от раз мистер Дин Форсайт сразу пришел в  себя.  Проявления  гнева
служанки Митс были ему хорошо знакомы. Раз уж сна сочла нужным отправить к
нему гонца, то положение явно серьезное и нужно  подчиниться  без  всякого
отлагательства.
   - А который час? - спросил почтенный астроном.
   - Одиннадцать часов сорок шесть минут, - доложил Фрэнсис Гордон.
   Часы действительно показывали такое время. А между тем  обычно  дядя  и
племянник усаживались друг против друга за стол ровно в одиннадцать.
   - Одиннадцать часов сорок шесть минут! - вскричал мистер  Дин  Форсайт,
изображая крайнее неудовольствие, для  того  чтобы  скрыть  овладевшую  им
тревогу. - Не понимаю, как это Митс могла так запоздать!
   - Но, дядюшка! - проговорил Фрэнсис Гордон. - Мы ведь уже в третий  раз
напрасно стучимся к вам.
   Мистер Дин Форсайт, ничего не ответив на эти слова, начал спускаться  с
лестницы, тогда как Омикрон, обычно прислуживавший за столом,  остался  на
своем наблюдательном пункте, дабы не пропустить появления солнца.
   Дядя и племянник переступили порог столовой.
   Митс была тут. Она поглядела  своему  хозяину  прямо  в  глаза,  и  тот
опустил голову.
   - Где же _Ами-Крон_? - спросила она. (Так добрая Митс произносила пятую
гласную греческого  алфавита.)  [Ами-Крон  -  звучит  почти  так  же,  как
Омикрон, но значит "друг Крон" (Ами по-французски - друг, приятель); пятая
гласная греческого алфавита - о; эта буква называется "омикрон"]
   - Он занят там, наверху, - ответил Фрэнсис Гордон. -  Придется  сегодня
обойтись без него.
   - С удовольствием! По мне, пусть сидит в своей _верхотории_ сколько ему
вздумается. А здесь больше толку будет без этого несчастного ротозея!
   Завтракали молча. Митс, любившая обычно поболтать, когда вносила  блюда
и сменяла тарелки, делала сегодня свое дело не разжимая губ.  Ее  молчание
тяготило и действовало удручающе. Желая положить конец  такому  состоянию,
Фрэнсис обратился к дяде.
   - Довольны ли вы сегодняшним утром? - спросил он.
   - Нет, - ответил Дин Форсайт. - Состояние  неба  не  благоприятствовало
нам, и это было особенно досадно именно сегодня.
   -  Не  находитесь  ли  вы  на  пути  к  какому-нибудь  астрономическому
открытию?
   - Думаю, что  да,  Фрэнсис.  Но  я  ничего  не  могу  утверждать,  пока
повторное наблюдение...
   - Так вот, значит, сударь, _что_ вас гложет за последнюю неделю! - сухо
заметила Митс. - Да так гложет, что вы прямо приросли  к  вашей  башне,  а
ночью вскакиваете с постели... Да, да... Три раза я слышала прошлой ночью,
как вы срывались, ясно слышала. У меня, слава тебе господи, _нет бельма на
глазу_, - добавила она вместо ответа на нетерпеливый жест своего  хозяина,
желая этим пояснить, что она еще не оглохла.
   - Да, да, - миролюбиво согласился мистер Дин Форсайт.
   Но миролюбие не принесло ему пользы.
   -  Какое-то  там  _острокомическое_  открытие,  -  продолжала  Митс   с
возмущением. - А когда у вас вся кровь свернется и вы от смотрения в  ваши
трубки схватите прострел, или _немотизм_, или воспаление легких  -  вот-то
будет радость! И тогда, верно, ваши звезды станут  ухаживать  за  вами,  а
доктор прикажет вам заглатывать их взамен пилюль.
   Принимая во внимание бурное начало этого разговора. Дин Форсайт  понял,
что лучше не возражать. Он продолжал молча есть, но был настолько  смущен,
что несколько раз хватался за тарелку вместо стакана, и наоборот.
   Фрэнсис Гордон пытался продолжать беседу,  но  слова  его  были  гласом
вопиющего в пустыне. Дядя, все такой же мрачный, казалось, даже не  слышал
его. Так что Фрэнсису в конце концов пришлось заговорить о погоде -  какой
она была вчера, сегодня и будет завтра: неиссякаемая тема, доступная всем,
независимо от степени умственного развития. Вопрос о погоде,  впрочем,  не
казался мистеру Дину Форсайту праздным.  Поэтому,  когда  густые  тучи  на
мгновение совсем затемнили небо, так, что в столовой стало  сумрачно,  Дин
Форсайт поднял голову и, выронив вилку, воскликнул:
   - Неужели эти проклятые тучи не извергнут,  наконец,  самого  страшного
ливня и не откроют неба?
