улся,  и  "Эбба"  со  свернутыми
парусами помчалась на восток со скоростью не менее десяти миль в час.
   Спустилась ночь, и  огни  американского  побережья  вскоре  погасли  на
туманном горизонте.



5. ГДЕ Я? (Записки инженера Симона Харта)

   Где я?.. Что произошло со мной после внезапного нападения  у  входа  во
флигель?
   Проводив врача, я собирался подняться на крыльцо, вернуться в  комнату,
запереть дверь и снова дежурить у изголовья Тома Рока, как вдруг  на  меня
набросились какие-то люди и сбили меня с ног... Кто они такие? Я не мог их
видеть - мне завязали глаза. Я не мог позвать на помощь - мне заткнули рот
кляпом. Я не мог сопротивляться - меня связали по рукам и ногам...  Вскоре
я почувствовал, что меня схватили, пронесли около сотни  шагов...  подняли
вверх, опустили... положили куда-то...
   Но куда? Куда?
   А Тома Рок, что случилось с ним? Не на него ли  покушались  неизвестные
вместо меня? Вполне  правдоподобная  гипотеза.  Ведь  для  всех  я  только
служитель Гэйдон, а не инженер Симон Харт; о моей  истинной  профессии,  о
моей истинной национальности никто не подозревает, а кому мог понадобиться
простой больничный служитель?
   Очевидно,  покушение  было  совершено  на  французского   изобретателя.
Вероятно, его похитили из Хелтфул-Хауса,  надеясь  вырвать  у  него  тайну
фульгуратора.
   Однако я строю предположения в уверенности, что Тома Рок  исчез  вместе
со мной... Так ли это... Да... Конечно, так... На этот счет не может  быть
сомнений. Не похоже, что я попал в  руки  грабителей,  хотевших  совершить
только кражу... Те поступили  бы  совсем  иначе.  Лишив  меня  возможности
позвать на помощь  и  похитив  Тома  Рока,  они  просто  бросили  бы  меня
где-нибудь в углу сада и не стали бы запирать... туда, где я нахожусь.
   Но где? Все тот же неразрешимый вопрос, - вот уже несколько часов как я
бьюсь над ним!
   Как бы то ни было, со мной случилось необычайное приключение.  Чем  оно
окончится, к чему может привести, - не  знаю,  даже  гадать  не  смею.  Во
всяком случае, я постараюсь запомнить минута  за  минутой  все  мельчайшие
подробности этого темного дела, а потом,  если  будет  возможность,  стану
ежедневно записывать свои наблюдения... Как знать, что сулит мне будущее и
не удастся ли мне в новых условиях раскрыть, наконец, секрет  фульгуратора
Рока? Если в один прекрасный день я окажусь на свободе, необходимо,  чтобы
люди узнали эту тайну, а также  обнаружили,  кто  виновник  или  виновники
преступного покушения, грозящего такими страшными последствиями!
   Я беспрестанно возвращаюсь к тому же вопросу, надеясь, что какая-нибудь
случайность поможет мне разрешить его.
   Где я нахожусь?..
   Припомним все по порядку.
   Когда меня вынесли за ограду Хелтфул-Хауса, я  почувствовал,  что  меня
осторожно кладут на скамью какой-то лодки, накренившейся  на  бок,  должно
быть, шлюпки небольших размеров...
   Почти сейчас же лодку снова качнуло, как будто в нее внесли еще  одного
человека. Можно ли сомневаться, что это был Тома  Рок?  Ему-то  не  стоило
затыкать рот, завязывать глаза,  спутывать  его  по  рукам  и  ногам.  Он,
вероятно,  был  схвачен  еще  в   состоянии   прострации,   не   способный
сопротивляться, не в силах даже понять, что  он  стал  жертвой  нападения.
Доказательством того, что я не ошибся,  служит  характерный  запах  эфира,
который я почувствовал, несмотря на повязку.  Ведь  вчера,  перед  уходом,
доктор дал больному несколько капель эфира и, - я отлично помню,  -  когда
Рок  метался  в  припадке,  немного  этой  быстро  испаряющейся   жидкости
пролилось ему на платье.  Значит,  нет  ничего  удивительного,  что  запах
сохранился, и я ощутил его. Да... в шлюпке, рядом со мной лежал Тома  Рок.
А вернись я во флигель на несколько минут позже, я бы  уже  не  нашел  там
больного...
