прибавкой
азота.  Гелий искажает  звук,  -  объяснил Чаури Сингх  и  кивнул Тави. - Он
предупреждает,  что  не следует  опускаться в Глубокий Каньон.  Там заметили
большого кальмара. Возможно, это тот  самый легендарный Великий  Кальмар,  о
котором вы, вероятно, слышали.
     Тави и  его  спутники оставили нас, как только Чаури Сингх  заверил их,
что в его намерения не входит сегодня обследовать Глубокий Каньон.
     - У  них чисто религиозное  почтение к  Великому  Кальмару  и  не менее
могущественному Великому Змею, - сказал ученый.
     Нас окружила  стая  любопытных анизостремусов. Они  тыкались  носами  в
стекла, пялили на нас круглые радужные глаза.
     - И я вполне понимаю их, - продолжал .Чаури Сингх. - Во время нашествия
желтых крабов ты не испытывал чувства подавленности, нелепых желаний, злобы?
Я рассказал ему, что происходило с нами в ту ночь.
     -  Дельфины  испытывают  на  себе гипнотическую  силу  кальмаров  более
продолжительное время, и у них на  этот счет сложились верные представления,
принявшие несколько мистическую окраску.
     Из   гидрофона  доносился   поток  шелестящих   звуков:   анизостремусы
"обсуждали" наше появление.
     Иногда "блюдце" подходило к обросшей водорослями стенке нашего острова.
Здесь  к  шепоту  анизостремусов примешивалось  множество  других  диалектов
жителей моря и особенно голоса креветок, напоминающие потрескивание масла на
сковородке.
     Анизостремусы  отстали,  как  только  температура  воды  опустилась  до
двадцати градусов.
     Глубина  сорок  метров.  Исчезли  тени.  Мы  очутились в  зоне  ровного
зеленого  света. Нельзя было определить, откуда  он льется: сверху, с  боков
или снизу. Описав виток,  мы снова подошли  к стене острова,  декорированной
водорослями. Внезапно Чаури Сингх остановил батискаф.
     Недалеко от  нас,  возле  самой стены, вился пестрый  рой рыб. Все  они
стремились пробиться к центру, где, видимо, происходило что-то очень/важное.
Я заметил лупоглазых коричневых, усыпанных круглыми белыми бликами кузовков,
черных с  золотом помакантусов  и золотисто-бурого губана, которого  за  его
жеманность называют "синьоритой".
     Помакантусы  подставляли свои  бока  "синьорите",  замирали,  стоя вниз
головой или лежа вверх брюхом.
     - Обычный врачебный пункт, -  сказал Чаури Сингх,  улыбаясь, - санитары
"лечат"  своих собратьев,  страдающих кожными болезнями. Санитарный  симбиоз
все еще для  нас загадка, как  почти все, с чем мы встречаемся в океане. Нам
неясно,  почему хищные  животные  щадят крохотных  санитаров. -  Он  включил
двигатель.  - Мне показалось, что я  обнаружил новый вид санитара, не  узнал
синеглазку. Ты заметил зеленую  рыбку с  фиолетовой  головой,  с  голубой  и
черными полосами?
     Я признался, что проглядел,  хотя во время подводных экскурсий встречал
эту изящную синеглазую красавицу.
     Чаури Сингх продолжал, глядя в зеленоватый сумрак:
     - Эти существа питаются  ядовитой слизью, грибками,  паразитирующими на
теле  рыб,   колониями  бактерий,  рачками-паразитами,  сами  не  заражаясь.
Странно?
     - Да... очень...
     -  Нам  удалось  выделить   антибиотик  из  крови   "синьориты".  Скоро
фармакологи  дадут нам этот  токсин, и  мы  сможем  помочь  рыбам-санитарам.
Больные  уже "приходят"  в опытные "амбулатории", которые мы  установили  на
рифах и санитарных буях...
     На  глубине  семидесяти пяти  метров  мы  попали  в  общество крохотных
кальмаров.  Они  были почти не  видны, приняв цвет  воды.  Внезапно  впереди
появилось  множество коричневых  расплывающихся  пятен. Пятна слились, и  мы
очутились в непроницаемой мгле.
     Чаури Сингх сказал со смехом:
     - Нас обстреляли  из ракет,  начиненных аэрозолями. Придется подождать,
пока рассеется этот "дым". Садиться в темноте рискованно. Прожектор зажигать
нельзя, да и к тому же бесполезно: завеса непроницаема.
     Кабина наполнилась странными звуками, похожими на легкие вздохи.
