с этими заметками и оскорбительными намеками вражда  между
обоими противниками  изо  дня  в  день  обострялась,  им  до  сих  пор  не
представилось случая вмешаться в вопрос о свадьбе. Если они и не упоминали
об этом событии, то все же предоставляли делу идти своим ходом, и ничто не
давало основания опасаться, что Фрэнсис  Гордон  и  Дженни  Гьюдельсон  не
будут в назначенный день соединены узами брака -

   Золотой цепочкой,
   Неразрывной, прочной, -

   как поется в старинной бретонской песенке.
   За  последние  дни  апреля  никаких  особых  инцидентов  не  произошло.
Положение оставалось прежним - не хуже  и  не  лучше.  За  столом  в  доме
доктора  Гьюдельсона  о  метеоре  даже  и  не  упоминалось,  а  мисс   Лу,
вынужденная  подчиниться  приказу  матери,   бесилась   молча,   не   имея
возможности обругать этот болид так, как он того заслуживал. Глядя на  то,
как она кромсает ножом мясо на тарелке, можно было догадаться, что девочка
думает о болиде и охотно растерзала бы его на этакие мелкие кусочки, чтобы
и следов его было не сыскать. Дженни,  та  и  не  пыталась  скрывать  свою
печаль, которую доктор упорно не хотел замечать.  Возможно,  что  он  и  в
самом деле ее не замечал, настолько был поглощен  своими  астрономическими
занятиями.
   Фрэнсис Гордон, разумеется, не появлялся за столом в доме  доктора.  Он
позволял себе только забежать раз в день на Морисс-стрит в те часы,  когда
доктор запирался у себя в обсерватории.
   В доме на Элизабет-стрит царило не менее подавленное настроение. Мистер
Дин Форсайт почти не разговаривал, а когда он обращался  за  чем-нибудь  к
старухе Митс, та ограничивалась односложными "да"  или  "нет",  такими  же
сухими, как стоявшая в то время погода.
   Один только раз,  28  апреля,  мистер  Дин  Форсайт,  поднимаясь  после
завтрака из-за стола, спросил племянника:
   - Ты все еще бываешь у Гьюдельсонов?
   - Разумеется, бываю, - твердо ответил Фрэнсис.
   - А почему бы ему не бывать у Гьюдельсонов? - с раздражением  вмешалась
Митс.
   - Я не с вами разговариваю, Митс! - оборвал ее мистер Форсайт.
   - Зато я отвечаю вам, сэр! Даже собака,  и  та  может  разговаривать  с
епископом.
   Мистер Форсайт, пожав плечами, повернулся к Фрэнсису.
   - Я вам уже ответил, дядюшка, - произнес Фрэнсис. -  Да,  я  бываю  там
каждый день.
   - После того как доктор так поступил со мной?
   - А что он вам сделал?
   - Он позволил себе открыть...
   - То, что открыли и вы, то, что любой  человек  имел  право  открыть...
Ведь в конце-то концов  о  чем  речь?  О  каком-то  болиде,  каких  тысячи
проносятся в поле видимости Уостона.
   - Ты зря теряешь время, сынок, - с ехидной улыбкой заметила Митс. -  Ты
же сам видишь, что твой дядя совсем свихнулся со своим камнем, которому  и
цены-то не больше, чем вон той тумбе, что возле нашего дома.
   Так на своем особом языке выразилась Митс. Но тут мистер  Дин  Форсайт,
которого это замечание старой служанки окончательно вывело из себя, заявил
тоном человека, совершенно переставшего владеть собой:
   -  Ну  так  вот,  Фрэнсис,  я  запрещаю  тебе  переступать  порог  дома
Гьюдельсонов!
   - Мне очень жаль, что я вынужден ослушаться, - ответил Фрэнсис  Гордон,
с трудом сохраняя спокойствие, - но я и впредь не перестану у них бывать.
   - Да, не перестанет! - воскликнула старуха Митс. - Хоть бы вы нас  всех
изрубили на кусочки.
   Мистер Форсайт не счел нужным ответить на эти не совсем  вразумительные
слова.
   - Ты, значит, остаешься при своем намерении? - спросил он, обращаясь  к
племяннику.
   - Безусловно, дядюшка, - ответил Фрэнсис.
   - Ты по-прежнему собираешься жениться на дочери этого вора?
   - Да! И ничто на свете не заставит меня отказаться от этого намерения.
   - Ах, так?.. Посмотрим!
