м,  как  змеи,  катались  в
отчаянной схватке Марсель и Сигимер.
   Марсель, которому удалось незаметно проникнуть в  дом  с  противоположной
стороны и подкрасться к Сигимеру сзади, не дал ему времени опомниться; выбив
у него ружье из рук, он сразу повалил его на  пол,  но  геркулесовская  сила
великана, хотя и поверженного наземь,  делала  его  опасным  противником,  и
Марселю приходилось пускать в ход всю  свою  ловкость,  чтобы  не  дать  ему
схватить себя за  горло.  Октав  подоспел  как  раз  вовремя.  Через  минуту
Сигимер, связанный по рукам и ногам, лежал неподвижно посреди комнаты.
   - А где другой? - спросил Октав. Марсель показал  рукой  на  диван,  где,
вытянувшись с запрокинутым, окровавленным лицом, лежал Арминий.
   - Пуля в голову, - сказал Октав, подходя к дивану.
   - Да, - подтвердил Марсель.
   - Что ж, сам напросился!
   - Ну, теперь мы можем  распоряжаться,  как  дома,  -  сказал  Марсель.  -
Давай-ка приступим к осмотру. Начнем с кабинета Шульце.
   Они вышли из приемной, где только  что  произошла  решающая  схватка,  и,
пройдя через анфиладу роскошно убранных комнат, вступили в заповедный чертог
стального короля. Октав с  восхищением  оглядывался  по  сторонам.  Марсель,
посмеиваясь над его изумленными возгласами, открывал одну за другой двери  в
роскошные залы, пока они, наконец, не вошли в зеленую  с  золотом  гостиную.
Тут глазам их предстало такое странное зрелище,  что  Марсель  допятился  от
удивления.
   Можно было подумать, что главная почтовая контора  Нью-Йорка  или  Парижа
ссыпала сюда всю свою почту до последней бумажки. На столах, на креслах,  на
полу - всюду валялись нераспечатанные  пакеты,  письма,  депеши,  бандероли.
Нога тонула в них чуть не по колено. Вся корреспонденция Шульце, как личная,
так и деловая, поступавшая изо дня в день в почтовый ящик на  ограде  парка,
вынималась  исполнительными  Сигимером   и   Арминием,   которые   аккуратно
доставляли ее в кабинет хозяина.
   Сколько жадных вопросов, надежд, мучительных сомнений  и  слез  отчаяния,
ожидания и горя скрывалось в этих безгласных пакетах, адресованных Шульце! А
сколько миллионов в ценных бумагах,  в  векселях,  переводах,  аккредитивах,
чеках! И все это лежало здесь без движения, ибо топью"  одна  рука  во  всем
мире имела право вскрыть эти легко доступные, но неприкосновенные  конверты,
и эта рука отсутствовала.
   - Теперь все дело в том, чтобы найти  потайную  дверь  в  лабораторию,  -
сказал Марсель и начал снимать книги с полок, стоящих по стенам кабинета.
   Напрасный труд! Он обнажил  все  полки,  но  так  и  не  нашел  потайного
прохода; вооружившись каминными  щипцами,  он  отодрал  панели,  обошел  всю
комнату, постукивая по стенам, пытаясь угадать по звуку выход  на  лестницу.
Но стена всюду звучала одинаково. Очевидно, герр Шульце, узнав, что человек,
проникший в его тайны, остался жив, заделал этот проход.
   Но тогда, значит, он сделал где-то другой. Но где? Не иначе, как здесь, в
кабинете. Здесь он работал, как и  прежде;  это  видно  было  из  того,  что
Арминнй и Сигимер продолжали приносить сюда письма.  Марсель  хорошо  изучил
все привычки немца и знал, что все необходимое для работы, все,  что  нужно-
было скрыть от нескромных взоров, Шульце любил держать  у  себя  под  рукой.
Проход должен быть здесь. Может быть, он устроил его в  виде  люка  в  полу?
Марсель поднял ковер, осмотрел весь паркет плитку за плиткой. Нигде не  было
никаких следов потайного хода или люка.
   - А почему ты думаешь, что проход должен быть здесь? - спросил Октав.
   - Я совершенно уверен в этом, - ответил Марсель.
   - В таком случае надо исследовать потолок, - сказал Октав и влез на стул.
Он хотел взобраться на люстру и прощупать ружейным прикладом лепную  отделку
на самой середине потолка.
