белизны
безупречной кожи, и удивительных, громадных, какого-то лилового цвета глаз
поражало надолго. Она смотрела на вас, и вам начинадо казаться, что она
хранит бездонную тайну, которой на самом деле не было и в помине, но
одного этого чувства хватало, и уже не имело значения, была ли тайна...
Она и тогда была так же глупа, алчна и бездарна, как сейчас, но е„
красота выше любого таланта. Поничелли знал, что делал: на не„ смотрели и
забывали обо вс„м. Как в глаза змеи.
  Я не стал исключением.
  Она убивала наповал ещ„ и тем, что держалась, как реб„нок; даже не как
девочка - как мальчик, слегка избалованный, но миленький и знающий, что
все его любят и ни в ч„м ему не откажут. Мальчишеские жесты, походка,
л„гкий - особенно он! - л„гкий смешок и внезапно кристально чистый,
невинно вопрошающий взгляд...
  Пока мы перебрасывались с Поничелли репликами, я вс„ время видел е„ краем
глаза. Она сидела в кресле небрежно и легко, опершись на локоть, сцепив
пальцы перед собою и скрестив длинные гладкие ноги.
  Поничеллли говорил о пустяках, будто за тем и приехал, вышучивал нашу
прошлую встречу, а она смотрела на меня.
  Один раз она переменила позу и откинулась на спинку кресла, забросив руку
за голову. Наконец продюсер поднялся и взглянул на не„. Поигрывая
браслетом, Май проронила: "Тебе пора ехать. Я буду позже." И Поничелли,
как будто даже не удивившись, покорно затопал к выходу.
  Мы молчали. Прошла тысяча безумных лет, когда она вдруг встала, уперев
ладони в стекло, и тихо, но отч„тливо произнесла: "Хочу до тебя
дотронуться..."
Как под гипнозом, я пон„с руку ей навстречу - шаг, второй, третий. И
только боль и загудевшая от удара стенка остановили меня.
  "Ничего, - сказала она так же тихо и отч„тливо. - Ты дотронешься".
Сказала... или это полыхнуло в е„ глазах?

  Венчание происходило в соборе святого Сульпиция. На невесте было платье от
Шуасси из настоящих вологодских кружев, стоившее дороже моего скафандра с
автономным жизнеобеспечением.
  Все мои системы работали безотказно, в наружные микрофоны рвалось мощное
гудение органа, я держал Май под руку и захл„бывался диковинным напитком,
которого никогда ещ„ не пробовал - счастьем.
  Я был счастлив, хотя знал, зачем ей это. Знал, что она до мелочей
рассчитала эффект своего седьмого брака, знал, что он кончится так же, как
и шесть предыдущих... И вс„ же я был счастлив - ещ„ и потому, что знал, на
сколько может хватить этого счастья, и вс„ равно верил, что не знаю.
  Май была спокойна, но часто смеялась. Глаза е„ горели странным светом,
словно видели что-то жуткое, но бесконечно притягательное. Иногда
казалось, что это простое любопытство.
  Я пил наравне со всеми. К питателю был привинчен тюб с составленной
Клейном смесью "каллистоги" и нескольких капель спирта.
  Все разъехались.
  Я проводил Май к спальне и спросил, прежде чем вернуться к себе: "Ты
помнишь, что обещала мне, когда мы впервые встретились?" Она посмотрела на
меня, и сине-лиловый огонь снова вспыхнул в е„ глазах.
  У себя я снял скафандр - Клейн помогал мне через "рукава", - разделся
догола, оставив только датчики телеметрии, и натянул уже готовую пл„ночную
оболочку со штуцерами для подключения кислородного шланга и пяточными
вентиляционными клапанами. Оболочка прилегла, как вторая кожа,
растягиваясь на суставах, и на е„ глянцевитой поверхности вздрагивал
неяркий световой блик - это колотилось сердце.
  Нетв„рдым шагом я двинулся впер„д, волоча за собой шланг, через тамбур,
через лестницу, почти ничего не видя впереди...
  Загудел кардиомонитор, и Клейн, поддерживавший меня на ступеньках,
озабоченно спросил: "Может, отложить?.."
"Нет," - сказал я.
  Подойдя и открыв дверь, я увидел угол кровати, драгоценное платье,
небрежно брошенное на синий исфаханский ков„р, невесомые туфли, и надо
всем этим парила рука, изогнутая, как на рисунке Пикассо, там, где мать
приподнимает к груди младенца, - но только в этих пальцах была дымящаяся
сигарета...
  Я постоял перед дверью. Зуммер не умолкал, и тогда, словно надеясь
избавиться от него, я толкнул дверь и вдавил клавишу затемнения..."
