из  театра   присылают,   чтобы   торжественные
прощальные песни пели.
   - Куда их отправляют?
   - Точно не знаю. Куда-то на границу с Антупией. Там Центр эвтаназии.
   - Кого вам привозят вечером?
   -  Всякие  подрывные  элементы.  Какой-то  свободы  требуют.  Того   не
понимают, что свобода у нас не просто есть, а даже вменена в  обязанность:
свобода любить Логоса и его воплощение - Непостижимого!
   Володя даже крякнул, пораженный  неожиданной  лихостью  демагогического
выпада.
   - Девушка  по  имени  Интиль  вам  не  встречалась?  -  ожидая  ответа,
переводчик затаил дыхание.
   - Нет, - ответил дежурный, подумав.
   - И я не помню, - качнул головой смотритель.
   Дежурный, надув щеки, подумал еще и с глубокомысленным  видом  высказал
предположение:
   - Ее могли привезти на чужом дежурстве. У нас  ведь  три  смены.  Можно
завтра утром посмотреть в сводном журнале.
   - Весьма сомневаюсь, что  завтра  мне  окажут  подобную  любезность,  -
пробормотал Владимир.
   Телевизор хрипел, свистел, негодующий голос диктора с трудом пробивался
сквозь помехи.
   - А вот...  антисоциальные,  подрывные  элементы...  пытались  помешать
мирному шествию... возмущенные граждане...
   Молодчики  с  дубинками  вместе  с  полицейскими  безжалостно  избивали
каких-то людей. Когда  человек  терял  способность  к  сопротивлению,  его
заталкивали в полицейскую машину.
   Смотритель, склонившийся над плечом Владимира,  недовольно  прищелкивал
языком. Обдав переводчика смрадным дыханием, он заметил:
   - Нужны нам эти угольщики, как Энтропу туберкулез! Сейчас  как  навезут
сюда работяг! А нам с ними разбираться, сортировать!
   Владимир  локтем  отодвинул  смотрителя.  Тот,  нимало  не  обидевшись,
продолжал смотреть передачу.
   - Дурак ты, дурак, - ехидно заметил  дежурный.  -  Это  же  видеозапись
крутят.  Какие  могут  быть  демонстрации  с  утра?!  Их  уже  посадили  в
Центральное. И поделом, я считаю. Они же нашего Директора шлепнули!
   -  Шлепнули!  Шлепнули!  -  бормотал  смотритель,  спускаясь  вниз   по
ступенькам. - Кому он нужен был, наш Директор?
   - Это мы с ним просто так, - объяснил дежурный,  делая  дипломатическую
мину. - Словесная пикировка. А  вообще  -  мы  друзья-товарищи.  Пуд  соли
вместе съели.
   - Ну-ну, - сказал Владимир, не отрываясь от экрана. - Пуд  соли  -  это
вам не фунт изюма!
   Дежурный юмора не понял, но на всякий случай посмеялся.
   - Надеюсь, мы договорились?  -  Полицейский  неуклюже,  но  старательно
заискивал перед землянином.
   Владимир смотрел на  экран.  Изображение  заплясало  и  растворилось  в
ровном белом свечении.  Голос  диктора  всхрапнул  и  умолк.  Затем  экран
мигнул, и на нем появилось  изображение  Посланника.  Худое  лицо  Михаила
Семеновича было озабоченным.
   - Здравствуйте, уважаемые жители Фирболгии, - сказал  он  на  чистейшем
фирболгском.   -   Представительство   Земли   приносит   свои   извинения
телезрителям. Но обстоятельства вынуждают внести коррективы. В  программе,
которую вы только что  смотрели,  спровоцировано  столкновение  между  так
называемыми  демонстрантами  и  жителями   рабочего   района,   именуемыми
угольщиками. Им  инкриминируется  убийство  Директора  конторы  внутренней
безопасности. Доказательств этому нет и быть не может. Однако  телевидение
вашей страны сообщает об этом как о  доказанном  факте.  Это  мы  называем
бессовестным манипулированием общественным мнением.
   Вернулся смотритель. Позвенев связкой ключей, он полюбопытствовал:
   - Как это они смогли?
   - Отвяжись! - отмахнулся дежурный. - Они ведут  прямую  передачу  через
космическую станцию.