     Зеленым, синим, сиреневым  и  красным  светом тлели дрожащие  стрелки и
цифры приборов.
     Чаури  Сингх стал  рассказывать о головоногих моллюсках.  Я слушал его,
думая о Биате.
     Мне представилось, что она  прикорнула на  заднем  сиденье батискафа и,
глядя  в  темноту  за стеклом, где сейчас  вспыхивают  голубоватые  искорки,
думает о своих звездах или мысленно просматривает пленки со следами осколков
атомов. Для нее все это насыщено поэзией.  Или, может быть, она вся отдалась
ощущению тайны, окутавшей нашу "Камбалу". Конечно, она бы отождествила океан
с космосом.  Там рождаются звезды, здесь - жизнь. Без жизни нет ни звезд, ни
планет. Без жизни они ничто...
     Чаури Сингх тихо говорил:
     - Ты  знаешь из  элементарного курса, что у  них  три сердца  и голубая
кровь.
     Она  бы  засмеялась, услышав  это,  и  сказала:  "Вот  аристократия!  В
древности голубую кровь считали привилегией царственных родов..."
     Чаури Сингх говорил:
     - Основа голубой  крови  не  железо, как у млекопитающих,  а медь.  Мне
посчастливилось открыть два новых вида глубоководных кальмаров...
     В  горах, на  привале; Биата увидела мышь,  обыкновенную серую мышь,  и
обрадовалась ей так, будто открыла совершенно новый вид...
     Чаури Сингх повысил голос:
     -  ...Разве  не достойно удивления,  что природа  за  миллионы  лет  до
появления человека открыла один  из самых совершенных способов перемещения в
пространстве - реактивный двигатель - и наделила им головоногих моллюсков...
Идеальный  двигатель! Просуществовал сотни  миллионов  лет без  изменений  и
только недавно открыт нами...
     Она  бы шепнула:  "Он влюблен в своих  головоногих..."  - и, притихнув,
стала бы слушать гимн головоногим моллюскам.
     -  ...Ты слышал что-либо из уст дельфинов о Великом Кальмаре? - донесся
до меня голос Чаури Сингха.
     - О да!
     -   И,   вероятно,   заметил,   что  они  не   любят   о  нем  особенно
распространяться,  чтобы  не  навлечь его  гнева.  Даже  наши цивилизованные
дельфины и те не могут  избавиться  от необъяснимого почтения перед  великим
десятируким владыкой глубин...
     А  может быть,  она нашла бы в темноте мою руку и шепнула: "Как хорошо,
Ив!"
     За окном стояли сумерки. Коричневое облако медленно рассеивалось.
     - Я покажу тебе этот экземпляр... - Чаури Сингх нажал одну из клавишей.
- Совершенно исключительная форма щупалец... Если, конечно,  у тебя найдется
время...
     Засветился небольшой  телеэкран,  и мы увидели  дно:  коралловые глыбы,
стаю рыб. Метнулась темная тень. Рыбы одновременно спикировали в глубину.
     После  десятиминутных  поисков  "Камбала"  повисла  над  уже  знакомыми
глыбами кораллов. Спрут медленно шевелил щупальцами и смотрел на нас; теперь
глаза его источали голубоватый свет. Он мгновенно покраснел, как смутившаяся
девушка, стал совершенно пурпурным, затем на нем появились  черные  полосы -
признак  более сильного волнения, и так  же неуловимо быстро осьминог сменил
свою яркую окраску на бледно-пепельную.
     -  Тетис  взволнована, сильно взволнована, -  прошептал Чаури Сингх.  -
Только при крайней степени волнения, испуге, она "бледнеет". Не обязательно,
как сейчас, становится серой - видишь, появились жемчужные тона, - она может
стать желтой, бледно-голубой  или нежно-сиреневой;  в гневе пользуется более
яркими  густыми  тонами.  Механизм этого  явления  необыкновенно  сложен.  В
верхних  слоях  кожи расположены хроматофоры  - пигментные клетки,  а  также
клетки, необыкновенно чувствительные к световым лучам.  Хроматофоры содержат
в себе все  цветовые комбинации, известные нам,  а  также сочетания  красок,
тона,  которые  невозможно нигде больше  встретить  и тем более  получить  в
земной химической лаборатории. Выбор окраски определяется не только зрением,
но и  самой кожей, а также эмоциями.  Настроение в этом деле  имеет решающее
значение. До  сих  пор не найдено ни одного существа,  которое могло бы  так
мгновенно и целенаправленно менять цвет своего тела. Хамелеон по сравнению с
осьминогом - жалкий  дилетант. А человек! Всего каких-то три-четыре тона, не
больше.  Ну можем мы  с тобой заставить покраснеть только, скажем, руку? При
большой  тренировке, и  то  с  трудом.  А осьминог может все свои восемь ног
окрасить в разные  цвета  и  даже нанести  на  них  узоры,  воспроизвести на
поверхности кожи подводный пейзаж!