   Но едва только он ухватился за массивную золоченую подвеску,  как  люстра
медленно поехала вниз, барельеф на потолке раздвинулся, и иа щели  беззвучно
спустилась вниз легкая стальная лесенка. Их словно приглашали подняться.
   - Вот и отлично, идем! - невозмутимо сказал Марсель и  первый  ступил  на
лесенку.
   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
   Тайна раскрывается
   Когда они поднялись  на  верхнюю  ступеньку  стальной  лестницы,  которая
оказалась на уровне паркетного пола, они очутились в  большом  круглом  зале
без дверей и окон. Если  бы  не  яркий  молочный  свет,  проходивший  сквозь
толстое стекло  иллюминатора,  вделанного  в  дубовый  пол  и  напоминавшего
светящийся диск полной луны, зал был бы погружен в полную  темноту.  Мертвая
тишина царила в этих глухих стенах, не  пропускавших  ни  звука,  ни  света.
Молодым людям казалось, словно они вступили в склеп.
   Там, за этим стеклом, скрывалась разгадка тайны. Они чувствовали это,  но
какой-то безотчетный страх удерживал их, не позволял им приблизиться.
   Наконец, стряхнув с себя оцепенение, они медленно подошли к  иллюминатору
и,  опустившись  на  колени,  заглянули  в  светящийся  диск.   Страшное   и
неожиданное зрелище открылось  перед  ними.  Этот  диск  представлял  собой;
сильное увеличительное стекло наподобие линзы, и  из  него,  как  из  фонаря
маяка, шел яркий свет от двойной электрической лампы, горевшей ч  стеклянном
колпаке и питаемой гальваническим током мощной батареи. В этом ослепительном
свете  они  увидели  внизу  чудовищную,  увеличенную  человеческую   фигуру,
застывшую,  словно  каменное  иэваяние.  Вокруг  все  было  усеяно   мелкими
осколками снаряда.
   Да, теперь уже можно было не сомневаться -  это  был  стальной  король  в
своей  секретной  лаборатории,  герр  Шульце,  с  его   зловещей   усмешкой,
обнажающей звериные зубы, но герр Шульце, напоминающий гигантского  сфинкса,
герр Шульце, превращенный в  ледяную  глыбу  действием  жидкой  углекислоты,
распространившейся от взрыва снаряда.
   Он сидел за письменным столом, зажав  в  руке  громадное,  словно  копье,
перо, и казалось, еще продолжал писать. Если бы не эта застывшая усмешка, не
этот неподвижный, остекленевший взгляд, можно было бы подумать, что он  жив.
Словно ископаемые мамонты, которых находят в зоне вечной мерзлоты в полярных
широтах, этот труп, скрытый от всех  взоров,  сохранялся  здесь  уже  больше
месяца. Вокруг него все замерзло - реактивы в банках, вода в сосудах,  ртуть
в чашечке барометра.
   Марсель с ужасом смотрел на это зрелище,  и  у  него  невольно  мелькнула
мысль:  какое  счастье,  что  их  отделяет  от  лаборатории  толстое  стекло
иллюминатора! Вот так и они неминуемо погибли бы с Октавом, если бы  не  эта
преграда.

   И из щели опустилась вниз легкая стальная лесенка.
   Как произошла эта катастрофа, Марселю нетрудно было угадать; в  осколках,
разбросанных  по  всему  полу,  он  различил  осколки  стеклянного  снаряда.
Внутренняя оболочка снарядов герра Шульце, заряженных  жидкой  углекислотой,
должна была выдерживать невероятно высекай давление,  ее  делали  из  стекла
особой закалки, с силой сопротивления, от десяти до двадцати раз превышающей
сопротивление обыкновенного стекла.  Но  оно  было  введено  в  употребление
совсем недавно и, как оказалось потом, обладало одним недостатком -  в  силу
каких-то неведомых  молекулярных  изменений  и  иногда  без  всякой  видимой
причины оно неожиданно лопалось. По-видимому, это и произошло. Не  исключена
возможность, что чрезмерное внутреннее давление неизбежно повлекло за  собой
взрыв, когда снаряд перенесли в лабораторию. Внезапно освободившаяся  жидкая
углекислота  немедленно  обратилась  в   газ   и   катастрофически   снизила
температуру окружающего воздуха.
   Все  это  случилось  молниеносно.  Герр  Шульце,  застигнутый   внезапной
смертью, мгновенно превратился в ледяного истукана.
