из тех людей,  которые  занимаются
длительными спекуляциями. Он видел перед собой возможность снять одним махом
обильный урожай и решил не  упускать  случая.  На  другой  день  он  написал
доктору, что герр Щульце,  по-видимому,  не  возражает  против  того,  чтобы
вступить в переговоры о соглашении.
   В следующие визиты к доктору и затем к герру Шульце он по очереди сообщил
своим клиентам, что противная сторона категорически отказывается от каких бы
то ни было переговоров о соглашении и что, кроме того, ходят слухи о  где-то
объявившемся третьем претенденте на наследство.
   Эта игра тянулась примерно неделю. С утра все как будто складывалось  как
нельзя  лучше,  а   вечером   вдруг   возникало   какое-нибудь   неожиданное
препятствие, и все шло насмарку. Бедному доктору  то  и  дело  расставлялись
какие-то капканы,  внезапно  возникали  какие-то  недоразумения,  колебания,
задержки... Мистер Шарп никак не мог решиться  дернуть  удочку  -  он  очень
боялся, что в самый последний момент рыба начнет биться и сорвется с крючка.
Но по отношению к доктору  Саразену  все  эти  меры,  предосторожности  были
совершенно излишни. С самого первого дня доктор,  во  что  бы  то  ни  стало
желавший избежать всяких проволочек, связанных с процессом, готов был  пойти
на соглашение. Наконец, когда, .по мнению  мистера  Шарпа,  "психологический
момент" наступил, или, выражаясь более развязным языком, клиент был "готов",
он сразу дернул лесу и предложил немедленно подписать соглашение.
   Тут же нашелся и готовый  к  услугам  благожелательный  банкир  Стилбинг,
который  предложил  разделить  капитал  поровну  между   обеими   сторонами,
отсчитать каждому из них. по двести пятьдесят миллионов и удержать за услугу
в качестве комиссионных всего лишь скромный излишек полумиллиарда - двадцать
семь миллионов.
   Доктор Саразен чуть было не бросился на  шею  мистеру  Щарпу,  когда  тот
явился к нему с этим предложением. Он готов был подписать  эти  условия  тут
же, он жаждал подписать их, он находил их великолепными и с радостью воздвиг
бы золотые памятники банкиру Стилбингу, поверенному Шарпу и всей  банкирской
и сутяжнической братии Соединенного королевства.
   Итак, составили акты, созвали свидетелей. В Сомерсетхауз все  подготовили
для скрепления актов. Герр Шульце сдался.
   Прижатый к  стене  мистером  Шарпом,  он,  скрежеща  зубами,  должен  был
признать, что, имей он своим противником не столь покладистого человека, как
доктор Саразен, он только прогорел бы на своих хлопотах и остался  бы  ни  с
чем.
   Все совершилось очень быстро. После того как оба. наследника  представили
свои полномочия и официально заявили о своем согласии на раздел  наследства,
каждый из них получил чек на предъявителя на сто тысяч фунтов  стерлингов  и
гарантийное обязательство на выплату всего капитала тотчас же по  завершении
некоторых необходимых формальностей.
   Так, к величайшей славе и торжеству англосаксонской расы, закончилось это
поистине удивительное дело.
   Рассказывают, что в тот же вечер мистер Шарп, обедая со  своим  приятелем
Стилбингом в Кобсденклубе,  выпил  бокал  шампанского  за  здоровье  доктора
Саразена и  другой  за  здоровье  профессора  Шульце,  а  потом,  увлекшись,
воскликнул, приканчивая бутылку:
   - Урра! Правь, Британия!.. Ну, разве может кто тягаться с нами!
   Но,  сказать  правду,  банкир   Стилбинг   считал,   что   его   приятель
опростоволосился, ибо, польстившись на двадцать семь миллионов, он  выпустил
из рук дело, которое могло бы принести по меньшей мере пятьдесят,  и  то  же
самое думал профессор Шульце,  поскольку  он-то,  разумеется,  был  вынужден
пойти на любое соглашение! А подумать только, что можно было сделать с таким
человеком,  как  доктор  Саразен!  Легкомысленный,  неустойчивый  кельт   да
фантазер к тому же.
