- Да, любого.  Только  красного  цвета  они  бывают  крайне  редко.  Я,
например, никогда не видел глаз  такого  цвета.  Это  признак  сильнейшего
гнева, ярости. А гнев - кратковременное безумие. При  нашем  могуществе  в
гневе мы можем совершить поступки, катастрофические по своим последствиям.
Поэтому стараемся  подавлять  подобные  чувства  в  самом  зародыше.  Лишь
однажды я видел глаза слабо-розовой окраски...
   - Любопытно, - приговаривал Витторио, ерзая на неудобном холодном камне
и находя все меньше удовольствия в беседе.
   Вот так низменное, плотское побеждает  высокое,  духовное.  Можно  ведь
было захватить с корабля кресло. Когда беседуешь, сидя в  удобном  кресле,
то разговор сразу же приобретает философский оттенок. Чтобы  не  думать  о
маленьких удобствах, надо их иметь. Синтезатор пищи тоже не помешал бы.  А
как он будет обходиться без кибердиагноста?
   Нет, сидеть на этом булыжнике больше  не  было  никаких  сил.  Витторио
встал, чтобы размяться.
   - Ты тоже их почувствовал? - спросило существо.
   - Кого?
   - Своих соотечественников. Их корабль должен приземлиться поблизости.
   - О черт! - воскликнул Витторио. - И сюда они добрались!
   Он метнулся в палатку и через секунду появился с  лучевым  карабином  в
руках. А воздух уже сотрясал рев ракетных  двигателей.  Пригибаясь,  будто
его могли заметить с приземляющейся ракеты, Витторио побежал к  ближайшему
дереву и залег за ним.
   Рев усилился  и  достиг  такой  силы,  что,  казалось,  звуковая  волна
уничтожит все живое. Чтобы не оглохнуть, Витторио закрыл уши  руками.  Ему
представилось, как радостно смотрят на этот зеленый мир  прилетевшие.  Они
уверены, что получили награду за многомесячный  полет  в  безумно  опасном
Далеком Космосе. Как ужасно, как мерзко то, что он задумал!
   Ракета приземлилась метрах  в  ста  пятидесяти  от  палатки.  Наступила
звенящая тишина.
   - Зачем тебе это? - вопрос прозвучал неожиданно.
   "Кузнечик" указывал на карабин.
   - Это... - криво улыбнулся он. - Это - чтобы достойно встретить дорогих
гостей.
   Он  отвернулся  от  "кузнечика"  и  с  пристальным  вниманием  принялся
наблюдать, как открывается тяжелый люк, как упруго падает на землю тяжелый
трап. По трапу, не касаясь поручней, легко сбежали трое рослых космонавтов
в  праздничной  форме  -  белой,  с  золотыми  пуговицами,   со   значками
Космонавтов-Первопроходцев на груди.
   Милые, открытые, умные лица. Самые бескорыстные, самые мужественные  из
людей. Славные парни - первопроходцы, гордость Земли. Те, кто открывает  и
обживает для людей новые планеты, часто расплачиваясь за это своей жизнью.
Раньше Витторио, не колеблясь, отдал бы свою собственную  жизнь  за  жизнь
любого из них. Но теперь...
   Он  переставил  планку  на  лучевом  карабине  на  выброс  максимальной
мощности.
   Витторио сглотнул слезы и приложил карабин к плечу. Он  не  видел,  как
крупная дрожь била "кузнечика", напрямую воспринимающего его чувства.
   Закрыть бы глаза, чтобы не видеть, как  все  произойдет!  Но  нельзя...
Надо стрелять наверняка. У первопроходцев молниеносная реакция.
   Витторио нажал на спуск. Ослепительный луч ударил в маленькую группку и
в мгновение обратил ее в пепел.
   - Зачем ты это сделал?! - взорвался в его мозгу вопрос.
   - Затем... - он глубоко вздохнул, чтобы подавить рыдания и посмотрел на
"кузнечика" с ненавистью, будто тот был в чем-то  виноват.  -  Затем,  что
вслед за этими прекрасными ребятами прилетели бы другие. Просто хорошие. А
вслед за просто хорошими - самые обычные. Для этих,  обычных,  и  отыскали
планету.
   - Ну и что?!
