с литыми подчерн„нными
медальона по бокам. Но хозяин тут же разрушил очарование минуты. Проследив
мой взгляд, он ухмыльнулся и сказал:
  - Проклятие для прислуги. Е„ надо поднимать самому здоровому официанту.
Причуды моей бывшей жены. Почти вс„ в этом доме е„ причуды.
  Боясь, что он начн„т рассказывать мне о всех причудах своей бывшей жены, я
тут же спросил:
  - О ч„м же вы хотели говорить со мной, господин Слэу?
  - Видите ли, господин Тримл, - отвечал он, доставая из бара плебейского
вида графин с виски и пару стаканов, - сначала я попрошу вас... э-ээ...
отведать несколько блюд и сказать, насколько они соответствуют нормам
высокого кулинарного искусства...
  - Ну, после этой водки можно счесть произведением даже несвежие опилки, -
не удержался я. - Кстати, они, по-моему, близкие родственники...
  Очевидно, не уловив всей иронии, профессор Слэу встал:
  - Прошу прощения, но я оставлю вас на несколько минут. В доме никого нет,
вс„ прид„тся сделать самому...
  Он так стремительно удалился, что я не успел переспросить, зачем все-таки
ему нужно мо„ мнение.
  Кулинар-маньяк или маньяк-кулинар? Непохоже. Он вызывал доверие даже у
меня. Неумный шутник? Вряд ли. Говорил он совершенно серь„зно и даже
взволновался. Изнемогающий от одиночества соломенный вдовец?
  Слэу вернулся, не дав мне прийти к какому-либо выводу. В руках он держал
лабораторный поднос, накрытый марлей! Но когда он откинул е„ и я увидел
блюда, я ужаснулся по-настоящему.
  В первом был прекрасный суп из моллюсков, куда зачем-то была добавлена
вульгарная вермишель. Во втором было филе бургиньон, опять-таки неизвестно
зачем политое расплавленным сыром! Разумеется, у всякого художника есть
право на пол„т фантазии, но никто же не играет Шекспира в голом виде!
Хотя, возможно, я просто не осведомл„н.
  Что лежало в третьей тарелке, я не видел. Она была накрыта металлическим
колпаком. Но мне и не надо было видеть.
  Среди всех запахов превосходно различался аромат простого и милого
яблочного пирога, где в чудесной пропорции было смешано нужное количество
ванили, корицы, сахарной пудры и - замечательно - несколько капель рома.
Благоухание помогло мне увидеть пушистое, как тельце цыпл„ночка,
бисквитное тесто, разомлевшую в жару мякоть яблок...
  Усевшись напротив, Слэу наблюдал за выражением моего лица.
  Затем, решив, что увертюра сыграна, сделал горделиво приглашающий жест:
  - Пробуйте и скажите безо всяких экивоков, что вы об этом думаете. Прошу
вас, господин Тримл.
  Больше для поддержания репутации я попробовал весь этот натюрморт, не
скрывая выражения лица - сейчас я имел на это право. Мои первые
впечатления подтвердились, пусть даже дикарское приготовление не смогло
испортить первых блюд до конца. Для непритязательного гастронома они
вполне сгодились бы; но пошлая вермишель! но сырная корка!..
  И только штрудель, восхитительный штрудель, Schtrudel a la Venoise, был
прелестен. В н„м не было ни одного изъяна.
  - Вы создали это сами? - утерев слезу, несколько бестактно спросил я.
  Доктор Слэу вздохнул, улыбнулся и непонятно сказал:
  - Вы и представить себе не можете, насколько верны ваши слова...
  Муза кулинарии внушила ему идею достать из бара великолепный феканский
опорто. Не удержавшись, я просмаковал ещ„ ломтик - ах, штрудель!.. Не
возвращая мне ВКУСА., напоминал о том, что ОН был...
  Хозяин же долил себе гнусного виски, сжал стакан в кулаке и принялся
кружить по обширной гостиной, то и дело спотыкаясь о ковер. Он кружил и
кружил, и вдруг из него прямо-таки хлынули слова.
  - Знаете, господин Тримл, журналисты любят писать, что время
уч„ных-одиночек прошло. Бог с ними - любая истина, которую пытаются
утвердить в качестве абсолютной, уже поэтому неверна. Большие коллективы
разрабатывают и совершенствуют, но идея... Она рождается как реб„нок...От
одного... Даже если это была не любовь, а изнасилование...
  Теперь он был настолько мне приятен, что я согласен был выслушать вс„, что
бы он ни сказал. Огромные часы в резном дубовом футляре мягко и басовито
пробили полночь.
  Грустно покивав головой, Слэу сказал:
  - Именно так они звонили, когда я наконец понял, чего хочу от себя...
  Он наконец уселся в кресло.
  - Не помню, как и почему - вс„-таки прошло много времени - но в тот раз я
заехал на самую окраину Цеховых Кварталов, к Караульной площади.
  "Бр-рр!" - я вздрогнул и налил себе ещ„.
  - Водитель барахлил, скорее всего я попал туда именно поэтому, ведь я ехал
по курсографу. На дисплее вс„ было в порядке, но когда я взглянул в окно,
то увидел... Видите ли, у биологов довольно низкий порог брезгливости, но
то, что я увидел, требовало ещ„ более низкого. Я попал как раз в тот конец
городской свалки, где находится пос„лок... Не буду описывать вам, как он
выглядит, можете съездить и взглянуть, важнее другое. Его регулярно сносят
с применением полиции и тяж„лой техники. Но они возвращаются туда и снова
живут там, пока его никто ничем не застроил. Потому что для них это
единственный оставленный им способ существовать...
  Этому надо было положить конец.
  - Простите, - с л„гкой досадой перебил я, - во-первых, я бывал, и подолгу
в таких местах. Во-вторых, я не слишком увлекаюсь такой экзотикой. Оставим