   - А вот как было на самом деле, - произнес Михаил Семенович. - Вы  сами
увидите, как произошло убийство. Все  зафиксировано  нашей  автоматической
съемочной аппаратурой. У  нас  есть  доказательства,  что  вдохновитель  и
организатор убийства - Первое Доверенное Лицо. Также  мы  обвиняем  его  в
попытке приписать убийство жителям рабочего квартала, чтобы таким  образом
расправиться с неугодными лицами, а из Директора сделать мученика.  Своего
рода - знамя. Смотрите документальную съемку. Вы во всем убедитесь сами.
   - А ты говорил,  угольщики  Директора  шлепнули,  -  противным  голосом
поддел дежурного смотритель и довольно забренчал  ключами.  -  Неизвестно,
кто из нас больший дурак.
   - Оба, - внятно произнес Владимир.
   Дежурный и смотритель вздрогнули и мгновение  непонимающе  смотрели  на
землянина. Но тут на экране появилось такое, что полицейские разинули  рты
от удивления.
   - Энтроп возьми! - вполголоса воскликнул дежурный.
   Он вдруг сообразил, что, если земляне смогли незаметно  снять  то,  что
тайно готовилось и еще более тайно проводилось, то им  не  составит  труда
пронаблюдать и за деятельностью "Маленькой мышеловки".
   - Да, - только и сказал смотритель, который подумал то же самое.
   Дежурный подумал еще и пришел к выводу, что вряд ли земляне знают,  что
делается в участке. Ведь тогда они бы сразу  явились  сюда  и  затребовали
своего человека.
   Смотритель подобных  выводов  сделать  не  сумел  и  стал  обеспокоенно
размышлять,  кому  можно  передать  ценные  вещи,  которые  он  отобрал  у
заключенных.  Чем  больше  он  думал,  тем  паскуднее  делалось  на  душе.
Надеяться было не на кого. Отдать-то можно, никто не откажется  взять.  Да
только как забрать обратно?
   На  экране  было  видно  лицо  человека,  высматривающего  кого-то   из
чердачного окошка. Человека, казалось, снимали с нескольких метров.
   - Вы видите сотрудника службы внутренней безопасности  Низатем-доду,  -
прокомментировал голос Посланника. Уважительную добавку "доду" он произнес
с изрядной долей сарказма.
   Лицо человека озарила странная бледная  улыбка,  и  он  выставил  через
открытое окно ствол винтовки.
   - Тэ-ка-пэ - восемьдесят восемь. С оптическим прицелом. Хорошее оружие,
- уважительно заметил дежурный.
   На экране  появилось  изображение  двух  черных  машин,  въезжающих  на
площадь, и эскорт из мотоциклистов.
   Низатем-доду заспешил: протер  тряпочкой  окуляр  оптического  прицела,
щелкнул затвором и несколько раз приложил приклад к плечу, примеряясь.
   - Профессионал, - завистливо прошептал дежурный.
   - Разве такие угольщики бывают? - не преминул съязвить смотритель.
   Они просмотрели передачу до конца. Вплоть до того,  как  черная  машина
адъютанта врезалась в панелевоз. Затем на экране  появилось  усталое  лицо
Посланника.
   - Теперь, кажется,  все  ясно?  Комментарии,  как  говорится,  излишни.
Незаконно арестованных по подозрению в причастности к  убийству  Директора
конторы внутренней безопасности, думается, имеет  смысл  выпустить.  -  Он
помолчал, а затем сказал по-русски: - Володя, надеюсь,  ты  тоже  смотришь
наш теленалет. Мы принимаем меры, чтобы  тебя  освободить.  А  девушка  по
имени Интиль сейчас...
   Телевизор захрипел и захрюкал, по экрану помчались обезумевшие полосы.
   Сквозь шум раздался негодующий голос диктора. Затем появился и он сам -
побагровевший, взлохмаченный.
   - Наше правительство заявляет протест!  -  орал  он,  надуваясь.  -  Вы
видели мерзкую подделку. Телефальсификацию! Правительство утверждает,  что
при техническом уровне землян  ничего  не  стоит  создать  так  называемые
документальные съемки.  Директора  конторы  внутренней  безопасности  убил
кто-то из угледобытчиков!
   - А ты говорил,  сотрудники  службы  безопасности  убили  Директора,  -
неспешно молвил смотритель. - Никакие не сотрудники, а угольщики. Ясно  же
сказали.
   - Я говорил, что сотрудники безопасности убили?! - вспыхнул дежурный. -
Ты что же, шантажировать меня вздумал?
   - Отдал бы ты мне  те  туфли,  что  на  прошлом  дежурстве  отобрал,  -
казалось, безо всякой связи со сказанным ранее сказал смотритель.
