бы приблизительно, который теперь час. Правда, я позаботился  завести
свои карманные часы, но это часы без боя. Попробую нащупать стрелки... Да,
мне кажется, часовая стрелка стала на  цифре  восемь...  вероятно,  сейчас
восемь часов утра.
   В чем я действительно уверен, так это в том, что судно стоит на  месте.
Внутри не ощущается ни  малейшего  сотрясения,  -  по-видимому,  двигатель
бездействует.  Между  тем  время  идет,  тянется,   проходят   бесконечные
томительные часы, и я спрашиваю себя,  неужели  мои  тюремщики  дожидаются
ночи, чтобы снова войти в камеру, проветрить ее, оставить провизию, пока я
сплю... Да, они хотят воспользоваться моим сном.
   На этот раз я твердо решил  бороться  с  дремотой.  Я  даже  притворюсь
спящим... и кто бы ни вошел, я заставлю его ответить на мои вопросы!



6. НА ПАЛУБЕ

   Наконец-то я на свежем воздухе и могу дышать полной грудью.  Наконец-то
меня выпустили из душной каморки и  вывели  на  палубу  корабля...  Окинув
взглядом морскую даль, я нигде не вижу земли. Ничего, кроме круговой линии
горизонта, ничего, кроме моря и неба! Нет! Не видно даже смутных очертаний
материка на западе, с той стороны, где тянется на  тысячи  миль  побережье
Северной Америки.
   Заходящее солнце озаряет косыми лучами водную гладь  океана...  Сейчас,
должно быть, около шести часов вечера...  Я  смотрю  на  циферблат...  Да,
шесть часов тринадцать минут.
   Вот что произошло за эту ночь, ночь на 17 июня.
   Как уже было сказано, я ждал, чтобы отперли дверь моей  камеры,  твердо
решив не поддаваться сну. Я не сомневался, что день уже наступил, но время
тянулось, и никто не приходил.  От  провизии,  которую  мне  принесли,  не
осталось ни крошки. Я начал страдать от голода, но не от  жажды,  так  как
сохранил немного эля.
   Вскоре я почувствовал легкое покачивание корпуса судна. Очевидно, шхуна
снова вышла в море, проведя ночь на стоянке, должно  быть  в  какой-нибудь
пустынной бухте у берега, так как раньше я не ощущал характерных  толчков,
обычных при бросании якоря.
   Было шесть часов, когда за  металлической  переборкой  раздались  шаги.
Войдет ли кто-нибудь ко мне? Да. Ключ щелкнул в замке, и дверь отворилась.
Свет фонаря рассеял глубокий мрак камеры, в которой я провел  долгие  часы
заточения.
   Вошли два человека, но я не успел рассмотреть их лица. Схватив меня  за
руки, они завязали мне глаза плотной тряпкой, так  что  я  ничего  не  мог
видеть.
   Что означала эта мера предосторожности? Что со мной собирались  делать?
Я попробовал вырваться. Меня крепко держали. Я задавал  вопросы.  Никакого
ответа. Двое неизвестных обменялись несколькими словами на незнакомом  мне
языке, - на каком, я не мог определить.
   Положительно, со мной обращаются слишком уж бесцеремонно! Правда, в  их
глазах я просто служитель сумасшедшего дома, стоит ли  считаться  с  таким
ничтожеством! Однако я далеко не уверен, что с  инженером  Симоном  Хартом
обращались бы более почтительно.
   На этот раз мне все же не заткнули рот кляпом и не связали по  рукам  и
ногам. Меня просто крепко держат, чтобы я не мог убежать.
   Минуту спустя меня выводят из камеры и вталкивают в тесный коридор. Под
ногами гулко звенят ступени железного трапа.  Затем  мне  в  лицо  ударяет
свежий ветер, и я жадно вдыхаю его сквозь повязку.
   Тут меня подымают и ставят на пол, на  этот  раз  не  металлический,  а
деревянный; должно быть, это палуба корабля.
   Наконец матросы отпускают меня.  Я  свободен.  Прежде  всего  я  срываю
повязку с головы и оглядываюсь вокруг.
   Я стою на палубе шхуны, которая идет полным ходом, оставляя  за  кормой
длинный пенистый след.
   Я принужден ухватиться за бакштаг, чтобы не упасть, так солнечный  свет
ослепляет меня после двухдневного заточения в полной темноте.
   По палубе ходят человек десять  матросов  с  грубыми,  суровыми  лицами
самого разнообразного  типа;  мне  трудно  определить  их  национальность.
Впрочем, они почти не обращают на меня внимания.