   - Послушай! Я не сказал тебе всей правды. Нашей прародины Земли я  даже
не  видел.   Человечество   давно   оставило   ее,   разграбив,   умертвив
промышленными отходами,  покрыв  сплошной  пустыней.  Первопроходцы  нашли
другую планету, пригодную для жизни. Но пригодной она осталась недолго. Ее
загубили радиоактивными отходами. Потом было  еще  несколько  умертвленных
планет. Поэтому я и уничтожил первопроходцев! Они замечательные  люди!  Но
объективно первопроходцы - представители человечества. За ними обязательно
придут другие, те, которые опустошат здесь все. Я должен был это  сделать,
пойми! Во имя сохранения жизни на вашей планете!
   - Но ведь и  ты  объективно  -  представитель  человечества?  -  вопрос
"кузнечика" прозвучал неожиданно.
   Витторио взглянул на него и увидел, что  глаза  его  пылают  нестерпимо
ярким красным светом.
   - Нет! - закричал он, закрывая лицо руками. - Нет!!!



    Владимир Заяц.
    Дефицитная птица

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Тяжелые тени". Киев, "Радянський письменник", 1991.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 December 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   - Птиц едят руками, - сказала именинница Анжелика Сидоровна, ни к  кому
не обращаясь.
   По случаю именин одета была в ярко-зеленое пышное платье с  оборочками,
рюшиками, кружевами и прочими фитюльками, которые по замыслу  должны  были
смягчить выразительность ее могучих  форм.  Голос  хозяйки  соответствовал
внешности и поэтому легко покрывал полифонию застолья.
   Некто Блинов, заведующий пунктом по приему вторсырья, подумав,  отложил
вилку, взял в  руку  куриную  лапку  и,  размахивая  ею,  как  дирижерской
палочкой, провозгласил:
   - Курицы - они полезные. Врачи рекомендуют.
   Кто-то когда-то неосторожно сказал  Блинову,  что  он  очень  похож  на
доктора медицинских наук, выступавшего в одной из телепередач. После этого
Блинов старался вести себя так, как, по  его  мнению,  должен  вести  себя
профессор: надувал щеки, делал задумчивое лицо, отвечал невпопад  и  то  и
дело вставлял в речь "медицина советует".
   Его лысина, лицо и особенно кончик носа покраснели и покрылись  мелкими
капельками пота. Тыльной стороной  ладони  он  вытер  лицо  и  вдохновенно
продолжил:
   - Медицина советует птиц есть.  Но  птица  теперь  совсем  не  та,  что
раньше. Вот когда-то, давно...
   Знакомое "давно" вывело из  состояния  глубокой  задумчивости  сидящего
рядом с Блиновым  палеонтолога  Ивана  Петровича  Семочкина  -  худощавого
сорокалетнего мужчину с добрым, усталым лицом.  Год  назад  Иван  Петрович
защитил докторскую диссертацию на очень  актуальную  тему:  "О  наличии  в
псилофитах  палеозойской  эры  элементов,   обладающих   фотосинтетической
активностью". Диссертация  была  хороша,  но  заведование  кафедрой  Ивану
Петровичу "не улыбалось", так как кроме него на кафедре трудились еще  два
доктора медицинских наук. Вместе с семьей - домовитой женой  и  двоечником
сыном - он жил на Оболони в тесной двухкомнатной квартире.
   Именинницы Иван Петрович не знал и до вчерашнего дня даже не подозревал
о ее существовании, На это семейное торжество он пришел  по  настоятельной
просьбе завхоза -  дальнего  родственника  Анжелики  Сидоровны,  человека,
которому в институте не было принято отказывать. Оставив жену  дома,  Иван
Петрович с большой неохотой пришел сюда,  надеясь  воспользоваться  первым
удобным случаем и уйти как можно раньше.
   - Книг у вас  много,  -  сказал  он,  чтобы  прервать  гастрономическое
молчание, воцарившееся за столом.
   - Да, - отвечала Анжелика Сидоровна с гордостью. - Я люблю книги. И мой
муж любит. Они такие красивенькие. Вон ту, синенькую с золотыми буковками,
через знакомую из "Тканей" достала. Говорят, дефицит большой. И вообще,  у
нас нет книг, которые бы на рынке стоили дешевле двадцати - двадцати  пяти
рублей!
   - Что вы говорите?! - казенным голосом удивился Иван Петрович, начавший
сожалеть, что завел этот разговор.