   - Отдам! Отдам, чтоб ты подавился! - заорал дежурный. - Но берегись!..
   Смотритель невозмутимо почесал затылок и скрылся за ширмой.
   - Спасибо. Вот и договорились, - донесся оттуда его спокойный голос.  -
А то я уже супруге пообещал.
   Володя был в совершенно расстроенных чувствах. Еще секунда, я он бы все
узнал! Невезение!!!
   Дежурный метнул на землянина бешеный взгляд.
   - Смотритель! - крикнул он, поворачивая голову к ширме. - Почему  здесь
сидит арестованный? Почему ты его не отвел в камеру?
   Смотритель высунул из-за ширмы голову.
   - Ну, чего орешь? Сейчас отведу. То не спешил,  то  торопишься,  словно
Энтропом подшитый. А вот скажи, ты синтетику от натурального  отличишь?  У
меня  в  каморке  одна  блузка   обнаружилась...   Как   раз   для   твоей
многоуважаемой супруги.
   - Энтроп его знает, - все еще досадуя, ответил дежурный.  -  Сейчас  по
земным лицензиям такую синтетику делают, что  не  очень-то  поймешь.  Надо
посмотреть, - он глянул на Владимира. - Отведи-ка арестованного,  а  потом
начнем разбираться, что к чему.
   Смотритель, не  торопясь,  откинул  крышку  перегородки  и,  подойдя  к
землянину, стал привычно подталкивать его в спину.
   - А ну, пошел!
   Владимир повел широкими плечами и сказал:
   - Еще раз прикоснешься, пополам переломаю!
   Смотритель отступил.
   - Ладно, ладное - проговорил он, не скрывая испуга. - Уже и дотронуться
нельзя. Как девица какая.
   Они спустились по выщербленным ступеням в прохладный подвал.
   Смотритель подошел к ближайшей камере и, откинув кусок толстой  резины,
заглянул в глазок.
   Загремев связкой ключей, он с ловкостью фокусника извлек нужный.  Дверь
с тоскливым скрипом отворилась, и Владимир оказался в камере.



19

   Тело ныло, болело. Философ застонал. Закрыв глаза, он тихонько  помотал
головой.  От  этого  незначительного  движения  затошнило,  виски  сдавило
недобрыми руками. Он ощущал неприятную тяжесть в правом подреберье.  Месяц
прошел, а все дает себя знать "спецобработка".
   Камера... Похоже на камеру хранения, только наоборот. В камере хранения
сохраняют нужные кому-то вещи, а здесь - никому ненужных людей.
   Глупо. Глупо, глупо, глупо! Зачем эта выходка на космодроме? Ребяческая
совершенно! На что он надеялся? На то, что в ответ на  его  провокационные
обвинения мудрые земляне мгновенно найдут  добрые  и  неотразимые  доводы;
погладят его, издерганного, по голове; утрут нос.
   Философ всхлипнул. Совсем нервы ни к черту!
   Камера...  Привычное  место.  Сколько   здесь   передумано,   написано.
Тоскливо? Одиноко? Да! Зато никто не мешает думать и работать. Вот  только
с бумагой и письменными принадлежностями туговато.
   Наука землян... Наука вообще... Не в ней, наверное, дело. Тогда в  чем?
Разве не наука, не техника - зверь, алчущий душу  человеческую?  Но  тогда
почему  случались  зверства  в  прошлом?  Откуда   костры   дотехнического
прошлого?
   О Логос! Великий Логос! Всегда, во все времена  вопросов  было  больше,
чем ответов. Даже для философов. А может  быть,  для  философов  -  прежде
всего. Стоит ли тогда искать  ответы,  тем  самым  множа  вопросы?  Стоит!
Задача философа -  умножать  мудрость,  не  давая  лавине  новых  сведений
погребать познание.
   Ответы... Философ вдруг смешливо фыркнул забавному  парадоксу.  Ответы,
система ответов и есть наука или хотя бы  начало  ее.  Но  если  ответы  -
наука, а наука - зло, то, стало быть, и вопросы задавать не стоит?  Потому
как задающий вопросы уже тем самым стал на стезю  зла.  И  правы  те,  кто
пытался изолировать любителей задавать вопросы от прочих людей?
   Чтобы добыть ответ  на  любой  из  вопросов,  нужна  логика.  Логика  -
основной  прием  в  добыче  достоверных  знаний,  орудие  для  вылущивания
закономерностей  из  кажущегося  хаоса  событий.  Но  зачастую  логика  не
срабатывает. С ее помощью не всегда удается  выбраться  из  теоретического
тупика, как нельзя выбраться из болота, потянув себя за волосы.  Возникают
порочные, замкнутые сами на себя логические цепочки.
