ляет нам даже активной
обороны. При внешнем нападении Корабль даже стартует на дегравитаторе,
чтобы ущерб оказался минимальным!.. - Урод помолчал. - У меня был друг. Мы
вместе росли и учились, вместе стали Искателями... В одной из экспедиций
он обнаружил планету, насел„нную полудикими племенами, стоящими на низкой
ступени развития. Когда он вышел из своего Корабля, на него напали.
Имевшихся средств защиты оказалось недостаточно. Свою мощь Корабль
применить не мог - он опять-таки убил бы моего друга... Он ещ„ успел
приказать Кораблю уйти на стационарную орбиту, где мы и нашли его потом...
Вот так, Акира-сан...
  Акира молчал. Потом, отвернувшись от Урода, произн„с:
  - Вы отказываетесь помочь. Тогда немедленно отпустите меня. Я обязан
исполнить свой долг!
  Урод встал и тихо положил ладонь на его локоть. Акира стряхнул его руку со
злобой, которую уже не пытался скрыть:
  - Слышите, вы - отпустите меня!..
  Урод отступил и взглянул на лейтенанта так, словно видел его впервые. Тот
стоял, чуть наклонившись впер„д. Стиснутые кулаки дрожали у б„дер. Но под
спокойным взглядом Урода он невольно расслабил свед„нные мышцы. Он охватил
голову руками, изо всей силы закрывая лицо, чтобы этот, проклятый, не
видел его позора, его постыдных сл„з.
  Тогда Урод сказал, впервые негромко и печально:
  - Ведь я понимаю вас, Акира-сан. Через две десятых суточного цикла Корабль
стартует. Вы будете доставлены на родину...

  5
Сейчас я покажу, как умерщвляет себя воин! Да послужит это образцом для
вас, когда кончится ваше воинское счастье!
  "Тайхэйки", глава VII

  Изнутри раковина ложа словно обрастала чем-то вроде мягкой розоватой
ткани. Лейтенант стиснул е„ в кулак и вдруг отд„рнул руку - в пальцы
ударил слабый электрический разряд. Он тихо выругался и рванул ткань
снова. Пальцы кололо, створки норовили свернуться. Вс„ же он справился. В
его руках ткань вдруг принялась извиваться, как живая, и задыхавшийся от
омерзения Акира едва не бросил корчащийся лоскут. Но внезапно тот обмяк,
безжизненно обвис и побелел.
  Акира перевел дыхание. Так даже лучше. Он сложил полуметровую полосу
вдвое. Надо было ещ„ нарисовать красный круг. Закрыв глаза, лейтенант
подн„с ко рту ладонь и впился зубами в мякоть у большого пальца.
  Круг получился неровный и быстро побурел. Акира не стал дожидаться, пока
он подсохнет, и туго повязал голову этим жалким подобием государственного
флага.
  "Самураи, наверно, делали это затем, чтобы пот не заливал глаза во время
схватки, - думал лейтенант, затягивая узел на затылке. - Камикадзе делают
это затем же... Боги всемогущие! Не оставьте меня в мо„м деле!" Он сложил
ладони перед лицом и опустился на колени.
  Через минуту лейтенант вышел в коридор.

