воскликнул Мишель.--  Я  жалею  только о том, что здесь нельзя
погулять! Какое было бы наслаждение парить в этом лучезарном эфире, купаться
и кувыркаться  в  живительных солнечных  лучах!  Если  бы Барбикен догадался
запастись скафандром и воздушным насосом,  я бы рискнул вылезти из снаряда и
умостился бы на нем в позе какой-нибудь "химеры" или "гиппогрифа".
     --  Неисправимый мечтатель,--  рассмеялся Барбикен,--  поверь,  что  ты
недолго  бы красовался в  виде  своего гиппогрифа, потому  что,  несмотря на
скафандр, тебя  раздуло бы от  содержащегося в тебе самом воздуха, ты лопнул
бы  как  граната  или как  воздушный  шар, залетевший слишком высоко в небо.
Брось   свои  сожаления  и  запомни:   пока  мы  парим  в  пустоте,   всякие
сентиментальные прогулки за пределами снаряда запрещаются.
     Мишель  Ардан  нехотя поддался убеждениям  товарища. Он согласился, что
его мечты  трудно  выполнимы,  но  все  же  не  невозможны,  так  как  слова
"невозможно" в его словаре не существовало.
     Беседа переходила с одной темы на другую и не прерывалась ни на минуту.
     Трем  друзьям  казалось, что в их  головах родятся  самые разнообразные
идеи с тою же быстротой,  как распускаются молодые побеги под первыми лучами
весеннего солнца. Они чувствовали себя просто переполненными "идеями".
     Среди множества  вопросов и ответов, обсуждавшихся  в это  утро, Николь
затронул вопрос, который озадачил друзей.
     --  Вот  что,--  сказал  капитан,--  лететь  на  Луну,  конечно,  очень
интересно,   а  как-то  мы   вернемся   назад?   Собеседники   с  изумлением
переглянулись.  Можно  было  подумать,  что  этот вопрос  встал  перед  ними
впервые.
     -- Что ты хочешь сказать? -- серьезно спросил Барбикен.
     -- Мне кажется неуместным  толковать о возвращении из страны, в которую
мы даже еще и не прибыли,-- добавил Мишель.
     --  Я же не говорю об отступлении,--  возразил Николь,-- но я  повторяю
свой вопрос: каким способом мы вернемся?
     -- Этого я не знаю,-- ответил Барбикен.
     -- А я и знал бы, все равно не вернулся бы,-- ответил Мишель.
     -- Вот так ответ! -- воскликнул Николь.
     -- Я его одобряю,-- заявил Барбикен.-- И прибавлю со своей стороны, что
ваш вопрос в  настоящую  минуту не  имеет  никакого существенного  значения.
Впоследствии, если  мы найдем нужным  вернуться на Землю,  мы и подумаем  об
этом. Если колумбиады на Луне и не будет, то снаряд-то ведь всегда останется
с нами.
     -- Хорошо утешение! Пуля без ружья!
     -- Ружье всегда можно сделать,-- возразил Барбикен,-- порох  тоже: ни в
металлах, ни в селитре, ни  в угле не может быть недостатка в недрах Луны. К
тому   же,  чтобы  возвратиться  на  Землю,  нужно  преодолеть  лишь  лунное
притяжение;  достаточно будет подняться над Луной на восемь тысяч лье, чтобы
потом, в силу закона тяготения, снаряд сам собой упал на Землю.
     --  Довольно,-- перебил  Мишель, воодушевляясь.-- И  слышать  не хочу о
возвращении! Поговорили, и  будет.  А  вот что касается сообщения  с  нашими
старыми земляками -- по-моему, наладить его будет нетрудно.
     -- Каким же это образом?
     -- Посредством болидов, извергаемых лунными вулканами.
     -- Весьма остроумная идея, Мишель,-- серьезно сказал Барбикен.-- Лаплас
высчитал, что для отправления болида с Луны  на Землю  совершенно достаточно
силы, в дать раз  превышающей  метательную  силу наших пушек. А ведь вулканы
обладают гораздо большей силой извержения.
     --  Ура!  -- закричалМишель.-- Болиды --  прекрасные почтальоны,  и при
этом  еще даровые! Ну и посмеемся  же мы над нашим почтовым ведомством! Но я
думаю...
     -- О чем ты думаешь?
     -- Прекрасная  идея!  Как нам не пришло  в  голову прицепить  к снаряду
проволоку! Мы могли бы обмениваться с Землей телеграммами!