   - Давно бы пора! - заявила Митс. - После трех недель засухи это было бы
в самый раз для земли.
   -  Земли!..  Земли!..  -  пробормотал  Дин  Форсайт  с  таким  глубоким
пренебрежением,  что  своим  восклицанием  вызвал  ответный  выпад  старой
служанки.
   - Да, для земли, сударь. Я думаю, что она  не  хуже  _вашего_  неба,  с
которого вы никак не хотите спуститься... даже и к завтраку...
   - Будет, будет, дорогая моя Митс, - проговорил заискивающим  тоном  Дин
Форсайт.
   Напрасный труд! Добрая Митс была не в таком настроении, чтобы поддаться
уговорам.
   - Нечего тут "дорогая моя Митс", - продолжала она тем же тоном. - Право
же, нечего вам лезть из кожи вон и глазеть на луну! И без  того  известно,
что весной идут дожди. Если в марте не будет дождя,  то  когда  же  ему  и
быть, я вас спрашиваю?
   - Дядюшка, - вмешался племянник, - ведь и в самом  деле,  сейчас  март,
начало весны, и с этим приходится мириться... Но скоро  настанет  лето,  и
небо прояснится. Тогда вы будете иметь возможность продолжать вашу  работу
в лучших условиях. Немножко терпения, дядюшка!
   - Терпения, Фрэнсис? - проговорил мистер  Дин  Форсайт,  чело  которого
было омрачено не менее, чем небо. - Терпения! А если он уйдет так  далеко,
что  его  не  будет  уже  видно?..  А  если  он  больше  не  появится  над
горизонтом?..
   - Он? - переспросила Митс. - Кто это - "он"?
   В эту самую минуту сверху донесся голос Омикрона:
   - Сударь! Сударь!
   - Что-нибудь новое! - воскликнул мистер Форсайт,  поспешно  вскочив  со
стула.
   Не успел он еще добраться до дверей, как яркий луч,  прорвавшись  через
окно, разбросал блестящие искорки по бутылкам и стаканам, расставленным на
столе.
   - Солнце!.. Солнце!.. - повторял мистер Форсайт, торопливо взбираясь по
лестнице.
   - Ну, что тут скажешь? - проговорила Митс, опускаясь на стул. -  Вот  и
убежал. А  уж  как  запрется  на  замок  в  своей  _верхотории_  со  своим
_Ами-Кроном_ - ищи ветра в поле!  А  завтрак  будет  съеден  сам  собой...
святой дух, верно, подсобит... И все ради каких-то звезд!
   Так на своем красочном наречии выражалась славная Митс, хотя хозяин уже
не мог ее слышать. Но даже, если б он и слышал  ее,  красноречие  Митс  на
этот раз пропало бы даром.
   Дин Форсайт, задыхаясь от подъема по лестнице, входил уже в это время в
свою обсерваторию. Юго-западный ветер посвежел и отогнал тучи  на  восток.
Широкий просвет открывал вид на всю ту часть неба, где был замечен метеор.
Вся комната была ярко освещена лучами солнца.
   - В чем дело? - спросил мистер Форсайт.
   - Солнце, - ответил Омикрон.  -  Но  ненадолго.  На  западе  уже  снова
появляются тучи.
   - Нельзя терять ни минуты! - воскликнул мистер Форсайт, наставляя  свою
трубу, в то время как слуга проделывал то же самое с телескопом.
   Добрых сорок минут - и с каким страстным увлечением! - возились они  со
своими приборами. Как терпеливо устанавливали их, регулировали винты,  как
тщательно ощупывали все углы и закоулки этой части небесной сферы!..  Ведь
именно здесь, в таком-то восхождении и в  таком-то  склонении,  болид  был
замечен ими в первый раз и затем пронесся над уостонским зенитом - в  этом
они были твердо убеждены.
   Но, увы! Ничего, ничего не было видно сейчас в этой  части  неба!  Пуст
был просвет, который, казалось, давал метеору возможность  разгуляться  на
воле. Даже и самой мелкой точки не было видно в этом направлении! Никакого
следа астероида!
   - Ничего! - разочарованно произнес мистер Форсайт, вытирая покрасневшие
от прилива крови глаза.
   - Ничего! - будто печальное эхо, повторил Омикрон.
