перекинуться  парой   слов   со   своим
напарником, после чего его бесцеремонно и с позором увезли с  поля.  Чарли
слышал, что на гауптвахте Форт Бакстера имелись электрошоковые  дубинки  и
аккумуляторные  батареи  со  специальными  контактными  зажимами,  которые
использовались для перевоспитания политических правонарушителей.  Впрочем,
решил  он,  на  свихнутые  мозги  Хоуви  они  вряд  ли   окажут   какое-то
воздействие.
   Наконец, все успокоились, и торжественная встреча пошла своим чередом.
   Наступило время  для  речей.  Чарли  надеялся,  что  летчики  расскажут
что-нибудь интересное, но опыт  подсказывал  ему,  что  слушателей  ожидал
час-другой, а то и третий  невыносимой  скуки,  пока  партийные  чиновники
различных рангов будут сотрясать воздух. Осгуд Янделль извлек из дипломата
пачку из двух-трех десятков листов. Чарли знал, что пока местный партийный
председатель   будет   разглагольствовать   перед   толпой    о    высокой
ответственности, возложенной на юных  коммунистов,  Мелвин,  Филли  и  Чик
забьются в какое-то укромное местечко, чтобы покурить и поиграть в  карты.
Но даже когда очередь дойдет до летчиков, они, скорее  всего,  ограничатся
обычными приветствиями и славословием в адрес партии. Чарли надеялся,  что
ему удастся  поговорить  с  Линдбергом  или  каким-нибудь  другим  пилотом
позднее. Летчики  должны  были  вручать  награды  на  собрании  городского
актива, а поскольку Чарли был почти уверен,  что  ему  достанется  медаль,
вполне могло случиться, что на грудь ему ее  приколет  Линдберг.  И  тогда
Чарли будет все равно, сколько времени ушло на официальные речи.
   Подумать только: Чарльз Арден Холли на одной трибуне  со  Счастливчиком
Линди.
   Только в Америке...
   - Иногда я думаю о  том,  сколько  времени  я  потерял  на  бесконечные
официальные речи, мне хочется плакать. То есть - в буквальном смысле.  Как
образцовый пионер, я выслушивал по меньшей мере  часов  по  семь  речей  в
неделю, а летом, в лагере, еще больше. Если бы все эти часы я потратил  на
упражнения с гитарой, я давно играл бы лучше Сеговии. И добро бы эти  типы
умели произносить речи.  Когда  я  готовился  к  экзамену  по  ораторскому
искусству  -  ради  очередной  нашивки,  -  я  вычитал  в  учебнике,   что
социалистический оратор обязан стремиться  убедить  слушателей  с  помощью
строгой логики и исторического детерминизма - что еще за зверь такой? - но
ни в коем случае не пытаться разжигать искусственных  страстей.  Несколько
лет назад я ездил в Тенесси и послушал там  одного  темнокожего  бродячего
баптистского проповедника. Тогда это было строго запрещено. За "аллилую" и
стращание адом очень просто было угодить  на  Аляску.  Ну  так  вот:  этот
парень умел толкать речи. Когда он начинал проповедь, я был  атеистическим
гуманистом, а через каких-нибудь полчаса уже нервно  оглядывался,  ожидая,
что шериф с рожками вот-вот  потащит  мою  грешную  душу  на  сковороду  с
кипящим маслом. Чуть сразу не записался в баптисты. Потом, правда, отошел.
О чем мы говорили? Да, о речах...
   - Сначала Янделль произнес приветственную речь в честь героев войны. Он
довольно много шутил насчет "полета к коммунизму", и огорчался, что  никто
не смеется, если не считать партийцев рангом пониже, метивших на его пост.
Потом полковник Холл приветствовал героев. Потом  директор  завода  Хайрам
Макгаригл приветствовал героев. Потом Бабби Кафферти, профсоюзный  босс  -
сюрприз! - приветствовал героев.  Было  ясно,  что  приветствовать  героев
намерены все ораторы до единого,  и  это  продолжалось  до  полудня.  Если
каких-нибудь героев и  приветствовали  где-то  более  горячо,  чем  ЭРС  в
Роузвилле, то я о таких не знаю. Я почти  уверен,  что  Маккарти  все  это
время тайно дремал,  но  остальные  пилоты  стоически  держались,  вызывая
всеобщее восхищение. Линди - тот просто светился. Он казался сделанным  из
золота.
