состоят из атомов. Атомы, по сути дела, состоят из...  пустоты:  массивное
ядро в центре и очень далеко от него  -  электроны.  Его  организм  как-то
сумел...
   Мысли  путались,  исчезали  вовсе,   вновь   ненадолго   появлялись   -
отрывистые, странные. Только под утро  успокоился  и  заснул,  но  тут  же
проснулся от крика охранника:
   - Встать! На поверку! Бегом!


   Вначале Отто Шульц думал, что это обычное недоразумение, что все  можно
объяснить просто и логично. Охранники - сущие болваны, могли  и  напутать,
особенно с пьяных глаз. Это же надо: человеческие  следы  продолжаются  за
проволокой! Интересно, где они  достают  выпивку?  Наверное,  в  окрестных
селах. Конечно, рапорт о следах - самый  настоящий  бред  на  грани  белой
горячки. Но дисциплина есть дисциплина. Раз было доложено о  происшествии,
надлежит выйти к месту, где оно якобы случилось.
   Подойдя к проволоке. Шульц обвел взглядом место  происшествия,  вдохнул
воздух и, хрипя и багровея, никак не мог выдохнуть его. К  проволоке  вели
две цепочки следов, продолжавшихся сразу же за ней. Было ясно,  что  перед
ним следы одного человека, уходившего и возвращавшегося ночью.
   Когда Шульц наконец смог говорить, он  громко  заорал,  пытаясь  скрыть
внезапный приступ страха:
   - С сегодняшнего дня и до особого распоряжения - ночью двойные  наряды!
Стрелять без предупреждения при малейшем подозрении.


   Утром к Лауэру поступило два важных сообщения. Первое о том, что кто-то
проник сквозь проволочное заграждение. Лауэр не сомневался, что такое  мог
совершить только  их  подопытный  Иван.  Ведь  именно  его  прежде  других
подвергли  воздействию  препарата,  во  много   раз   ускоряющего   синтез
медиаторов в синапсах головного мозга, что, по твердому убеждению  Лауэра,
должно превратить  подопытного  в  сверхчеловека.  Существовали  по  этому
поводу и другие мнения. Но Лауэр не считал их  серьезными.  И  вот  оно  -
конкретное проявление необычайных возможностей! Да и субъективные ощущения
прочих подопытных - судя по их рассказам -  давали  основание  утверждать,
что эксперимент удался.
   Второе сообщение - письменное. Приказ под грифом "совершенно секретно".
В   нем   содержалось   предписание   безотлагательно   завершить    серию
экспериментов под кодовым названием "Сверхчеловек", оставшийся препарат  и
лабораторный журнал опечатать и доставить в Центр. Ну уж нет!  Три  ампулы
он оставит лично для себя!
   За ширмой послышалась возня, и оттуда выдвинулась всклокоченная  голова
Вирхова. Он с минуту бессмысленно пялился на Лауэра  и  бумагу,  потом  на
лице его появилась понимающая усмешка.
   - Вот и конец вашим опытам, коллега. Фюреру не нужны сверхлюди. Он  сам
сверхчеловек.
   Голова снова спряталась за ширмой, и через несколько секунд  послышался
храп спящего.
   Убедившись, что коллега спит, Лауэр вынул из сейфа одну из  драгоценных
ампул.  Пережав  себе  руку  жгутом,  он,  закусив  губу,  медленно   ввел
желтоватую жидкость в вену.
   Все! Теперь  и  он  скоро  станет  сверхчеловеком!  Прежде  всего  надо
повторить эксперимент, который невольно совершил русский, - пройти  сквозь
проволоку.  А  затем...  О!  Теперь  перед   ним   открываются   сказочные
возможности. Он сможет проникнуть сквозь стены банков, дверцы  сейфов  для
него отныне не преграда. А пули преследователей не причинят ему вреда!