     Осьминог как-то обмяк, щупальца потеряли упругость.
     - Немного  снотворного не  принесет вреда нашей  Тетис, - сказал  Чаури
Сингх, - и даже будет полезно, она так переволновалась сегодня.
     Мы держались возле самого дна. Вспыхнул луч прожектора,  осветив  всего
моллюска, засверкали водоросли, анемоны были похожи на увядающие орхидеи; на
них тоже подействовал наркотик, они уснули. И опять кожа осьминога мгновенно
приняла яркие тона подводного пейзажа.  Он  был очень красив, этот  моллюск,
похожий на драгоценные майолики, найденные при раскопках Согдианы.
     Телевизионная  камера  с  приставкой для  трансляции  нервных импульсов
находилась в трех метрах  от убежища осьминога, на возвышенности, похожей на
цветочную  клумбу.  Камуфляж надежно защищал  приборы  от  любопытных  глаз.
Никто, кроме Чаури Сингха, не отличил бы их от камня, заросшего водорослями.
Механические руки осторожно заменили приставку - небольшой темный цилиндрик.
     -  Вот  и  вся  операция,  -  сказал  Чаури  Сингх,  -  можно  было  бы
предусмотреть  автоматическую  смену  деталей, но  мне  нравятся такого рода
прогулки.  Чрезмерная автоматизация ограничивает  непосредственное  ощущение
мира, создает только видимость подлинных событий,  хотя и  тождественных  по
существу.
     Возле спящей Тетис, не обращая внимания на яркий луч нашего прожектора,
появились  широкие толстые  групперы, по  окраске  похожие  на барбусов. Они
безбоязненно  шныряли  вокруг  и даже совали головы  под щупальца осьминога,
подбирая остатки с его пиршественного стола.
     Чаури Сингх сказал удивленно:
     - Каким образом эти глуповатые  групперы узнали,  что Тетис спит?  Нет,
это поразительно! Ведь их бессознательный опыт должен бы им подсказать,  что
спрут никогда не спит, по крайней мере его никогда нельзя застать врасплох!
     Чаури Сингх  потушил прожектор и,  подняв "Камбалу" на двадцать метров,
включил миниатюрный  осциллограф, вмонтированный сбоку телеэкрана.  Мы стали
наблюдать за кривой осциллографа. Она стала ровнее, но даже у сонного спрута
наблюдалась повышенная нервная напряженность.
     Осьминог  медленно зашевелил  щупальцами,  вздрогнул и  подался  в тень
коралловой глыбы.
     - Кривая бешено запрыгала,  - подумал вслух Чаури Сингх. -  Такая смена
состояний ненормальна. Все раздражения у Тетис возведены в куб.
     Мне  припомнились  слова  Биаты  о  мутациях  бактерий, моя собственная
пленка с записью поведения вируса, возрастающий поток  нейтрино, обнаружение
новой элементарной частицы.
     Выслушав меня, Чаури Сингх сказал:
     -  Возможно, хотя  воздействие  нейтрино  на организм  спрута  даже при
чудовищном  увеличении почти равно нулю.  Вода  частично защищает от жестких
излучений, поэтому  мутации в океане случаются  реже,  чем на Земле.  В этом
одна из  причин консерватизма жизни мирового о?<еана. Ты говоришь о явлениях
в  связи  со  Сверхновой?  Новая  элементарная  частица?  -  Он задумался на
несколько  секунд  и продолжал: -  Надо внимательней  просмотреть  последнюю
информацию с астрономических спутников и работы коллег. Последние дни  я был
слишком  увлечен   работой.   Заканчивал  серию  опытов.   От  них   зависят
необыкновенно важные обобщения.
     - Вы полагаете, что головоногие обладают разумом?