   Одно обстоятельство особенно поразило Марселя: смерть настигла  стального
короля в то время, когда он писал. Что заключал в себе  этот  лежащий  перед
ним на столе листок бумаги? Какие мысли, какие слова запечатлело в последнюю
минуту застывшее в воздухе перо этого  злодея?  И  как  добраться  до  этого
листка? Нечего было я думать о том, чтобы  проникнуть  в  лабораторию.  Если
разбить это толстое стекло, вделанное в пол, углекислый газ вырвется  наружу
и ни  одно  живое  существо  не  спасется  от  его  смертоносного  действия.
Рисковать жизнью ради того, чтобы завладеть этим листком, нет - это было  по
меньшей мере бессмысленно.
   Нельзя ля проникнут в тайну, не изымая ее из рук мертвеца?
   Марсель прижался лицом к стеклу и попытался разобрать написанные знакомым
почерком строчки. Сильно увеличенные рефракцией буквы отчетливо выступали  в
ярком снопе лучей. Как и все, что  исходило  от  герра  Шульце,  это  письмо
носило характер приказа. Вот что удалось прочесть Марселю:
   "Распоряжение Б.К.Р-Ц. Ускоритъ на  две  недели  срок  экспедиции  против
Франсевилля. По получения приказа ввести в  действие  все,  что  знанижся  в
инструкции. Операцию провести молниеносно, не отступая ни на  йоту  от  моих
указаний. Я  хочу,  чтобы  по  истечении  пятнадцати  дней  Франсевилль  был
превращен в мертвый город и чтобы ни один из его жителей не остался в живых.
Я хочу напомнить миру гибель Помпеи и заставить его содрогнуться  от  ужаса.
Точное выполнение моих инструкций обеспечивает желаемый результат.
   Позаботьтесь доставить сюда трупы доктора Саразена и Марселя Брукмана.  Я
хочу их видеть и иметь перед своими глазами.
   Шульц..."
   Подпись обрывалась. Недоставало последней буквы и обычного росчерка.
   Марсель  и  Октав   молча   переглянулись,   потрясенные   всесокрушающей
ненавистью, которой полны были последние мысли этого гения зла.
   Бросив последний  взгляд  на  застывшее  в  зловещей  усмешке  лицо,  они
поднялись и направились к выходу.
   Там, в лаборатории, в этой могиле,  которая  погрузится  в  беспросветный
мрак, когда прекратится ток и погаснет электрическая лампа,  труп  стального
короля  сохранится  подобно   мумии   какого-нибудь   египетского   фараона,
покоящейся в своем саркофаге тысячи лет.
   Чае спустя Марсель с Октавом, освободив Сигимера, который весьма удивился
этой неожиданной для него милости, распростились со Стальным городом и вышли
на дорогу, ведущую в Франсевилль. Вечером  они  были  дома.  Доктор  Саразея
работал у себя в кабинете, когда ему сообщили о том, что друзья вернулись.
   - Зовите их скорей сюда? - вскричал он и бросился им навстречу.
   - Ну, что? - только и мог вымолвить он, увидя их.
   - Доктор, - сказал Марсель, - мы принесли вам  добрую  весть.  Вы  теперь
можете быть спокойны. Вам больше нечего опасаться. Шульце больше нет. Шульце
погиб.
   - Погиб! - вскричал доктор Саразен и,  опустившись  в  кресло,  несколько
секунд сидел молча, в глубокой задумчивости глядя на Марселя.
   - Дитя мое, - сказал он, наконец овладев собой, - пойми  меня,  я  должен
был бы радоваться его смерти, потому что  она  избавляет  нас  от  страшного
бедствия  -  от  войны,  которую  я  ненавижу  больше  всего  в   мире,   от
несправедливой, бессмысленной войны. Но, как это ни странно,  твое  известие
наводит  меня  на  горькие  размышления.  Почему  этот  человек   с   такими
исключительными способностями стал нашим врагом? Почему не направил он  свой
талант на служение добру? Сколько  пользы  он  мог  бы  принести,  если  бы,
объединив своя усилия с нашими, посвятил себя великой доброй цели - служению
человечеству! Вот что невольно заставало сжаться мое сердце, когда я услышал
эти слова - Шулъце погиб. Но расскажи мне все, что ты знаешь о его смерти
   Марсель  начал  подробно  рассказывать,  как  они  нашли  Шульце  в   его
таинственной лаборатории, которую он устроил так, что никто  не  знал  о  ее
существовании  и  не  мог  оказать  ему  помощи.  Он  пал   жертвой   своего
невероятного  тщеславия,  ибо,  одержимый  идеей  самовластия,  хотел   один
управлять всем.
