ьно.
   Она села рядом со мной.
   - Ну что загоревал? Корабли разметало по морю? А?..
   Наверно, только что читала книгу.  Она  постоянно  играла  какую-нибудь
роль - или тех героинь, о  которых  только  что  вычитала  в  книжке,  или
копировала знакомых женщин.
   - Ну наплакался?
   Я выпрямился, откинулся к спинке скамейки.
   - Ой, ужас! Побит?.. Синяки... И какие это дети отколошматили тебя?..
   - Дети?.. - вдруг вспылил я и, не задумываясь, сказал: -  Лариса,  твой
дядя Ниготков, очевидно, вор!
   - Очевидно?.. - сердито спросила она. - А для нас это не очевидно! И  с
чего ты это взял? Я запрещаю тебе так говорить о нем!
   - Ниготков ворует мед! Лариса, а  вашей  семье  Демид  Велимирович  мед
приносил?
   - Да, приносил! И я его ела. Ворованное такое сладкое! - съязвила она.
   - Когда приносил?
   - В прошлом году! Все?
   - Мед был ворованный...
   - Какой ужас... Значит, мы опозорены? Ах, Костя, что мы должны сделать?
Я сейчас же пойду и все расскажу маме.
   - Сколько он вам меду привозил?
   - Две банки. Но ведь мы же не знали, что он его украл!
   - Банки большие были?
   - Да, - кивнула она. - Трехлитровые.
   - Ну, это ерунда!..
   - Правда, Костя? - улыбнулась она.
   - Конечно. Вот сегодня они хотят похитить с пасеки побольше...
   - Сколько?
   - Черт знает... Может, несколько тонн.
   - Какой кошмар! И это Демид Велимирович!.. А нам  сказал,  что  мед  от
бабки Анисьи, от его матери.
   - А где она живет? - спросил я.
   - В  деревне  Подлунной.  Это  километрах  в  трех-четырех  от  станции
Остинки...
   - Остинка?!.. А, знакомая станция! - почти что злорадно воскликнул я. -
Все складывается как нельзя лучше. Вот оно  что,  оказывается!..  Вот  оно
что!!
   - Там и пасека есть, - продолжала Лариса. - Подлунная на этом берегу, а
пасека на другом...
   Я достал сигареты, закурил.
   - Ты бы лучше не курил! - после молчания сказала Лариса.
   - Почему?
   - Ну потому что не умеешь.
   - Ты знаешь, - сказал я, - хочу я Ниготкова сам за руки схватить. А  то
все думают -  я  к  нему  придираюсь...  Это  ведь  его  друзья  так  меня
разукрасили.
   - Ах, вот оно что! -  она  кулачком  стукнула  себя  по  колену.  -  Ну
Ниготков!..
   - Лариса, поедем в эту самую Подлунную. Сейчас же, - решительно  сказал
я, поднимаясь со скамьи.
   - Зачем это?.. Да и поздно ведь, Костя.
   - Ерунда! До Остинки на электричке - полчаса. Поезжай сейчас же  домой.
Возьми какую-нибудь пустую банку с авоськой.  Поедем  в  гости  к  бабушке
Анисье. Вроде бы за медом. Может быть, вначале ты одна к ней зайдешь.  Там
увидим... Посмотрим, что там делается.
   Мы договорились с Ларисой встретиться в скверике у кинотеатра "Аленка".
   Я посадил ее на трамвай, а сам пошел в гастроном. Купил сыру и  конфет.
Из магазина направился  к  кинотеатру.  Постояв  перед  афишами,  вошел  в
вестибюль. Так, из пустого любопытства.
   И вдруг у меня за спиной кто-то радостно проворковал:
   - О-о, Костюшка! Сколько лет, сколько зим...
   - Ниготков?! - рефлекторно отпрянув, воскликнул я.
   - Здоров, Костя! - с каким-то обыденным видом, по-братски  протянул  он
мне свою темную, грязно-сиреневую руку и со взмокшего лба, более светлого,
чем сливяно-фиолетовые щеки, сдвинул шляпу на затылок. - Че, в  кино,  что
ли?.. Фильм интересный, не знаешь?