   Герр Шульце слышал о проекте своего соперника построить французский город
и создать в нем такие условия, которые  способствовали  бы  развитию  лучших
человеческих  качеств  на  здоровых  моральных  и   физических   основах   и
счастливому росту  мужественных  и  сильных  поколений.  Эта  затея  доктора
Саразена казалась профессору нелепой.  Он  заранее  предсказывал  ее  полный
провал, ибо она, по  его  мнению,  противоречила  закону  эволюции,  который
обрекал латинскую расу на вырождение, на полное подчинение саксонской  расе,
а в дальнейшем на полное исчезновение с  лица  земли.  Однако,  если  проект
доктора будет в какой-то мере осуществлен и тем паче если представить  себе,
что  он  будет  иметь  успех,  этот  процесс  может  нежелательным   образом
затянуться.  Поэтому  долг  каждого  истинного  саксонца,  признающего  этот
незыблемый закон и приверженного  идее  мирового  порядка,  стараться  всеми
силами помешать безумной затее. И  тут  становилось  ясно,  что  именно  он,
профессор   Шульце,   доктор   химических   наук,   приват-доцент   Иенского
университета, известный своими многочисленными трудами  о  различии  рас,  -
трудами, в которых он доказывал, что германская раса избрана  поглотить  все
другие,  -  именно   он   призван   великой   неизменной   созидательной   и
разрушительной  силой  природы   уничтожить   этих   пигмеев,   осмелившихся
взбунтоваться против нее. От века  было  предрешено,  что  Тереза  Ланжеволь
соединится браком с Мартином Шульце и что обе эти расы - германская  в  лице
профессора Шульце и латинская в лице доктора Саразена -  столкнутся  Друг  с
другом и первая уничтожит вторую. И вот он, Шульце, уже держит в своих руках
половину состояния доктора Саразена - оружие, которым он будет бороться.
   Впрочем, этот поединок в программе профессора Шульце отнюдь не  стоял  на
первом месте: он только дополнял его другие, гораздо более обширные планы об
истреблении всех народов, которые не захотят слиться с  германской  расой  и
посвятить себя служению Фатерланду*.
   * Фатерланд - по-немецки "родина". Так немцы часто называют Германию.
   Однако, объявляя себя беспощадным врагом французского ученого,  профессор
Шульце считал необходимым поближе ознакомиться с его проектом,  если  только
это  можно  было  назвать  проектом.  С  этой  целью  он  принял  участие  в
международном  гигиеническом  конгрессе  и  стал  аккуратно   посещать   его
заседания. После одного из таких заседаний, когда члены  конгресса  покидали
зал, доктор Саразен и кое-кто  из  присутствующих  услышали,  как  профессор
Шульце в разговоре с кем-то громко заявил, что одновременно  с  Франсевиллем
будет воздвигнут другой мощный город,  который  сотрет  с  лица  земли  этот
противоестественный, нелепый муравейник.
   - Я надеюсь, - прибавил он, - что опыт, который  мы  проделаем,  послужит
примером всему миру.
   При всей своей любви к человечеству доктор Саразен отлично звал,  что  не
все его ближние достойны именоваться филантропами.  Человек  здравомыслящий,
он тут же сказал себе, что никогда не стоит пренебрегать никакой угрозой,  и
хорошо запомнил эти слова своего противника. Спустя некоторое время в письме
Марселю, которому он предлагал принять участие в своем проекте, он рассказал
об этом случае и так живо изобразил профессора  Шульце,  что  юный  эльзасец
понял,  с  каким  жестоким  врагом  предстоит  иметь  дело  доброму  доктору
Саразену. Письмо доктора заканчивалось следующей фразой:
   "Нам понадобятся сильные  и  энергичные  люди,  деятельные  и  неутомимые
ученые не только для того, чтобы созидать, но в для того, чтобы защищаться".
   Марсель тотчас же ответил ему:
   "Если я в настоящее время и лишен возможности принять участие в созидании
вашего города, вы твердо можете рассчитывать на  то,  что  я  приду  вам  на
помощь в нужный момент. Я постараюсь  не  упускать  из  виду  этого  Шульце,
которого вы так живо описали.  Мой  долг  эльзасца  обязывает  меня  поближе
ознакомиться с его планами. Рядом с вами или  вдали  от  вас  я  предан  вам
неизменно. И, если даже в течение нескольких месяцев, а может быть и лет, вы
ничего не услышите обо мне, не беспокойтесь. Где бы я ни был,  цель  у  меня
одна - трудиться иа пользу вам и, следовательно, служить Франции".