  Урод был уже в зале. Он что-то делал, запустив руку в стену по самое
плечо. Рядом лежали детали и инструменты, каких лейтенант никогда не
видел, - они шевелились, издавали звуки и меняли форму.
  Не оборачиваясь, Урод пояснил:
  - Простите, Акира-сан, я должен проверить некоторые узлы. Корабль слегка
прихворнул.
  Акира молча глядел на длинную извилистую спину Урода. Тонкие семипалые
руки уверенно, словно на каждом пальце у него было по глазу, брали живые
вещи и прилаживали их где-то в глубине.
  Теперь лейтенант не чувствовал ни гнева, ни сомнений. н должен был
действовать - как танк должен давить гусеницами и стрелять, меч
перерубать шею, а штык вонзаться в живот врага. Он был штыком императора.
Штык не умеет сомневаться. А его чуть было не заставили забыть, что он -
штык.
  Урод ставил на место последнюю деталь. Он влез в люк по пояс и работал
обеими руками. Было видно, как над его головой двигались массивные
извивающиеся жгуты, целые созвездия белых и сиреневых огоньков. Ноздри
лейтенанта обоняли незнакомый запах, острый, но не противный. Он ш„л из
этой дыры.
  - Ещ„ немного, Акира-сан, - не переставая работать, говорил Урод. -
Останется только перестроить управление с вас на меня...
  Когда Акира понял, о ч„м он говорит, то поверил что боги на его стороне.
  Изогнувшись, Урод вылез из отверстия. Руки его лоснились, от них ш„л тот
же запах. Секунду отверстие было открыто. Потом его края словно оплыли и
быстро сомкнулись, как вода над брошенным камнем.
  Обернувшись, Урод тут же уставился на его повязку.
  - Вы поранились, Акира-сан?
  - О нет, - солгал Акира. - Это обычай. Воин, возвращаясь домой, обязан
иметь на голове такую повязку!..
  Урод ничего не сказал и направился к Раковине.
  За эти секунды лицо лейтенанта стало отражением лица Урода. Серо-ж„лтая
кожа, матово-ч„рные глаза, рот, сжатый до невидимости. Увидев, что Урод
уже протянул ладонь к Раковину, Акира шагнул впер„д:
  - Одну секунду!
  - Да, Акира-сан?
  Лейтенант замер прямо перед ним.
  - В последний раз хочу спросить вас, - почти ш„потом сказал он. - Самый
последний раз... сэнсэй. Станете ли вы помощником армии Его Величества и
союзником Японии в е„ борьбе?..
  Его удивляло, что в глубине души он, оказывается, вс„ ещ„ надеялся на
согласие Урода. Он чувствовал, что и ему хочется делать не то, что надо.
Встать вместе с Уродом к Раковине, поднять Корабль и вдво„м вести его
вверх и впер„д, сквозь белые зв„зды и ч„рное небо...
  Аматэрасу Омиками13, до чего же он опустился! Так пренебрегать долгом и
воинской честью офицера, пусть даже в мыслях!..
  Урод прикоснулся к Раковине. Она загудела, заволновалась, но он вс„ не
поднимал ладонь, будто задумавшись. Потом раздался его голос:
  - Ну что ж... мои слова могут показаться вам оскорбительными. Но пусть
между нами не останется недомолвок...
  Встав лицом к Акире, Урод забросил длинные руки на плечи и после недолгого
молчания заговорил:
  - Я уже изложил вам главные причины моего отказа. Видите ли, пока вы
лежали - я усыпил вас, чтобы ваша психика полностью оправилась от
потрясения - мне удалось поймать и расшифровать передачи других станций.
Не могу сказать, чтобы я разобрался во вс„м. Но оказалось, что ваша страна
не только выступает на стороне захватчиков, насильников, убийц, но и сама
следует их примеру...
  Как бы проверяя действие своих слов, Урод взглянул на лейтенанта. Тот
молчал, глядя в пол. Его лицо блестело от пота.
  - Акира-сан, вы сказали о сво„м долге. Однажды вы уже умерли, исполняя
его. Вы собираетесь умереть во второй раз? Сколько раз вы хотите умирать?..
  Лейтенант по-прежнему молчал.
  - Не знаю, прав ли я... - Урод говорил медленно, словно затрудняясь в
выборе слов. - Но вс„ это утвердило меня в намерении не вмешиваться в
сложный и больной период вашей истории. Мы ещ„ верн„мся, но уже...
  Он не успел даже заслониться. Лейтенант молча, изо всех сил ударил его в
висок и пальцами левой - в горло.
  Лейтенант бил туда, куда бил бы человека - врага, вставшего на пути,
которого можно было бы только уничтожить, и завизжал от радости, когда
Урод, раздавленный, ошеломл„нный, изувеченный градом бешеных ударов,
согнулся и рухнул на сияющий пол.
  Он попытался встать. Но жестокий пинок в лицо свалил его обратно.
Стукнувшись головой, он застыл.
  Всхлипывая от изнеможения, лейтенант стоял над ним. Удары сердца
встряхивали его тело. Оглянувшись, он увидел, что вс„ вокруг заляпано
багровыми брызгами. Но это была не кровь Урода. Рана на левой ладони
вскрылась. Из не„ текла его кровь.
  Отдышавшись, он пош„л к Раковине. Включившись в систему, скомандовал старт.
  Но Корабль не подчинился. Он лишь дрогнул и снова замер.
  Глухо замычав от отчаяния, лейтенант напрягся так, словно поднимал жернов.
  Но Корабль бунтовал. И тогда из последних сил и последней ненависти
лейтенант вообразил, как на его плоть обрушивается гигантский шипастый
бич. Раз за разом. Удар за ударом.
  Корабль сдался только после шестого удара, когда лейтенант уже изнемогал
сам.
  Медленно, словно нехотя, он двинулся впер„д, ускоряя разгон.