   - Интересный, говорят, - уже спокойней сказал я. - Стоит посмотреть.
   - А я вот половину свою не дождусь. Два билета вот только что  купил...
- то разглядывая билеты, то вертя по сторонам головой, быстро говорил  он.
- А ее все нету. И ведь  через  двадцать  минут  начало.  Недавно,  Костя,
женился я. Второй раз... - Он  как  бы  пренебрежительно  махнул  на  себя
рукой, улыбнулся и смущенно опустил голову. - Такая вот се ля ви,  дружок.
А то ведь нам, холостякам, на цветах, подношениях и разориться  ничего  не
стоит. А женщины ведь любят, когда им  цветы  дарят.  Конца  не  видно!  -
довольно засмеялся он и вдруг странно так уставился на меня.
   - Поздравляю, Демид Велимирович, - сказал я,  не  веря  ни  одному  его
слову.
   - Спасибо, дружок!
   - А цветы ведь и после женитьбы и жене, говорят, дарить  полагается,  -
заметил я.
   - Что ни говори, Костя, а жена не невеста! При жене какие там  цветы...
У тебя две копейки не будет? Хочу ей еще  раз  позвонить.  Вышла  она  или
нет...
   Я порылся в карманах, нашел и дал ему монету.
   - А у тебя, кстати, Константин, как здоровье-то? Не улучшилось зрение?
   - Улучшилось, Демид Велимирович. Спасибо. Лучше стал видеть.
   - Ну вот и  хорошо.  Это  хорошо!..  Все,  Костя,  хорошо,  что  хорошо
кончается. А цвет-то этот твой... все еще видишь или как?
   - Да, все еще вижу. Сам не рад.
   - На обследование так и не ездил, - неодобрительно мотнул он головой. -
Ждешь чего-то...
   - На днях поеду. Пора уж.
   - Обязательно, Костя, надо ехать. А то  ведь  пурпуровый  пигмент...  В
глазах на сетчатке такой есть... Может у тебя  начаться  разрушение  этого
пурпура. Обратно он не восстанавливается. А тогда все: по-человечески цвет
ты уже никогда больше не увидишь.
   - А вы, оказывается, немало знаете? - восхищенно заметил я.
   - А как же! - в тон мне ответил он. - Тоже в свое время естествознанием
интересовался! Да-а... - философически протянул  он.  -  А  ведь  у  тебя,
Костя, по сути, не зрение нарушено. Это у тебя не с глазами.
   - А что же?
   - Мозг. Головной мозг! Высшие полушария, возможно. Вот ведь ты ни  шиша
не знаешь, а я бы мог тебе кой-что  и  объяснить...  У  тебя,  Константин,
разрушены клетки зрительной памяти. Понимаешь? Находятся они в  затылочной
части человеческого  мозга.  Поэтому  ты  неправильно  все  воспринимаешь.
Подозреваешь людей,  этим  самым  оскорбляешь  их,  наносишь  им  душевные
травмы... И знаешь, как это еще называется, болезнь-то твоя?
   - Нет, не знаю.
   - "Душевная  слепота  Мунка"  -  вот  как...  Тут  тебе  и  истерия,  и
умственная  неполноценность...  Лечиться  не  станешь  -  в   психиатричку
попадешь. А тогда, знаешь...
   - Спасибо, товарищ Ниготков. Действительно, как бы светлей теперь стало
мне... Хорошо, что вы мне сказали, как эта болезнь называется. А то хожу и
даже не знаю, что у меня эта самая "душевная слепота  Мунка".  Не  зря  вы
тогда, у туннеля, сказали мне, что вы  все-таки  человек  просветительских
кровей да и когда-то врачевали. Правда,  по  ветеринарно-санитарной  части
вроде бы...
   - Эх! - с сожалением  вздохнул  он.  -  Побеседовать  бы  с  тобой  как
следует!.. Парень ты вроде бы и неглупый, да только врача рядом нету.