   И бросив эти слова, в которых впервые ясно сказалось намерение  мистера
Форсайта помешать браку Фрэнсиса с Дженни Гьюдельсон, он вышел из столовой
и поднялся к себе в обсерваторию, с силой захлопнув за собой дверь.
   То, что Фрэнсис Гордон решил отправиться, как обычно, к Гьюдельсонам  -
это было вполне понятно. Ну, а что, если доктор,  следуя  примеру  мистера
Дина Форсайта, закроет перед ним двери  своего  дома?  Не  приходилось  ли
ожидать всего, что угодно, от этих двух врагов, ослепленных самой страшной
ревностью - ревностью открывателей?
   Каких трудов стоило в этот день Фрэнсису Гордону  скрыть  свою  печаль,
когда он оказался в присутствии миссис Гьюдельсон  и  ее  дочерей!  Он  не
хотел говорить им о недавнем столкновении. К чему  еще  усиливать  тревогу
этих людей, раз он твердо решил не подчиняться требованиям дяди, если  тот
даже и будет настаивать.
   Могло ли в самом деле прийти в голову  разумному  существу,  что  союзу
двух любящих может помешать какой-то болид? Даже  если  и  допустить,  что
мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон не пожелают встретиться на свадьбе,
- что ж, обойдется и без них! Их присутствие в конце концов  не  столь  уж
необходимо. Важно было лишь, чтобы они не отказали в согласии...  особенно
доктор. Фрэнсис Гордон был лишь племянником своего дядюшки, но Дженни была
дочерью своего отца и не могла венчаться без его согласия. Пусть потом оба
одержимых нападут друг на друга, - от этого ничто не  изменится,  и  обряд
венчания, совершенный преподобным О'Гартом в церкви Сент-Эндрью, останется
нерушимым.
   Словно бы для того,  чтобы  оправдать  такой  оптимизм,  следующие  дни
прошли, не принеся никаких изменений. Погода продолжала стоять отличная, и
никогда, казалось, небо над Уостоном не было таким ясным. Если не  считать
легкого утреннего и вечернего тумана, ни  малейшее  облачко  не  застилало
небо, по которому болид совершал свое размеренное движение.
   Нужно ли упоминать, что и мистер Форсайт и доктор Гьюдельсон продолжали
пожирать свой болид глазами, что они простирали к нему руки, словно  желая
схватить его, что они дышали только им? Право же, было бы лучше,  если  бы
метеор скрылся от них за густым слоем облаков, ибо вид  его  способен  был
довести их до безумия.  Митс  поэтому  каждый  вечер,  укладываясь  спать,
угрожающе протягивала кулак к небу. Напрасная угроза!  Метеор  по-прежнему
чертил свою светящуюся дугу по сверкающему звездами небу.
   Но особенно грозило обострить положение с каждым днем все  более  четко
сказывавшееся вмешательство публики в эту ссору чисто  личного  характера.
Газеты - одни с оживлением, другие  -  в  резком  тоне  -  становились  на
сторону либо Дина Форсайта, либо доктора Гьюдельсона. Ни одна  из  них  не
оставалась равнодушной. Хотя, казалось бы, вопрос о приоритете  не  должен
был по всей справедливости даже и ставиться, никто не соглашался  от  него
отступиться. С верхушки флигеля и башни отзвуки ссоры хлынули в  помещение
редакции, и можно было предвидеть серьезные осложнения. Ходили уже слухи о
собраниях и митингах, на которых будет разбираться это дело.  И  обо  всем
этом говорилось в таких выражениях, о которых легко  догадаться,  принимая
во внимание невоздержанность граждан свободной Америки.
   Миссис Гьюдельсон  и  Дженни,  замечая,  что  страсти  разгораются  все
сильнее, испытывали мучительную тревогу. Напрасно Лу  старалась  успокоить
мать, а Фрэнсис - утешить свою невесту. Не приходилось закрывать глаза  на
возраставшее раздражение обоих  соперников  под  влиянием  этого  гнусного
подстрекательства.  Из  уст  в  уста  передавались  замечания,   брошенные
мистером Форсайтом, или нелестные выражения, якобы вырвавшиеся  у  доктора
Гьюдельсона, и обстановка со дня на день, с часа на  час  становилась  все
более угрожающей.
   И вот в этих условиях разразилась гроза, отзвуки которой разнеслись  по
всему миру.
   Уж не болид ли взорвался и не откликнулось ли на  этот  взрыв  эхо  под
небосводом?