   - Да, да! - загрохотала хозяйка, улыбаясь жирными  губами.  -  Вот  два
тома Марии Ремарк. Она очень хорошо про  войну  пишет.  А  еще  мне  скоро
"Петра Первого" принесут. Его  Алексей  Толстой  написал.  Есть  еще  один
писатель Толстой,  -  принялась  втолковывать  она  палеонтологу  то,  что
недавно открылось ей самой. - Того Львом зовут. Мне много  с  книгами  вон
тот лысый помогает. Блинов его фамилия.  Вот  это  человек!  -  она  мягко
всплеснула  полными  руками.  -  Приходит  в  гости:  в  одной  руке  торт
"Киевский", в другой - веером абонементы. За свои  абонементы  он  Луну  с
неба достать может. Сейчас книги хорошие дороже хрусталя ценятся.  Большой
человек.
   Нужный человек!
   Она посмотрела на Ивана Петровича оценивающим взглядом, будто сравнивая
его с Блиновым. Палеонтолог почувствовал себя неловко. Ему стало стыдно за
свою сутулую спину, скромный галстук и несовременный костюм.
   Гости наконец устали пить и есть. Почти все мужчины вышли  покурить  на
балкон, а большинство женщин перешло в другую комнату, продолжая  делиться
новостями под магнитофонную музыку.
   - Иван Петрович, - сладко заулыбалась хозяйка, оставшаяся сидеть  рядом
с палеонтологом. - Просьба у меня к вам  большая.  Есть  сынок  у  меня  -
Колюня. Золотой мальчик! Весь в меня! Я для  него  ничего  не  жалею.  Вот
послушайте: из тридцать восьмой квартиры своего  хромоногого  на  фигурное
катание отдали. И мы своего туда же определили. Чем наш хуже? Из  двадцать
девятой на пятом этаже своего хулигана в художественную студию пристроили.
Он и там понарисовывает синие круги под глазами. На это только и способен.
Понятно, что мы не могли оставить такой возмутительный выпад без ответа  и
устроили туда же своего.  С  позапрошлой  недели  Колюня,  как  сын  наших
соседей по площадке, занимается с репетитором по высшей математике. Соседи
утверждают, что их ребенок проявляет большие способности к математике.  Не
сомневаюсь, что так оно и есть: не пройдет и  года,  как  их  ребенок  при
известном трудолюбии в совершенстве овладеет таблицей умножения. Все  было
хорошо до прошлого вторника, когда мальчик почему-то заупрямился и наотрез
отказался изучать английский язык. Сказал, что  давно  мечтает  заниматься
этой... ну... пальтологией.
   - Палеонтологией, вы хотите сказать, - сухо поправил Иван Петрович.
   Анжелика Сидоровна не обратила внимания на интонацию ученого.
   - Ну да. Пальтеонтологией, - поправилась она. - Вашей наукой, словом. И
признался мне, что наукой этой давно занимается. Еще в четвертом классе  в
Доме пионеров начал. Это  же  надо?!  Разве  можно  что-нибудь  от  матери
скрывать? Вот так они тайком и курить начинают, и,  не  дай  бог,  пить!..
Да... Я пообещала, что куплю ему все, что он пожелает,  если,  конечно,  в
пику этим противным со второго этажа  он  будет  заниматься  английским  и
бросит пальтеонтологию.
   - И он согласился? - спросил уязвленный палеонтолог.
   - Конечно,  согласился.  Он  пообещал  бросить  заниматься  этой  вашей
наукой, если я только достану ему... Сейчас скажу, подождите секундочку, -
она принесла записную книжку и по слогам прочитала: - Ар-хеоптерикса.
   Иван Петрович, не удержавшись, прыснул в кулак.
   - Остроумно! Как же вы предполагаете исполнить его пожелание? Ведь...
   - Знаю! - властно оборвала его Анжелика Сидоровна. - Трудно это. Уже  к
юннатам обращалась. И  у  директора  зоопарка  была.  Бюрократ  проклятый!
Сказал, что нету и в ближайшее время не предвидится.  Я  спросила,  может,
они в конце квартала поступают, так он начал за сердце хвататься  и  глаза
закатывать. Но  мне  глазки  строить  нечего!  Я  от  этого  слабонервного
бюрократа не отстала до тех пор, пока он не посоветовал мне  обратиться  к
пальтологу. К вам, значит.
   - Но послушайте, -  сказал  Иван  Петрович  с  легким  раздражением.  -
Археоптериксы вымерли много миллионов лет назад.
   Хозяйка поджала губы и понимающе закивала.
   - Я уже поняла, что это дефицит. Но у каждого  специалиста  есть  запас
дефицита, на котором он "сидит". Вот угадайте, где я работаю?
   Иван Петрович обвел ее взглядом.
   - В отделе тканей?
   - Не угадали!
   - В парфюмерном?
   - Снова не угадали. В ювелирном магазине, -  и  она  слегка  пошевелила
пальцами, чтобы показать игру бриллиантов.