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   Стальной город
   Прошло пять лет с тех пор, как наследство бегумы перешло в  собственность
ее наследников. Действие происходит теперь  в  Соединенных  Штатах,  на  юге
Орегона, в десяти милях от  побережья  Тихого  океана.  Здесь,  между  двумя
пограничными государствами, расстилается обширная территория, представляющая
собой нечто вроде американской Швейцарии.
   В самом деле, здесь все напоминает Швейцарию: крутые утесы вонзают в небо
свои остроконечные вершины, глубокие  лощины  прорезают  длинные  цепи  гор,
величественный и дикий ландшафт открывается взору, если поглядеть сверху,  с
высоты птичьего полета.
   Но в этой обманчивой Швейцарии не  процветает  мирный  труд,  как  в  той
европейской Швейцарии, где жители пасут скот на  горах,  содержат  гостиницы
для приезжающих, нанимаются в  проводники,  -  нет,  это  скорее  альпийские
декорации: скалистые горы, ущелья, поросшие вековыми  соснами,  а  под  всем
этим царство железа и каменного угля.
   Если  какой-нибудь  путник,  прельстившись  этим   уединенным   пейзажем,
остановится  и  прислушается  к  горной  тишине,  он  не   уловит   в   этом
величественном безмолвии того гармонического лепета жизни, которым наполнены
тропы  Оберланда.  До  него  доносятся  издалека  глухие  удары  молота,  он
чувствует у себя под ногами тяжелое содрогание земли от отдаленных  взрывов.
Ему кажется, словно он стоит  на  подмостках  необъятного  театра,  что  эти
громадные скалы пусты внутри и  что  они  в  любую  минуту  могут  кануть  в
какие-то таинственные глубины.
   Дороги, мощенные щебнем со  шлаком,  извиваются  по  склонам  гор.  Среди
пучков желтой, опаленной травы  куски  дробленого  шлака,  отливающие  всеми
цветами, горят, как глаза василиска. Там и сям заброшенная  шахта,  размытая
дождями, поросшая  по  краям  колючим  терновником,  зияет  своей  разинутой
пастью, открывая бездонную пропасть, напоминающую кратер потухшего  вулкана.
Воздух пропитан копотью и плотно окутывает землю  темной  пеленой.  Ни  одна
птица не пролетит, даже насекомые исчезли  отсюда"  и  никто  и  не  помнит,
водились ли здесь когда-нибудь бабочки.
   Обманчивая Швейцария! На северной границе этого горного района, там,  где
крутые уступы переходят в отлогую равнину, открывается между  двумя  грядами
голых холмов "красная пустыня", - так называлась до 1871 года эта  местность
по  цвету  почвы,  пропитанной   окислами   железа.   Ныне   она   именуется
"Штальфельд", что значит "стальное поле".
   Представьте себе горное плато, простирающееся  на  пять-шесть  квадратных
миль,  с  песчаной  бесплодной  почвой,  усеянной   галькой,   безжизненное,
пустынное, как высохшее  дно  какого-то  давно  исчезнувшего  моря.  Природа
ничего не сделала, чтобы оживить эту пустыню, но  человек  внезапно  проявил
неслыханную энергию и упорство.
   За пять лет на голой, каменистой  равнине  выросло  восемнадцать  рабочих
поселков с маленькими серыми, сплошь одинаковыми деревянными домишками, - их
привезли совсем готовыми из Чикаго,  и  теперь  здесь  живет  многочисленное
рабочее население.
   В самом центре  рабочих  поселков,  у  подножия  горного  кряжа,  таящего
неистощимые запасы каменного угля,  возвышается  темная  громада  -  мрачные
квадраты зданий с симметрично расположенными рядами  окон,  а  над  Красными
крышами этих зданий густой лес цилиндрических труб,  непрестанно  изрыгающих
громадные клубы черного дыма; этот дым  заволакивает  небо  черной  завесой,
которую то и дело прорезают яркие огненные вспышки. Ветер  доносит  издалека
глухой грохот, похожий  на  раскаты  грома  или  на  гул  прибоя,  но  более
ритмичный и величественный.
   Это Шталыптадт - Стальной город,  немецкий  город,  собственное  владение
герра  Шульце,  бывшего  профессора  химии  Иенского  университета,  а  ныне
благодаря  миллионам  бегумы  крупнейшего  в  мире  сталелитейщика,  который
занимается главным образом отливкой пушек, поставляя их во все страны Нового
и Старого Света.