     --  Черт  возьми!  --  ответил  Николь.--  А  вес  проволоки  длиной  в
восемьдесят шесть тысяч лье тебе нипочем?
     -- Конечно, нипочем! Можно было  только  удвоить заряд  колумбиады! Его
можно  было бы утроить, учетверить,  упятерить! -- кричал Мишель, все больше
разгорячаясь.
     -- Против этого  проекта,--  сказал Барбикен,--  я  выскажу только одно
возражение. А именно, проволока при вращательном движении Земли наматывалась
бы на снаряд,  как  цепь  на вал, и, стало быть, неизбежно притянула бы  нас
обратно на Землю.
     -- Что  за дьявольщина!  -- вскричал Мишель.-- Значит, все мои нынешние
идеи невыполнимы. Идеи, достойные Мастона! Кстати, я уверен, что если мы  не
вернемся на Землю, то Мастон непременно навестит нас на Луне!
     --  Не сомневаюсь  в этом,-- горячо подтвердил Барбикен.-- Он  верный и
смелый товарищ. Да к тому же это и не так уж трудно! Колумбиада прочно врыта
в землю Флориды! Хлопка и азотной кислоты для пироксилина хватит! Луна снова
пересечет зенит  Флориды! Через восемнадцать лет она будет в точности в  той
же самой точке, что и сейчас.
     -- Ну еще бы,-- вторил Мишель,-- Мастон, конечно, навестит нас, а с ним
и наши  друзья: Эльфистон,  Бломсбери,  все  члены "Пушечного клуба"... Ну и
устроим же мы им прием! А там, глядишь, между Луной и Землей установятся уже
регулярные рейсы поездов и снарядов! Ура Мастону!
     Если  уважаемый  Мастон  и не был в  состоянии  расслышать  эти  "ура",
выкрикиваемые  в  его  честь,  то  в ушах у  него  звенело наверняка. Что-то
поделывал он в это время?  Стоял, бедняга, на  своем наблюдательном посту  в
Скалистых горах, на астрономической станции Лонгспика, и  старался разыскать
в беспредельном пространстве снаряд колумбиады. Если он думал в эту минуту о
своих дорогих друзьях, то  надо сказать, что и они не оставались  в долгу, и
под  влиянием какого-то странного возбуждения все их лучшие  мысли к чувства
были связаны с ним.
     Чем  же,  однако,  объяснялось  это  усиливавшееся  с  -каждой  минутой
возбуждение  пассажиров снаряда?  Лица  их  раскраснелись, точно  они сидели
перед раскаленной  печью:  дыхание  сделалось бурным:  легкие  работали  как
кузнечные мехи; глаза  горели,  голоса звучали  оглушительно  громко; каждое
слово вылетало из их  уст как  пробка из бутылки шампанского. Их жесты стали
беспокойными,  им  не  хватало  места,  чтобы  развернуться,  и,  что  всего
удивительнее,  они даже не замечали  своего странного  нервного возбуждения.
Однако они были  трезвы,  это не подлежало  никакому сомнению. Следовало  ли
приписать это странное мозговое возбуждение необычайной обстановке, близости
ночного  светила, от которого  их отделяло  всего несколько часов пути,  или
таинственному влиянию Луны на их нервную систему?
     -- А теперь,-- резко произнес Николь,-- раз не известно, возвратимся ли
мы с Луны, я хочу знать, что мы станем на ней делать.
     -- Что  мы станем  делать?  -- воскликнул Барбикен, грозно топая ногой,
словно он находился в фехтовальном зале.-- Я этого и знать не хочу!
     -- Ах, ты не знаешь? -- взревел Мишель, и его крик вызвал громкое эхо в
снаряде.
     -- Нисколько об этом не забочусь! -- в унисон ему кричал Барбикен.
     -- А я знаю! -- воскликнул Мишель.
     -- Ну  и  скажи! --  завопил  Николь, который  тоже не в  состоянии был
сдерживать раскаты своего голоса.
     -- Захочу -- скажу! -- ответил Мишель, резко хватая товарища за руку.
     -- Говори  сию  минуту,--  гремел  Барбикен, сверкая  глазами  и  грозя
кулаком.-- Ты увлек  нас в это безумное  путешествие, и  мы желаем, наконец,
знать зачем!
     -- Да,--  заорал Николь,--  если я не знаю, куда  иду,  то  хочу знать,
зачем я иду!