   Иван едва дождался  вечера.  Весь  день  пытался  как  можно  экономнее
расходовать силы, чтобы хватило их на новый ночной поход за продуктами.
   Как и прошлой ночью, он, осторожно оглядываясь, пробрался к  проволоке.
Внутренне собираясь, Иван постоял перед колючей преградой,  набрал  полную
грудь воздуха, как перед прыжком в воду,  и  шагнул.  В  то  же  мгновение
услыхал оклик: "Хальт". Свет прожектора, ударивший  сзади,  отбросил  тьму
далеко вперед, расчертил длинными  глубокими  тенями  заискрившийся  снег.
Сразу после этого автоматная очередь небольно хлестнула его по спине. Иван
торопливо рванулся, и тут  загнанное  сердце  взорвалось  острой  болью  и
окаменело. Холод и темнота плеснули в глаза Ивана, и земля, укрытая свежим
пушистым снегом, помчалась к нему навстречу.
   Прибежавшие к  месту  происшествия  охранники  приподняли  проволоку  и
крюками втащили на территорию лагеря тело. Вскоре прибыли начальник лагеря
Отто Шульц, Лауэр и Вирхов.
   Все молчали. Охранники потому, что первыми им говорить  не  полагалось.
Шульц потому, что был в замешательстве, близком к полной прострации. Лауэр
молчал, так как воображал, что ему известно все. А  Вирхову  было  на  все
наплевать после очередной дозы морфия.
   Шульц, зябко ежась, сказал:
   - Доктора, установите причину смерти. Посмотрите...
   Лауэр, присвечивая фонариком, осмотрел труп:  наклонившись,  перевернул
тело на спину, и неуловимая улыбка скользнула по его губам.
   - Пулевых ранений нет, - сказал он, распрямляясь.
   - Так почему он умер?
   - Смерть наступила от... истощения.
   Шульц вздрогнул и отвернулся, чтобы не видеть жуткое лицо, покрытое уже
не тающим снегом. Он махнул рукой и, ничего не говоря, направился к своему
домику.


   На следующую ночь весь лагерь снова  был  разбужен  звуками  выстрелов.
Ничего не спрашивая, охранники и  сам  начальник  лагеря  мчались  к  тому
самому месту у проволоки. Сзади ковылял Вирхов.
   Шульц подошел поближе к телу, направил на него свет карманного фонарика
и от неожиданности ахнул. На боку, подвернув под себя руку, в льдистом  от
крови снегу лежал... Лауэр...
   Охранник, который стрелял, стал оправдываться:
   - Он в белом халате был. Я и подумал, что  это  русский  в  маскхалате.
Ведь фронт совсем рядом. И господин доктор приходил накануне, - он  кивнул
на Вирхова, - предупреждал, что ночью возможен десант.
   - Прекратить! - Отто Шульц, когда боялся, всегда кричал.  Звуки  своего
голоса придавали ему уверенность  в  себе.  -  Это  же  просто  несчастный
случай! Никто не виноват! Так я и доложу начальству!
   Несмотря на полученный  приказ  о  "расформировании  лагеря",  Шульц  в
ближайшие три дня не собирался ничего делать. И в течение трех дней он  не
сообщит о гибели Лауэра. Ведь приказ о "расформировании" пришел по  одному
ведомству, а продовольствие получается по другому.
   Войдя в свою комнату, Шульц сбросил с  лица  выражение  легкой  печали,
разделся и лег на койку, довольно улыбаясь и подсчитывая, что  он  получит
на паек Лауэра за эти три дня.


   ...А через день, сминая проволоку и выворачивая  столбы,  в  концлагерь
ворвались советские танки.