   - Биплан так и стоял в нескольких ярдах от ковра. Убедившись, что Хоуви
пока ничего не грозит, Джек потерял интерес к торжественной встрече. Позже
он сказал мне, что ему известно около восемнадцати способов  использования
рта, которые по всем показателям оставляют  далеко  позади  приветствия  в
адрес героев. Он вытащил из  кокпита  сумку  с  инструментами  и  принялся
лениво копаться в моторе, напевая под нос непатриотическую музыку. Кое-кто
бросал  на  Джека  осуждающие  взгляды,  но  никто  не  решался  прерывать
ораторов, так что ему позволили спокойно заниматься своим делом. Через два
с половиной часа, когда героев, наконец,  поприветствовали  все  желающие,
Джек еще так и не вылез из-под кожуха двигателя.
   - Генерал Паттон заслужил благодарность слушателей краткостью  ответной
речи и поблагодарил жителей Роузвилла за теплую  встречу  -  у  полковника
Холла это вызвало смущенную улыбку, а  отдельные  несознательные  граждане
наверняка  смеялись  про  себя.  Затем   генерал   поздравил   рабочих   с
перевыполнением государственного плана и на том  закончил,  пообещав,  что
пилоты ЭРС еще выступят во второй половине дня на  церемонии  награждения.
"Если только, - хрипло пригрозил  он  с  ухмылкой,  -  кто-нибудь  еще  не
попытается приветствовать героев..."
   - Что я запомнил  в  генерале  Паттоне,  так  это  его  глаза.  Он  был
настоящим героем и патриотом - кто в этом сомневался? - но мне показалось,
что у него глаза сумасшедшего. Наверное,  это  необходимый  атрибут  почти
любого героя, но раньше я никогда об этом не  задумывался.  Паттон  иногда
утверждал, что он перевоплощение Чингисхана, или маршала Мюрата,  или  еще
кого-то. Теперь, в ретроспективе, я понимаю,  что  Пентагон  назначил  его
командиром  ЭРС  лишь  ради  того,  чтобы  он  не  мешался   под   ногами.
Объединенному комитету начальников штабов вполне хватало и одного  Дугласа
Макартура. К тому же, Паттон, ненавидевший  генерала  Монтгомери,  который
отвечал ему взаимностью, при каждом удобном случае предлагал  сбросить  на
вонючих англичашек что-нибудь помощнее. Он считал, что это  может  убедить
их отвязаться от наших идейных братьев в Малайе.
   -  Когда  Паттон  закончил  выступление,  добрые   граждане   Роузвилла
расслабились - в той степени, в какой это было возможно  в  Америке  эпохи
Капоне.  Оркестр  заиграл  последний  хит  Синатры  под   названием   "Мое
социалистическое сердце". Первые ноты едва успели отзвучать, а героев  уже
окружила толпа. Каждому хотелось добыть что-нибудь на память от знаменитых
летчиков: получить автограф, или локон  волос,  или  просто  послушать  их
голоса.  В  основном  толпились  девчонки,  но  и   ребят   было   немало.
Фоторепортер "Эха" вовсю щелкал аппаратом, снимая героев, позировавших  со
счастливчиками. Пита Горовица протолкнул вперед Рук, и того сняли с Дюком,
а Мелвин Янделль, король хулиганов, был запечатлен в момент рукопожатия  с
Одиноким Орлом. Я  стоял  и  думал  про  себя,  что  совершается  вопиющая
несправедливость, хотя такие мысли и не подобали пионеру. Свинячий Рук был
так занят своим  протеже,  что  забыл  дать  команду  "вольно".  Когда  он
вспомнил о нас, вокруг героев было уже столько народу,  что  не  стоило  и
надеяться пробиться к ним. Впрочем, утешал я  себя,  летчики  должны  были
гостить весь уик-энд, так что у меня еще оставался шанс полизать геройскую
задницу.
   - Так я и стоял чуть в сторонке от  огромной  толпы  и  вытягивал  шею,
пытаясь разглядеть, что происходит. И тут у меня за  спиной  чей-то  голос
спрашивает,  не  разбираюсь  ли  я  в   авиадвигателях.   Понятное   дело,
разбираюсь. Сам не знаю, как это вышло, но через пару минут я уже  помогал
Джеку  чинить  мотор.  Поначалу  я  смущался,  потому  что  понимал,   что
сознательному юному коммунисту вроде меня  негоже  находиться  в  компании
подозрительного хулигана, а то и рецидивиста. Однако через некоторое время
я успокоился, поскольку выяснилось, что о самолетах я знаю  больше  Джека,
и, к тому же, на него произвели впечатление глубокие  познания  техасского
парнишки. У биплана подтекал топливопровод, и  я  аккуратно  заделал  течь
пластырем из аптечки. Джек представил мне свой самолет под именем  Х-1,  в
просторечии - Гусыня-Щеголиха.