   Меня мучает мысль... почему это  графу  д'Артигасу  пришла  злополучная
фантазия посетить Хелтфул-Хаус? Если бы мой пациент не встретился  с  ним,
ничего бы не случилось. Разговор об изобретении и довел Рока до  этого  на
редкость тяжелого припадка. Главная вина лежит на  директоре,  который  не
внял моим предостережениям. Если б  он  послушался  меня,  к  больному  не
пришлось бы вызывать врача, я бы запер дверь во  флигель  и  покушение  бы
сорвалось...
   О том, какую выгоду может принести похищение Тома  Рока  частному  лицу
или одному из государств Старого Света, не стоит и говорить. На этот счет,
мне кажется, я могу быть совершенно спокоен. Никому  не  удастся  добиться
того, чего  я  не  мог  добиться  за  эти  полтора  года.  На  той  стадии
умственного расстройства, на какой находится мой  соотечественник,  всякая
попытка выведать его  секрет  обречена  на  неудачу.  В  самом  деле,  его
состояние с каждым днем ухудшается,  безумие  прогрессирует,  скоро  будут
поражены даже те области мозга, которые до сих пор оставались нетронутыми.
   Впрочем, сейчас речь идет не о Роке, а обо мне самом; вот что  со  мной
произошло дальше.
   Качнувшись несколько раз с боку на бок, лодка пошла на веслах.  Переезд
длился не более минуты. Затем  я  почувствовал  легкий  толчок.  Очевидно,
стукнувшись носом о корпус судна, шлюпка стала с ним  рядом.  После  этого
послышался шум и движение. Кто-то ходил, разговаривал, отдавал команду.  Я
не мог разобрать  слов  сквозь  плотную  повязку,  но  смутно  слышал  гул
голосов, длившийся минут пять-шесть.
   Прежде всего мне пришла в голову мысль, что меня перенесут со шлюпки на
борт корабля и запрут в глубине трюма до тех пор, пока корабль не выйдет в
открытое море. Разумеется, пока судно плывет в водах  лагуны  Памлико,  ни
Тома Рока, ни его смотрителя не могут выпустить на палубу.
   И в самом деле, меня, все еще связанного, схватили за нога и за  плечи.
Как ни странно, судя по ощущению, меня не подымают через борт  на  палубу,
но напротив, опускают вниз. Уж не хотят ли бросить меня в  море,  утопить,
чтобы избавиться от неугодного  свидетеля?..  На  миг  меня  пронзила  эта
мысль, и я содрогнулся с головы  до  ног.  Невольно  я  глубоко  вздохнул,
вобрав в легкие побольше воздуха, которого мне скоро не будет хватать...
   Но нет! Меня бережно опустили на пол, показавшийся  мне  холодным,  как
металл.  Затем  положили  навзничь  и,  к  моему  величайшему   удивлению,
развязали стягивавшие меня веревки. Шум  шагов  вокруг  меня  стих.  Через
минуту я услышал стук захлопнувшейся двери.
   Где же я? где? и есть ли тут еще кто-нибудь? Я срываю повязку с глаз  и
вытаскиваю кляп изо рта...
   Вокруг темнота, полная темнота.  Ни  щелочки,  ни  малейшего  проблеска
света, как бывает даже в наглухо запертых комнатах.
   Я зову... кричу долго и настойчиво... Никакого ответа. Голос мой звучит
глухо, словно теряется в звуконепроницаемой среде.
   Кроме того, мои легкие вдыхают горячий,  тяжелый,  душный  воздух,  мне
скоро станет трудно, невозможно дышать, если в помещение не откроют доступ
свежему воздуху.
   Тогда я протягиваю руки и стараюсь определить на ощупь, где я нахожусь.
   Я заперт в каком-то чулане величиной не больше трех-четырех  кубических
метров, обитом листовым железом. Проводя рукой по стенам, я определяю, что
они скреплены заклепками, как водонепроницаемые переборки на кораблях.
   Ища выхода, я нащупываю на одной из стен  что-то  вроде  дверной  рамы,
петли которой выдаются на несколько сантиметров. Дверь отворяется,  должно
быть, вовнутрь, и, вероятно, меня внесли в  это  тесное  помещение  именно
через нее.
   Приложив ухо к двери, я ничего не слышу. Полный мрак и мертвая  тишина,
странная тишина, нарушаемая лишь гулом металлического  пола,  когда  я  по
нему ступаю. Не доносится никаких привычных на море  звуков,  ни  журчания
воды вдоль корпуса корабля, ни  плеска  волн,  струящихся  за  кормой.  Не
чувствуется даже легкого покачивания, хотя в  устье  Ньюса  прилив  всегда
вызывает заметное волнение.