    Владимир Заяц.
    Родная чужбина

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Тяжелые тени". Киев, "Радянський письменник", 1991.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 December 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Старик сидел, положив натруженные за день руки на стол,  ощущая  в  них
привычную тяжесть. После выпитого чая по телу распространялась волна тепла
и покоя.
   Жена, сидящая напротив, поглядывала на  него  с  удовлетворением:  стар
стал муженек, поседел совсем. Но, тем не менее, крепок, как дуб; вынослив,
быстр в движениях. В последние  годы  время,  казалось,  вообще  перестало
касаться внешности старика.
   Что волосы седы - не беда. Зато они у него гуще, чем у многих  молодых.
Они сейчас, молодые, все такие: худые, бледные, словно стебелек,  выросший
в погребе. Не удивительно, что молодежь  так  и  не  прижилась  здесь,  на
Надежде. Большинство вернулось на Землю, а  часть...  До  сих  пор  медики
спорят о причине их смерти. Одни предполагали, что сыграла  роль  нехватка
каких-то  микроэлементов.  Другие,  столь   же   безосновательно,   делали
виновником таинственный вирус.
   Поступил  приказ  о  срочной  эвакуации  молодых  людей.  Те  оказались
задиристыми, не стали подчиняться.
   В ракеты их сажали силой. Они тщетно пытались вырваться  и  выкрикивали
странные слова:
   - Прекратите! Вы нарушаете первый закон!
   За сорок лет, прошедших от начала заселения, совсем мало людей осталось
на планете. Они с мужем едва справлялись с работой - Земля требовала много
пшеницы.
   Так же нелегко было и другим поселенцам.  Сейчас  на  сотни  километров
вокруг не встретишь жилья.  Лишь  изредка  попадаются  домики  поселенцев,
затерявшиеся среди золотого моря пшеницы.
   Легко понять, почему остался в живых муж,  -  такому  все  нипочем.  Но
почему выжила она - худощавая, болезненная?
   Всевидящее  око  электронного  домоправителя   заметило   расслабленное
состояние Старика - подъехала тележка с манипулятором, убрала посуду.
   - Ну ладно уж. Забирай, - пробормотал Старик.
   Вообще-то  уборку  и  многие  другие  рутинные  домашние  дела   Старик
предпочитал делать сам, не полагаясь на киберов. Надо ведь и самому что-то
делать.
   По  милости  этих  вездесущих  киберов  у  взрослого  человека   сейчас
самостоятельности не больше, чем у новорожденного. Так и  живут  до  самой
смерти - с соской во рту.
   Страда - дело серьезное. Его механизмам препоручать нельзя, что бы  там
ни советовали земные специалисты.
   Старик хорошо помнил, как совсем еще ребенком смотрел передачу о первых
промышленных роботах - неуклюжих  манипуляторах,  управляемых  примитивным
компьютером. Они не вызвали у него восторга. И сейчас, вспоминая  ликующий
голос диктора, недоуменно пожимал плечами.
   Роботы  изменились  неузнаваемо,  но  не  изменилось  отношение  к  ним
Старика. Кибер есть кибер, а человек есть человек. И что бы ни утверждали,
но так оно было, и так оно будет, и по-другому быть не может.
   Он глянул на жену, заметил ее одобрительную улыбку, и ему стало  не  по
себе. Ощущение покоя исчезло, внутри что-то неуютно напряглось.
   За окном быстро темнело. Пшеница уже убрана почти до самого  горизонта.
Но Старик знал, что  там,  дальше,  довольно  большой  участок  неубранной
пшеницы. Нужно еще два-три дня. Вся надежда на то, что прогноз не соврал и
обложные дожди не начнутся раньше, чем через неделю.
   В комнате стало совсем темно, и домоправитель включил освещение.  Яркий
свет резанул по глазам.
   - Не так сильно, - поморщился Старик.
   Яркость света уменьшилась.
   Жена понимающе кивнула.
   - Ты прав. Яркий свет может повредить ему даже там.
   - Конечно, может. Если  он  неглубоко,  -  Старик  озабоченно  приложил
широченную ладонь к крышке стола и неожиданно улыбнулся. - Все в  порядке.
Скребется.
   Массивный дубовый стол был единственной  мебелью,  которую  они  смогли
вывезти с Земли. Уже тогда, когда  они  решили  переселиться  на  Надежду,
дерево представляло большую ценность. Но дело  даже  не  в  этом.  Стол  -
своего рода семейная реликвия. Он стал олицетворением надежности семейного
очага и жизненных устоев. Там, далеко от  Земли,  они  очень  нуждались  в
ощущении надежности.
   Несколько дней назад,  вечером,  Старик  услыхал  тихое  поскрипывание,
доносящееся  из  крышки  стола.  Он  приложил  к  ней   ухо,   внимательно
прислушался и... узнал звук, который живо напомнил ему Землю, детство. Так
грызли деревянную стену их старого дома жуки-древоточцы.
   В его представлении это был небольшой, очень красивый золотистый жучок.
И пусть бы кто-нибудь сказал, что это не так! Несомненно: очень  красивый.
Капля живого земного золота, такая упорная в своем желании жить!
   И  вот  уже  несколько  вечеров  подряд   они   просиживали   допоздна,
вслушиваясь в поскрипывание  с  тем  же  удовольствием,  с  каким  заядлые
меломаны слушают любимую музыку.
   Землянам, никогда не покидавшим родную планету, была бы непонятна такая
сентиментальность.  Им  бы  показалось  странным  влечение  к  невзрачному
насекомому. Но в том-то и  дело,  что  поселенцы  истосковались  по  самым
простым, заурядным земным мелочам. Они казались им милыми и родными. Вот и
жучок - частица живой Земли.
   Планета Надежда - на первый взгляд, тихая и уютная, как дом отдыха. Для
тех, кому за тридцать, она такой и осталась. Люди, моложе этого  возраста,
через несколько месяцев после прилета стали гибнуть.
   Ученые по-всякому объясняли ее враждебность. Старик, не признавая  всех
этих умствований, был убежден в  одном:  планета  чувствовала  присутствие
чужаков и  отторгала  их,  как  отторгает  чужеродную  ткань  человеческий
организм.
   Старик почему-то вспомнил, как сорок лет назад они с женой, еще  совсем
молодые люди, стояли, взявшись за руки, и глядели  в  теплое  южное  небо,