     -- Зачем!  --  вскричал Мишель, подпрыгивая  на целый метр.-- Ты хочешь
знать зачем? Затем, чтобы  именем Соединенных  Штатов завладеть Луной! Чтобы
присоединить к Союзу сороковой штат! Чтобы колонизовать Луну, обработать ее,
заселить,  насадить  там  все  чудеса  науки,  искусства  и  техники!  Чтобы
цивилизовать  селенитов, если  они только  уже  не  цивилизованнее  нас,  и,
наконец, провозгласить у них республику, если они еще не .догадались сделать
это сами!
     -- Да  существуют ли  еще  на  Луне эти  селениты?  -- зарычал  Николь,
которым под влиянием непонятного опьянения словно овладел дух противоречия.
     -- Кто говорит, что селенитов нет? -- угрожающе завопил Мишель.
     -- Я! -- проревел в ответ Николь.
     -- Капитан!  Посмей только повторить  эту  дерзость,  и  я заткну  тебе
глотку!
     Противники  готовы  были  кинуться с кулаками друг, на друга, и нелепый
спор грозил превратиться в побоище, если бы Барбикен, подскочив, не бросился
их разнимать.
     -- Стойте, безумные!  -- крикнул он,  разводя Николя  и  Мишеля.-- Если
селенитов нет, мы обойдемся и без них.
     --  Ну конечно,--  орал  Мишель,  уже позабыв все  свои  предшествующие
утверждения.-- Мы можем обойтись и без них!
     -- На черта нам селениты!.. Долой селенитов!
     -- Луна будет наша! -- кричал Николь.
     -- Мы втроем провозгласим республику!
     -- Я буду конгрессом! -- вопил Мишель.
     -- А я сенатом! -- орал Николь.
     -- А Барбикен президентом! -- рычал Мишель.
     -- Президент должен быть избран народом! -- крикнул Барбикен.
     -- Президент будет избираться конгрессом,-- завопил Мишель.-- А так как
я и есть конгресс, то я едино-гласно избираю тебя президентом!
     -- Ура! Ура! Да здравствует президент Барбикен! -- кричал Николь.
     -- Гип-гип, ура! -- подхватил Мишель Ардан. Затем "президент" вместе  с
"сенатом" громовыми  голосами  затянули  популярную песенку  "Янки дудл",  а
конгресс вторил им, распевая в басовом регистре "Марсельезу".
     Тут началась такая безудержная  пляска, с исступленными жестами, дикими
конвульсиями  и  клоунскими  кульбитами, что  Диана,  присоединившись к этой
вакханалии,  неистово  завыла и  подпрыгнула к самому своду  снаряда. Оттуда
послышалось непонятное хлопанье крыльев и необычайно звонкий петушиный крик.
     Пять или шесть кур, как обезумевшие летучие мыши, взлетели под потолок,
ударяясь с размаху о стенки снаряда.
     Тут путешественники  пришли в  состояние полного  опьянения.  Непонятно
почему, воздух обжигал им легкие и дыхательное горло. Наконец в беспамятстве
они замертво упали на дно снаряда.

        ГЛАВА ВОСЬМАЯ. На расстоянии 78114 лье от Земли.

     Что  же  случилось?  Что  было  причиной  такого  странного  опьянения,
грозившего, может быть, гибельными последствиями?
     Причиной  была  ошибка  забывчивого  Мишеля, которую Николь, к счастью,
вовремя заметил и успел исправить.
     После  полного  изнеможения, продолжавшегося  несколько  минут, капитан
очнулся раньше других и постарался привести в порядок свои мысли.
     Несмотря на то что он  позавтракал всего  лишь два часа тому  назад, он
чувствовал такой мучительный голод,  точно  не ел  несколько дней.  Весь его
организм, от желудка до мозга, находился в высшей степени возбуждения.
     Он поднялся на ноги и потребовал у Мишеля дополнительного  завтрака, но
обессиленный Мишель ничего не мог ответить. Тогда  Николь решил сам заварить
побольше  чаю,  чтобы  запить  дюжину сандвичей.  Прежде  всего, разумеется,
потребовался огонь, и Николь чиркнул спичкой.
     Каково же было его изумление, когда серная спичка вспыхнула таким ярким
огнем, что глазам стало  больно. Из газового рожка, к которому Николь поднес
спичку,  вырвалось  пламя яркое и  ослепительное,  как поток  электрического
света.
     Тут-то  Николь  понял все. И  яркое  пламя газовой  горелки, и странные
физиологические  явления,  происходившие  в  его  организме,  и  неимоверное
возбуждение всех душевных и физических способностей -- все стало ему ясно.
     -- Кислород! -- воскликнул он.