это журналистам.
  - Извините, господин Тримл, - упрямо сказал он, - у вас были другие цели.
Дослушайте, иначе вам будет нелегко понять мои намерения.
  Для сохранения душевного равновесия мне пришлось отведать ещ„ ломтик
штруделя и выпить ещ„ глоточек опорто.
  Слэу продолжал, устало опустив лицо в ладони:
  - Когда я вернулся домой, мне пришлось воспользоваться самым сильным
снотворным. Уснуть я не мог. На меня неотвязно глядели серые лица, я видел
истощ„нных детей с кривыми ножками и забитыми мухами глазницами, вспоминал
голодающих в Африке, Южной Америке, Ближнем Востоке, мимо которых прош„л,
отделавшись подачкой. Казалось бы, в сво„ время я уже обзав„лся
иммунитетом, помогавшим мне не испытывать мук совести от таких зрелищ. Но
вс„ началось снова. Я увидел людей, живущих отбросами. Какими бы причинами
это ни объяснялось, я знал одно - такого быть не должно.
  - Быть может, вас больше всего поразило, что это были белые? - опять
съязвил я.
  - Вряд ди, - серь„зно ответил он. - На следующий день я вдруг вспомнил
вашу речь тогда, в Хартуме. Вы ведь говорили, что уровень цивилизации
распозна„тся по отношению к еде, не так ли?
  "Еде!..."
- Не совсем.. Я говорил, что вкушение есть наиболее интимное общение
человека с окружающей средой. И что избыточность и стандартность кухни
есть признак недостаточной духовной культуры нации, на каком бы этапе
материального развития она ни находилась.
  - Да-да, вот именно... - кивнул он и замолчал, съ„жившись в кресле
напротив меня.
  Через несколько секунд он снова поднял глаза. Красные, запухшие и
отчаянные, они так не вязались с его респектабельным видом...
  - О какой культуре может идти речь, когда человек вынужден драться за
объедки с крысами?!.. - пронзительно выкрикнул он, ударив кулаком по
подлокотнику. - При магазинах, ломящихся от жратвы?..
  - Вот именно, - сказал я непоколебимо. - От жратвы.
  - Не знаю почему, - продолжал он уже спокойнее, - но именно на этом я
остановился. Началась работа, потребовавшая семи лет жизни и двух третей
моего состояния, и способная забрать вс„, когда бы не ряд совершенно
изумительных везений...
  Он вдруг встал и начал рыться в карманах. Найдя футляр с ключами, выбрал
один - причудливое бронзовое кольцо, массивный стальной стержень со
сложной бородкой. Затем он подош„л к шкафу с сервизом.
  Разумеется, я достаточно восптан, чтоб не стараться подсматривать. Но вс„,
что он делал, ясно отражалось в т„мном экране огромного визиона, стоявшего
прямо передо мной.
  Панели шкафа были покрыты резным цветами. Нажав левой рукой на лепесток
деревянного тюльпана, он вставил правой ключ в сердцевину огромного
георгина и повернул его три раза вправо и один раз влево.
  Ч„рный дубовый шкаф, полный металла и фарфора, вещь неподъ„мной тяжести,
обернулся вокруг оси легко и изящно, как балерина. Ощутимо задуло холодным
ветерком.
  - Это готическое подземелье, - сказал Слэу, - досталось мне в наследство
от прежнего владельца. В этом бывшем бомбоубежище есть вентиляция,
освещение, вода и некоторая меблировка. Вс„ это мне крайне пригодилось,
когда я оставил университет...
  Не знаю, почему, но я не испугался даже тогда. Конечно, в любой момент
интеллигентное лицо могло стать оскаленной мордой безумца, но и это меня
не пугало. Скорее всего потому, что он уже считал меня своим давним
другом. А это на некоторое время спасает. И ещ„ потому, что в моей жизни
уже давно исчезло главное, ради чего мне хотелось бы е„ сберечь...
  Внизу меня ждало скучнейшее зрелище. Толстые полки, заставленные уродливой
лабораторной посудой, банками с химикалиями, бесчисленная аппаратура,
компьютеры и множество проводов. Подвал был просторен и уходил куда-то в
сторону, всего этого было так много, что я сперва не заметил "Фелисити",
установленную возле вытяжного шкафа, и целый стеллаж кулинарных книг на
разных языках.
  Но моей уверенности это не поколебало. Нельзя было создать такой шедевр,
какой вкушал я полчаса назад, лишь с помощью прекрасной плиты с
миникомпьютером и набором всех возможных инструментов и вместилищ . Кроме
превосходных исходных материалов и высокого мастерства, необходим был
ВКУС. Рецептов же гениальности не существует.
  - Первое время она была моей помощницей, - сказал Слэу, ласково похлопывая
"Фелисити" по корпусе. - Мои лаборанты там, наверху, были уверены, что я
слегка помешан на почве гастрономии, но исправно пожирали вс„, что она
выдавала...
  С противной фамильярностью он взял меня за локоть:
  - Так вам понравился мой обед, милый Тримл?
  - С оговорками, - сердито сказал я. В подвале было прохладно, пронзительно
пахло чем-то жутким, и мне хотелось поскорее уйти. Меня не интересовала
его наука. Я не понимал, зачем он приволок меня сюда. Возможно, самое
опасное только начиналось.
  - Ну что ж, - cамодовольно сказал он, сунув руки в карманы. - Значит, я и
вправду добился своего, если даже вы ничего не заметили...
  - Ачто я, по-вашему, должен был заметить? - насторожился я.
  Так же довольно Слэу сказал:
  - За двадцать четыре часа я могу изготовить сто сорок таких обедов из
пятидесяти тр„х разнообразных блюд. Для этого мне нужно только от полутора