АХИЛЛ ДЖЕРАССИ.
  "ЧУМА НА ОБА ВАШИХ ДОМА"
(фрагмент, перевод машинный с хоморедакцией).

  22.33.07 БВ. На ВНИПе начался монтаж седьмой секции Внешнего пояса, где
будут собираться два корабля суперкласса для броска на Уран. Посему к моим
обязанностям прибавляется усиленное наблюдение за состоянием Солнца и
лучевым климатом моего сектора Пространства.
  Звучит, конечно, величественно, хотя в значительной степени с этим
справится автоматика. Мне прид„тся попотеть лишь с настройкой некоторых
параметров обсерватории и кой-какими полями программ Тимбелины.16 Кстати,
так е„ окрестила доктор Бриджет Ван Хольст, за то, что она маленькая, но
ужасно умная и проворная - при крошечных размерах и минимальной
энерго„мкости максимальное быстродействие .
  Охо-хо... Большая Стирка на носу, да и заданий я понабрал изрядно - одни
космобиологи мне накидали кучу всего... Ладно, как-нибудь управимся.
Запросил Центр о смещении расписания дня на час - больше просить не стал,
потому что медиками сейчас там командует Липатов, а он был в сво„ время
категорически против моей кандидатуры на АСС. Только дай им повод, и
привет - я в госпитале... А сейчас каждый человек на вес... ну не знаю
чего, полония, или технеция...
  22.30.09 БВ. Не писал два вечера подряд -пальцам и без того хватало
работы. Кончил Большую Стирку, подобрал весь такелаж, просмолил все швы и
протянул всех проштрафившихся под килем. А ещ„ приготовил к
импульс-передаче статеечку об особенностях вторичного радиоизлучения гаммы
Дракона, которую начал год назад. Заслуженное светило. Именно с е„
помощью Брэдли когда-то обнаружил аберрацию света и доказал, что Земля
движется по орбите.
  После обеда был сеанс связи. Говорила мама. Отец ещ„ не вернулся, но
вот-вот должен был закончить свои дела и появиться. Разговор был самый
обыденный, но что-то - и я не мог понять, что - мне не нравилось. "Как ты
себя чувствуешь?" - спросил я, но мать улыбнулась и сказала: "Не
беспокойся, Сер„женька, вс„ хорошо, просто решила немного отдохнуть,
посидеть дома, повозиться в саду..." Оказалось, что она отменила гастроли
в Юго-Восточной Азии. Мы ещ„ немного поговорили и простились. Я занялся
своими делами, но что-то по-прежнему не давало мне покоя. Прокрутил запись
разговора и только на второй раз понял, что она сидит не как обычно,
массируя кисти, а обхватив правую руку левой, прижимая е„ к груди...
  Когда мне было два года, она совсем никуда не ездила. Сидела около меня и
только изредка пряталась поплакать. Хотя сочинять не переставала - как раз
тогда написаны и Концерт для фортепьяно с оркестром, и "Mater Dolorosa",
восхитившая Тельму, и "Десять маленьких пьес", и "Гималаи", моя самая
любимая симфония - слушаю е„ только в дни рождения. Выступала она только
по телевидению и в залах города. Боялась уезжать от меня. Но в городе она
и попала в ту самую аварию, где ей оторвало и изувечило правую руку...
  Рамон Сепульведа, знаменитый микрохирург и е„ страстный поклонник,
летавший по возможности на все е„ концерты, ув„з е„ в свою клинику в
Базеле, где после семичасовой операции пришил вс„-таки руку и затем лечил
е„ сам, никому не передоверяя.
  Ещ„ два с лишним года мама восстанавливала подвижность пальцев. "Павану
для левой руки" и "Герольда" она сочинила именно тогда. А затем начала
заново учиться играть. За год до отл„та я говорил с Сепульведой, и он
сказал, что обожает сеньору Нелли и желает ей всего самого лучшего, но не
верил, что она сможет сыграть этой рукой даже простую гамму... То, что она
сделала, целиком е„ заслуга. Он сумелс спасти и приживить руку, она -
оживить и возродить е„. Но при больших напряжениях следует опасаться
вторичных внутренних травм...
  Без музыки она жить не сможет. Тогда мне нельзя будет не вернуться.
  22.40.00 БВ. Пропустил день. Сегодня программу вела Тимбелина, я только
контролировал. Почти вс„ остальное время я провалялся в медотсеке в нежных
железных объятьях "Гигеса", вытерпел все инъекции, все пробы и смену двух
датчиков. Потом сам проделывал вс„ это со своим зверинцем. Протестовал
главным о