   - Машина что надо, - сказал он, - только женского пола и капризная, как
все дамочки. Любит временами показать характер и вытряхивает нас  с  Хоуви
на землю, заставляя малость поползать. Но любим мы ее от этого  ничуть  не
меньше.
   - Джек мне сразу понравился, потому что он разговаривал со мной, как со
взрослым. Это очень важно, когда тебе пятнадцать.  Так  хочется  доказать,
что ты уже вырос, а все продолжают считать тебя ребенком. У Джека было еще
одно качество - уникальное в то время, - которое  невольно  располагало  к
нему. Он ничего не боялся и говорил то, что думал, в отличие от остальных,
которые при виде пионерской формы будто воды в рот набирали, опасаясь, что
ты  подловишь  их  на  антикапонистских  высказываниях  и  донесешь   куда
положено.
   - Джек же просто болтал, рассказывая о Гусыне-Щеголихе, и о Хоуви, и об
их приключениях во времена перелета через всю страну от океана до океана и
обратно. Они едва-едва зарабатывали на пропитание разовыми контрактами  на
опыление посевов или выступая с аэроакробатическими номерами, да еще  Джек
немного подхалтуривал музыкой и стихами. Джека вовсе не беспокоило то, что
его друга засадили на уик-энд в каталажку, наоборот, по его словам,  Хоуви
должен быть благодарен за трехразовое питание и койку, которые  не  стоили
ему ни цента. Во всяком случае, им частенько приходилось  довольствоваться
куда меньшим. Все, о чем говорил Джек, превращалось в поэзию. Очень многое
из того, что он рассказывал, было беспардонным враньем, но вранье это, тем
не менее, было правдой. Одна ложь Джека стоила многочасовой речи Янделля о
производственных планах  и  моральном  и  материальном  стимулировании.  В
общем, Джеку и Хоуви  удавалось  кое-как  наскребать  денег  на  жратву  и
горючее, а тем временем Джек собирал материал для книги.  Как  он  сказал,
это  должна  быть   "суперсовременная,   сверхприбыльная,   гениальная   и
бесподобная книга", отчасти правдивая, отчасти - нет. В ней рассказывалось
о двух типах, которых звали Сол и Дин и которые  на  самом  деле  не  были
Джеком и Хоуви, но вполне могли и быть ими, и  об  их  жизни  в  воздушных
течениях ССША. "Я хочу делать книги не хуже, чем Гальяр играет  джаз,  или
Ван Гог пишет пшеничные поля. Сечешь?"
   - Надо сказать, что  какой-то  частью  своего  сознания  молодой  Чарли
ужасался тому, что подобные безобразия могли происходить  в  упорядоченном
социалистическом обществе, однако другая его часть жадно впитывала  музыку
речи Джека. А еще одна, соблазненная поэзией, начинала сечь.
   - Спустя какое-то время я сек уже почти все.
   Праздничный   парад   не   был   испорчен   какими-либо   неподобающими
происшествиями, но Чарли  был  разочарован.  Вожатый  Рук  опять  поставил
вперед звено Пита Горовица. Пионеры открывали  парад,  символизируя  собой
Великую Социалистическую Надежду нации. Возможно, подумал Чарли, общение с
хулиганом Джеком имело некоторое  отношение  к  тому,  что  вожатый  отдал
предпочтение его сопернику. О рецидивизме Рук обычно  говорил  так,  будто
это была заразная болезнь. В пионерском  красном  уголке  висели  плакаты,
призывавшие истинных социалистов к бдительности. "А все  ли  в  порядке  у
твоего соседа?"
   Посреди пустого поля разбили палатки и возвели  небольшую  эстраду.  По
команде "разойдись" строй распался, и пионеры  разбежались  -  чинно  -  к
своим семьям. Чарли нашел своих родителей и семью  Пегги  Сью  у  палатки,
торговавшей лимонадом. Неподалеку весело потрескивал огромный  костер,  на
котором  поджаривался  целый  бык.  Коренастый  армейский  повар  из  Форт
Бакстера деловито посыпал вращающуюся тушу специями и травами.  Чарли  еще
не доводилось видеть столько мяса одновременно.