   Но почему в сущности я решил, что это  тесное  помещение  находится  на
корабле? Правда, меня доставили сюда на лодке, и переезд длился  не  более
минуты, однако действительно ли я плыву сейчас по  водам  Ньюса?  В  самом
деле, разве не могла шлюпка, вместо того  чтобы  отвезти  меня  на  судно,
ожидавшее ее на реке у подошвы холма Хелтфул-Хауса, пристать  к  берегу  в
другом месте? В таком случае меня, может быть, высадили на сушу и  заперли
в каком-нибудь подземелье? Это  объяснило  бы  полную  неподвижность  моей
темницы. С другой  стороны,  откуда  здесь  эти  металлические  переборки,
скрепленные заклепками, откуда легкий  запах  соленой  воды,  своеобразный
запах,  присущий  всем  морским  судам,  в  природе  которого  я  не  могу
ошибиться?..
   Со времени моего  заточения  прошло,  как  мне  кажется,  часа  четыре.
Значит, сейчас должно быть около полуночи. Неужели  я  останусь  здесь  до
утра?  Хорошо,  что  я  пообедал  в  шесть  часов,  как  это   принято   в
Хелтфул-Хаусе. Голода я  не  чувствую,  но  меня  сильно  клонит  ко  сну.
Надеюсь, однако, у меня хватит силы  воли  не  заснуть...  Я  не  поддамся
сну... Надо отвлечься каким-нибудь внешним впечатлением!  Но  чем  же?  Ни
один звук, ни  один  луч  света  не  проникает  в  этот  железный  гроб...
Терпение! Может быть, мое ухо уловит  хоть  какой-нибудь  шум,  пусть  еле
слышный. Я напряженно  прислушиваюсь,  я  весь  обращаюсь  в  слух.  Затем
стараюсь поймать хоть какое-нибудь движение, колебание,  покачиванье  -  я
должен его ощутить, если только я не на твердой земле. Допустим, что судно
еще стоит на якоре, должно же  оно  отплыть...  или...  иначе  я  не  могу
понять, зачем же нас похитили. Тома Рока и меня?..
   Наконец... нет это не ошибка... Я  чувствую  легкую  бортовую  качку  и
убеждаюсь, что я не на  суше...  еле  заметное  колебание  без  толчков  и
перебоев. Скорее скольжение по водной поверхности.
   Будем рассуждать хладнокровно. Я нахожусь на борту  какого-то  корабля,
парусника или парохода, который стоял  на  якоре  в  устье  Ньюса,  ожидая
исхода  дерзкого  нападения.  Меня  перевезли  сюда  на  шлюпке;   однако,
повторяю, у меня не было  ощущения,  будто  меня  подняли  через  борт  на
палубу. Может быть, меня внесли через боковой люк в  корпусе  корабля?  Не
все ли равно в конце концов! Спустили меня в трюм или  нет,  -  во  всяком
случае я на судне, которое покачивается на волнах.
   Вероятно, мне скоро вернут свободу и Тома Року тоже, если его  упрятали
так же старательно,  как  и  меня.  Под  свободой  я  разумею  возможность
выходить ка палубу, когда мне вздумается. Однако это произойдет не раньше,
чем через несколько часов, так как нас не выпустят наружу, пока  судно  не
выйдет в открытое море. Если  это  парусник,  ему  придется  ждать  бриза,
попутного бриза, дующего с суши ранним утром, когда оживают все  парусники
в заливе Памлико. Правда, если это паровое судно...
   Нет!  На  борту  парохода  я  неизбежно  почувствовал  бы  запах  угля,
смазочного масла, дым из кочегарки. И затем  я  ощущал  бы  работу  винта,
вращение лопастей, сотрясение машины, толчки поршней...
   Так или иначе, самое лучшее - запастись терпением. Ведь  только  завтра
меня выпустят из этой дыры. К тому же, если мне и не  вернут  свободы,  то
хоть принесут поесть! Право, непохоже  на  то,  что  меня  решили  уморить
голодом. Тогда  уж  гораздо  проще  было  бы  утопить  меня  в  реке,  чем
переносить на корабль. Да и чем я опасен для них в открытом  океане?  Моих
криков о помощи никто не  услышит.  Мои  протесты  будут  бесполезны,  мои
упреки и обвинения - еще бесполезнее!
   И потом, зачем я мог понадобиться этим преступникам? Для них  я  просто
Гэйдон, больничный служитель -  ничтожество.  Им  надо  было  похитить  из
Хелтфул-Хауса именно Тома Рока. А меня... меня прихватили впридачу  просто
потому, что в эту минуту я входил во флигель...