   Он отливает пушки всех видов и всех  калибров,  с  гладким  каналом  и  с
нарезкой, с казенником, неподвижным и скользящим, - для России и для Турции,
для Румынии и Италии, для Японии и Китая, но больше всего для Германии.
   Благодаря могущественной силе  денег,  как  бы  по  мановению  волшебного
жезла, выросла из-под земли эта  страшная  громада,  этот  город-завод,  где
живут и работают тридцать тысяч рабочих, преимущественно немцев. В  два  три
месяца продукция  этого  нового  завода  благодаря  своему  непревзойденному
качеству приобрела мировую известность.
   Профессор Шульце добывает железную руду и каменный уголь  из  собственных
шахт; тут же переплавляет их в сталь и тут же  отливает  из  нее  пушки.  Он
сумел достигнуть того, что не удавалось ни одному  из  его  конкурентов.  Во
Франции делали отливки весом до сорока тысяч килограммов; в  Англии  удалось
отлить чугунную пушку в сто тонн весом; в Эссене, на заводе Крупна, отливают
бруски стали весом до пятисот тысяч килограммов,  но  для  герра  Шульце  не
существует никаких пределов закажите ему пушку любого веса, любой мощности -
он отольет ее в точности,  блестящую,  как  новенькая  монета,  аккуратно  в
назначенный срок.
   Но и цену заломит, будьте уверены! Похоже, что  доставшиеся  ему  в  1871
году миллионы только раздразнили его аппетит.
   В пушечном производстве, так же как и  во  всяком  другом,  впереди  всех
оказывается тот,  кто  умеет  делать  то,  чего  не  умеют  другие.  Излишне
говорить, что пушки герра Шульце отличаются не только  тем,  что  они  могут
быть  любого  размера,  но  также  и  своим  превосходным  качеством.   Они,
разумеется, изнашиваются от употребления, но  они  никогда  не  разрываются.
Штальштадтская сталь обладает, по-видимому,  какими-то  особыми  свойствами.
Каких только сказок не рассказывают о штальштадтских таинственных сплавах  и
химических секретах! Но достоверно только одно  -  никто  не  знает,  в  чем
заключаются эти секреты. Да, в этом  можно  не  сомневаться,  в  Штальштадте
хорошо умеют хранить секреты.
   В этом уголке Северной Америки, отрезанном от мира стеной гор, окруженном
пустыней, расположенном по  меньшей  мере  на  расстоянии  пятисот  миль  от
ближайшего населенного места, нет никаких следов  той  свободы,  из  которой
выросла могучая сила республики Соединенных Штатов.
   Если судьба приведет вас к стенам Штальштадта, тщетно будете вы  пытаться
проникнуть в его тяжелые ворота, от которых в обе стороны  тянутся  глубокие
рвы и высятся укрепления. Суровая, неумолимая стража немедленно  вернет  вас
обратно. Вам придется остановиться в одном из пригородов. Попасть в Стальной
город вы можете только, если знаете магическое слово, пароль, или если у вас
имеется пропуск, скрепленный всеми надлежащими печатями и подписями.
   Такой пропуск, по-видимому, был  у  молодого  рабочего,  который  в  одно
пасмурное ноябрьское  утро  прибыл  в  Шталыптадт  и,  оставив  в  гостинице
предместья свой потертый кожаный  саквояж,  направился  пешком  к  ближайшим
воротам этого города.
   Это был рослый малый, крепкого сложения,  одетый  на  манер  американских
колонистов в толстую матросскую куртку без воротника,  шерстяную  фуфайку  и
широкие плисовые писаны, направленные в высокие сапоги.  Низко  надвинув  на
глаза широкополую фетровую шляпу, словно стараясь скрыть  свое  прокопченное
угольной пылью лицо, он шел легкой походкой,  тихонько  насвистывая  себе  в
бороду.
   Подойдя к воротам,  молодой  человек  протянул  караульному  бумажку,  на
которой было что-то напечатано, и его тотчас же пропустили.
   - У вас пропуск к мастеру Зелигману, сектор "К", улица девять, мастерская
семьсот сорок три, - сказал караульный.  -  Ступайте  направо  по  окружному
шоссе до указательного знака "К" и там подойдете к будке. Правило знаете? За
вход в чужой сектор тут  же  увольняют!  -  крикнул  он  вслед  удалявшемуся
молодому человеку.