   Иван Петрович кисло улыбнулся.
   - Мне кажется, что мало  иметь  возможность  приобрести  драгоценности,
надо иметь деньги для этого.
   - Надо удачно выйти замуж. Как в  польском  телекабачке  говорили:  все
мужчины одинаковы, только зарплата у них разная.
   - И жены тоже, - пробормотал палеонтолог в сторону.
   - Так вот, - продолжала хозяйка, - я подумала, что  птичка  эта  должна
быть у вас.
   Иван Петрович, теряя терпение, попытался объяснить еще раз:
   - Вы поймите меня,  постарайтесь  понять!  Первоптицы  давно  уже  нет.
Миллионы лет прошли с тех пор, как умерла последняя. Если бы вы  попросили
у меня прошлогоднего снега, то эта просьба была бы менее абсурдна!
   Анжелика Сидоровна перестала улыбаться.
   - Я не прошу у вас просто так. Мы  не  нищие  какие-нибудь!  Я  заплачу
сколько надо и еще сверху добавлю.
   У Ивана Петровича перехватило дыхание.  Он  растянул  узел  галстука  и
воскликнул в отчаянии:
   - Нету его! Вымер! Весь вымер! Не уподобляйтесь  Чичикову,  покупающему
мертвые души!
   По лицу хозяйки пошли красные пятна.
   - Я - Чичиков? Думаете, я не знаю, кто это такой? По телевизору видала!
Не один вы такой сильно умный! Еще и оскорбляет! Знала бы - никогда к себе
не пригласила! Блинова попрошу - он  мне  что  угодно  хоть  из-под  земли
достанет!
   И, отойдя от Семочкина на несколько шагов, бросила через плечо:
   - Напился тут...
   Когда подавали  горячее,  Семочкину  показалось,  что  блюдо  намеренно
поставили как можно дальше от него. Он посидел "для  приличия"  еще  около
получаса и, сухо попрощавшись,  ушел.  Хозяева  его  не  удерживали  и  не
провожали.
   Без сомнения, случай произошел неприятный.  Однако  следовало  ожидать,
что вскоре он изгладится из памяти. Было ясно:  Анжелику  Сидоровну  с  ее
глупыми разговорами не стоит принимать  близко  к  сердцу.  Действительно,
днем Иван Петрович забывал о случае на именинах, но по ночам ему снился  с
небольшими вариантами один и тот же сон. Огромная, будто статуя,  Анжелика
Сидоровна громоздила друг на друга цветные телевизоры,  дорогую  импортную
мебель, японские видеомагнитофоны и  взбиралась  по  ним  наверх,  угрожая
кулаком кому-то в вышине.
   Иван  Петрович  просыпался  мокрый  от  пота,  сердце  билось  часто  и
болезненно. Анжелика  Сидоровна  в  его  ночных  кошмарах  превратилась  в
олицетворение некой античеловечной идеи, в жреца вещей, в служителя культа
потребления - в фигуру  кошмарную  и  загадочную.  И  он,  всматриваясь  в
плотную темноту, начинал верить в  совершенную  фантастику:  что  Анжелика
Сидоровна в силах достать и археоптерикса, и мастодонта,  и  даже  хищного
тиранозавра-рекс.
   Утром он  смеялся  над  своими  кошмарами,  а  на  следующую  ночь  все
повторялось. Так длилось целую неделю.


   Прошло несколько месяцев.  Яркая  весенняя  зелень  потускнела,  солнце
палило немилосердно. Даже вечером воздух был напоен зноем.
   Сын Семочкина отдыхал в лагере. Жена - на курорте в Алуште.  Торопиться
было некуда. Вопреки обыкновению, Иван Петрович решил прогуляться пешком.
   Пройдя около трети расстояния, он услыхал знакомый громыхающий голос, а
затем и увидел  массивную  фигуру  Анжелики  Сидоровны,  склонившейся  над
тщедушным мальчишкой лет тринадцати.
   - Что еще надумал! А английский когда учить?! А  на  пианине  когда  ты
думаешь играть?! С птичкой я вместо тебя погуляю, если ей так нужен свежий
воздух.
   И она чуть не силой забрала из рук мальчика - нет, этого не могло быть!
- белоснежного, с голубой грудкой... археоптерикса.



    Владимир Заяц.