  Исполинский шар крутился вс„ быстрее и быстрее.
  Через сорок минут лейтенант наш„л то, что искал.
  Не так он хотел прилететь сюда. Но солдат не выбирает. Он сделает то, что
не сумел тогда, над океаном!
  Акира заставил Корабль совершить что-то вроде "горки" и, зажмурившись,
словно в лицо бил ураганный ветер, понесся в крутом пике вниз, рассекая
атмосферу и готовясь обрушиться на территорию Соедин„нных Штатов Америки,
спавшую золотым утренним сном...

  ...Перегрузка втискивала Урода в пол.
  Он раскрыл свои птичьи, круглые глаза, постепенно обретая сознание. Ткань
Корабля заботливо обволакивала его, пытаясь уврачевать раздробленные кости
и отбитые органы, но он стряхнул е„.
  Не зная, для чего именно лейтенанту Корабль, он уже чувствовал: если не
вмешаться, произойд„т непоправимое. Акира не включил
держатели-амортизаторы, считая, что мертвец не нуждается в заботе. И это
была удача. Урод вытянул изуродованную руку.
  На ладони уже расцветала маленькая раковина. Он мысленно коснулся е„.

  Створки развернулись. Акиру жестоко вышвырнуло на пол, прямо на Урода.
  Не успев ничего подумать, он чувствовал: Корабль мчится, падает, рушится,
как самая огромная бомба в мире!..
  Урод коснулся раковины во второй раз.

  В ту же секунду их вдавило в стену так, что лейтенант услышал как ломаются
его р„бра.
  Он не знал, что аварийная система уводила Корабль за пределы атмосферы и
что через двадцать минут форсажа со снятыми ограничителями двигатели
взорвутся, но уже в безвоздушном пространстве, - ничего этого он не знал.
  Огромная безумная сила расплющивала лейтенанта, как скала жука.
  Урод знал вс„, но сделать мог лишь то, что сделал. Он смотрел на Акиру и
как всегда, было не понять, что он думает.
  Ничего не знал Акира, но чувствуя, что в этот раз увидит и запомнит свою
смерть, давясь кровью и воздухом, рвущим л„гкие, он из последних сил
заревел то, что было вколочено с детства и билось в голове сейчас,
бессмысленно и оглушительно, заменяя последние человеческие слова:
  - Тэнно хэйко банза-а-ай!!!... Да здравствует император!!!...

  Москва - Алма-Ата
1979, 1995 год

  АЛАН КУБАТИЕВ
 
ШТРУДЕЛЬ
ПО-ВЕНСКИ
Фантастический рассказ

  М-ммм...
  Ням-ням! Чав-чав-чав!
  Хряп-хряп! Сссссссссь.... Ы-ыык!..
  Махмуд фон Дурхшлаг
Гастрофония, часть 3. Prestissimo

  Меня спрашивают, не мизогин ли я.

  Пожалуй: но лишь наполовину.