   Во всяком случае, что бы ни случилось, кто бы ни были  виновники  этого
темного дела, куда бы они меня ни везли, я твердо решил одно:  по-прежнему
играть роль служителя. Никто, решительно никто, не должен подозревать, что
под  личиной  Гэйдона  скрывается  инженер  Симон  Харт.  Это  сулит   два
преимущества: во-первых, беднягу сторожа никто не станет  остерегаться,  а
во-вторых, так будет легче раскрыть этот тайный заговор и расстроить планы
преступников, если мне удастся спастись.
   Но что за мысли! Прежде чем  бежать,  надо  сначала  прибыть  на  место
назначения. О побеге  я  успею  еще  подумать  потом,  когда  представится
подходящий случай. До тех пор самое главное, чтобы никто не  знал,  кто  я
такой, и клянусь, никто этого не узнает.
   Вот теперь уж нет никаких сомнений - мы  отплываем!  Итак,  первое  мое
предположение было правильным. Однако если корабль, на котором мы  плывем,
не пароход, то это и не парусное судно. Его несомненно приводит в движение
какой-то мощный механизм. Правда, я не слышу  характерного  стука  паровой
машины, заставляющей работать колеса или  гребной  винт,  должен  признать
также, что судно не сотрясается от толчков поршней в цилиндрах. Скорее это
непрерывное  равномерное   вращательное   движение,   которое   производит
двигатель неизвестной системы. Ошибиться невозможно: судно обладает особым
двигателем. Но каким?
   Не работает ли здесь одна из  появившихся  в  последнее  время  турбин,
которые, действуя внутри подводной трубы, призваны вскоре заменить гребной
винт, так как лучше преодолевают сопротивление  воды  и  сообщают  большую
скорость судну?
   Через несколько часов я получу  представление  об  этом  новом  способе
судоходства и о непонятном, таинственном двигателе.
   Не менее удивительно  и  то,  что  здесь  совершенно  не  ощущается  ни
бортовая,  ни  килевая  качка.  Залив  Памлико  обычно  не  бывает   таким
спокойным. Достаточно одних приливов и отливов, чтобы  вызвать  постоянное
волнение на его поверхности.
   Правда, в  эти  часы  мог  наступить  штиль,  -  ведь  береговой  бриз,
помнится, стих с наступлением вечера.  Нет!  Все  равно  это  кажется  мне
необъяснимым, так как на любом судне, приводимом  в  действие  двигателем,
независимо от скорости движения, всегда ощущается легкое дрожание корпуса,
а я этого совершенно не чувствую.
   Все эти  мысли  неотступно  преследуют  меня.  Несмотря  на  неодолимое
желание заснуть, несмотря на гнетущее оцепенение, охватившее меня  в  этом
спертом воздухе, я твердо решил не поддаваться сну. Я буду бодрствовать до
утра, хотя бы утро настало для меня не раньше, чем в мою камеру  проникнет
дневной свет. Мне мало отворенной двери, я буду ждать пока меня  освободят
из этой дыры и выведут на палубу...
   Я сажусь на пол в углу и прислоняюсь к стене, -  ведь  здесь  нет  даже
скамьи. Но почувствовав, что веки слипаются и меня  одолевает  дремота,  -
тут же вскакиваю на ноги. В ярости начинаю бить в стену кулаками, звать на
помощь... Напрасно я расшибаю руки о стальные  заклепки  обшивки:  на  мои
крики никто не приходит.
   Нет!.. Это недостойно. Я же дал слово держать себя в  руках,  и  вот  с
самого начала теряю самообладание и веду себя глупо, как ребенок...
   Отсутствие килевой и бортовой качки несомненно доказывает, что  корабль
еще не вышел в открытое море. Быть может, вместо того чтобы пересечь залив
Памлико, он пошел вверх по течению Ньюса?.. Нет!.. Зачем ему забираться  в
глубь страны? Выкрав. Тома Рока из Хелтфул-Хауса, похитители без  сомнения
намеревались увезти его из Соединенных Штатов,  -  вероятно,  на  один  из
далеких островов Атлантического океана или  в  какой-нибудь  порт  Старого
Света. Значит, наш корабль не идет вверх по короткому руслу реки Ньюс.  Мы
находимся в водах лагуны Памлико во время мертвого штиля.
   Пусть так! Но, выйдя в открытое море, корабль не может избежать  качки,
всегда ощутимой даже при полном безветрии на судах средних размеров. Разве
только я нахожусь на борту крейсера или  броненосца...  а  это  совершенно
невероятно!