усыпанное ярко сверкающими  звездными  россыпями.  Звезды  подмигивали,  и
сердца у молодоженов сладко замирали в предвкушении будущего.  Там,  среди
звезд, ждала их планета Надежда. Земле нужен хлеб, а Надежда могла  давать
сказочные урожаи.
   Сорок лет назад поселенцы  обосновались  на  этой  планете.  Надежда...
Сейчас название звучало насмешкой над судьбой многих.
   Теперь, когда Старик смотрел на диковинные очертания  чужих  созвездий,
то виделись  они  ему  колючими  и  злыми  глазами  чудища,  с  ненавистью
глядящего на беспокойное племя людей.
   Старик всегда  любил  природу.  Но  здесь  его  не  радовали  роскошные
пейзажи. Он  оставался  холоден  к  восходам  и  закатам.  Нет  слов,  они
великолепны. Но красоты чужой планеты радости не дарили.
   Старик искоса посмотрел на жену.
   - Пора, пожалуй, - сказал как можно тверже.
   - Ну еще чуть-чуть, - умоляюще прошептала она. - Послушаем немного еще.
   Старик догадывался, что причина ее нежелания уходить вовсе не  в  этом.
Еще до появления жучка она с неохотой шла  в  свою  спальню.  Однажды  они
просидели за столом до утра.
   - Уже двенадцатый час, - возразил он, боясь,  что  снова  поддастся  на
уговоры.
   Она встала, бледная и прямая, поправила  еще  не  седые  волосы  и,  не
сказав больше ни слова, пошла к себе.
   - Спокойной ночи, - голос Старика дрогнул.
   - Спокойной ночи, - словно слабое эхо отозвалась она, не оборачиваясь.
   Хлопнула дверь, и в доме воцарилась тишина.
   Старик, покряхтывая, встал и направился в  свою  спальню.  Он  медленно
разделся и долго укладывался поудобнее,  удивляясь,  как  тверда  стала  в
последние годы  постель.  Некоторое  время  лежал,  вспоминая  подробности
прошедшего дня; думал, какой агрегат заменить, а какой еще потянет.
   Но, несмотря на будничные размышления,  к  нему  то  и  дело  приходили
совершенно ненужные мысли, приводили тягостные воспоминания.
   Каждый вечер - вот уже пятнадцать лет - всплывали мучительные  картины,
хотя психологи из Центрального института  психологии  клятвенно  заверяли,
что подобное продлится не более полугода. А потом он привыкнет. Не привык,
хотя острота чувств сгладилась.
   Пятнадцать лет назад умерла его жена. Первая и единственная. Причину ее
смерти, как и причину смерти сотен других людей, умерших до нее,  выяснить
так и не удалось.
   Старик тогда очень страдал. Когда ему стало совсем невмоготу, он  решил
возвратиться. Но Земле нужна была пшеница. Синтетический хлеб, несмотря на
все ухищрения, не мог конкурировать с хлебом настоящим - и вкус  погрубее,
и аромат попроще.
   Узнав о его намерении, к нему явились психолог и  нейрокибернетик.  Они
сказали, что при  современном  уровне  развития  науки  и  техники  смогут
создать кибердвойника умершей. Нейрокибер почти  не  будет  отличаться  от
оригинала.
   Первым, что попало тогда под  руку  Старику,  был  стул,  сделанный  из
сверхлегкого  сплава.  Только  поэтому  нейрокибернетик  отделался  легким
сотрясением мозга.
   В конце концов они  уговорили  его,  хотя  уговаривать  пришлось  более
месяца.
   Биокопия в самом деле была неотличима от жены и, что немаловажно,  даже
не подозревала, что она всего лишь  биоробот.  Нейрокибернетики  полностью
скопировали память жены, и поначалу Старику становилось  жутковато,  когда
он  слышал  от  копии  любимые  словечки  Старухи  или  замечал  движение,
характерное для  покойной.  Старик  изо  всех  сил  старался  не  дать  ей
догадаться, что она ненастоящая.
   Он знал, что сейчас она лежит в своей комнате без  сна,  вглядываясь  в
темноту широко открытыми глазами, недоумевая, почему же совсем не  хочется
спать. Ни чуточки. Никогда.
   Старик боялся, как бы  ей  в  голову  не  пришли  и  другие  мысли;  за
пятнадцать лет можно заподозрить многое.
   Самая главная ошибка нейрокибернетиков заключалась в том, что  биокопия
не старела.
   - Выключай,  -  едва  слышно  шепнул  он,  в  полной  уверенности,  что
электронный домоправитель услышит его и поймет.
   И  сразу   же   тележка   с   манипуляторами,   неслышно   скользя   на
антигравитационной подушке, незаметно подплыла к  лежащей,  и  манипулятор
молниеносно  что-то   переключил.   Глаза   женщины   закрылись,   дыхание
замедлилось до одного в минуту - так спали нейрокиберы.
   Старик повернулся на бок, подложил  руки,  сложенные  ладонями  друг  к
другу, под щеку и закрыл глаза. Сон долго не шел. Старик размышлял, и  ему
стало казаться, что он наконец понял  причину  несовместимости  планеты  и
человека. Не планета отторгает человека, а  человек  -  планету.  Так,  не
только организм отторгает пересаженный  орган,  но  и  пересаженный  орган
выделяет вещества, вредно влияющие на организм и как бы  отторгающие  его.
Старик вспомнил, что когда-то давно смотрел передачу на эту  тему.  Биолог
назвал такое явление каким-то смешным словом. Рант, кажется.
   Если  догадка  правильна,  то  выход  из  положения   довольно   прост:
необходимо  убедить  себя,  что  Надежда  -  не  чужбина,   не   временное
пристанище. Это - новая родина. И человек здесь навсегда, отныне и во веки
веков.
   Старик спокойно уснул. Ему приснился сон, что он тоже биоробот,  только
более  совершенной  конструкции;  и  так  же,  как  его  жена,  просто  не
догадывается о своей истинной сущности.
   Старик проснулся в безумном страхе, весь мокрый от пота.  Он  долго  не
мог успокоиться, удивляясь нелепости  ночного  кошмара.  В  слабом  лунном
свете  заметил  металлический  блеск  неизвестно  зачем   забредшей   сюда
платформы. Он цыкнул на нее, отсылая в техкомнату, и, успокоившись,  снова
уснул.
   И снились  ему  созвездия,  видные  отсюда,  с  Надежды.  Созвездия  не
казались ему больше чужими. Они смотрели  на  Старика  так,  как  смотрели
когда-то земные, - ласково и ободряюще.