     И,  наклонись к кислородному аппарату, он убедился, что из  крана  бьет
струя  этого бесцветного газа,  не имеющего ни вкуса,  ни запаха.  Без  него
немыслима  жизнь,  но  избыток его  в  чистом виде  может привести в  полное
расстройство человеческий организм. Беспечный Мишель по рассеянности оставил
кран аппарата открытым!
     Николь поспешил прекратить истечение кислорода,  которым  был настолько
насыщен воздух в снаряде, что  пассажиры могли в конце концов умереть,  если
не задохнувшись, то заживо сгорев.
     Через  час  воздух  очистился  и  вернул  легким  способность  работать
нормально.  Мало-помалу три друга очнулись от опьянения. Но  еще долго,  как
пьяницы после выпивки, они не могли стряхнуть с себя похмелье.
     Мишель  ничуть  не  смутился,  узнав,  что  он  один  повинен  во  всем
случившемся.  Что  за  беда?  Эта  неожиданная  оргия  нарушила  однообразие
путешествия: под ее влиянием друзья наговорили кучу  глупостей,  но  все это
было забыто так же быстро, как и высказано.
     --  Ну  что  ж,--  весело  сказал  француз,--  право,  я  нисколько  не
раскаиваюсь, что отведал этого хмельного газа.  По-моему, друзья  мои, очень
забавно  было  бы  открыть заведение  с  кислородными кабинами,  где  люди с
ослабевшим  организмом  могли бы хоть несколько часов пожить  более активной
жизнью. Представьте себе, например, какое-нибудь собрание, где воздух был бы
насыщен этим возбуждающим газом,  или, положим,  театр,  куда  администрация
впускала бы его в увеличенных дозах: какой темперамент обнаружили  бы актеры
и  зрители,  сколько  было бы огня, сколько восторгов! А если бы можно  было
подпоить  кислородом не  собрание,  а целую нацию! Как закипела бы ее жизнь!
Нацию истощенную можно было бы превратить в великую  и могучую! Я думаю, что
для поправления здоровья  многие государства нашей старушки Европы не мешало
бы подвергнуть подобному кислородному лечению!
     Мишель рассуждал с такой горячностью, словно кран кислородного аппарата
был все еще отвернут. Неожиданное замечание Барбикена умерило его восторг.
     -- Все это  прекрасно, милый Мишель,-- сказал он,--  но не объяснишь ли
ты  нам,  откуда  взялись куры, принявшие столь деятельное  участие  в нашем
концерте?
     -- Куры?
     -- Ну да.
     В самом деле, полдюжины кур во главе с красавцем петухом, подпрыгивая и
кудахча, бродили по снаряду.
     -- Эх, негодницы!  -- воскликнул Мишель.-- Это кислород  произвел такой
переполох.
     -- Что ты хочешь с ними делать? -- спросил Барбикен.
     .-- Разводить их на Луне, черт возьми!
     -- Зачем же ты их прятал?
     --  Сюрприз, уважаемый председатель, неудавшийся  сюрприз! Я хотел,  не
говоря ни слова, выпустить их на  Луне. Воображаю  ваше изумление,  когда вы
увидели бы, как эти земные пернатые преспокойно пасутся на лунных полях!
     --  Ах,  озорник,  ах,  мальчишка!   --  воскликнул  Барбикен.--  Чтобы
вскружить  тебе  голову,  не  нужно  никакого кислорода;  ты вечно  в  таком
состоянии, которое мы пережили, нанюхавшись газа. Ты всегда как безумный.
     --  А кто  знает,  не  были ли мы  именно тогда умнее всего? -- спросил
Мишель.
     После этого философского  изречения друзья принялись наводить порядок в
своем вагоне. Куры и  петух были водворены в  клетку. Но тут Барбикен  и его
товарищи заметили новое поразительное явление.
     С той самой  минуты,  как они  стали удаляться от Земли, их собственный
вес, вес ядра и всех предметов, находившихся в нем, постепенно уменьшался.
     Если  они  и не могли обнаружить  уменьшения веса  снаряда, то в  конце
концов должна была наступить минута, когда это странное явление они заметили
бы на самих себе, на приборах и предметах, которыми они пользовались.
     Обычные весы, конечно, не могли бы обнаружить этого уменьшения тяжести,
потому что гири, при помощи которых взвешивается всякий предмет, потеряли бы
такую же долю  веса, что и самый предмет. Другое  дело  --  пружинные  весы:
упругость пружины не зависит  от земного притяжения, и такие  весы позволили
бы точно определить уменьшение веса.