   Где же выход? Не в признании ли возможности существования иной  логики,
более высокой ступени - Металогики?  Альтернативное  решение  -  признание
реальности    нереального,    возможности    существования    божественной
иррациональной субстанции - того же Логоса.
   Как на плоскости любые прямые обязательно пересекаются, а в многомерном
пространстве это вовсе  не  обязательно,  так  и  примитивные,  ничего  не
объясняющие цепочки  обычной  логики  должны  быть  заменены  Металогикой,
обладающей выходом в пространство истинного знания.
   Если логика отличается от Металогики, то и выводы, получаемые с помощью
последней из очевидных фактов, могут противоречить выводам,  получаемым  с
помощью обычной логики, а значит, и здравому смыслу.  И  здравый  смысл  с
ограниченностью педанта будет настоятельно утверждать,  что  Металогика  -
система ложных приемов, неадекватных реальной действительности.
   Интересный вывод! Этот вывод - о возможной ложности  обычной  логики  -
сделан с  помощью  обычной  "плоскостной"  логики,  а  потому  может  быть
ошибочным. Философ возбужденно потер руки.  Он  уже  не  чувствовал  боли,
терзающей его тело.
   Есть  ли  иной  выход?  Есть.  Второй  выход  заключается  в  признании
иррациональной  сущности  бытия.  Так...  Хорошо...  Надо  попытаться  это
обосновать!
   Итак, человек умирает, и тело его, растворяясь, распадаясь на  молекулы
и атомы, становится частью окружающей природы. Не так ли и  индивидуальная
душа человеческая? Человек умирает, а бессмертная душа  его  сливается  со
всеобъемлющей духовной Сущностью.
   Исключить данное предположение  с  помощью  логики  нельзя.  Во-первых,
неясно, насколько логична логика. Во-вторых, где начинается  религия,  там
кончается царство  разума  и  науки  и  начинается  царство  слепой  веры.
Оперировать логикой в царстве иррационального, по сути, в царстве  абсурда
- бессмысленно. Поэтому я вынужден предпочесть науку, логику и  попытаться
разработать основы Великой Металогики. В противном - иррациональном случае
- нет субстрата для применения основного орудия науки - логики. А я это не
приемлю. Я этого не хочу!
   Ну и ну! Размышлял, размышлял - и вдруг,  вместо  ожидаемого  разумного
вывода - "хочу", "не хочу". Неужели выбор между наукой и  религией  только
дело вкуса, то бишь проблема сугубо этическая? Снова логический тупик!
   Чего-то тут недостает! Чего-то существенного.  Не  исключено,  что  это
выделение  контрольной  стандартной  сущности,  которая   бесспорна.   Эта
сущность может служить мерилом всех прочих.
   Записать! Быстрее записать!
   Философ выхватил огрызок карандаша из одного  кармана  и  мятый  клочок
бумаги - из  другого.  Щуря  слезящиеся  глаза,  он  принялся  набрасывать
неразборчивыми каракулями осенившие его мысли.
   Темнело. В углу камеры шевелилось что-то, похожее на кучу  тряпья.  Это
философ устраивался на ночлег и, проклиная насекомых, зверски чесался.
   Солнце ушло далеко от окна, и в камере воцарились сумерки, напоминающие
поздний вечер.
   В стену звонко ударил условный тюремный стук  -  захотелось  пообщаться
давнему  идеологическому  противнику  философа.  В  прошлый  раз  философа
отправили  в  очередную  отсидку  как  раз  из-за  некоторых   рискованных
положений,  выдвинутых  им  против  своего  противника.  Тот  всегда   был
консервативнее. Однако на сей раз даже  консервативные  взгляды  оказались
чересчур левыми. Что поделаешь, судьба переменчива.
   Философу не хотелось ввязываться в спор. Он зевнул,  закрыл  глаза,  но
уснуть ему не удалось. В коридоре послышались шаги смотрителя и еще чьи-то
- чужие. У  его  камеры  шаги  замерли.  Дверь  отворилась,  и  в  камеру,
пригнувшись, вошел человек огромного роста. Философ сразу  признал  в  нем
землянина, которого он видел на космодроме.