   Но волею провидения могущественные силы, которые он желал один держать  в
руках, внезапно обратились против него и против его адских целей.
   - Иначе и быть не могло, - сказал доктор. - Герр Шульце построил систему,
основанную на совершенно ошибочных данных. Наилучшая  система  управления  -
это та, в которой нет ничего секретного, и в  силу  этого  бразды  правления
после смерти одного правителя могут  быть  без  всяких  осложнений  переданы
другому.
   - Вы сейчас увидите, доктор, - продолжал  Марсель,  -  как  все  то,  что
произошло в Штальштадте, наглядно подтверждает ваши слова. Мы застали  герра
Шульце за его письменным  столом  -  это  тот  центр,  откуда  исходили  все
приказы, которым  Стальной  город  подчинялся  беспрекословно,  ибо  они  не
подлежали обсуждению. Смерть застигла Шульце внезапно, в  ту  самую  минуту,
когда он писал приказ. Он предстал  перед  нами  как  живой,  мне  в  первое
мгновение даже показалось, что он вот-вот  заговорит.  Но  этот  злосчастный
изобретатель стал жертвой собственного изобретения. Он был убит одним из тех
страшных снарядов, которыми он намеревался уничтожить наш город. Этот снаряд
взорвался у него в руке в тот самый момент, когда  он  подписывал  приказ  о
нашем уничтожении. Вот слушайте.
   И Марсель громко прочел страшный приказ герра Шульце, который записал  на
память.
   - Если до этого я мог еще сомневаться в смерти Шульце, - сказал он, - то,
что я увидел в Штальштадте, сразу рассеяло  мои  сомнения:  жизнь  Стального
города прекратилась с того момента, как Шульце не стало. Подобно тому как  в
замке спящей красавицы внезапный  сон  прервал  течение  жизни,  так  смерть
хозяина Штальштадта парализовала все вокруг.
   - Да, - сказал доктор Саразен. - Это рука провидения. В тот самый момент,
когда Шульце готов был обрушить на нас всю  силу  своего  удара,  правосудие
всевышнего обратило этот удар против него.
   - Да, так оно и случилось, - подтвердил Марсель. -  Но  не  будем  больше
думать о  том,  что  прошло,  а  займемся  лучше  настоящим.  Смерть  Шульце
обеспечивает  нам  мир,  но  вместе  с  тем  это  крах   его   великолепного
предприятия, его полное  банкротство.  Ослепленный  своим  успехом  и  своей
бешеной ненавистью к Франции и, в частности, к вам, стальной король совершил
ряд неосторожностей.  В  течение  долгого  времени  он  поставлял  в  кредит
вооружение различным странам в надежде заставить их  выступить  против  нас.
Платежей по этому кредиту  не  скоро  можно  дождаться.  Тем  не  менее  мне
кажется, что, взявшись серьезно за дело, можно было бы поставить  Штальштадт
на ноги и употребить во благо те широкие возможности,  которые  до  сих  пор
служили ненависти и злу. У Шульце может быть  только  один  наследник,  этот
наследник - вы. Не следует обрекать на гибель такое мощное предприятие. Люди
почему-то Склонны считать, что  наиболее  выгодный  способ  действия  -  это
полное  уничтожение  мощи  противника.  Какое  заблуждение!  Я   думаю,   вы
согласитесь со мной, что из обломков этого  гигантского  крушения  все,  что
может служить на пользу человечеству, должно и следует спасти. И я со  своей
стороны готов целиком посвятить себя этому делу.
   - Марсель прав, - поддержал его Октав, - и если  ты,  пана,  согласен,  я
готов работать под его руководством.
   - Ну конечно, я согласен и от всего  сердца  одобряю  вас,  дети  мои,  -
ответил растроганный доктор. - Мы располагаем  достаточным  капиталом,  и  с
вашей энергией и настойчивостью мы сумеем превратить Стальной город в  такой
арсенал, что никто в мире не посмеет напасть на нас. И так  как  мы,  будучи
самыми сильными, стремимся одновременно быть самыми справедливыми, -  мы  со
временем  научим  человечество  ценить  блага  мира  и  справедливости.  Ах,
Марсель, какие это чудные мечты! И когда я думаю, что благодаря тебе я увижу
хоть часть этой мечты осуществленной, то мне приходит мысль отчего у меня не
два сына? Почему ты не брат Октава? Мне кажется, для вас троих  не  было  бы
ничего невозможною.