     Как известно,  сила  притяжения,  или, другими  словами, тяжесть, прямо
пропорциональна массе и обратно пропорциональна  квадрату расстояния. Отсюда
вытекает,  что если  бы Земля была  единственным  телом во всей вселенной, а
другие небесные тела  по какой-либо причине внезапно исчезли, то снаряд,  по
закону Ньютона, весил бы тем меньше, чем дальше он находился бы от Земли. Но
при этом  он не потерял бы своего веса полностью,  так как земное притяжение
давало бы себя знать независимо от расстояния.
     Но в данном случае должен был наступить  момент,  когда снаряд вышел бы
из  сферы  действия законов всемирного тяготения, так  как притяжение других
небесных тел можно было считать равным нулю.
     Путь  снаряда  лежал между Землей  и  Луной. По  мере  того  как снаряд
удалялся  от  Земли,  земное  притяжение изменялось обратно  пропорционально
квадрату расстояния. Лунное же притяжение  изменялось прямо пропорционально.
В какой-то точке  пути  оба притяжения  -- лунное  и  земное -- должны  были
уравновеситься, и тогда снаряд должен был потерять всякий вес. Если бы массы
Луны и Земли были одинаковы,  эта точка находилась бы  как раз  на  середине
расстояния между обеими планетами.  Но так  как массы их различны,  то легко
вычислить, что эта точка  находилась  на  части всего пути, или в  численном
выражении в 78 114 лье от Земли.
     В  этой точке  равновесия притяжении всякое  тело,  не  имеющее никакой
скорости  и  никакого двигателя, осталось бы навеки неподвижным, потому  что
оба светила притягивали бы  его с равной силой и ничто не могло бы заставить
его лететь в ту или другую сторону.
     Если  сила   толчка   была  рассчитана  правильно,  снаряд  должен  был
достигнуть  этой точки  при  нулевой скорости, утратив какие бы  то  ни было
признаки веса вместе со всеми находящимися в нем предметами.
     Что же случилось бы после этого? Представлялись три возможности.
     Либо снаряд, все же сохранивший некоторую скорость, пройдя точку равных
притяжении, упал бы на  Луну,  так как  лунное притяжение возобладало бы над
земным.
     Либо снаряду не хватило бы скорости для достижения нейтральной точки, и
тогда  он упал бы обратно на Землю, так как земное притяжение возобладало бы
над лунным.
     Либо,  наконец,   двигаясь  с  достаточной   скоростью  для  достижения
нейтральной  точки,  но  недостаточной,  чтобы  перейти  за  нее, он  навеки
остановился  бы, паря на  этой линии, как легендарный Магометов  гроб, между
зенитом и надиром.
     Таково было положение, возможные последствия которого Барбикен подробно
объяснил своим  спутникам,  чрезвычайно  заинтересовав  их. Как  же  узнать,
достиг  ли  снаряд  этой нейтральной  точки, расположенной в  78  114 лье от
Земли? Действительно,  как  это  сделать,  когда ни  сами они, ни  предметы,
заключенные с  ними  в снаряде, уже  ни  в  малейшей степени не  подчинялись
законам тяготения?
     До   сих  пор  путешественники  хотя  и  знали,  что  земное  тяготение
постепенно  убывает, однако  не могли еще заметить полного его исчезновения.
Но как раз в этот день утром, около одиннадцати часов, Николь уронил стакан,
и, к общему изумлению, стакан не упал, а повис в воздухе.
     -- Вот так штука! -- воскликнул Ардан.-- Вот тебе и законы физики!
     Действительно:  различные   предметы,   оружие,  бутылки,  брошенные  и
предоставленные самим себе, словно чудом держались в воздухе.  Мишель поднял
Диану, и собака без всякого  труда воспроизвела  чудесный  фокус  висения  в
воздухе, показанный в цирке Кастоном и братьями Робер-Гуден. Собака, кстати,
даже и не заметила, что она парит в воздухе.
     Путешественники,  вступившие  в   этот  новый  мир  чудес,  изумленные,
потрясенные,  несмотря на все  свои  научные  рассуждения,  чувствовали, что
телам их недостает  веса. Вытянутые  руки  не опускались; головы качались на
плечах; ноги не касались  пола снаряда. Они вели себя как пьяные, потерявшие
равновесие и устойчивость. Человеческая фантазия создавала  людей,  лишенных
отражения,  лишенных  тени!  А тут сама реальность  благодаря равновесию сил
притяжения двух планет создала людей, лишенных веса!
     Мишель вдруг подпрыгнул  и, отделившись на некоторое  расстоян