зи  с  утечкой
информации? - вкрадчиво напомнил Утешитель.
   - Их много?
   - Двадцать два человека. Уже после обработки первой степени половина из
них призналась.
   - Всех в концлагерь!
   - Всех? - позволил себе переспросить Утешитель.
   - Ну конечно! - с раздражением объявил Первый.  -  Те,  кто  признался,
должны быть наказаны. Логично, не правда ли? А  кто  не  признался...  Тот
должен быть наказан за преступное упорство!
   - Браво! - бархатным голосом воскликнул Утешитель и Успокоитель. - Ваша
мудрость, возведенная в ранг государственной политики, не имеет предела. И
в  самом  деле:  если  человек  арестован,  следовательно,   он   виноват.
Государственные действия не должны подвергаться ни малейшему сомнению!
   Он склонил голову, словно  в  безмолвном  восхищении  мудростью  вождя.
Первое  Доверенное  Лицо  смотрел  на  безукоризненный  блестящий   пробор
Утешителя и Успокоителя  и  думал,  сладко  вздрагивая,  что  когда-нибудь
влепит пулю прямо в середину этого пробора. Просто так.  Для  собственного
удовольствия.



5

   Бал! Бал! Бал!
   Проходили франтоватые военные,  пяля  петушиную  грудь.  Рядом  с  ними
порхали воздушные  создания  в  розовом  и  голубом.  Создания  с  железно
отработанной  грацией  склоняли  на  бок  головки  и,  старательно  топыря
мизинчик,  томно  обмахивались  крошечными  веерами.  Их  ангельские  лица
полыхали острыми гобсековскими взорами.
   В углу группка обаятельнейших женщин самозабвенно  сплетничала.  Они  с
непринужденностью, выработанной  тренировками  перед  зеркалом,  принимали
изящные позы и взахлеб ядовито щебетали.
   Земляне стояли почти в центре зала, спиной к изумрудной колонне.
   Первое Доверенное Лицо прохаживался по залу: он кивал  одним,  улыбался
другим и трепал за щечки молоденьких  девушек.  Те,  как  учили  родители,
премило смущались и музыкально ойкали. Они бросали на старика томные взоры
из-под полуопущенных ресниц и старались пособлазнительнее изогнуть стан  в
поклоне. И старались  они  не  напрасно.  Первому  уже  давно  осточертела
очередная жена. Слишком много власти стала забирать  она  себе  в  руки  и
слишком много молодых "племянников"  по  ее  протекции  получали  ключевые
посты в государственных органах и в армии.
   Володя обратил внимание  на  странную  пару  почти  у  выхода:  пожилой
военный и изящная бледная девушка. Форма пожилого военного была далеко  не
новой, обшлага потерты. Он затравленно  озирался  и  часто-часто  кланялся
каждому    офицеру,    проходящему    возле    них.    Офицеры    отвечали
пренебрежительными кивками и подолгу задерживали взгляды  на  его  молодой
обаятельной спутнице. Она с холодным презрением смотрела поверх голов. Эта
пара будто притягивала Володю. Он то  и  дело  поглядывал  в  их  сторону.
Однажды  ему  показалось,  что  он  встретился  взглядом  с   таинственной
незнакомкой, и почувствовал мгновенный толчок куда-то под ложечку.  Сердце
заколотилось, будто он только что пробежал стометровку.
   "Зальдись,  водопадное  сердце",  -  шепнул  Владимир,  ища   опору   в
самоиронии, и, чтобы придти в себя, несколько раз глубоко вздохнул.
   Северин дернул его за рукав и поинтересовался:
   - Что с тобой? Твой первый  бал  странно  на  тебя  действует.  Еще  не
начались танцы, а ты уже вертишься.
   Володя только отмахнулся.
   Белогрудый  директор  в   оркестровой   ложе   взмахнул   палочкой   и,
повернувшись к залу, выкрикнул:
   - Танец для дам! Просим, прекрасные! Выбирайте кавалеров!
   И  тотчас  душно-ароматная   стихия   "прекрасных   дам"   ринулась   к
переводчику.
   - Как он мил!..
   - ...Элегантен...
   - ...Как очаровательно смущается!..
   Владимир напрасно пытался разглядеть незнакомку сквозь шуршащую шелками
стену. Самая смелая девица уже ухватила его потными руками  и  увлекла  на
свободное место.
   - Станцуем!
   При каждом  движении  пудра  с  ее  лица  сеялась  на  высокий  стоячий
воротник.
   Музыка  оглушала.  Музыка  астматически   захлебывалась.   Конвульсивно
дергались пары.  Воздух  был  перенасыщен  запахом  духов,  пудры,  лаков,
благовонным дымом.