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
   Семейное объяснение
   Возможно, что в этом рассказе мы слишком  мало  уделяли  внимания  личной
жизни наших героев. Постараемся восполнить этот пробел и посвятить эту главу
их сердечным делам.
   Нужно сказать, что добрый доктор  Саразен,  посвятивший  всю  свою  жизнь
высокому делу служения человечеству, не принадлежал к числу людей, которые в
увлечении своим идеалом теряют способность замечать  чувства  и  переживания
других. Фраза, вырвавшаяся у него, заставила побледнеть  молодого  эльзасца.
Это не ускользнуло от внимания-доктора. Пристально поглядев Марселю в  лицо,
он старался понять причину этого волнения и, может  быть,  втайне  надеялся,
что молодой человек откроет ему свои чувства. Но Марсель уже  овладел  собой
и, устремив на доктора спокойно вопрошающий взгляд,  казалось,  с  интересом
ждал продолжения прерванного разговора.
   Доктор Саразен, несколько уязвленный этим удивительным  самообладанием  и
уклончивостью молодого человека, подошел к нему поближе и, привычным  жестом
врача взяв его за руку, удержал ее в своей, как если бы имел дело с больным,
у которого он хотел проверить пульс. Но  так  как  Марсель,  по-видимому  не
догадываясь о его  намерении,  продолжал  стоять  молча,  доктор  решил  сам
прервать молчание.
   - Марсель, друг мой, -  ласково  сказал  он,  -  мы  еще  не  раз  успеем
поговорить с тобой о будущем Шталыитадта. Но разве тем, кто  посвящает  себя
служению на благо человечества, запрещено заниматься судьбой своих  близких?
Мне хочется рассказать тебе о том, как некая  упрямая  молодая  девица,  имя
которой я потом тебе назову, отвечала своим родителям, когда они допрашивали
ее, почему она  категорически  отказывает  всем  молодым  людям,  пытающимся
просить ее руки...
   Тут Марсель довольно резким  движением  выдернул  свою  руку,  но  доктор
Саразен, сделав вид, что не ааметил этого, продолжал:
   - "Объясни мне, - допытывалась мать этой  юной  особы,  -  как  это  надо
понимать, что ты в течение этого года отказала уже двадцати  молодым  людям,
не пожелав даже выслушать  их.  Ведь  все  это  были  люди  образованные,  с
положением, с капиталом, в многие из них даже очень недурны собой. Почему же
ты так решительно, поспешно, не подумав, не взвесив, отвечаешь "нет"? Обычно
ты не так скора в своих решениях".
   Почувствовав в этих словах упрек, молодая особа пожелала оправдать себя в
глазах матери, и так как она была чиста сердцем и обладала ясным  умом,  вот
что она ответила:
   "Дорогая матушка, я отвечаю "нет" так же  искренне,  как  я  ответила  бы
"да", если бы такой ответ подсказало мне мое сердце. Я не  отрицаю,  что  вы
предлагали мне очень хорошие партии. Но, сказать вам по правде, мне кажется,
что все эти молодые люди, претендующие на мою руку, интересуются не  столько
мной, сколько тем, что называют лучшей, то есть  самой  богатой  невестой  в
городе, я, конечно, это не вызывает у меня желания ответить "да". И  раз  уж
вы хотите услышать от меня всю правду, признаюсь вам, что  среди  всех  этих
предложений нет того, которого я жду." И увы,  быть  может,  оно  еще  долго
заставит себя ждать, если только..."
   "Что я слышу, сударыня?.." - воскликнула потрясенная мать  и,  не  кончив
фразы, устремила беспомощный, умоляющий взгляд на своего  супруга,  призывая
его прийти ей на помощь.
   Но супруг, видимо, хотел уклониться от этого тягостного  объяснения  или,
может быть, не  считал  нужным  вмешиваться,  пока  они  до  чего-нибудь  не
договорятся. Он сделал вид, что  не  заметил  этого  отчаянного  призыва,  и
бедная девочка, вся красная от стыда и обиды, решилась высказать все.
   "Я вам говорю правду, дорогая матушка, - продолжала она,  -  предложение,
которого я жду, может заставить ждать себя очень долго, и очень может  быть,
что мне никогда его не сделают. И я могу сказать,  что  нисколько  этому  не
удивляюсь и не вижу в этом ничего для себя обидного. Вся беда в том, что  я,
на свое несчастье, считаюсь очень богатой, а он очень бедный. Поэтому  он  и