   В камере было сумрачно, и  Володя  некоторое  время  стоял  неподвижно,
привыкая. Когда глаза привыкли, он  увидел,  что  на  низких  нарах  сидит
чем-то знакомый фирболжец - полный, коренастый, со взлохмаченной  курчавой
шевелюрой. Он исподлобья наблюдал за гостем.
   В стене родился мелкий частый стук. Фирболжец  выслушал  серию  ударов,
сам отстучал ложкой краткий ответ и снова повернулся к Владимиру.
   Володя наконец узнал незнакомца. Это был  тот  самый  идейный  борец  с
издержками цивилизации, за которым на космодроме  столь  усердно  гонялась
полиция.
   - За что вас сюда? - полюбопытствовал борец, невнимательно  ответив  на
приветствие.
   Владимир пожал плечами:
   - Не знаю.
   - Значит, надолго, - заключил старожил камеры. - Но нет худа без добра.
Надеюсь, что у меня появился еще один интересный собеседник.
   - Кто же еще составляет нам компанию? - Володя присел на нары,  которые
явно не предназначались для человека такого роста, как переводчик.  Колени
его почти касались подбородка.
   - Здесь, в соседней камере, - фирболжец указал на стенку, -  сидит  мой
коллега. Тоже философ... в своем роде. Очень  мудрый  и  очень  осторожный
человек.
   Последнюю фразу он произнес, сдерживая смех.
   - Почему он здесь?
   - Очень забавная история, - собеседник  Владимира  поудобнее  оперся  о
стену и поджал ноги. - Наш  сосед  всегда  боялся  вольномыслия,  ибо  оно
наказуемо. В  области  теологии  защищал  официальную  точку  зрения,  что
откровение - высший источник  познания.  Теоретически  и  с  точки  зрения
теологии все правильно. Но ведь существует мир реальный,  производство.  И
наука, которая производство должна двигать. Ну,  а  наука  требует  только
строгих доказательств и отвергает откровение. С помощью  откровения  завод
не построишь.  Все  видят  такое  противоречие,  но  делают  вид,  что  не
замечают.  Этот  эклектик  решил  почему-то,   что   возникла   социальная
потребность в изменении ситуации. Вот он и попытался  оседлать  социальную
потребность и стать столпом новой теологии. Коллега  выдвинул  тезис,  что
истинное научное знание и откровение - совпадают! То есть,  богословы,  по
его теории, и ученые подбираются к одной и той  же  истине,  но  с  разных
сторон. Сначала к его теории отнеслись благосклонно. Теологи  были  совсем
не прочь против такого мощного союзника, как наука, а  научная  бюрократия
возжелала,  чтобы  научные  факты   и   теории   получили   сияющий   нимб
божественного  откровения.  Все  были  довольны:  теологи,  ученые  и,   в
особенности, мой коллега Трынди-доду.
   Стена холодила спину. Философ  подложил  под  спину  ладонь,  помолчал,
чувствуя, как отогревается поясница, и продолжил:
   - У нашего Первого Доверенного Лица характер далеко не мед. И  даже  не
сахар. - Он похлопал глазами, снопа умолк и вдруг  выпалил  решительно:  -
Короче, дерьмо, а не характер. Но  его  секретарь!  -  нечто  неописуемое.
Попомните мое слово, далеко пойдет. Все больше дел концентрируется у  него
в руках. Это страшный человек. Но как  ни  парадоксально,  он  не  жесток.
Никого не любит, но и ненависти у него нет. Ему словно  удалили  в  раннем
детстве ту часть нервной системы, которая ведает эмоциями. И он  поступает
только так, как подсказывает логика. Она и повергла теорию  Трынди-доду  в
прах. Секретарь считает,  что  авторитет  божественного  откровения  столь
высок, что не нуждается ни в каких научных подпорках.
   "Наука - нечто частное, прикладное, сиюминутное, - заявил он недавно на
конференции. - А Божественная Истина - всеобщее и вечное. Нечего делать из
науки,  призванной  удовлетворить  наши  низменные  телесные  потребности,
систему философских взглядов. В конце концов,  я  это  запрещаю  от  имени
Первого Доверенного Лица!"
   У всех, кто хоть немного знал секретаря, в груди стало холодно и как-то
пусто.
   Трынди-доду так ничего и не понял  и  попытался  добиться  аудиенции  у
секретаря. Соизволения на то он не получил. Ему предложили  изложить  свои
соображения в письменном виде. Он изложил. И теперь сидит здесь.
   Совсем сумрачно стало в камере. Володя видел  только  очертания  фигуры
собеседника. Темная тень на фоне темной стены.
   Философ, устраиваясь на