  Я допускаю женщин за столом, но отрицаю их на кухне.
  Стряпуха, кухарка, повариха, даже кулинарка - язык сам выражает всю ту
степень пренебрежения, какая вложена сюда богами.
  Но - повар. Кулинар. Шеф. Мастер. Звучит совершенно иначе.
  Железо, мясо, огонь - какой женщине под силу по-настоящему справиться с
этим?
  Женщина может дать жизнь. Не стану спорить. Но зачать и поддержать е„
может лишь мужчина.
  Он всегда понимал, какова мера ответственности в этом деле.
  Недаром Александр Дюма не подпустил своих "негров" лишь к одной книге -
сборнику своих лучших кулинарных достижений.
  Но я созидаю не так.
  Только для себя.
  В крайнем случае для одного-двух-тр„х избранных друзей, которые сумеют
оценить и дерзостный взл„т авторской фантазии, и тончайшее соблюдение
древних традиций.
  Я творю вдохновенно.
  Созидание. Сервировка. Вкушение.
  Еда! варварское, чудовищное слово! Урчание кишок, сопение, чавканье!..
  Нет; именно вкушение. Наслаждение произведением искусства, более земного и
недолговечного, более близкого и необходимого, чем все искусства мира.
  Как уже мало нас, сознающих это... Сейчас куда больше воображающих, что их
деньги дают им способность вкусить - но они просто объедаются, и ничего
более.
  У меня мало единомышленников даже среди тех, кого объединяют прославленные
своей кухней светские клубы. Их связывает скорее снобизм, чем истинная
страсть. Даже Брийя-Саварен вряд ли понял бы меня до конца. Как
государственный деятель, он скорее пытался проанализировать общественное
значение гастрономии, чем е„ духовное содержание, симфонию чувств, которую
способен познать лишь человек, доверчиво и радостно раскрывшийся навстречу.
  Мир открывается мне и в сытной тяжести и простоте пиццы, плывущую
сладость редчайшей дыни "волчья голова", через тонкую и пикантную
маслянистость икры морских ежей и нежно-загадочное сасими, варварскую
пышность и жгучесть буйабеса, филистерскую грубую вещность сосисок с
капустой. Через непередаваемый вкус бульона из ласточкиных гн„зд, который
готовят на Тайване. Мир покорит поддельная восточная кухня. Впрочем, я
скорее всего не доживу до этого.
  Уже давно я тону в том всепоглощающем разочаровании, которого так боялся.
Оно обесцвечивает мир, и раньше атаковавший меня фальшивой, химической
цветностью.
  Но самое страшное, что мой мозг начинает отказывать именно там, где он
организован тоньше всего...
  Мне не помогло ни выдержанное мясо по-корейски, ни утонч„нные итальянские
десерты, ни даже год, который я пров„л в пустынях Австралии, питаясь
гусеницами, личинками и ящерицами. С индийскими нищими и русскими бомжами
я ел то, от чего человек умирает в судорогах, надеясь, что и я умру в
судорогах. Но я зачем-то остался жив.
  Ничто не могло вернуть мне того ВКУСА. Мир закрывался от меня, лишал меня
прав и радости.
  Именно поэтому я и принял приглашение на при„м у Геррье. Ещ„ год назад я
бы ему даже не ответил. А теперь мне было вс„ равно.
  Он лепетал что-то насч„т консультации для его кулинара. Но на это я ничего
не сказал. Я не едок, а знаток - пора бы ему это усвоить.
  При„м был невыразимо скучен, вопросы, которые они там принялись обсуждать,
разбившись на кучки со стаканами в руках, для меня не имели абсолютно
никакого смысла. Играл струнный квартет, но совсем не потому, что Геррье
любит музыку, а потому что это дорого.
  Лишь стол, как я и ожидал, доставил мне вес„лую минуту. Испорчено было
каждое блюдо - это было ясно даже на взгляд.
  Именно поэтому я и отпробовал все, в глубине души истово надеясь, что хоть
что-то вдруг, нежданно, необъяснимо верн„т мне мой ВКУС...

  Нынче утром я дал себе слово. Если смысл моей жизни ко мне не возвратится,
я бросаю вс„ и переезжаю в Японию. Там, на островах, я буду есть только
фугу, фугу и фугу - до тех пор, пока не доплыв„т до меня моя последняя,
роковая рыба, рыба моей судьбы.