   Нет, дело было в весьма странном известии, которое телеграф и телефон с
быстротой молнии разнесли по всем государствам Нового и Старого Света.
   Весть эта неслась не с площадки  мезонина  доктора  Гьюдельсона,  не  с
верхушки башни мистера Форсайта, не из обсерваторий Питсбурга, Бостона или
Цинциннати.  На  этот  раз  весь  цивилизованный   мир   был   взбудоражен
сообщением, исходившим из Парижской обсерватории.  Второго  мая  в  печати
появилась следующая заметка:
   "Болид, о появлении которого обсерваториям в Питсбурге и  в  Цинциннати
было сообщено двумя почтенными гражданами города Уостона,  штат  Виргиния,
продолжает, по-видимому, свое движение вокруг земного  шара.  В  настоящее
время болид является  предметом  наблюдений  обсерваторий  всего  мира,  и
наблюдения эти ведутся и днем и ночью целым рядом  выдающихся  астрономов,
глубокие знания которых могут равняться только их изумительной преданности
науке.
   Если, несмотря  на  самое  тщательное  изучение,  кое-какие  вопросы  и
остаются еще неясными, Парижской обсерватории  удалось  все  же  разрешить
одну из задач, а именно - определить природу данного метеора.
   Расходящиеся от болида лучи были подвергнуты спектральному  анализу,  и
расположение  полос  дало  возможность  с  точностью   определить   состав
светящегося тела.
   Ядро болида, окруженное сверкающим ореолом, от которого  исходят  лучи,
подвергавшиеся наблюдению, не газообразное, а плотное. Болид  не  состоит,
подобно многим аэролитам, из  самородного  железа  и  не  содержит  других
элементов, обычно входящих в состав таких блуждающих тел.
   Данный болид состоит из золота, из чистого золота,  и  если  невозможно
пока установить его стоимость, то потому лишь, что до сих пор  не  удалось
еще с точностью определить объем ядра".
   Таково было содержание заметки, ставшей достоянием  гласности  во  всем
мире. Легче вообразить, чем описать, какой эффект произвело это сообщение.
Золотой шар, огромная масса драгоценного металла, стоимость  которого  вне
всякого сомнения равнялась нескольким миллиардам, кружится  вокруг  Земли!
Какие только мечты не будут порождены таким невероятным  известием!  Какую
алчность должно оно вызвать во всем мире, а  особенно  в  городе  Уостоне,
которому принадлежала честь такого открытия, и уж тем более  -  в  сердцах
двух сограждан, ставших отныне бессмертными,  -  Дина  Форсайта  и  Сиднея
Гьюдельсона.



ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
   в которой газеты, публика, мистер Дин Форсайт
   и доктор Гьюдельсон упиваются математикой

   Золото!.. Метеор состоял из золота!
   Первое, что ощутили все, было недоверие.  Одни  утверждали,  что  здесь
ошибка, которая  не  замедлит  разъясниться.  Другие  считали,  что  здесь
какая-то грандиозная мистификация, пущенная в ход гениальными шутниками.
   Если дело  обстоит  именно  так,  то  Парижская  обсерватория  поспешит
опровергнуть ложно приписываемую ей статью.
   Скажем сразу, - такого  опровержения  не  последовало.  Даже  напротив:
астрономы всех стран, поспешив проверить произведенные опыты, в один голос
подтверждали заключение своих французских коллег.  Поэтому  не  оставалось
ничего другого, как принять это фантастическое явление  за  проверенный  и
неопровержимый факт.
   И вот тогда поднялся вихрь безумия.
   В дни солнечных затмений оптические стекла, как известно, расходятся  в
огромном количестве. Пусть же читатель представит себе, сколько  биноклей,
телескопов и подзорных труб было  продано  в  связи  с  таким  потрясающим
событием. Ни одна  владетельная  особа,  ни  одна  знаменитая  певица  или
балерина не становились предметом такого пристального внимания и на них не
было направлено столько биноклей, как на чудесный болид, который  в  своем
бесстрастном великолепии продолжал нестись в беспредельном пространстве.