   - Душевного лекаря? - насмешливо спросил я.
   - Не смейся: его самого! Слишком уж  тебе  все  ясно.  Это  беда  твоя.
Подожди тут: я позвоню.
   Он направился к телефону-автомату, а я в это время купил  в  кассе  два
билета на тот же сеанс, что и Ниготков, и побежал к скверику.
   Лариса меня уже дожидалась. Рядом  с  ней  на  скамейке,  завязанная  в
авоське, стояла стеклянная трехлитровая банка.
   - Дома никого нет, - вздохнула она. - Но  я  поеду  с  тобой.  Оставила
записку, что поехала с тобой, Костя... Что до заката вернусь.
   - Лариса! Кто  тебя  просил  с  этой  запиской!..  Только  сорвешь  мне
операцию... А сейчас пойдем в кино.
   - В кино?! Но ведь поздно будет!
   - Сейчас встретил этого люцифера, представь себе!
   - Что значит "люцифера"? Кого?..
   - Люцифер - значит "носитель света". Ниготкова -  вот  кого!  Просвещал
меня. И знаешь, как называется аномалия моего  зрения?  "Душевная  слепота
Мунка", вот как!
   - Тогда и  в  Подлунную  нечего  ездить,  -  разочарованно  проговорила
Лариса, - раз Ниготков здесь...
   Мы заскочили в зал, когда уже гасили свет. Заняли места. Я  внимательно
огляделся:  истинно  ниготкового  цвета  ни  у  одного  человека.  Значит,
Ниготков купил биты для отвода глаз... Обеспечивал алиби?
   Минут через десять в зале  появился,  потихоньку  прошел  и  сел  перед
экраном кто-то сливяно-сизый. Караульщик?..
   Мы незаметно покинули зал, вышли через  фойе.  На  такси  домчались  до
вокзала. Минут через пятнадцать четко, ритмично под  нами  стучали  колеса
электрички.
   Какая-то неопределенность, какие-то несоответствия смущали  и  тяготили
меня: может быть, мед здесь и ни при чем? Казалось мне,  что  должно  было
произойти  что-то  очень  важное.  Тем  более  это  неожиданное  появление
Ниготкова в детском кинотеатре...



НИТЬ-ПАУТИНКА

   В Остинке ветер был тише. А  может,  просто  к  вечеру  он  везде  стал
стихать. Здесь было очень хорошо. Вокруг лес. Не жарко -  тепло  и  легко.
Последние белые облака в синем небе таяли, и казалось, что они плывут не к
горизонту, а в синюю высь летнего вечера.
   Перед дорогой в Подлунную мы присели на скамеечке у вокзала.
   - Ну а на пасеку ты пойдешь? - спросила меня Лариса.
   - Конечно!.. Сначала посмотрим,  что  делается  в  Подлунной,  у  бабки
Анисьи.
   - Знаешь, Костя, бандитов ты можешь ловить хоть всю ночь, но  только  с
вооруженным милиционером. Ты же  обещал  мне!  И  вообще  надо  в  милицию
сообщить.
   - Да, - согласился я, - пора о них сообщить...
   Почему-то весь пыл с меня слетел. Мне уже совсем не  хотелось  на  ночь
глядя ехать на эту пасеку. Ну доберемся мы до нее... А там Ниготков  бочки
с медом катает, а его друзья, тоже ниготкового цвета,  на  левый  грузовик
воск плитами укладывают. Как же! Торопят друг  друга,  шепчутся,  говорят:
"Побыстрей надо, а то часа через два-три  на  пасеке  со  своей  девчонкой
Костя Дымкин появится. Уж тогда нам несдобровать..." Как же еще!
   Здание милиции находилось недалеко от вокзала. Оно мне памятно  было  с
той передряги в остинском лесу.
   Мы вошли. За столом сидел  лейтенант  Горшин.  Конечно,  я  узнал  его.
Позади, слева от него, стоял небольшой открытый сейф. Внимательно  на  нас
глядя, Горшин укладывал в сейф какую-то папку.