  Даже на взгляд было ясно, что в салат с ростками бамбука и цветами
хуахуцзин переложено сахарной пудры. Но я отпробовал и его. Бесполезно. Он
был просто гадок и стандартен. Ужаснее всего было глядеть на гостей,
энергично поедавших эту мерзость.
  Поэтому душа моя прямо-таки рванулась к человеку, стоявшему возле колонны.
Мне показалось, что на лице у него было то самое выражение, которое я
тщательно маскировал улыбкой...
  Лишь подойдя вплотную, я понял, как я ошибался - ему было просто-напросто
скучно.
  Слэу заметил меня, когда я повернулся, чтобы уйти, и узнал, потому что я
не успел скрыть, что тоже узнал его. Поставив тарелку - о боги, и он жевал
этот салат! - он дотронулся до моего локтя.
  - Весь вечер пытался вспомнить, где мы могли встречаться. Ну конечно же,
Хартум!..
  Пришлось пожать ему руку. Увы, но раз и его пригласили к Геррье...
  Мы столкнулись в Судане, когда я путешествовал по Африке. Одна из самых
неудачных моих поездок. При любом упоминании любой из африканских стран во
рту появляется непереносимый привкус плохо очищенного пальмового масла...
В отеле мы жили в смежных номерах, и он то и дело попадал ко мне в самые
неподходящие минуты - против его рассеянности бессильны были даже
электронные замки. Впрочем, они там и вправду были бессильны - портье
ленился менять коды.
  Человек он довольно знаменитый, но поразительно неинтересный. Странно, что
я запомнил его имя.
  Ностальгически вспоминая мавританскую кухню, которая совершенно выродилась
и стала подделкой для туристов, я делал вид, что с интересом выслушиваю
Слэу.
  Подали сладкое, но я и отсюда видел, что сливки плохо взбиты, а для
птифуров выбрана самая неподходящая мука. Вздохнув, я взял с подноса бокал
сносного шерри и вдруг услышал:
  - ... решил, что лучшего эксперта мне не найти...
  - Простите, о ч„м вы? Я на секунду отвл„кся, - пришлось сказать мне с
любезной улыбкой.
  Он вульгарно хихикнул и шумно пот„р ладонь о ладонь.
  - Я очень хорошо помню, как мы случайно встретились с вами в "Гранаде"...
Вашу вдохновенную речь о мистике еды, о гастрономически подлинном и
мнимом... - Слэу вкрадчиво заглянул мне в глаза.
  Хотя его уровень стал мне совершенно ясен после термина "еда, было чуточку
лестно, что он помнил мои слова. Я-то их забыл. Сам он что-то н„с тогда о
химизме сосочковых реакций и тому подобную чушь. Конечно, для его...
биохимии, кажется, весь мир свед„н к этим пошлым спиралям и цепочкам из
толстых монографий...
  Я уклончиво отвечал:
  - Видите ли, господин Слэу, я только дилетант, и полагаться на мои
советы...
  - Не хитрите со мной, гоподин Тримл, - с жуткой игривостью он погрозил
нечистым пальцем. - Такой дегустационный аппарат, каким наградила вас
природа и упражнение, равен любому гению. Это правда, что вы различаете
до девятисот градаций любого вкуса?..
  - Девятьсот тридцать, - поправил я с должной скромностью.
  - Ну, а слово "дилетант" происходит от итальянского "дилетто", что
означает удовольствие! What's bad about feeling good?
  - Абсолютно ничего, - согласился я.
  Теперь Слэу интересовал меня куда больше, чем восемь минут назад.
  Расстегнув смокинг, он сунул большие пальцы за шелковый пояс, чего сейчас
не делают даже ораторствующие политиканы. Фи.
  - Вы знаете, господин Тримл, - он доверительно нагнулся ко мне, - ваша
речь сделала то, чего не смог бы сделать даже Цицерон... Она НАЖАЛА
КНОПКУ!...
  Запах этого салата и туш„ных осьминогов был ужасен.
  - Едва ли не единственное, что нужно для уч„ного моего типа - чтобы кто-то
или что-то нажало кнопку!..
  - Боюсь, что не совсем понимаю, о ч„м речь, - неприступно сказал я,
стараясь чуть отодвинуться в сторону.
  Слэу озадаченно уставился на меня:
  - А разве я не говорил вам в Хартуме?
  Я пожал плечами. Он вульгарно присвистнул и сказал:
  - Так даже интереснее. Знаете что, поехали ко мне. Я вам кое-что покажу.
  Ч„рт возьми, он совсем не имел понятий об этикете. В наши дни девок и то
подзывают иначе.
  - Это займ„т очень мало времени, - нажимал он. - Для вас это может
оказаться крайне интересно, а для меня очень и очень важно!..
  Мо„ "нет" уже готово было сорваться с губ, когда я вдруг услышал:
  - Тр-р-римл, с-с-ска-а-тина!.. Дай поцелу...ииик!...ю! садись пожр„м!..
  Доктор Арто, пьяный как ветеран, и увы, мой родственник, до того
обливавшийся слезами под Хиндемита, поднялся и, шатаясь, плелся в нашу
сторону. Чистым "бурбоном" у него пропитались даже стельки в башмаках.
  Везти его домой после того скандала, который он непременно учинит, мне
совершенно не хотелось. Он всегда напоминал мне расползшееся тесто,
которое приходится собирать со всего, на что оно расползлось.
  Именно поэтому я сказал:
  - Хорошо. Это далеко?
  Слэу просиял и хлопнул меня по плечу:
  - У меня внизу машина. Пойд„мте скорее...
  Увернуться от проспиртованной туши доктора мне удалось в самый последний
момент.
  Когда швейцар назвал в уоки-токи мою фамилию и подкатил мой
"астор-турбо", я велел Бенвенуто ехать домой, а сам уселся в довольно
потр„панный "бриган" профессора Слэу. Вряд ли ему было не по средствам
нанять человекошоф„ра - видимо, некий культурный демократизм принуждал его
обходиться автоматом.
  Дом его был двухэтажным кошмаром, стилизованным под альпийскую хижину.
Внутри он был несколько уютнее, и я даже почувствовал нечто вроде
симпатии к хозяину, когда в старином дубовом шкафу увидел английский
столовый сервиз прекрасного серебра и очень тонкой работы. Он был на диво
полным - имелись даже чаши для полоскания рук в виде причудливых раковин.
Обычно такие вещи стоят в шкафах в буфетной, где слуги начищают их до
блеска и подают в торжественных случаях. Этот же был прекрасной деталью
интерьера, грустно напомнившей мне о мо„м утраченном рае.
  Супница была просто чудо: изящной и строгой работы,