   Цепкие руки партнерши дергали его в разные стороны, заставляя двигаться
в такт музыке. Временами Владимир чувствовал легкую дурноту, и лицо девицы
превращалось в расплывчатое розовое пятно.
   - Не знаю... Не умею... - не удержался Владимир.
   Дрожащий голос возбужденно припевал-приговаривал в ответ:
   - Это не трудно! Вот так... Теперь -  вот  так.  Шажок  назад  и  вбок.
Теперь подпрыгнуть. Нет, не так высоко!
   А Володя все пытался разглядеть загадочную девушку. Ему  уже  казалось,
что в тот единственный раз, когда они встретились взглядами, прочел  в  ее
глазах и печаль, и тоску, и немую мольбу о помощи.
   - Когда  танцуете,  надо  смотреть  в  лицо  партнерши,  -  услыхал  он
обиженный писк и рассеянно кивнул.
   Музыка разразилась барабанным  стаккато  и  смолкла.  Переводчик  отвел
надувшуюся даму на место и возвратился к товарищам. Он обвел взглядом  зал
и убедился, что незнакомка исчезла.
   Северин - спокойный и невозмутимый - стоял, где и прежде, и казалось  -
за все время танца не сдвинулся с места.
   - Не танцевал?
   - Нет.
   - Может быть, ты знаешь заклинания против местных пламенных особ?
   - Все очень просто, - принялся объяснять Северин. - На первых  балах  я
регулярно наступал партнершам на ноги. А при моем весе это чревато. Теперь
они  мне  только  делают  глазки  с   безопасного   расстояния.   Инстинкт
самосохранения срабатывает.
   К выходу их провожал сам Первый Доверенный. Он, как всегда,  был  очень
мил и любезен.
   - Вот видите, - ворковал он на ухо  Посланнику.  -  Все  и  устроилось.
Никто больше не обижает. А вы санкциями  угрожали,  хотели  нам  сократить
поставки  мю-мезонного  катализатора.  Я  все  знаю.  Но  ведь  знания   и
технологии существуют для того, чтобы ими делиться с друзьями. Не для того
зажигают свечу, чтобы ставить ее под сосуд. Огонь знаний...
   - Огонь! - желчно отозвался Михаил Семенович. - Он и освещать может,  и
еретиков сжигать может.
   - Каких  еретиков?  -  всполошился  Первый  Доверенный.  -  Снова  меня
оболгали! Какие могут быть еретики в наш просвещенный век?!
   - Оставьте, - устало запротестовал Посланник. - Вы  же  знаете,  что  я
ничего голословно не  утверждаю.  Ко  мне  поступила  информация,  что  вы
развернули кампанию по выявлению среди населения Фирболгии так называемого
генного духа.
   Первый Доверенный вобрал голову в плечи и,  не  удержавшись,  метнул  в
Посланника испепеляющий взгляд. Но тут же  взял  себя  в  руки  и,  сделав
обнимающий жест, хрипло произнес:
   - Мы все о делах да о делах говорим. А какая погода стоит!
   Даже неискушенному в дипломатических вывертах Владимиру стало ясно, что
Первое Доверенное Лицо тянет время, чтобы собраться с мыслями.
   Однако вид, открывающийся со  ступенек  дворца,  был  и  в  самом  деле
очарователен.
   Над темной массой деревьев разгоралось оранжевое  зарево,  то  всходили
обе луны. Легкий ветер едва слышно  шуршал  листвой  и  доносил  до  людей
сладковатый аромат ночных цветов.
   - Генный дух? - наконец нашелся Первый Доверенный. -  Я  вспомнил.  Это
жаргонное  словечко  наших  генетиков.  Сейчас  у  нас  широко  проводится
подготовка  к  оздоровлению  генофонда.  Генетики  мне  растолковали,  что
происходит распространение - дрейф - генов, являющихся причиной  того  или
иного заболевания. Вот и все. Надеюсь, что и вы окажете посильную помощь в
осуществлении этой медицинской программы. Ведь вы гуманисты, не так ли?  А
теперь не смею вас задерживать. Я должен вернуться.
   Он откланялся и ушел. В то же мгновение из-за угла выскользнул  человек
в фуражке, надвинутой на самые глаза. Северин молниеносно вскинул  руку  с
каким-то черным предметом.
   - Не стреляйте!  -  вполголоса  взмолился  незнакомец.  -  Я  к  вам  с
поручением. Да спрячьте вы пистолет!
   - Хорошо! Подходи! - разрешил Северин, но пистолет не спрятал.