   Что до шхуны, то,  мне  кажется,  ее  водоизмещение  не  более  двухсот
пятидесяти - трехсот тонн. Широкий корпус, высокие мачты и большая площадь
парусности должны обеспечить ей быстрый ход при попутном ветре.
   На корме за рулем стоит матрос с загорелым обветренным  лицом.  Держась
за ручки штурвального колеса, он правит шхуной, делая резкие повороты.
   Мне хотелось бы узнать название этого судна, напоминающего своим  видом
яхту. Написано ли оно на корме, или на носу судна?
   Обратившись к одному из матросов, я спрашиваю:
   - Что это за корабль?
   Никакого ответа, - можно подумать, что он даже не понимает меня.
   - Где капитан?
   Матрос не отвечает и на этот вопрос.
   Я направляюсь к носу судна. На баке  подвешен  судовой  колокол.  Может
быть, на медной стенке колокола высечено название шхуны?
   Нет, ничего.
   Вернувшись на корму, я задаю тот же вопрос рулевому.
   Бросив на меня угрюмый взгляд, он пожимает плечами и,  расставив  ноги,
выравнивает шхуну, сильно накренившуюся на левый борт.
   Я оглядываюсь, чтобы узнать, нет ли  здесь  Тома  Рока.  Его  нигде  не
видно... Неужели его нет на борту? Это очень странно. Зачем было  похищать
из Хелтфул-Хауса одного служителя Гэйдона? Никто ни  разу  не  заподозрил,
что на самом деле я  инженер  Симон  Харт,  да  если  бы  даже  это  стало
известно, зачем я мог понадобиться похитителям и чего они от меня хотят?
   Раз Тома Рока нет на палубе, значит его заперли в одной из  кают;  лишь
бы только с ним обращались повежливее, чем с его бывшим смотрителем!
   Что такое? Как это я сразу не заметил! Каким же  образом  движется  эта
шхуна? Паруса убраны все до последнего, бриз стих... редкие порывы  ветра,
дующего с востока прямо в лоб, только препятствуют ходу судна... И тем  не
менее шхуна быстро несется вперед, слегка зарываясь носом и  рассекая  фор
штевнем волны, струящиеся белой пеной вдоль ватерлинии. Длинный  волнистый
след тянется далеко за кормой.
   Значит, это паровая яхта?  Нет!  Между  грот-  и  фок-мачтой  не  видно
никакой  трубы.  Может  быть,  это  судно  с   электрическим   двигателем,
снабженное аккумуляторами или гальванической  батареей  большой  мощности;
они-то и приводят в движение гребной  винт  и  сообщают  кораблю  подобную
скорость?
   Право же, нельзя иначе объяснить его движение. Во всяком случае,  судно
несомненно  движется  при  помощи  Гребного  винта,  и  я  смогу  в   этом
удостовериться, наклонившись над гакабортом; тогда  мне  останется  только
выяснить, какая же механическая сила приводит его в действие.
   Рулевой не мешает мне приблизиться, смерив меня насмешливым взглядом.
   Перегнувшись через борт, я смотрю...
   Никаких признаков бурлящей клокочущей струи,  которую  обычно  вызывает
вращение винта... Ничего, кроме ровного следа  за  кормой,  тянущегося  на
три-четыре кабельтовых, как за простым парусным судном.
   Какой же двигатель придает шхуне такую удивительную скорость? Как я уже
говорил, ветер скорее встречный, и море лишь слабо колышется.
   А все-таки я узнаю, в чем дело! Во что бы то  ни  стало!  И,  пользуясь
тем, что команда не обращает на меня никакого внимания, я  возвращаюсь  на
нос.
   Около носового люка я встречаю  человека,  лицо  которого  кажется  мне
знакомым. Облокотившись на борт, он смотрит на меня и дает мне  подойти...
Он как будто ждет, что я с ним заговорю.
   Я припоминаю... Это  он  сопровождал  графа  д'Артигаса  во  время  его
посещения Хелтфул-Хауса. Да, конечно, я не ошибся.
   Значит Тома Рока похитил этот богатый иностранец, значит я нахожусь  на
борту его яхты  "Эбба",  хорошо  известной  в  восточных  портах  Северной
Америки... Ну, что ж! Человек у люка должен объяснить мне то, что  я  имею
право  знать.  Насколько  помню,  они  с   графом   д'Артигасом   говорили
по-английски. Он поймет меня и не  сможет  уклониться  от  ответа  на  мои
вопросы.
   Я полагаю, что это капитан "Эббы".
   - Капитан, я вас видел в Хелтфул-Хаусе, - говорю я. - Вы меня узнаете?