   Погода оставалась прекрасной и благоприятствовала  наблюдениям.  Мистер
Форсайт и доктор Гьюдельсон не покидали своих постов.  Оба  они  прилагали
все усилия, стремясь определить свойства метеора - его объем,  его  массу,
не считая других особенностей, которые могли еще выявиться при  тщательном
наблюдении. Если уж невозможно разрешить вопрос  о  приоритете,  то  какое
преимущество для того из двух соперников, которому  удастся  проникнуть  в
тайны аэролита, еще никому не ведомые! Вопрос о болиде теперь  стал  самым
злободневным. В  противоположность  древним  галлам,  которые  не  боялись
ничего на  свете,  кроме  того,  что  небо  свалится  им  на  голову,  все
человечество сейчас испытывало лишь одно желание: чтобы болид  остановился
в своем движении и, поддавшись земному  притяжению,  обогатил  земной  шар
парящими в пространстве миллиардами.
   Сколько  было  произведено  расчетов,  чтобы  определить   число   этих
миллиардов. Но, увы! Расчеты эти не были ни на чем основаны,  ибо  до  сих
пор оставался неизвестным объем ядра.
   Какова бы, однако, ни была ценность ядра, она была громадной,  и  этого
было достаточно, чтобы разжечь воображение.
   Третьего мая "Уостон стандарт" посвятил этому вопросу  статью,  которая
заканчивалась следующими словами:
   "Предположим, что ядро болида Форсайта-Гьюдельсона имеет  всего  десять
метров в диаметре; эта масса, если бы она состояла из  железа,  весила  бы
три тысячи семьсот семьдесят три тонны.  Но  это  же  тело,  если  бы  оно
состояло из чистого золота, должно было бы весить десять тысяч восемьдесят
три тонны и стоимость его превышала бы тридцать один миллиард франков".
   Отсюда видно, что "Стандарт", поддавшись новейшим  веяниям,  принял  за
основу своих исчислений десятичную систему. Да будет нам позволено от души
поблагодарить его за это!
   Значит, даже при таком, не слишком крупном, размере  болид  представлял
собой совершенно невероятную ценность.
   - Неужели это возможно, сэр! - пролепетал Омикрон, пробежав заметку.
   - Это не только возможно - это не подлежит сомнению, -  безапелляционно
заявил мистер  Форсайт.  -  Для  получения  такого  результата  достаточно
помножить массу болида на среднюю стоимость золота,  равную  трем  тысячам
ста франкам за килограмм. Массу же легко определить,  зная  объем  ядра  и
удельный вес золота - 19,258 грамма. Что же касается объема, то его  можно
установить по простой формуле: V=пD^3/6.
   - Совершенно верно,  -  с  важным  видом  подтвердил  Омикрон,  который
понимал во всем этом не больше, чем в древнееврейском языке.
   - Но вот что  возмутительно,  -  продолжал  мистер  Форсайт,  -  газета
продолжает связывать мое имя с именем этого субъекта!
   Весьма вероятно, что и доктор в это время выражал такие же чувства.
   Зато мисс Лу, прочитав заметку в  "Стандарте",  скривила  свои  розовые
губки с таким презрением, которое, вероятно, глубоко обидело  бы  все  эти
несметные тридцать один миллиард франков.
   Всем известно, что темперамент журналистов толкает их  на  соревнование
друг с другом. Стоит одному сказать "два",  как  другой,  не  задумываясь,
закричит "три". Нечего поэтому удивляться, что газета "Ивнинг пост" в  тот
же  вечер  отозвалась  на  статью  "Стандарта"  в  выражениях,  сразу   же
обнаруживших ее предосудительные симпатии к башне доктора Гьюдельсона:
   "Нам непонятно, почему "Стандарт" так скромен в своих  оценках!  Мы  во
всяком случае проявим большую смелость. Даже и оставаясь в  рамках  вполне
приемлемых предположений, мы склонны считать,  что  диаметр  ядра  болида,
открытого доктором  Гьюдельсоном,  равен  ста  метрам.  Исходя  из  такого
предположения, можно считать, что  чистый  вес  золота  может  быть  равен
десяти миллионам восьмидесяти трем тысячам четыремстам восьмидесяти восьми
тоннам и стоимость его превышает тридцать один триллион двести  шестьдесят
миллиардов франков, - сумма, выражающаяся четырнадцатизначным числом".
   "Если к тому же не  принимать  в  расчет  сантимы!"  -  острил  "Пэнч",
приводя эти неслыханные цифры, которые нельзя было себе даже вообразить.
   Погода между тем по-прежнему оставалась прекрасной... Мистер Форсайт  и
доктор Гьюдельсон упорнее, чем когда-либо, продолжали свои исследования  в
надежде стяжать первенство по крайней мере в установлении точного  размера
астероидального ядра. К сожалению,  было  трудно  определить  его  контур,
расплывавшийся в сверкающем сиянии.