   Человек, опасливо поглядывая на квадратную фигуру Северина,  подошел  к
переводчику.
   - Вам  просила  передать  одна  особа,  -  многозначительно  ухмыляясь,
сообщил он, и в руку Владимира скользнул небольшой конверт.
   Незнакомец поспешно отступил и торопливо скрылся за углом.
   Северин хмыкнул.
   - Мне в первые недели тоже надушенные записочки посылали.
   Владимир молчал и всю дорогу к  Миссии  ощупывал  плотный  квадратик  в
нагрудном кармане. Он был почему-то уверен, что  правильно  догадался,  от
кого это послание.



6

   Как всегда, Сай проснулся поздно. Во рту все еще  стоял  отвратительный
вкус самодельной водки - "фугаски", как ее называли офицеры.
   Привычно  пошаливала  печень:  в  правом  подреберье  гнездилась  тупая
давящая боль, а во рту ощущалась горечь.  Не  надо  было  пить  "фугаску",
возраст давно уже не тот. Но откуда взять младшему офицеру денег на  более
изысканные напитки? Когда-то Сай пытался разобраться, в чем тут  дело.  То
ли он все еще младший офицер из-за того, что пьет; то  ли  он  пьет  из-за
того, что нет продвижения по службе? А может быть, то и другое зависит  от
какой-то одной причины, ему неведомой и трудно постижимой?  Ничего,  кроме
головной боли, эти усилия ему не давали. Покорившись судьбе, он  выработал
для себя  успокоительную  формулу:  все  идет  так,  как  должно  идти,  и
по-другому идти не может. Постичь истинные причины событий и  судеб  может
только один Непостижимый, да будет он жив, здрав и невредим.
   Сай тупо смотрел на колышущуюся в углу паутину  и  думал.  Думать  было
тяжело и неприятно. Мысли будто застревали  в  темном  и  тесном  туннеле.
Паутина... Почему  она,  паутина?  Интиль  не  смела.  Не  позаботилась  о
чистоте. Врезать бы ей за это, как прежде. Была мала -  больше  заботилась
об отце. Выросла Интиль... Все больше стала походить на свою маменьку, лет
пятнадцать назад  удравшую  с  залетным  интендантом.  Тот  же  диковатый,
непонятный взгляд, те же странные речи. Пользуется, дрянь такая, тем,  что
отец денно и нощно трудится, и проводит время, как вздумается. Связалась с
каким-то братством.  "Миссия  истинного  божественного  света"!  Вот  ведь
название какое выдумали!
   Разволновавшись, Сай попытался  выматериться,  но  из  забитого  слизью
горла вырвался хрип.
   И кто бы мог подумать, что  во  главе  такой  сомнительной  организации
стоит сын такого уважаемого человека, как владелец фабрики зубочисток.
   Скрипнула дверь. На пороге появилась золотоволосая  девушка  с  бледным
лицом.
   - Доброе утро, - сказала она холодно. - Проспался, отче? Очухался?
   Саю вдруг стало очень жалко себя. Он всхлипнул.
   - Не проспался, а проснулся! Не очухался, а очнулся! Ты  бы  поласковее
была. Отец, все-таки. Ценить надо. Уважать! Я  тебя,  все-таки,  с  такого
возраста сам вынянчил, - и  Сай  установил  дрожащую  руку  сантиметрах  в
двадцати от пола.
   Интиль слыхала подобные монологи множество раз. И каждый раз требование
уважения и послушания било ее, как плеть. К этому отупевшему  от  пьянства
существу у нее не осталось ни любви,  ни  жалости.  Конечно,  нельзя  было
отрицать, что волею судеб это опустившееся животное  оказалось  ее  отцом.
Именно оно вынянчило и вырастило ее. Интиль  понимала,  что  действительно
обязана   ему;   что   она   всенепременно   должна    ценить    отцовское
самопожертвование. И она в ответ на его речи  закусывала  губу  и  холодно
отвечала:
   - Я ценю.
   - Запустила ты все, - сказал он, с трудом садясь. - Бездельница, как  и
мать, -  добавил  Сай,  почесываясь.  Интиль  зло  вздрогнула.  "Ах,  так!
Попробую на тебе идеи "Миссии"!
   - Нет смысла заботиться о материальном, - сказала она, сотворив постную
мину. - Весь материальный  мир  есть  порождение  сил  зла.  Заботиться  о
материальном - значит, заботиться о дьяволе!
   - Вот оно как! -  в  изумлении  воскликнул  Сай  и  от  избытка  чувств
пошевелил    грязными    пальцами    ног.    -    Я    не     слыхал     в
религиозно-государственных проповедях ничего подобного!