   Он оглядывает меня с ног до головы, не удостаивая ответом.
   - Я смотритель Гэйдон, сторож Тома Рока, - продолжаю я, - и хочу знать,
зачем вы меня похитили и привезли на шхуну?
   Капитан прерывает меня жестом; вместо ответа он подает знак стоящим  на
баке матросам.
   Те подбегают, хватают меня за  руки  и,  не  обращая  внимания  на  мои
протесты, насильно тащат вниз по лестнице в люк.
   В сущности это  не  лестница,  а  вертикальный  трап  со  ступенями  из
железных прутьев, вделанных в переборку. Я спускаюсь на  площадку,  откуда
несколько  дверей  ведут  в  кубрик,  капитанскую  каюту   и   прилегающие
помещения.
   Неужели меня снова запрут в ту же темную камеру в глубине трюма?..
   Повернув налево, меня вводят  в  каюту,  освещенную  иллюминатором;  он
открыт, и в него врывается свежий ветер. Мебель каюты состоит из  койки  с
застланной постелью, стола, кресла, умывальника и шкафа.
   Стол накрыт на один прибор. Мне остается только сесть  за  стол,  после
чего я обращаюсь с вопросом к поваренку,  который,  поставив  передо  мной
кушанья, собирается уходить.
   Еще один глухонемой! Или этот негритенок просто не понимает английского
языка?
   Когда дверь за ним затворилась, я с аппетитом принялся за еду,  отложив
все вопросы на будущее в надежде, что когда-нибудь все же  получу  на  них
ответ.
   Правда, я опять взаперти, но на этот раз в несравненно лучших условиях,
которых меня, надеюсь, не лишат до прибытия в гавань.
   Мои мысли вертятся вокруг одного:  совершенно  ясно,  что  именно  граф
д'Артигас  подготовил  похищение,  что  он  его  зачинщик,  и  французский
изобретатель несомненно находится на борту "Эббы" в какой-нибудь не  менее
комфортабельной каюте.
   Кто  он  такой,  этот  граф,  собственно  говоря?  Откуда  взялся  этот
иностранец? Захватив Рока в свои  руки,  он,  видимо,  хочет  любой  ценой
завладеть секретом фульгуратора? Это весьма правдоподобно. В таком  случае
надо быть начеку и не выдать себя; если обо мне узнают правду,  я  потеряю
всякую надежду получить свободу.
   Сколько мне нужно решить загадок, сколько раскрыть тайн - происхождение
графа д'Артигаса, его планы на будущее, курс, которым следует шхуна, место
ее обычной стоянки... и, наконец,  необходимо  понять,  почему  судно  без
парусов и без винта плывет со скоростью не менее десяти миль в час!..
   С наступлением вечера холодный ветер дует  в  иллюминатор  каюты,  и  я
прикрываю его.  Так  как  дверь  заперта  снаружи,  я  почитаю  за  лучшее
растянуться на койке и заснуть под легкое покачиванье таинственной  шхуны,
плывущей по волнам Атлантического океана.
   На следующее утро я  просыпаюсь  с  зарей,  одеваюсь,  привожу  себя  в
порядок и жду.
   Мне приходит в голову проверить, заперта ли дверь каюты.
   Нет, не заперта. Толкнув ее, я взбираюсь по трапу и выхожу из люка.
   Матросы моют палубу; на корме стоит капитан с каким-то незнакомцем. Мое
появление нисколько не удивляет его, и он кивком головы указывает на  меня
своему собеседнику.
   Этого человека я еще никогда не встречал. На вид ему лет  пятьдесят;  у
него черная борода и волосы с проседью,  тонкое  насмешливое  лицо,  живые
умные глаза. По типу он напоминает эллина, и я убеждаюсь в  его  греческом
происхождении, когда капитан "Эббы" называет его Серке, - инженер Серке.
   Что касается самого капитана,  его  зовут  Спаде  -  имя,  по-видимому,
итальянское. Грек, итальянец - разноплеменная команда, набранная со  всего
света на шхуну с норвежским названием, - все это, право  же,  кажется  мне
подозрительным.
   А сам граф д'Артигас с его  азиатским  типом  и  испанской  фамилией  -
откуда он взялся?
   Капитан Спаде вполголоса разговаривает с инженером Серке,  наблюдая  за
рулевым, который  правит,  как  будто  вовсе  не  сверяясь  с  показаниями
компаса, установленного в нактоузе у него перед глазами. Скорее он  следит
за сигналами матроса на носу судна, который жестами указывает ему то  лево
руля, то право руля.