   - Похоже, сегодня вечером кое-кто наестся от пуза, - сказала мама Чарли
чуть громче, чем требовалось. - По крайней мере, герои-летчики и партийное
начальство.
   Отец  вручил  Чарли  стакан  лимонада,  с  которым  тот  расправился  в
несколько  глотков.  Сегодня  ему  пришлось  как  следует  пожариться  под
солнцем.
   На Пегги  Сью  было  нарядное  бледно-розовое  платье,  в  котором  она
выглядела почти такой же хорошенькой, как Петси, хотя та и была  попухлее.
Чарли отдал всей компании пионерский салют, и Пегги Сью захихикала,  будто
шестилетка.
   Повар поднес руку слишком к огню и с воплями запрыгал вокруг костра под
хохот солдат-помощников.
   Осгуд Янделль взобрался на  эстраду  и  объявил  в  своей  "задушевной"
манере, такой же фальшивой, по словам мамы, как цвет волос его  жены,  что
пришла очередь потрудиться и героям. Наступило время вручения  наград.  Но
сначала, как все прекрасно знали, их ожидало еще несколько речей.
   Первым выступил генерал Паттон. Он затянул знакомую песню  о  том,  что
все добрые граждане страны должны в это тревожное время приложить все силы
к повышению производительности труда и наплодить побольше  детей,  которые
унаследуют счастливое социалистическое будущее. Потом он стал  по  очереди
вызывать  заводских   и   профсоюзных   начальников,   поздравляя   их   с
перевыполнением  плана.  Каждый  из  "героев   тракторостроения"   получал
почетную грамоту.
   - Как-то странно, что все герои родом  из  Канзаса  -  прокомментировал
отец Пегги Сью. - Ни одного техасца.
   Папа Чарли пожал плечами и сказал, что ему все  равно  некуда  повесить
грамоту.
   - Глупости, - заявила мама. - Мы могли бы прикрыть ею  одну  из  дыр  в
стене. Раз уж у нас появилось столько  героев,  боюсь,  как  бы  не  стало
больше сквозняков.
   Следующим на эстраду поднялся Дюк  Моррисон,  высокий  мощный  мужчина,
который, как утверждала партийная  пресса,  воплощал  в  себе  все  лучшие
качества американского рабочего. Он рассказал захватывающую историю о том,
как на Иводзиме один его друг пожертвовал  жизнью  ради  спасения  взвода.
Перед самой смертью он успел сказать: "Черт побери, Дюк, я знаю, что любой
из моих товарищей на моем месте  поступил  бы  точно  так  же".  Это,  как
пояснил Моррисон, было ярким  примером  "истинно  социалистического  духа,
наполняющего  верные  сердца  американских  трудящихся".  Речь   Моррисона
заслужила бурные аплодисменты, поскольку впервые за этот день  собравшиеся
услышали что-то хотя бы отдаленно интересное. Затем Моррисон стал вызывать
на трибуну простых рабочих, рекомендованных  начальством,  чей  доблестный
труд в этом году служил примером для остальных. Доблестные трудящиеся  шли
к эстраде, сопровождаемые радостными криками  друзей  и  домочадцев,  жали
руку Моррисону и награждались медалями Героев Социалистического Труда.
   - И опять канзасцы, - пожаловался папа Пегги Сью,  потерявший  глаз  на
войне с Виллой.
   - Привет, Чарли-кот, - раздался голос за спиной у Чарли. - Я что-нибудь
пропустил? Ого! Я не верю собственным глазам  -  целый  бык!  А  запах-то,
запах! Как думаешь,  нам  тоже  достанется  с  барского  стола?  Я  бы  не
отказался от порции-другой.
   - Раз собрались партийные бонзы со всего Канзаса,  -  сказала  мама,  -
можно считать, что нам повезет, если достанется понюхать косточки.
   Джек рассмеялся, а Чарли покраснел. То, что свидетелями  непочтительной
выходки мамы оказались только техасцы, было для него слабым утешением.
   Моррисон сошел с трибуны под крики "ура", и его место  занял  Маккарти.
Майор тут же сорвал микрофон с подставки, отчего усилитель начал фонить  и
подхрюкивать,  и  сразу  взял  быка  за  рога.  Он  нарушил  все   правила
социалистического ораторского  искусства,  превратив  свое  выступление  в
гневную проповедь о том, что "страну пытаются поставить на  колени  подлые
контрреволюционеры, капиталистические наемники, империалистические  агенты
и ревизионисты всех мастей. Они скрытно, но верно ведут нацию к моральному
разложению". Маккарти сильно потел, а слушатели не знали, как воспринимать
его  истерические  выкрики.  Даже  герои-соратники  майора  старались   не
смотреть на него.