    Дорожные разговоры

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Тяжелые тени". Киев, "Радянський письменник", 1991.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 December 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Сколько раз давал себе клятвенные обещания  записывать  впечатления  по
свежим следам: не  раз  ведь  убеждался,  что  забываются  зачастую  самые
живописные, самые характерные детали. И порой, беседуя со старыми друзьями
о давно минувшем, будто заново открываешь  для  себя  подробности,  смутно
ощущая в них что-то неуловимо знакомое.
   Вот и сейчас, когда пишу этот рассказ, понукаемая мною память  с  тугим
усилием воссоздает  ту  давнюю  беседу,  и  я  подозреваю,  что  фантазия,
незаметно от меня самого, подает памяти руку помощи.
   Но все же, хотя и прошло около десяти  лет,  помню  основное,  то,  что
наиболее поразило меня в рассказе  товарища  по  творческой  командировке.
Итак, повторяю: все в рассказе правда, за исключением тех мелочей, которые
я подсознательно, не нарочно, домыслил.


   Шел третий час езды. Садящееся, но еще  раскаленное  солнце  багровело,
принимая все более четкие очертания, а воздух вокруг  него  розовел,  пока
заходящее светило не стало похожим на  вишню  в  сиропе.  Оно  мчалось  за
поездом, ныряя  за  холмы,  искрясь  сквозь  листья  деревьев,  маслянисто
сверкая на решетчатых конструкциях мостов. Горячий сухой воздух врывался в
раскрытое окно, не принося никакого облегчения. Пассажиры, одурев от жары,
пили теплый липкий лимонад, на  каждой  станции  выбегали  на  раскаленный
бетон перрона и озабоченно и молчаливо - метались в поисках мороженого.
   В купе расположилась творческая группа, созданная одним из издательств,
в состав которой входило три человека: заведующий отделом издательства  по
имени Леня, кибернетик, имени  которого  уже  не  помню,  и  я  -  молодой
фантаст, в недалеком прошлом врач-педиатр.
   Выполняя "мужской ритуал" знакомства, мы распили бутылку сухого вина, и
жара стала мучить нас еще больше.
   Кибернетик не понравился мне с самого начала,  и  я  мысленно  дал  ему
кличку "Кибер". Молодой человек был слегка глуповат,  а  потому  чрезмерно
самоуверен, самовлюблен и  склонен  к  трескучей  фразе.  В  народе  таких
коротко и точно называют пустобрехами.
   Полненькое округлое брюшко его  теснило  пиджак;  лицо  после  выпитого
побагровело, покрылось испариной, а глаза налились кровью. Кибер  позволил
себе расстегнуть  верхнюю  пуговицу  пиджака  и  пододвинулся  вплотную  к
стенке, спасаясь от  медленно  движущегося  к  нему  солнечного  луча.  Он
прикрыл выпученные глаза и, поминутно облизывая пересохшие  губы,  изредка
покашливал. Покашливал он для солидности. Этой же цели  служила  жиденькая
рыжеватая бородка. Рука Кибера поминутно поглаживала  -  ласкала  скудные,
слегка вьющиеся волоски.
   Завотделом - мужчина лет пятидесяти - тоже страдал от жары. Он разделся
по пояс, обнажив мускулистый, хоть  и  несколько  заплывший  жирком  торс.
Завотделом был невысок ростом, кряжист  и  постоянно  весел.  Все  у  него
получалось как-то особенно ловко и непринужденно. Любая мелочь  доставляла
ему  удовольствие.  Он  первым  обнаружил  на  перроне  ящик  мороженщицы,
прячущейся в жидкой тени акаций. После  его  веселой  просьбы  нам  прежде
других принесла чай молодая  проводница,  улыбаясь  Лене,  как  давнему  и
хорошему знакомому.
   Как видите, до сих пор повествование идет без всяких "выкрутасов", и я,
рискуя потерять благосклонное внимание любителей захватывающей фантастики,
заверяю,  что  и  дальше  буду  излагать  все  абсолютно  правдиво.  Итак,
продолжаю...
   Попутчики,  как  водится,  разговорились.  Первым  начал   бестрепетный
кибернетик.  Он,  растопырив  глаза,  напористым  баском  стал  торопливо,
взахлеб говорить нечто невразумительное:
   - Мы на работе... Да!.. Много всего! Именно так! Вот чему  программисты
машину научили. Именно так! То есть нет! Говорится только, что  "научили".
В программу хохму засунули. Если вопрос задаешь некорректно  -  в  научном
смысле, - машина отвечает: "Научись задавать вопросы, болван!" Да!
   Он  тут  же  захохотал,  а  мы,  недоуменно   переглянувшись,   вежливо
поддержали его коротким смешком. Леонид, сощурившись от