   Там, возле носовой рубки, я вижу Тома Рока. Он смотрит  на  необозримый
пустынный океан, без единой полоски земли  на  горизонте.  Двое  матросов,
стоя рядом, не спускают с него  глаз.  Ведь  от  помешанного  можно  всего
ожидать, - он способен даже выброситься за борт.
   Я еще не знаю, разрешат ли мне общаться с моим бывшим пациентом.
   Я направляюсь к нему; капитан Спаде и инженер  Серке  зорко  следят  за
мной.
   Приблизившись к Тома Року, который меня не замечает, я становлюсь рядом
с ним.
   Тома Рок не трогается с места и, кажется, не узнает меня. Оживленный, с
горящими глазами, он смотрит в морскую даль, с наслаждением, полной грудью
вдыхая живительный  соленый  воздух.  Он  радуется  атмосфере,  насыщенной
кислородом, и яркому солнечному свету, льющемуся с безоблачного  неба,  он
купается в его лучах. Сознает ли он перемену в своем положении?  Не  успел
ли уже позабыть и Хелтфул Хаус, и флигель, где его держали под надзором, и
смотрителя Гэйдона? Вполне возможно. Прошлое изгладилось из его памяти, он
весь в настоящем.
   По-видимому, Тома Рок и здесь, на палубе "Эббы", среди океана, остается
все тем же помешанным, за которым я ухаживал полтора года. Его психическое
состояние не улучшилось, рассудок  вернется  к  нему  только,  когда  речь
зайдет о его изобретениях. Графу д'Артигасу известна  это  особенность  по
опыту, и, очевидно, он именно на нее  и  рассчитывает,  надеясь  рано  или
поздно выведать у изобретателя его тайну. Но как он думает воспользоваться
этой тайной?
   - Тома Рок! - зову я.
   Услышав мой голос,  он  вздрагивает,  но,  мельком  взглянув  на  меня,
отворачивается.
   Я беру его за руку, пожимаю ее. Он быстро выдергивает руку,  так  и  не
узнав меня, отходит в сторону и направляется на корму, где  стоят  инженер
Серке и капитан Спаде.
   Любопытно, заговорит ли Тома Рок  с  кем-нибудь  из  них  и  станет  ли
отвечать на вопросы, после того как не откликнулся на мой зов?
   В эту  минуту  на  его  лице  мелькнул  проблеск  мысли;  его  внимание
несомненно привлек необъяснимый ход шхуны.
   Действительно, он переводит взгляд на мачты и свернутые паруса  "Эббы",
которая быстро несется по гладкой поверхности моря.
   Повернув назад, вдоль правого борта, Тома Рок останавливается там,  где
должна бы находиться труба судна, будь  "Эбба"  паровой  яхтой,  -  труба,
изрыгающая клубы черного дыма.
   То, что поразило меня, озадачило и его... Так же как и я, он  не  может
найти объяснения и тоже спешит на корму, чтобы увидеть работу винта.
   За бортом шхуны  резвится  стая  дельфинов.  Несмотря  на  быстрый  ход
"Эббы", эти проворные животные без труда обгоняют ее, прыгая,  кувыркаясь,
играя в родной стихии с изумительной легкостью.
   Не обращая на них внимания. Тома Рок наклоняется над фальшбортом.
   Инженер Серке и капитан Спаде, боясь, что он свалится в море, спешат  к
нему и, крепко схватив за руки, уводят обратно на палубу.
   Мой  опытный  глаз  замечает,  что  Тома  Рок  находится  в   состоянии
сильнейшего возбуждения. Он кружится на месте, жестикулирует и, ни к  кому
не обращаясь, выкрикивает бессвязные слова...
   Совершенно ясно, что у него скоро начнется припадок,  как  в  последний
вечер  во  флигеле  Хелтфул-Хауса,   припадок,   имевший   тогда   роковые
последствия. Надо бы подойти к нему и увести  его  в  каюту;  быть  может,
скоро и меня позовут туда для ухода за больным.
   Инженер Серке и капитан Спаде не спускают с него глаз,  вероятно  желая
посмотреть, что будет дальше. Вот что делает Тома Рок.
   Подойдя к грот-мачте и убедившись, что на ней нет  парусов,  помешанный
толкает ее, обхватывает обеими  руками  и  трясет,  точно  хочет  свалить.
Затем, видя, что его усилия напрасны, он перебегает к  фок-мачте  и  также
пытается сломать ее. Его нервное возбуждение  все  возрастает.  Непонятное
бормотанье сменяется нечленораздельными криками...