   - Священный долг каждого доброго социалиста и американца, - говорил он,
-  зорко  высматривать  малейшие  признаки  империалистической   подрывной
деятельности и, едва гидра  ревизионизма  поднимет  свою  гнусную  голову,
безжалостно отсекать ее. В колхозе ли, на заводе ли, в семье - да  даже  в
вашей  собственной  семье.  Начинается  все  очень  невинно.  Какой-нибудь
школьный учителишка собирает внеклассный кружок для обсуждения проблем,  с
которыми сталкивается наше общество. А потом,  когда  этот  тайный  буржуй
подвел вас к мысли, что, может быть, у общества и есть  проблемы,  в  дело
вступает  тяжелая  артиллерия  ревизионизма:  всякие  там  разговорчики  о
свободных выборах, об "ошибках" в линии партии, а то и очернение  товарища
Капоне. Когда в вашей среде  завелась  буржуйская  нечисть,  вытравить  ее
труднее, чем вывести вшей. Будьте бдительны: буржуем может оказаться  ваша
престарелая бабушка, или  продавец  в  магазине,  или  сосед  по  рабочему
месту... Буржуи повсюду, они прячутся по темным углам, выжидая и вынашивая
планы подрыва устоев нашего социалистического общества.
   Майор извлек из кармана кителя засаленный листок бумаги.
   - У меня здесь список из шестидесяти  восьми  фамилий  тайных  буржуев,
пробравшихся на высокие посты в канзасской партийной организации, а  также
в  прокуратуру  и  в  Социалистическую  гвардию.  Можете  не  сомневаться,
товарищи, что эти крысы горько пожалеют,  что  им  довелось  встретить  на
своем пути старину _Бомбардировщика Джо_!
   Он гневно помахал своим списком. Секунд десять  стояла  полная  тишина,
только Джек восхищенно присвистнул. Потом все начали  аплодировать.  Чарли
не мог этого понять. Майор Маккарти был явно не в себе и воображал,  может
быть, что война не закончилась, однако  слушатели  хлопали  все  громче  и
неистовее. Чарли, посмотрел по сторонам. Рукоплескали даже его родители, а
отец Пегги Сью самозабвенно свистел, как  будто  команда,  за  которую  он
болел, забила гол.
   - Хлопай, - приказала мама Чарли. - Хлопай, паршивец...
   Чарли  растерянно   захлопал,   а   Маккарти   продолжал   наслаждаться
сногсшибательным эффектом своей речи. Единственным не хлопавшим  человеком
оказался Джек, который только улыбался и пожимал плечами. Может быть,  его
имя находится в одном из списков, подумал Чарли.
   - Бурные аплодисменты, переходящие в овацию, - прокомментировал Джек.
   Люди продолжали рукоплескать даже некоторое время после  того,  как  на
трибуну поднялся Линдберг. В  спокойной,  выдержанной  манере  он  изложил
преимущества  гениальной  политики  изоляционизма,   разработанной   лично
товарищем Каноне. Америка, объяснил  Линдберг,  способна  сама  произвести
все, в чем нуждается ее великий народ, не прибегая к  сомнительной  помощи
других стран. Полковник явно повторял по памяти речь, написанную для  него
кем-то другим. Свое краткое выступление он  завершил  вручением  очередных
наград.  Три  жительницы  Роузвилла,  родившие  по  пять  и  более  детей,
удостоились медалей социалистических матерей-героинь.
   Чарли приготовился.
   - А  теперь  я  вручу  награду,  которая  является  одной  из  наиболее
почетных, - объявил Одинокий  Орел.  -  Самому  достойному  и  образцовому
пионеру этого года присуждается медаль Американской молодежной славы.
   Чарли проверил, как завязан его галстук и  не  помялись  ли  шорты.  Он
знал, что медаль достанется ему. Разве  у  кого-нибудь  еще  было  столько
нашивок? И чье звено неизменно побеждало в Социалистических дебатах?
   - ...Счастливым обладателем этой почетной награды...
   Надо  же,  он  получит  медаль  из  рук  самого  полковника  Линдберга,
встретится с ним лицом к лицу.
   - ...станет пионерский звеньевой Питер Горовиц!
   Пит Горовиц полез на трибуну под одобрительные  аплодисменты  зрителей.
Ос