   - Для нас не указ ни Непостижимый,  ни  Первое  Доверенное  Лицо  с  их
проповедями. - Интиль старалась не смотреть на огромные  желтые  ногти  на
ногах отца. - Непостижимый тоже материален. И через него могут вещать силы
зла.
   Сай поежился, словно от холодного сквозняка. Несмотря на  всю  тупость,
он понял, что такими идеями дочь может увлечь его в пропасть.  И  возврата
оттуда уже не будет. Он ужаснулся тому, что может придти конец  привычному
существованию,  пусть  и  не  очень  обеспеченному,  но  спокойному  и  не
голодному. Многие живут гораздо хуже. А с такими идейками, как  у  Интиль,
можно вообще... Что значит "вообще" - Сай додумать побоялся.
   - Скажи, а этот сын фабриканта  зубочисток  тоже  думает,  как  ты?!  -
осторожно спросил он.
   Интиль внутренне торжествовала. "Ага! Дрожишь! То ли еще будет!" И  она
с самым серьезным видом ответила:
   - Не совсем. Он - правое крыло "Миссии". Мы - левое. Если  противоречия
обострятся,  мы  отделимся  от   них.   Главное   для   них   -   духовное
совершенствование и отказ от материальных благ.  А  вот  мы  считаем,  что
самое государство - зло. Бороться надо с ним. Но даже если  думать  только
об отказе от материальных благ, то призывать к этому надо не только членов
"Миссии", но, прежде всего, служителей Логоса  и  Непостижимого,  как  это
было в ранней церкви. Они обязаны заботиться о душе, а не о чреве.
   - Понятненько, - протянул Сай и обхватил  взлохмаченную  голову.  -  Ты
хоть понимаешь, на что обрекаешь своего бедного отца?
   - Родители за детей не отвечают, - парировала Интиль и, уходя,  бросила
через плечо: - К вечеру буду. А может быть, и нет.
   Сай так разволновался, что забыл о головной боли.
   - "Не отвечают"! Ду-ура! - крикнул он в захлопнувшуюся дверь.  -  Дура!
Еще, как отвечают! Еще как!


   Сай вспомнил, что сегодня с десяти  утра  должен  проводить  занятия  с
рядовым составом. Он торопливо встал, натянул  мятую  форму,  перепоясался
потрескавшимся от старости ремнем, прицепил  кинжал  с  вытершейся  ложной
позолотой и вышел на  улицу.  Старые  сапоги  снова  начали  скрипеть  при
ходьбе. Они будто вспомнили то  давнее  время,  когда  были  новенькими  и
блестящими, как игрушка, а не уродцами со сбитыми каблуками. Сай вздохнул:
скрип был недобрым знаком. Это значит, что надо думать о  новой  обуви.  А
где ее взять? На службе если что и оставалось неразворованным, то до  него
доходило в последнюю очередь.
   Уличные мальчишки, завидев постоянный объект своих насмешек,  оживились
и еще издали наперебой закричали дразнилку:
   - Сай-доду, Сай-доду! Засыпает на ходу!
   Уже давно уважительную приставку  "доду"  Сай  слыхал  только  от  этих
мальчишек. Они забегали наперед, трясли лохмотьями  и  корчили  премерзкие
рожи.
   Сай, глядя в землю, еще больше сутулился, наклонялся  вперед  и  частил
ногами, думая, что ускоряет ходьбу. Усилия толстяка вызвали у  антупийских
мальчишек злорадный смех.
   У  ворот  базы  они  опасливо  поотстали.  Часовой,   не   удосужившись
поприветствовать офицера, загремел засовами и буркнул:
   - Вас давно господин майор спрашивал.
   У Сая под ложечкой словно раздулся шар.  Стало  трудно  дышать,  сердце
зачастило. Любознательность майора  не  предвещала  ничего  хорошего.  Сай
вообще  не  любил  быть   объектом   внимания   начальства.   Это   всегда
заканчивалось плохо. Но все же в глубине души он надеялся, что его  долгая
служба будет оценена и вознаграждена. Втайне от всех Сай  лелеял  безумную
мысль. Он понимал всю ее неосуществимость и все же надеялся. Надеялся, как
верующие надеются когда-нибудь увидеть чудо.  Вечерами,  если  он  был  не
слишком пьян, Сай в различных вариантах представлял одну и ту же  картину:
он принимает парад, посвященный Дню Возрождения Непостижимого.  Вместе  со
старшими офицерами стоит он на трибуне. Он - чуть впереди, старшие офицеры
- чуть  сзади.  Воины,  выгибая  грудь  колесом,  чеканят  шаг  и  смотрят
преданными глазами на  него,  младшего  офицера  Сая.  Блестят  начищенные
сапоги, сверкают примкнутые штыки, слышен слитный гул от шагов сотен  ног.