   Один только раз, в ночь с 5-го на 6-е, мистеру Форсайту показалось, что
он уже близок  к  разрешению  задачи.  Излучение  на  несколько  мгновений
уменьшилось, открывая глазам ослепительно светящийся шар.
   - Омикрон! - позвал мистер Дин Форсайт голосом, охрипшим от волнения.
   - Сэр?..
   - Ядро!
   - Да!.. Вижу...
   - Наконец-то мы поймали его!..
   - Ах! - воскликнул Омикрон. - Оно уже расплылось...
   - Неважно! Я его видел!.. Эта честь принадлежит  мне!..  Завтра  же  на
рассвете будет послана телеграмма в Питсбургскую  обсерваторию...  И  этот
подлый Гьюдельсон не посмеет больше утверждать...
   Обманывал ли себя мистер Форсайт, или доктор Гьюдельсон  в  самом  деле
позволил на этот раз своему сопернику опередить  себя?  Никто  никогда  не
узнает этого. Не  было  послано  в  Питсбургскую  обсерваторию  и  письмо,
которое собирался отправить туда мистер Форсайт.
   Утром 16 мая в газетах всего мира появилось следующее сообщение:
   "Гринвичская обсерватория имеет честь  довести  до  всеобщего  сведения
следующее:  на  основании  произведенных  вычислений,  так  же  как  и  на
основании самых тщательных наблюдений,  можно  утверждать,  что  болид,  о
появлении которого сообщили два  почтенных  гражданина  города  Уостона  и
который  Парижская  обсерватория  считает  состоящим  из  чистого  золота,
представляет собой сферическое  тело  диаметром  в  сто  десять  метров  и
объемом приблизительно в шестьсот девяносто шесть тысяч кубических метров.
   Подобный золотой шар должен весить более тринадцати миллионов тонн.  Но
расчеты показывают иное. Действительный вес болида  не  превышает  седьмой
части вышеуказанной цифры и равняется примерно одному миллиону  восьмистам
шестидесяти семи тысячам тонн, - вес, соответствующий объему  в  девяносто
семь кубических метров и диаметру примерно в пятьдесят семь метров.
   Принимая во  внимание  неоспоримость  химического  состава  болида,  мы
должны сделать вывод, что либо в металлической массе, из  которой  состоит
ядро, имеются значительные пустоты, либо (и  это  более  вероятно)  металл
находится в таком состоянии, что  его  ядро  представляет  собой  пористое
тело, нечто вроде губки.
   Как бы то ни было, произведенные подсчеты и наблюдения дают возможность
более точно определить ценность болида,  которая,  исходя  из  теперешнего
курса золота, составляет не менее пяти тысяч семисот  восьмидесяти  восьми
миллиардов франков".
   Итак, диаметр ядра не был равен ни ста метрам, как предполагала "Уостон
ивнинг",  ни  десяти  метрам,  как  писал  "Стандарт".  Истина  находилась
посредине. В  любом  случае  она  способна  была  бы  удовлетворить  самую
ненасытную алчность,  если  бы  метеору  не  было  суждено  безостановочно
носиться по своей траектории вокруг земного шара.
   Узнав, сколько стоит его болид, мистер Дин Форсайт воскликнул:
   - Я, я открыл его, а не тот мошенник на своей вышке! Метеор принадлежит
мне, и если он когда-нибудь упадет на землю, я стану обладателем состояния
в пять тысяч восемьсот миллиардов!
   А доктор Гьюдельсон в это время твердил, угрожающе  протягивая  руку  к
башне на Элизабет-стрит:
   - Моя собственность!.. Мое  состояние,  которое  должно  по  наследству
достаться моим детям! Оно сейчас носится в пространстве. Но  если  метеору
суждено упасть на землю,  он  должен  принадлежать  мне  и  я  буду  тогда
обладателем пяти тысяч восьмисот миллиардов!
   Да  что  и  говорить!  Всякие  там  Вандербилты,  Асторы,   Рокфеллеры,
Пирпонты-Морганы,  Гульды  и  прочие  американские  крезы,  не  говоря   о
Ротшильдах, оказались бы в таком  случае  всего  лишь  мелкими  рантье  по
сравнению с доктором Гьюдельсоном или с мистером Форсайтом.
   Вот как обстояло дело. И если наши астрономы-любители не теряли головы,
то нужно признать, что головы крепко сидели у них на плечах.
   Фрэнсис и м