   Поздно было что-либо предпринимать  сегодня.  Тучи  возвращались,  небо
снова темнело. Конец просвету, и на этот раз - уже  на  весь  день.  Скоро
облака сольются в  сплошную  массу  серовато-грязного  цвета  и  прольются
мелким дождем. Оставалось только, к великому  отчаянию  хозяина  и  слуги,
отказаться от всяких наблюдений.
   - А между тем, - проговорил Омикрон, - мы твердо  уверены,  что  видели
его.
   - Еще бы не уверены! - воскликнул мистер Дин Форсайт,  вздымая  руки  к
небу.
   И тоном, в котором сквозили беспокойство и зависть, он добавил:
   - Мы вполне,  вполне  в  этом  уверены...  Возможно  ведь,  что  другие
заметили его так же, как и мы... Ах, если  б  его  видели  мы  одни!..  Не
хватает только, чтобы и он, этот Сидней Гьюдельсон,  тоже  успел  заметить
наш метеор!



ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
   где речь пойдет о докторе Сиднее Гьюдельсоне, о его супруге,
   миссис Флоре Гьюдельсон, о мисс Дженни и мисс Лу - их дочерях

   - Только бы этот проныра Форсайт не успел его тоже заметить!
   Так в  это  утро  21  марта  обратился  к  самому  себе  доктор  Сидней
Гьюдельсон, сидя в полном одиночестве в своем кабинете.
   Сидней  Гьюдельсон  был  врачом,  и  если  не   занимался   медицинской
практикой, то лишь потому, что предпочел посвятить все свои способности  и
досуг  более  обширному  и  высокому  полю  деятельности.  Доктор   Сидней
Гьюдельсон был близким другом мистера Дина Форсайта, но в то  же  время  и
его соперником. Увлеченный той же страстью, он, как и Дин  Форсайт,  видел
лишь бесконечные небесные пространства и, так же как и его друг, направлял
все силы своего ума лишь на разгадку астрономических тайн вселенной.
   Доктор Гьюдельсон владел порядочным состоянием, частью доставшимся  ему
от родителей,  частью  полученным  в  приданое  за  миссис  Гьюдельсон,  в
девичестве Флорой Клэридж. При умелом ведении  дел  состояние  это  вполне
обеспечивало как его будущее, так и будущее его двух дочерей, Дженни и  Лу
Гьюдельсон, которым минуло одной восемнадцать,  а  другой  -  четырнадцать
лет. Что касается самого доктора, то, выражаясь с изысканностью, следовало
бы сказать, что сорок седьмая  зима  посыпала  инеем  его  голову.  Но,  к
сожалению, этот поэтический образ был бы здесь  неуместен,  ибо...  мистер
Гьюдельсон обладал такой плешью, что даже и самый ловкий Фигаро  не  нашел
бы применения для своей бритвы.
   Астрономическое  соперничество  между  Сиднеем  Гьюдельсоном  и   Дином
Форсайтом, существовавшее  пока  в  скрытом  состоянии,  надо  признаться,
несколько омрачало дружбу между обеими семьями, которые  когда-то  жили  в
нерушимом согласии. Оба астронома-любителя не оспаривали, разумеется, друг
у друга прав на такую-то  планету  или  такую-то  звезду,  -  ведь  первые
"открыватели" этих небесных светил в большинстве оставались  неизвестными;
но случалось нередко, что наблюдения обоих друзей в области астрономии или
метеорологии служили поводом для споров, которые очень быстро переходили в
ссору.
   Такие ссоры могли бы принимать еще  более  неприятную  форму  или  даже
кончаться некрасивыми сценами, если  бы  в  природе  существовала  госпожа
Форсайт. К счастью, такой дамы не существовало по той простой причине, что
мистер Дин Форсайт остался холостяком и ему  никогда  даже  и  во  сне  не
приходила мысль о женитьбе. Итак, у мистера Дина Форсайта не было супруги,
которая под предлогом улаживания ссоры еще более обострила  бы  отношения.
И, следовательно, были все шансы на то, что любая размолвка  между  обоими
астрономами-любителями в кратчайший срок окончится примирением.
   Существовала, правда, некая миссис Флора Гьюдельсон.  Но  миссис  Флора
Гьюдельсон была чудесной женщиной, чудесной матерью, чудесной  хозяйкой  и
обладала самым миролюбивым характером. Она была не способна  злословить  и
не находила удовлетворения в клевете, как большинство  наиболее  почтенных
дам из разных слоев общества Старого и Нового Света.