до двух тонн городского мусора без металлических и стеклянных включений,
или восемь тонн древесных отходов, или... Ну, в общем, это уже детали.
Гораздо важнее другое. Процесс этот я осуществляю не в громоздких
реакторах, а в сравнительно компактной установке. И не через двести
прогнозированных лет, а сейчас, сию минуту, ту самую минуту, когда на
Земле умирает от голода два человека...
  Я почти не сознавал, что он говорит. Рвота обжигала гортань.
  Когда в "Маскараде" узнают, что я, Леонард Георг Иеремия Тримл, жрал
синтетику, весь клуб отверн„тся от меня. Три самых моих близких друга
простят мне вс„, но только не осквернение наших идеалов. Мерзкие газеты
раструбят, что я не сумел отличить лже-пищу от истинной, и тогда можно
будет не ждать поездки в Японию...
  А этот подлец, этот извращенец хлопал меня по плечу своей ошпаренной
кислотами лапой и разглагольствовал вовсю:
  - Конечно, это было трудно, и сейчас осталось немало крепких задачек, но
будьте уверены, я их добью, а завтра же созову пресс-конференцию, в сво„
время газетчиков очень заинтересовало, почему нобелевский лауреат оставил
кафедру - когда я покажу им почему...
  - Постойте, - задыхаясь, сказал я. - Неужели даже штрудель...
  Слэу засмеялся. О, как я ненавидел его в эту минуту!
  - Милый Тримл, - протянул он с отвратительной фамильярностью. - Понимаю,
вам грустно, хотя вы и удивлены. И да и нет! В н„м есть некоторые примеси,
но они безвредны и обнаруживаются сложными лабораторными анализами.
Пойд„мте-ка сюда...
  В полной уверенности, что я покорно следую за ним, он энергично помчался к
"Фелисити". Когда он снял переднюю стенку, я увидел вместо пульта
управления и диска набора стандартных программ что-то грубое, хаотичное и
дико-поспешно смонтированное.
  Надругательство над беззащитным и полезным аппаратом переполнило чашу
моего терпения.
  Между тем Слэу отворил выкрашенный синей краской люк, расположенный слева
от плиты. Справа от не„ был такой же люк, но замазанный красной эмалью.
  Сняв пиджак, он защ„лкал переключателями. За стеной, в которую была
вделана бедная "Фелисити", возникло ровное густое гудение.
  Взяв громадную лопату, Слэу открыл дощатый ларь и с ухватками заправского
кочегара принялся швырять в синий люк... опилки! Лопату за лопатой! С него
скоро закапал пот, но он вс„ время говорил:
  - Визит-эффект! Утром поломался транспорт„р! Ничего, в последнее время я
переедаю! Уфф!...
  Гудение стало ниже и мощнее. За стеной раздался лязг и жужжание, потом
зазвенел звонок, на панели вспыхнула красная лампочка, и Слэу проворно
бросился к красному люку, схватив поднос.
  Люк поднялся, скрипнув петлями, но смотреть я уже не мог. Раздались новые
удары, новый скрип и лязг.
  Горячий запах штруделей. Но теперь он казался мне омерзительным.
  - Можете пробовать любой! - торжественно провозгласил Слэу.
  - Нет, - пробормотал я. - Нет. Мне что-то плохо...
  Посерь„знев, Слэу подхватил меня за локоть и пов„л к лестнице.
  - Не волнуйтесь, дорогой Тримл, не надо стыдиться, клаустрофобия - это не
смертельно...
  В гостиной я вырвался от него и кинулся в туалет, который наш„л только
потому, что такой же дом был у моей т„тушки...
  Вернувшись, я жадно выпил бокал вина. Когда мне стало лучше, я сел прямее
и сказал:
  - Профессор Слэу, вы убийца.
  Похоже, он не поверил своим ушам. Мотнув головой, будто его ударили по
щеке, он изумленно переспросил:
  - Вы сказали - "убийца"?..
  - Нет, вы не ослышались, - подтвердил я, глядя ему прямо в глаза. - Вы
считаете, что спасаете человечество. Были люди, которые считали, что если
повесить в каждом доме по Рафаэлевой мадонне, человечество сразу станет
лучше. Подумайте , что стало бы тогда с живописью. И что с нею в конце
концов стало!
  - Но...
  - Вы не спросили этих людей, которых вы собираетесь спасти, хотят ли они
этого, - продолжал я. - Может быть, для них это единственная возможность
сохранить ВКУС и быть свободными. Может быть, они вообще не должны
существовать, потому что их время и не наступало. Почему вы считаете, что
знаете все законы, управляющие жизнью? Может быть, они - те же лемминги,
от которых тундра избавляется?
  Он больше не перебивал.
  - Вы хотите закрыть человеку один из и без того немногих путей к
совершенству. Вкушение - это каждодневное причастие. Вкушение - это
возможность стать над грубой сытостью и радоваться постижению! Вы
уничтожите беззащитное и прекрасное искусство!.. Этого не смогли даже
варвары, даже коммунисты, даже Гитлер!.. Одумайтесь. Вы будете мучаться,
как создатели атомной бомбы!
  Когда я остановился, чтобы освежить пересохший от гнева рот глотком вина,
он спросил:
  - Господин Тримл, это правда, что вы ели с аборигенами гусениц?
  - Какое это имеет значение? - холодно отрезал я.
  - Возможно, никакого, - так же холодно ответил он и неприятно усмехнулся.
- Вы голодаете для того, чтобы тем утонч„ннее, как вы выражаетесь,
"вкушать"... Ах, как замечательно вы маскируете сво„ стремление к
постоянной сытости! Вы рядите его под любовь к искусству. Вам не понять,
что это такое - кишки, завязывающиеся узлом и ни одной мысли, кроме как о
еде...
  Он вскочил, не в силах больше оставаться на месте, и подош„л к окну, за
которым клубилась ночь.