   - Я вас слушаю, - сказал он.
   - Мне нужен милиционер, - сказал я, - желательно вооруженный.
   - Что случилось? Садитесь.
   - Пока ничего, - пожал я плечами. - Но может случиться.
   Мы с Ларисой сели на диван.
   - Вам известно, что должно что-то произойти?
   - Трудно сказать... Кажется, должно, - сдержанно проговорил я.
   - Что, где? Когда? - поднявшись, спросил Горшин.
   - По-моему, - сказал я, - на  пасеке,  недалеко  от  деревни  Подлунной
должна произойти кража.
   - Мой дядя, - уверенно сказала Лариса, - хочет украсть  несколько  тонн
меда. Он уже однажды приносил нам ворованный мед.
   - Откуда вам это известно, что он хочет украсть?
   - Он сказал... - кивнула Лариса в мою сторону.
   - А вам откуда известно? - спросил меня Горшин.
   - Мне сказал эгоист.
   - Кто, кто?
   - Словесный Игорь Тимофеевич. Его сбили мотороллером... Он  мне  все  и
сказал. Он меня боится.
   - Стоп, стоп! - сказал Горшин. - Вы  на  меня  вдруг  обрушили  столько
загадочной информации, что и не сообразить сразу, что к  чему.  Почему  он
вас боится?
   - Потому что я в темноте вижу как днем. Вот они и боятся меня.  А  этот
Словесный вообще перетрусил: спрашивает меня, что  я  есть  такое.  Назвал
антихристом.
   - Та-ак!.. - расслабившись,  откинувшись  к  спинке  стула,  проговорил
Горшин. - А вы, девушка, тоже в темноте видите как днем?
   - Нет, Костя один такой. Больше таких людей на свете нет.  Он  один,  -
прошептала она.
   - А вы, товарищ лейтенант, напрасно медлите, - сказал я.
   - Да, это верно, молодой человек. Тогда давайте быстро и по порядку.  -
Горшин раскрыл учетный журнал:  -  Молодой  человек,  ваша  фамилия,  имя,
отчество, год рождения? Откуда и куда едете? - спросил он.
   - Товарищ Горшин, неужели  вы  совсем  не  узнали  меня?  -  спросил  я
лейтенанта. - В лесу-то не так давно эти ребята ниготкового цвета пытались
нас с Мильчиным схватить...
   - А, художники? - воскликнул Горшин. - Ну, все ясно! А то гляжу и никак
не могу вспомнить: лицо парня очень знакомо, но при каких обстоятельствах,
не вспомню... Так в темных очках все время и  ходите?  Ну  как  у  вас  со
зрением?
   - Все так же: по цвету насквозь вижу, - чуть хвастливо ответил я.
   - И вы, Константин, предполагаете,  что  крупное  хищение  меда  должны
совершить эти... Какого они цвета-то?
   - Ниготкового, такого сиренево-фиолетового. Но, конечно, не  все  и  не
всегда, - пояснил я. - Ниготков с сообщниками... Кстати,  Игорь  Словесный
был тогда с ними в лесу, когда они пытались поймать меня и  отвертеть  мне
голову.
   Горшин быстро, кратко записал суть нашего "сигнала" и снял трубку.
   - Алло! Катя? Двенадцатый... - Он помолчал. - Горшин беспокоит. Слушай,
Руслан, я тебе так и  не  дам  отдохнуть  сегодня!..  -  Он  засмеялся.  -
Буквально сейчас получил сигнал. Вот тут у меня двое молодых людей  сидят.
Один  из  них  Дымкин,  Костя.  Помнишь,   художники?..   Да,   да!   Есть
предположение, что готовится  крупное  хищение  меда  с  пасеки...  Да,  с
пасеки! Но, по-моему, тут дело не медом пахнет. Так что давай-ка,  Руслан,
пока что к Сташкову наведайся. Надо срочно прозондировать, как там у  него
на пасеке... Темкин? С минуты на минуту с задания вернется. Да,  да!  А  я
пока предприму все, что необходимо... И Темкин подключится. Приходи!