   И неслыханное явление: эта образцовая супруга  всеми  силами  старалась
урезонить  своего  мужа,  когда  он  возвращался,  пылая   гневом,   после
какого-нибудь столкновения со своим ближайшим другом Форсайтом. И еще одно
поразительное явление:  миссис  Гьюдельсон  считала  вполне  естественным,
чтобы муж, ее увлекался астрономией и витал  в  поднебесье,  при  условии,
однако, чтобы он спускался  оттуда  каждый  раз,  когда  она  просила  его
спуститься. Ни в какой мере не  следуя  примеру  Митс,  которая  житья  не
давала своему хозяину, миссис Гьюдельсон не терзала своего мужа. Обычно он
появлялся в столовую со значительным  опозданием.  Она  терпеливо  сносила
это, не ворчала на него и умудрялась  сохранять  кушанья  незасушенными  и
неперегретыми. Она с уважением относилась к  его  заботам,  когда  он  был
озабочен.  Она  даже  интересовалась  его  работой,  и  ее  доброе  сердце
подсказывало ей нужные слова, чтобы подбодрить его,  когда  он,  казалось,
готов  был  заблудиться  в  бесконечном  пространстве,  рискуя  не   найти
обратного пути.
   Вот это жена, какую можно пожелать всем мужьям, особенно если мужья эти
увлекаются астрономией! К  несчастью,  такие  жены  встречаются  только  в
романах.
   Старшая дочь миссис Гьюдельсон, Дженни, обещала пойти по стопам  матери
и следовать ее примеру на своем жизненном пути. Нет сомнения, что Фрэнсису
Гордону, будущему мужу Дженни Гьюдельсон, суждено было стать счастливейшим
из смертных. Не желая обидеть  американских  мисс,  мы  все  же  вынуждены
сказать, что трудно было бы во всей  Америке  сыскать  девушку,  столь  же
очаровательную, столь же привлекательную и столь же щедро одаренную самыми
высокими  качествами.  Дженни  Гьюдельсон  была  прелестной  блондинкой  с
голубыми глазами, со свежим  цветом  лица,  красивыми  руками  и  стройным
станом, приветливая, скромная и столь же добрая, сколь и умная. Поэтому  и
Фрэнсис Гордон дорожил ею не меньше, чем дорожила она Фрэнсисом  Гордоном.
Племянник мистера  Дина  Форсайта  сумел  заслужить  уважение  всей  семьи
Гьюдельсон. Такая взаимная симпатия не замедлила выразиться в предложении,
сделанном Фрэнсисом Гордоном и  весьма  благосклонно  принятом  родителями
Дженни. Эти молодые люди так подходили друг  другу!  Дженни  не  может  не
принести счастья семейному очагу, - ведь  она  обладает  для  этого  всеми
совершенствами. Что же касается Фрэнсиса Гордона, то его при вступлении  в
брак обеспечит дядя,  все  состояние  которого  со  временем  и  без  того
достанется племяннику. Но оставим в стороне эти  разговоры  о  наследстве.
Ведь речь идет не о будущем, а о настоящем, а настоящее соединяет  в  себе
все условия для самого безоблачного счастья.
   Итак, Фрэнсис Гордон обручен с Дженни Гьюдельсон, а  Дженни  Гьюдельсон
обручена  с  Фрэнсисом  Гордоном.  День  свадьбы  будет  намечен  в  самое
ближайшее время. Венчание совершит сам преподобный О'Гарт в главной церкви
безмятежного города Уостона.
   Можете не сомневаться, что в  день  торжественной  церемонии  соберется
множество народа, так как обе семьи пользуются равным уважением, и  можете
также быть уверены в том, что самой веселой, самой живой и самой подвижной
будет в этот день крошка Лу [уменьшительное от "Луиза" (прим.авт.)]:  ведь
ей предстоит выполнять обязанность "подружки невесты"  при  своей  любимой
сестре. Ей нет и пятнадцати лет, крошке Лу, она имеет право быть  юной,  и
она пользуется своим правом - уж поверьте мне! Это само вечное движение  -
непоседа и хохотунья, озорница, которой все  нипочем.  Она,  не  страшась,
высмеивает даже "папины планеты". Но ей все прощается,  ей  спускают  все.
Доктор Гьюдельсон первый смеется над ее шутками и вместо наказания  целует
ее в румяную щечку.