Пахнет ваксой и сухой пылью. Раз-два, раз-два! И все - все! -  смотрят  на
него, именно на него! А он вот так -  едва-едва  -  приветственно  шевелит
пальцами в белых перчатках. И бойцы видят  это  и  в  едином  восторженном
крике выдыхают:
   - Хай-ох! Славному Саю - доду-доду, хай-ох!!!
   Когда Сай был особенно пьян, он проговорился о своей тайной мечте.  Это
было настолько дико, что сослуживцы даже не засмеялись. Сай - ничтожество,
которое терпят только потому, что больше некого посылать за "фугасками", -
и вдруг такое.


   Рядовые уже собрались. Класс наполнял неровный  рокот  голосов,  сквозь
который то и дело прорывалось довольное ржание.  Воздух  плотно  заполняли
запахи пота, ног и мицелевой каши, которую рядовой состав получил  сегодня
утром на завтрак. Сай не любил, когда рядовым на завтрак давали  мицелевую
кашу. Она плохо переваривалась солдатскими желудками, и  к  концу  занятий
удержаться в плохо вентилируемом помещении было довольно трудно.
   Сай развесил таблицы, покашлял в кулак, постучал костяшками пальцев  по
столу, призывая к вниманию. Шум в комнате немного поутих.
   - Сегодня - тактика наблюдателя, - сказал Сай, глядя в крышку стола.  -
Прежде всего, что такое зоны наблюдения? Зоны наблюдения - это  зоны,  где
наблюдают. Ясно? Их всегда бывает три: ближняя,  средняя  и  дальняя.  Так
вот...
   Сай умолк, глядя  расширившимися  глазами  в  крышку  стола.  Она  была
покрыта блестящей черной краской, и, если пристально вглядываться в нее, -
открывалась бездонная глубина, в которой мерцали завораживающие блики. Сая
шатнуло, голова отяжелела, захотелось спать.
   Вдруг с первого ряда встал солдат и, глядя на младшего офицера наивными
наглыми глазами, задал нелепый вопрос:
   - Что, если одной зоны не окажется на месте?
   Сай вскинул голову и долго пытался понять вопрос.
   Все обратились в слух. Даже на заднем ряду перестали играть "в мыло", и
звучные щелчки оттянутым пальцем по  стриженой  голове  прекратились.  Так
ждут окончания смешного  анекдота,  когда  искусный  рассказчик  намеренно
создает паузу, а слушатели сдерживают дыхание и напрягают пресс,  чтобы  с
последним словом взорваться неудержимым хохотом.
   Медленно опустив глаза, Сай ответил:
   - Не знаю. Про это в Уставе ничего не сказано. Но я спрошу у  господина
майора, может, он знает.
   Тишина рухнула в мгновение ока. Помещение  наполнили  утробное  ухание,
стоны и какой-то астматический свист.
   Не изменившись в лице, Сай выждал, пока  веселье  поутихнет,  и  ровным
голосом продолжил:
   - Теперь о том,  чем  противник  может  демаскировать  себя.  Листьями,
сорванными для маскировки, а потом увядшими, следами колес  и  гусениц.  А
также противник может выпускать дымы...
   На солдатском жаргоне "выпускать дымы" имело совершенно особый смысл, и
комната снова взорвалась весельем.


   После занятия к Саю-доду подошел дежурный и сообщил, что господин майор
желает  видеть  Сая-доду  у  себя  в  кабинете.   Удивленный   непривычным
уважительным обращением, едва передвигая ноги от  волнения,  он  прошел  в
кабинет майора.
   - Хай-ох, господин майор!
   Майор, стоявший у карты Антупии, зашторил ее, повернулся к вошедшему  и
очень дружелюбно сказал:
   - Здравствуйте, дружище.
   У Сая отлегло от сердца.
   - Да вы садитесь, Сай-доду.
   Саю показалось, что он ослышался.
   Растерявшись, он сел на самый краешек сиденья и  поспешно  спрятал  под
стул ноги в пыльных рыжих сапогах.
   Майор сел напротив и, внимательно рассматривая Сая, сказал с простецким
видом:
   - Сколько лет вместе служим - лямку тянем! А все никак  не  приходилось
встретиться с вами в неофициальной обстановке, вот так запросто  поболтать
по душам.
   Сай ошеломленно посматр