  - Боже, - сказал он с неожиданной тоской, - почему всегда было и есть
столько людей, которые могут только пропускать сквозь себя пищу и
изнашивать на себе тряпки? И это ради них должна исчерпаться и погибнуть
Земля? Неужели это испытание, призванное отсеивать тех, кто может
ограничиться лишь этим? Не-е-ет... Я поломаю че...
  Откуда у меня взялись силы и почему я поступил именно так - не знаю.
  Но это я взлетел с кресла, схватил из шкафа за ручки серебряную супницу,
взметнул е„ и с незнакомой силой обрушил на залысый, ненавистный затылок...
  При всей моей хрупкости внешне я выгляжу крепким и румяным. Это такое же
следствие моего увлечения, как африканский загар у любителя сафари. Не
понимаю, как мне удалось стащить его вниз по лестнице, поднять и затолкать
в синий люк, в гудение и звяканье.
  Мне никогда не было свойственно криминальное мышление. Я полагаю, что мной
руководили высшие силы, когда я отыскал на кухне старинную газовую плиту,
заж„г свечу в подсвечнике, поставил е„ на стол и один за другим открыл все
краны плиты...
  Затем я спустился в подвал и открыл вентиль лабораторной горелки. Я
оглядел вс„ в последний раз и уже собрался подниматься, когда вдруг
знакомо взвизгнул звонок, сверкнула красная вспышка и из красного люка,
рассыпаясь на бетонном полу, один за другим повалились яблочные пироги...
  На самом верху сладкой горы что-то блестело.
  Красивое бронзовое кольцо с причудливым орнаментом.
  Подойдя, я медленно протянул руку, взял крошку бисквита и положил на язык.
 