   Вдруг мне почудилось... В самом деле, я не ошибаюсь... Снаружи слышится
шум... шум шагов. Шаги приближаются к железной переборке, к той стене, где
находится дверь  моей  камеры...  Вероятно,  это  кто-нибудь  из  команды.
Отопрут ли мне дверь наконец! Я  прислушиваюсь...  Люди  разговаривают,  я
слышу голоса, но не могу разобрать им слова.  Они  говорят  на  совершенно
непонятном языке... Я зову, я кричу... Никакого ответа!
   Мне остается только ждать, ждать, ждать! Я  твержу  это  слово,  и  оно
отдается в моей больной голове, словно удары колокола!
   Попробуем высчитать, сколько прошло времени.
   Судно  снялось  с  якоря  не  меньше  четырех-пяти  часов  тому  назад.
По-моему, сейчас уже далеко за полночь. К несчастью, в этой кромешной тьме
мои карманные часы не могут мне помочь.
   Итак, если мы плывем около пяти часов, корабль должен был уже выйти  из
залива Памлико, через проток Окракок или  Гаттерас  -  безразлично.  Стало
быть, он уже ушел на добрую милю в открытое море. И, однако, я  не  ощущаю
никакой качки.
   Вот что необъяснимо, вот что невероятно!.. Полно... Неужели  я  ошибся?
Неужели я поддался обману чувств? Разве я не заперт  в  глубине  трюма  на
некоем неведомом корабле?
   Проходит  еще  час,  и  вдруг  судовые  машины  прекращают  работу.   Я
совершенно убежден, что теперь судно стоит неподвижно. Неужели оно прибыло
на место назначения? В таком  случае  мы  зашли  в  какой-нибудь  порт  на
побережье, к северу или к югу от залива  Памлико.  Однако  мало  вероятно,
что, похитив Тома Рока из Хелтфул-Хауса,  преступники  собираются  тут  же
высадить его на берег. Тогда похищение неизбежно обнаружится, и  виновники
рискуют попасть в руки американской полиции.
   Впрочем, если корабль прибыл на стоянку, я вскоре услышу  лязг  якорной
цепи, пропускаемой через клюз, а когда  отданный  якорь  коснется  грунта,
последует толчок... Я жду этого толчка, я  его  почувствую...  Это  должно
случиться скоро... всего через несколько минут.
   Я жду... я напрягаю слух.
   На судне царит  томительная,  тревожная  тишина.  Невольно  задаю  себе
вопрос, есть ли здесь живые существа, кроме меня?
   Я  чувствую,  как  мною  овладевает   странное   оцепенение...   Воздух
отравлен... Мне не хватает дыхания... Грудь давят какая-то тяжесть, и я не
в силах сбросить ее.
   Пытаюсь бороться... Невозможно...  Воздух  накалился  до  того,  что  я
принужден растянуться на полу и скинуть с себя верхнюю  одежду.  Веки  мои
тяжелеют, смыкаются, я чувствую полный упадок сил  и,  наконец,  забываюсь
глубоким тяжелым сном...
   Сколько времени я спал? Не знаю. Ночь теперь или день? Понятия не имею.
Прежде всего я замечаю, что мне стало легче  дышать.  Воздух,  наполняющий
легкие, уже не отравлен углекислотой.
   Значит ли это, что помещение проветрили, пока  я  спал?  Неужели  дверь
отпирали? Неужели кто-то входил в эту тесную камеру?
   Да, и тому есть доказательство.
   Моя рука случайно натыкается в темноте на какой-то предмет  -  сосуд  с
жидкостью, распространяющей приятный аромат. Я подношу  его  к  пересохшим
губам; меня так мучит жажда, что я готов выпить даже соленой морской воды.
   Это эль, превосходный эль, - я выпиваю залпом целую пинту - он освежает
меня, подкрепляет мои силы.
   Однако если тюремщики не дали мне умереть от жажды, не обрекли  же  они
меня, надеюсь, на голодную смерть.
   Нет... в углу  оставлена  корзинка,  а  в  ней  круглый  хлеб  и  кусок
холодного мяса.
   Я  принимаюсь  за  еду,  ем  с  жадностью,  и   силы   мои   постепенно
восстанавливаются.
   Значит, меня не бросили на произвол судьбы, как я боялся. Какие-то люди
входили в мою темную конуру и впустили в дверь свежего воздуха, кислорода,
без которого я бы задохнулся.  Кто-то  позаботился  о  том,  чтобы  я  мог
утолять голод и жажду до тех пор, пока меня не освободят.
   Как долго продлится мое заточение? Несколько дней? или месяцев?
   Впрочем, я не могу ни сосчитать, сколько времени я спал, ни определить,
хотя