   Внезапно бросившись к вантам левого борта, он хватается за них.  Боюсь,
что он взберется сейчас  по  веревочной  лестнице  и  поднимется  на  марс
фок-мачты... Если его не остановить, он может упасть  на  палубу,  а  если
судно накренится, - сорваться в море.
   По знаку капитана Спаде  подбежавшие  матросы  хватают  Рока,  напрасно
пытаясь оттащить его от вантов, в которые он вцепился  изо  всех  сил.  Во
время припадков силы больного удесятеряются, - мне  это  хорошо  известно:
чтобы справиться с ним, мне часто приходилось звать на помощь санитаров.
   На этот раз матросам шхуны - крепким, здоровым ребятам - удается быстро
укротить несчастного безумца. Его сбивают с ног и кладут на палубу, крепко
держа за руки, несмотря на яростное сопротивление.
   Теперь нужно только унести его в каюту, уложить на койку и  оставить  в
покое, пока не кончится припадок. Так и поступают по приказанию  какого-то
нового лица, появившегося на палубе.
   Услышав голос этого человека, я оборачиваюсь и узнаю его.
   На палубе стоит граф д'Артигас с суровым лицом и высокомерной  осанкой,
такой же, каким я видел его в Хелтфул-Хаусе.
   Я тотчас же подхожу к нему. Я непременно должен добиться объяснения,  и
я его потребую!
   - По какому праву, сударь?.. - спрашиваю я.
   - По праву сильного! - отвечает граф д'Артигас.
   И удаляется на корму, в то время как Тома Рока уносят в каюту.



7. ДВА ДНЯ ПЛАВАНЬЯ

   Возможно, если потребуют обстоятельства,  мне  придется  открыть  графу
д'Артигасу, что на самом деле я инженер Симон Харт. Как знать,  не  станут
ли со мной лучше обращаться, чем обращались  со  служителем  Гэйдоном?  Во
всяком случае,  это  надо  хорошенько  обдумать.  Я  твердо  убежден,  что
владелец  "Эббы"  велел  похитить  французского  изобретателя  в   надежде
захватить в свои руки "фульгуратор Рок", которого ни в Старом ни  в  Новом
Свете не  пожелали  купить  за  баснословную  цену,  запрошенную  автором.
Поэтому, если Тома Рок откроет свой секрет, пожалуй, мне лучше по-прежнему
иметь к  нему  доступ,  оставаться  при  больном  в  качестве  санитара  и
выполнять свои прежние обязанности. Да, я не должен  упускать  возможности
все видеть, все слышать... и, кто знает? узнать, наконец, то, что  мне  не
удалось открыть в Хелтфул-Хаусе!
   Куда же теперь идет шхуна "Эбба"? Вот первый вопрос.
   Кто такой граф д'Артигас? Вот второй вопрос.
   Первый  несомненно  разрешится  через  несколько  дней,  "принимая   во
внимание необычайную скорость  этой  фантастической  яхты  с  таинственным
двигателем, систему которого я в конце концов непременно разгадаю.
   Насчет  второго  вопроса  я  не  уверен,  что  его  удастся  когда-либо
разрешить.
   Действительно, этот загадочный незнакомец, по-моему, имеет особо веские
причины скрывать свое происхождение, и, боюсь, никакие приметы не  помогут
мне определить его национальность. Хотя граф  д'Артигас  свободно  говорят
по-английски, как я убедился во время посещения им Хелтфул-Хауса, все же в
его говоре слышится жесткий вибрирующий  акцент,  несвойственный  северным
народам. За время моих странствий в обоих полушариях я  не  слышал  ничего
похожего на  этот  акцент,  кроме  разве  особой  жесткости  произношения,
характерной для малайских наречий. И в самом деле, судя  по  его  смуглой,
почти оливковой  коже  с  медным  отливом,  черным,  как  смоль,  вьющимся
волосам, глубоко запавшим глазам,  жгучему  взгляду  неподвижных  зрачков,
высокому росту, широким  плечам,  крепким  мускулам,  свидетельствующим  о
большой физической силе, вполне возможно, что граф д'Артигас принадлежит к
одной из рас Дальнего Востока.
   Я подозреваю, что  д'Артигас  -  фамилия  вымышленная,  так  же  как  и
графский титул. Хотя его  шхуна  носит  норвежское  название,  сам  хозяин
отнюдь не скандинавского происхождения. Он нисколько не похож на уроженцев
северных  стран,   спокойных,   белокурых,   с   добродушными   лицами   и
светло-голубыми глазами.
   В конце концов кто бы он ни был, этот чел