Безупречно.

  На улице я почти сразу увидел автомат для вызова такси. Когда машина
подъехала, я набрал шифр своего квартала, растянулся на сиденье и блаженно
закрыл глаза.
  Есть вещи, о которых нельзя жалеть.
  Я никогда не пожалею о профессоре Слэу. Хотя он и вернул мне ВКУС...
Возможно, это и есть то, для чего он был создан...
  Я никогда не пожалею о н„м, но штрудель!.. Прекрасный, сладостный,
упоительный штрудель!..

  Москва

                                1979

  Алма-Ата

  АЛАН КУБАТИЕВ
ТОЛЬКО ТАМ, ГДЕ ДВИЖУТСЯ СВЕТИЛА
Фантастический рассказ

  Не странно ли, что в мировом просторе,
В живой душе созвездий и планет
Любовь уравновешивает горе
И тьму всегда превозмогает свет?
  НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ

  22.17.00 бортового времени.
  Забавно. Никогда не пробовал писать от руки. Бедное человечество: тысячи
лет - и никаких фонотайпов или диктопенов. Только рука и это... Чем тогда
пользовались - каламом, что ли. Ну и терпение было у древних. У меня,
например, уже ломит пальцы. Надо мастерить кистевой эспандер. А пока что
хватит. Обработаем-ка вчерашние данные да часок поистязаемся.
  22.05.07 БВ. Решил не делать никаких эспандеров. Просто буду перед сном по
нескольку минут писать дневник. Это будет моя личная жизнь.
  Вчера был сеанс связи. Говорил с мамой, отец просто оставил запись. Он
снова на Тянь-Шане, возится со своей системой сохранения альбедо ледников.
Арт„м уже в Утиноура, через месяц стартует оттуда на "Герберта Уэллса"
младшим инженером-навигатором. Добился-таки. М-да. Конечно, "станционный
смотритель" - это достойно, пристойно и так далее... А вот Артюха
поработает по-настоящему: в таком рейсе не заскучаешь. У меня запарка
начн„тся только через три месяца, когда надо будет готовить информпакет...
  22.17.00 БВ. Сегодня мой скотный двор взбесился. Пятница крутился в
воздухе как завед„нный и вопил: "Я гнотобионт!"14 Обезьяны верещали и
порхалипо вольеру, мыши пищали и кувыркались в контейнерах. Хорошо хоть
дрозофил не слышно. Успокаивал Пятницу долго: чесал хохолок, угощал,
таскал на руке. Унялся он и за ним, как по заказу, все остальные. Нет,
этакий парад звуков мне давно не выпадал. Даже шумы выключил - захотелось
отдохнуть. Правда, через минуту снова включил... В рубке лучше - там у
каждого прибора свой голос. Шелестят, гудят, пощ„лкивают. В обсерватории
тоже хорошо. Наверное, потому, что там я никогда не отдыхаю.
  22.10.00 БВ. Через двое суток мой день рождения.
  22. 30. 05 БВ. Тимбелина подсказала - годовщина смерти Энтони Клэя. Глупо
вышло. Полетел фильтр, забило насос, в отсек пошла масса из биореактора,
Тони кинулся к щлюзу, но упал и разбил голову. Когда он очнулся, было уже
вс„ равно...
  Почти то же самое случилось со мной в прошлом году. Только у меня