     Чаури Сингх улыбнулся:
     -  Мозг  - прежде всего  аппарат для  приема  и передачи информации.  У
головоногих моллюсков совершенная  нервная  система, больше  органов чувств,
чем  у  наземных  животных. Поток  информации,  получаемый ими, огромен.  Мы
прослеживаем у них способность к  решению задач после осмысления полученного
опыта.  Мне  думается,  что вслед  за открытием  цивилизации  дельфинов  - я
сторонник этого утверждения, именно цивилизации, -  мы стоим  перед решением
еще одного аспекта разума, с иной логикой, чем  у приматов  земли  и моря. Я
согласен с твоим досточтимым учителем, что природа не могла остановить  свой
выбор только на человеке, наделив  его  одного разумом. Формы разума так  же
бесконечно разнообразны, как и формы жизни.

        БОЛЬШОЙ ЖАК
     Мы  прошли в густой  зеленой  тени  под  нашим  плавучим островом, мимо
столбов, похожих  на  стволы чудовищно толстых  пальм. Такими стали  канаты,
обросшие водорослями. Базальтовая глыба острова стояла на мертвых якорях.
     Навстречу  медленно  плыл  коралловый лес.  Каменные  деревья  отливали
перламутром  и  казались воздушно легкими,  невесомыми,  как и стаи радужных
рыб,  порхавших  над  коралловыми зарослями  и в их чаще. Время  от  времени
открывались поляны, отдаленно напоминающие горные луга весной.
     При  попытке нарисовать  подводный ландшафт невольно пользуешься грубой
земной палитрой, а она-то как раз и не годится для этого. На земле нет таких
красок.  Здесь  цвет  непостоянен, и  трудно  сказать, какой  истинный  цвет
подводных обитателей.
     Впереди  нас  показалась  стайка  серебристо-розовых макрелей, но,  как
только мы приблизились к ним, рыбки стали ярко-желтыми. Скоро  они  попали в
полосу  более  яркого  света и  тотчас  же  превратились в  драгоценности из
рубинов  и пламенеющего золота. Затем цвет их стал бледнеть,  и  вот они уже
жемчужно-серые. Но и этот "скромный" наряд долго не удержался. Перед тем как
скрыться из  нашего  поля  зрения, стайка окрасилась  в  золотисто-топазовые
тона. Чаури Сингх сказал:
     - Рыбы меняют окраску в зависимости от  того,  под каким  углом  падает
свет на  их чешую. Простое, но не исчерпывающее  объяснение. Мы почти ничего
еще не  знаем об этом  великом доме, где  родились. Он еще  для  нас  чужой.
Человечеству так долго казалось, что у него слишком много неотложных  дел на
суше, затем в  космосе. Хотя  пройдут еще сотни лет, пока, может быть, людям
земли  посчастливится  столкнуться  с  миром  где-то в  глубинах  Вселенной,
который  сможет  как-то сравниться  с  океаном. А  вернее  всего,  этого  не
случится.  Природа  беспредельно щедра,  и,  возможно,  здесь  она  достигла
наивысшего  творчества, а  там -  только варианты.  Варианты величественные,
необычайной   сложности,  но   лишенные   земной  теплоты  и   бесчисленного
разнообразия.
     Чаури  Сингх нажал  несколько клавишей и посмотрел на фиксатор глубины.
Красная линия на шкале медленно опускалась.
     - Ничего  опасного, - сказал он.  -  Нас  увлекает вниз  одна из ветвей
глубинного течения. Течение холодное, как видишь, - он кивнул на  прибор,  -
всего  восемь  градусов  Цельсия. Холодный  поток переливается  через горный
хребет, обогащая  воды океана питательными  солями.  Ветвь  довольно  узкая,
течет  среди  теплой  воды,  как  по  трубе.  На  границах  потока  особенно
интенсивно развитие жизни...
     В его  словах  почувствовалась  озабоченность, он явно думал  о  чем-то
другом, более важном.
     За  колпаком   медленно   наступали  красноватые   сумерки.  Вспыхивали
зеленоватые искры. Красная  черточка  на  глубиномере опустилась  до двухсот
пятидесяти метров.
     Сбоку от Чаури  Сингха засветилась разноцветными огнями схема двигателя
нашего  кораблика. Ученый с минуту молча  изучал ее, затем, откинув сиденье,
заглянул в машинное отделение.  Его смуглый лоб  прорезала глубокая складка.
Он поморщился, точно от боли.
     Я  тоже  заглянул в ярко  освещенное  чрево нашей "Камбалы".  У нее был
довольно  простой  двигатель,  работающий  на  "вечных"   аккумуляторах.  Он
работает  безотказно, годами на  любых режимах.  Такие двигатели ставятся на
гоночных торпедах.