   Старик спал спокойно, и на губах его застыла безмятежная  и  счастливая
улыбка.



    Владимир Заяц.
    Палеонтологи

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Тяжелые тени". Киев, "Радянський письменник", 1991.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 December 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   За четыре дня съезда мы успели привыкнуть к этому необычному человеку -
молчаливому, в огромных роговых очках, закрывающих пол-лица.  Несмотря  на
жару, даже в помещении он никогда не снимал плащ. Поднятый воротник  делал
его похожим на детектива из комедийного фильма.
   Был последний, самый  скучный  день  съезда,  когда  "подводят  итоги",
"высказывают пожелания" и "с удовлетворением отмечают". Бетонное здание за
день накалилось. Вентиляторы под потолком гоняли по  залу  жаркий  воздух.
Выступающие - в пиджаках и при галстуках - с омерзением пили  теплую  воду
из графина и с завистью поглядывали на коллег  в  зале,  давно  сбросивших
потяжелевшие от пота пиджаки.
   Я, рассматривая  присутствующих,  несколько  раз  натыкался  на  взгляд
странного незнакомца. Это меня удивило. Чем я привлек его внимание?
   Еще около получаса мне удалось высидеть в  этой  парилке,  но  в  конце
концов я выскользнул из конференц-зала и направился в буфет.
   Там было душно и тихо. Пахло  кислым,  сонно  жужжали  мухи.  За  окном
неистово полыхало солнце, искрясь на пустынном асфальте. Изредка по  улице
проносились запыленные автомобили, ослепительно сверкая стеклом и никелем.
Я представил,