   Не проговорили мы и десяти минут,  как  вошел  смарагдовый,  почти  что
изумрудный старшина - огромный сухопарый парень.
   Горшин представил нас друг другу и коротко рассказал  старшине  Руслану
Кукушицкому обстоятельства дела.
   Скоро за окном затарахтел подкативший мотоцикл.
   - А, вот и Темкин! Прекрасно! - сказал Горшин. - Костя Дымкин, вы  пока
что останетесь здесь, в Остинке. Вроде бы связным, поскольку вам, кажется,
известны кое-какие подробности. Ты, Кукушицкий, на пасеку!
   - А мне, товарищ лейтенант, - сказал я, - больше ничего  и  неизвестно.
Не больше, чем теперь вам.
   - А этого ни мы, ни вы не знаете: кому больше, кому меньше. Тут  это  и
выяснится.
   - Нет, - возразил я, - лучше мне быть  в  Подлунной,  на  берегу  реки.
Пасека там рядом, и эти типы едва ли Подлунную минуют.
   - Хорошо, - кивнул Горшин. - Но самому не  мудрить.  В  Подлунной  тебе
любой  поможет.  Если  что,  звони.  Там  может   появиться   какой-нибудь
незнакомец, конечно. Как, по цвету можешь что-нибудь определить?
   - Конечно, могу. Главное запросто определяю.
   - Подожди, тебя подвезут туда. Старшина Кукушицкий, задание ясно?
   - Так точно! Почти все ясно, а в остальном разберемся.
   - Дорогой все объяснишь Темкину. Давайте мигом в Подлипки, через мост -
к пасеке!
   Мы с Ларисой вышли на улицу, а Горшин еще что-то говорил Кукушицкому  и
Темкину.
   Мы с Ларисой медленно пошли по улице. Совсем  неожиданно  оказались  на
краю этого небольшого городка. Какая-то  женщина  объяснила  мне,  что  от
Остинки до Подлунной всего  километра  четыре.  "Молодые!  -  поощрительно
воскликнула она. - Не успеете оглянуться, как там будете!.."
   Стоял теплый безоблачный вечер, и пройти  четыре  километра  по  летней
лесостепной дороге, которая причудливо  вилась  среди  холмов,  было  одно
удовольствие...
   Небольшая деревенька Подлунная тянулась не вдоль высокого левого берега
полноводной реки, а в основном вдоль правого берега поросшего  оврага,  по
которому протекала худосочная речушка. Так что одним, расширенным,  словно
устье, концом деревенька упиралась в берег широкой реки.
   Мы с Ларисой остановились близ реки, неподалеку от дома  бабки  Анисьи,
матери Демида Ниготкова. Я сел на скамейку у чьих-то  ворот,  а  Лариса  с
банкой пошла к интересовавшему нас дому.
   Я видел, как она подошла к калитке... Да, это в  том  дворе  все  время
лаяла собака... Когда Лариса подошла, собака залаяла еще сильней и тут  же
лаять перестала. "Узнала Ларису", - подумал я.  Но  Лариса  почему-то  все
стояла у калитки, потом вернулась ко мне.
   - Дома у них никого нет, - сказала она. - Все закрыто, даже ставни... И
какая-то собака на цепи,  на  твоего  Джека  похожая...  У  них  маленькая
была...
   - На Джека?..
   Мы быстро пошли к дому бабки Анисьи.
   Я заглянул во двор. На цепи сидела собака, поразительно похожая на того
Джека...
   - Джек! - негромко выкрикнул я.
   Собака радостно заметалась, залаяла, заскулила.
   Я вбежал во двор, Лариса - за мной.
   - Смотри! - удивилась она. - Яму какую он лапами вырыл!..
   - Ну и люди! - возмутился я. - До отвала накормили его с утра,  а  пить
не поставили. Вот он и роет землю, воду ищет.
   Я снял с собаки ошейник, и мы побежали к реке. Джек долго  с  жадностью
лакал из реки воду.