   В общем, мистер Гьюдельсон - славный человек, только страшно упрямый  и
обидчивый. Кроме Лу, невинные проказы которой всегда сходили ей с рук, все
остальные члены  семьи  проявляли  полное  уважение  к  привычкам  и  даже
чудачествам хозяина дома. Углубленный в  свои  астрономо-метеорологические
наблюдения, ревниво оберегая открытия, которые он делал, или полагал,  что
делает, он с трудом, несмотря на искреннюю привязанность к Дину  Форсайту,
сохранял дружеские отношения с таким серьезным соперником. Двое  охотников
на одном участке охоты, преследующие одну и ту же редкую дичь! Не  раз  на
этой почве между друзьями пробегал холодок, который легко мог  закончиться
разрывом, не будь умиротворяющего  влияния  добрейшей  миссис  Гьюдельсон,
которая, впрочем, в этом  отношении  всегда  находила  поддержку  в  своих
дочерях и во  Фрэнсисе  Гордоне.  Участники  этого  миролюбивого  квартета
возлагали большие надежды на предполагавшийся союз,  рассчитывая,  что  он
положит конец постоянным перепалкам. Когда брак между Фрэнсисом  и  Дженни
еще теснее свяжет обе семьи, эти преходящие грозы станут не столь  частыми
и  опасными.  Кто  знает?  Не  объединятся  ли  оба  астронома-любителя  в
совместной  работе  и  не   станут   ли   они   сообща   продолжать   свои
астрономические поиски и наблюдения? Тогда ведь  они  получат  возможность
честно поделить дичь, открытую ими (пусть даже и не  убитую!)  в  обширных
небесных пространствах.
   Дом доктора  Гьюдельсона  был  на  редкость  комфортабельным.  Во  всем
Уостоне не найти было бы дома,  содержащегося  в  таком  порядке.  Особняк
доктора, расположенный  между  садом  и  двором,  окруженный  деревьями  и
зелеными лужайками, находился как раз  посредине  Морисс-стрит.  Это  было
двухэтажное здание. Семь окон второго этажа выходили на улицу. Над  крышей
с левой стороны возвышалось подобие  мезонина  или  четырехгранной  башни,
высотой метров в тридцать, заканчивавшейся террасой, обнесенной  перилами.
В одном из углов площадки высилась мачта, на которую  в  воскресенье  и  в
праздничные  дни  поднимали  украшенный  пятьдесят  одной   звездой   флаг
Соединенных Штатов Америки.
   Комната, расположенная в верхней части башни,  была  предназначена  для
занятий хозяина дома. Здесь были расставлены приборы доктора  -  подзорные
трубы, телескопы. Но в особенно ясные ночи он  переносил  их  на  террасу,
откуда ему удобнее было окинуть взглядом небосвод. Именно здесь,  несмотря
на все предостережения жены, доктор подхватывал самые злостные бронхиты  и
гриппы.
   - Кончится тем,  -  любила  повторять  мисс  Лу,  -  что  папа  заразит
насморком свои планеты.
   Но доктор не желал слышать никаких доводов, и в зимние дни, когда  небо
бывало особенно ясным и чистым, не отступал даже перед морозом в семь  или
восемь градусов.
   Из обсерватории в доме на Морисс-стрит можно было без труда  разглядеть
башню дома на Элизабет-стрит. Между ними было не более полумили, и  их  не
заслоняли  друг  от  друга  ни  густая  листва  деревьев,  ни  здания,  ни
памятники.
   Даже и без помощи телескопа или подзорной трубы, в обыкновенный бинокль
можно было рассмотреть людей,  находящихся  на  площадке  той  или  другой
башни. Но Дину Форсайту, надо полагать,  было  вовсе  не  до  того,  чтобы
разглядывать Сиднея Гьюдельсона, а Сидней Гьюдельсон  не  стал  бы  терять
время на то, чтобы разглядывать Дина Форсайта. Их  взоры  были  устремлены
выше, куда выше! Но Фрэнсис Гордон, естественно, старался  разглядеть,  не
стоит ли на площадке Дженни Гьюдельсон, и нередко  взгляды  молодых  людей
встречались сквозь стекла  биноклей.  В  этом,  полагаю,  не  было  ничего
дурного.
   Нетрудно  было  бы  установить  между  обоими  домами  телеграфную  или
телефонную связь. Провод, протянутый от башни на Элизабет-стрит к башне на
Морисс-стрит, легко мог  бы  передать  Дженни  Гьюдельсон  ласковые  слова
Фрэнсиса Гордона и приветы Дженни Гьюдельсон Фрэнсису Гордону. Но так  как
Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон никогда не испытывали желания обмениваться
такими нежностями, то им даже и в голову не могло прийти связать обе башни
волшебной нитью. Возможно, что этот пробел будет  восполнен  тогда,  когда
жених и невеста превратятся а супругов. Связь брачная, а за  ней  -  связь
электрическая еще теснее соединят эти две семьи.
   После полудня, в тот самый день, когда славная,  хоть  и  непокладистая
Митс предоставила читателю  возможность  ознакомиться  с  об