   Молодой рабочий пошел по указанному направлению и  очутился  на  круговом
шоссе. Справа от него тянулось полотно окружной железной дороги,  а  за  нею
высилась точно такая же стена, как та, что окружала  город.  Таким  образом,
весь город представлял собой  систему  концентрических  кругов,  разделенных
радиальными  укреплениями  на  обособленные,  не  сообщающиеся  между  собой
секторы, но опоясанные одним общим рвом и крепостной стеной.
   Вскоре молодой человек подошел к столбу с литерой "К",  стоявшему  против
массивных ворот, над которыми  была  высечена  из  камня  та  же  буква.  Он
постучал в окошко будки. На этот раз к  нему  вышел  человек  на  деревянной
ноге, с медалью на груди. Он внимательно прочел бумажку, приложил к ней  еще
одну печать и сказал:
   - Пойдете прямо. Девятая улица налево.
   Молодой человек миновал  этот  второй  заградительный  пост  и  очутился,
наконец, в секторе "К". По  обе  стороны  дороги,  которая  вела  от  ворот,
тянулись под прямым углом ряды одинаковых зданий.
   Грохот машин становился все оглушительней.  Эти  мрачные  серые  корпуса,
глазеющие тысячью светящихся окон,  были  похожи  на  каких-то  чудовищ.  Но
пришелец, по-видимому, привык к такого рода зрелищу и  не  обращал  на  него
никакого внимания.

   Минут через пять он завернул на девятую улицу и, разыскав цех 743,  вошел
в небольшое помещение, заставленное стеллажами и картотеками, среди  которых
восседал мастер Зелигман.
   Мастер взял пропуск, внимательно прочел его и перевел глаза  ма  молодого
человека.
   - Пудлинговщиком* поступаете? - спросил он. - Уж очень вы молоды.
   * Пудлинговщик - мастер пудлингования" способа получения стали из чугуна.
В настоящее время не  применяется,  так  как  его  заменили  бессемеровский,
томасовский и мартеновский процессы.
   - Не в возрасте дело, -  отвечал  молодой  рабочий.  -  Мне  скоро  будет
Двадцать шесть, в я уже семь месяцев как работаю пудлинговщиком. Могу,  если
желаете, показать вам  аттестаты,  которые  я  предъявлял  начальнику  вашей
конторы по найму в Нью-Йорке.
   Молодой  человек  говорил  по-немецки  свободно,  но  с  каким-то  легким
акцентом, который, по-видимому, вызвал некоторое подозрение мастера.
   - Вы эльзасец? - спросил он.
   - Нет, я швейцарец, из Шафгаузена.  Да  вот,  я  могу  показать  вам  мои
бумаги, у меня все в порядке.
   Он вынул из  кожаного  портфеля  паспорт,  аттестаты  и  удостоверения  и
протянул все это Зелигману.
   - Хорошо,  хорошо,  -  сказал  тот,  успокоившись  при  виде  официальных
документов, - в конце концов вас приняли, и  мое  дело  только  указать  вам
рабочее место.
   Он внес имя Иоганна Шварца в большую книгу,  затем  написал  это  имя  на
голубой карточке под номером 57938 и вручил ее молодому человеку.
   - Ежедневно в семь утра  вы  должны  являться  к  будке  у  ворот  "К"  и
предъявлять эту карточку, по которой вас будут пропускать в город.  В  будке
вы возьмете жетон с вашим номером и утром, приходя, будете предъявлять  этот
жетон мне. В семь часов вечера, по окончании работы, вы будете опускать этот
жетон в ящик у входа в цех. Ровно в семь, ни минутой раньше.
   - Правила-то мне известны... А  я  могу  жить  на  территории  завода?  -
спросил Шварц.
   - Нет, вы должны найти себе помещение в поселке, но питаться вы можете  в
цеховой столовой за очень умеренную цену  Ваша  заработная  плата  пока  что
будет доллар в день. Через каждые три месяца она увеличивается  на  двадцать
процентов Взысканий у нас не бывает  -  только  увольнения.  При  первом  же
нарушении правил я отдаю приказ об увольнении.  Приказ  подписывает  инженер
цеха. Вы хотите сегодня же приступить к работе?
   - А почему бы нет?
   - Предупреждаю, что сегодняшний день будет считаться за полдня, -  сказал
мастер и,  предложив  Шварцу  следовать  з