     - Когда последний раз зачищались контакты? - спросил я.
     - Не знаю. Я никогда этого не делал. Обыкновенно за машиной смотрел мой
коллега Жан  Лагранж, а также инспектор службы безопасности.  Жан вылетел  в
Токио  на  симпозиум  по  коралловым  полипам  -  это  его  хобби.  Основные
исследования мы ведем  вместе.  Это его  идея и разработка опыта со спрутом.
Так ты говоришь, контакты?
     - Да. Нет ли у вас ножа?
     - Одно мгновение!  -  Он  долго  шарил  в  карманах,  затем под ногами,
наконец протянул небольшой универсальный нож.
     Я скреб контакты, думая, почему этот рассеянный ученый просто не продул
цистерны - мы  бы всплыли  без хлопот  и там, при солнечном свете, устранили
эту пустяковую  неисправность. Видимо,  сказывается педантизм,  выработанный
годами усидчивого труда. "Все у таких людей должно исправляться и выясняться
немедленно, - думал я. - Причем такие люди делают не меньше  ошибок, чем мы,
грешные". Последнее заключение я  вывел совсем снисходительно. То, что он не
знал,  как  зачищать контакты, сильно  подняло  меня в  собственных  глазах.
"Окажись он один или с таким же растяпой, представляю, что бы  они натворили
вдвоем, пока их не выудили бы спасатели".
     Двигатель  ожил,  но  мы продолжали  опускаться. На  мой вопросительный
взгляд Чаури Сингх ответил:
     -  Каньон  очень узок и  местами перекрыт арками. Много выступов. Можно
повредить  корпус  или  попасть  под камнепад.  Ты  считаешь,  что надо было
всплыть немедленно, как только я заметил аварию, но тогда нас могло затянуть
под основание острова.  Перспектива, как  видишь, была не слишком заманчива.
Очутиться  в  смешном  положении не  менее  трагично,  чем  не  знать  схемы
двигателя батискафа. - Он засмеялся по-детски беззаботно.
     Мне стало  нестерпимо  стыдно.  Этот  удивительный  человек  понял  мое
состояние и  показал,  как  надо относиться  к  моим  тонким психологическим
выводам. Я невольно вспомнил  свои быстрые заключения о поступках товарищей.
Как-то   профессор   общей   психологии   Кауфман   похвалил   мои   графики
психологических констант, и на этом основании  я стал выносить  молниеносные
"диагнозы",  "определял" характеры и составлял что-то  вроде психологических
гороскопов. Особенно доставалось Косте.
     Последняя размолвка с Биатой тоже была из-за этого.  Я  пытался убедить
ее бросить не только звезду, но и вообще астрофизику,  так как ее повышенная
эмоциональность не принесет науке ничего стоящего.
     "Астроному нужен холодный математический ум, - говорил я тогда, - ты же
натура увлекающаяся, тебе  надо заняться  поэзией,  живописью или в  крайнем
случае  созданием  "диких  гипотез" для  Института прогнозирования  полезных
вещей".
     Она ответила на это:
     "Ты... ты... сам "дикая гипотеза" из института бесполезных вещей!"
     Глубина  восемьсот  метров.  Сконцентрированные  пучки  света от  наших
прожекторов  пронизывают  бесцветную  толщу  воды,  окруженную непроницаемым
мраком.
     Мой  кормчий заставил "Камбалу" повернуться на 360 градусов. Справа луч
скользнул  по  базальтовым  столбам  и  глыбам.  Локатор   показывал   почти
одинаковое расстояние от стенок каньона.
     - Мы  проходим  самое  узкое место, несколько опасное  для  плавания  с
коррозийными  контактами,  -  сказал  ученый.  -  Нам  с  Жаном   много  раз
приходилось   проделывать  этот   путь.  Течение  принимает   горизонтальное
положение  и  устремляется  к востоку на глубине  тысяча пятисот метров. Там
каньон превращается в широкую долину и можно без риска начинать подъем.
     Я хотел спросить о цели таких рискованных экскурсий. Чаури Сингх словно
читал мои мысли:
     -  Мы  иногда  навещаем  Большого  Жака  - так  Лагранж назвал довольно
интересного кальмара. Скоро будем проходить мимо его  дворца. Смотри налево.
Редкий экземпляр.
     "Камбала" заняла  устойчивое  положение,  повернувшись носом  к ближней
левой  стенке. Скорость течения  достигала  пяти километров. Как на  экране,
сменялись кадры мрачного и довольно однообразного ландшафта.
     - Вот