   Мы с  Ларисой,  свесив  ноги,  сидели  на  высоком  зеленом  берегу.  Я
недоумевал: как оказался здесь Джек?.. Что могло означать его появление?..
Ну вообще чудеса!
   Вокруг было пустынно, тепло и тихо. Солнце клонилось к закату.
   Перед нами текла широкая река. На противоположном берегу далеко во  все
стороны, с прогалами, раскинулся смешанный лес. Неподалеку внизу  купались
трое мальчишек.
   У того, который, путаясь в рубашке, одевался, я спросил:
   - Эй, мальчик! Ты не знаешь, откуда у бабки Анисьи эта собака взялась?
   - Откуда?.. - Он просунул в ворот рубашки  голову.  -  А  сегодня  рано
утром прибежала. Следом за хозяином.
   - За каким хозяином?
   - Ну к бабке Анисье вчера гость приехал. А собака  всю  ночь  бежала  и
нашла его...
   Неужели бабкин гость -  это  тот  сизый  дядя,  который  тогда  вечером
куда-то вел Джека, чтоб избавиться от него? Вот уж действительно отчего-то
привязалась собака к человеку и не отстает теперь.
   - Вы нас перевезете? - спросил я.
   - Ну давайте побыстрей! - скомандовал мальчишка. - Не мешкайте.  Вон  к
лодке идите...
   - А обратно потом перевезете? - спросила Лариса.
   - Если не ночью, - пошутил мальчишка, - ночью сами переплывайте.
   - Ну минут через сорок или час, - сказал я.
   - Ладно...
   Скоро мы вместе с Джеком были на правом берегу.
   Джек как сумасшедший носился вокруг  нас,  гонялся  за  огненноцветными
бабочками, вынюхивал что-то в траве.
   Мы вошли в лес.
   Старая, поросшая  низкой  и  очень  густой  травой  дорога  мало-помалу
поднималась  вверх.  Освещенные  вечерним  солнцем  хризолитовые   вершины
деревьев были неподвижны. Ультрамариновые стволы и голубые и синие  сучья,
казалось, застыли в неподвижном вечернем зное. Лес вокруг был невысокий  и
негустой. Составляли его в основном лиственные деревья. Но  кое-где  среди
полян высились и огромные одиночные сосны и ели.
   Чем дальше от реки мы уходили, тем больше вокруг сновало вермильонового
цвета  пчел.  Везде,  и  близко  и   далеко,   метались   ярко-зеленые   и
огненноцветные бабочки.
   Когда близко залаяли собаки, я понял: мы  вплотную  подошли  к  пасеке.
Джек насторожился.
   Лариса требовала вернуться. Было уже довольно поздно, а забрались мы от
дома далеко.
   Вышли на какую-то  тропинку.  Джек  побежал  по  тропинке,  беспокойно,
радостно вынюхивая что-то. Он вилял  хвостом  и  беспрерывно  оглядывался.
Расстояние между собакой и нами все увеличивалось.
   Тропа разделилась, Джек уверенно пошел влево.
   И вот широкий ручей в низине. Разулись, перешли на другой берег.
   Мы прошли по низине, а потом стали круто подниматься вверх.
   Миновали край  обширной  поляны.  Немного  свернули,  пошли  в  сторону
пасеки. Долго шли по краю другой, обширной и плоской поляны,  находившейся
на гребне едва заметной возвышенности.  Эта  поляна  была  как  бы  вторым
крылом огромной бабочки, а первым крылом была та, которую  мы  только  что
миновали...
   Я в нужный момент посмотрел  в  сторону,  может  быть,  искал  взглядом
Джека...
   Да, я мог пройти мимо. Сбоку едва ли мог я это увидеть.
   - Смотри! - как будто меня могли услышать, шепнул я Ларисе.  -  Смотри,
какая дорога!..
   - Дорога?? - она крепко схватила меня за руку -  наверное,  потому  что
вид у меня был не совсем обычный.
   Я тут же сообразил, что Лариса не может ее видеть.
   В первое мгновение мне показалось, что  через  всю  поляну  протянул