утника заняты все каналы,
какие-то срочные разговоры академиков по поводу Сверхновой. Что-то она никак
не может вспыхнуть. Так ты  занимаешься  в косметическом салоне для приматов
моря? Как-нибудь  расскажешь подробнее. А возможно, я сама нагряну к  тебе в
период  раздумий  о подыскании постоянной профессии. Недавно я  встретилась,
вот так же случайно, с Дэвисом. Помнишь, такой  Длинный,  печальный, ну тот,
что нас закрывал в контейнерах и плакал, что остается на Земле.
     - Рыжий Чарли!
     - Именно! Сегодня вот так же  появился,  как  чертик из коробочки. Ищет
кости динозавров и птеродактилей в Монголии. Приглашал  принять участие. Мне
когда-то нравилась  палеонтология. Надо обдумать этот  серьезный  шаг. - Она
засмеялась.
     Надя была  очень  красива.  Куда девалась ее мальчишеская  угловатость,
презрительный  прищур  глаз и  безапелляционность суждений.  Вот никогда  не
думал, что ей так трудно будет найти место в жизни!
     - И еще я встретила Грету Гринберг... Да, ты не знаешь ее. Мы учились с
ней в театральном. Снимается в Мексике... Ну, хороших тебе снов. Целую!
     Она растаяла, оставив грустное чувство, как после чтения старых писем.
     Через  несколько секунд на экране материализовалась  комната Биаты.  Не
вся. Я видел только часть бледно-зеленой стены с серым успокаивающим узором.
Биата  стояла  ко  мне  спиной  и  поправляла  перед  зеркалом  волосы.  Она
повернулась ко мне и, улыбнувшись, сказала:
     - Здравствуй. Я  совсем заработалась. Мы  столько  получаем информации!
Загрузили  даже твоего тезку Большого Ивана.  Академики сначала подняли шум,
но потом сдались, и теперь самый  главный электронный мозг планеты  в  нашем
распоряжении. Ты слушаешь наши сводки?
     -  Иногда...  У  нас  тоже  напряженная обстановка.  Я  попытался  было
прочитать ей свой очерк, выученный наизусть, но при первой же  моей фразе на
лице ее отразилось такое сожаление - я, занятый  такими пустяками, сравниваю
в  какой-то мере свою деятельность с  трудом  астрономов, ожидающих  вспышки
Сверхновой, - что я смущенно замолчал.
     - Ты прости, - сказала Биата, - я стала какая-то одержимая: все, что не
относится к нашей Звезде, мне кажется не  заслуживающим сейчас внимания.  Ты
пойми,  что,  возможно,  после   вспышки  Сверхновой   произойдут   какие-то
непредвиденные изменения в мире. Возможно, трагические. Кстати, мы наблюдаем
мутации  бактерий  под  влиянием  прапрачастиц.  Что,  если  эти  частицы  -
катализаторы,    способствующие    образованию   нуклеиновых    кислот    и,
следовательно, жизни?.. У  тебя такое выражение, будто все, что я  говорю, -
откровение.  Ты и  в  самом  деле  весь поглощен своими  китами. И, наверно,
ничего  не слышал о новой элементарной  частице?  Это же величайшее открытие
века!  Это,  видимо, один  из  "кирпичиков", и,  может  быть,  самый  первый
кирпичик, из которых строится все.
     - Как? - задал я глупый вопрос. Биата улыбнулась:
     - Не знаю. - Она посмотрела на  меня  осуждающе и спросила: - Что у вас
творится на Земле?
     - Да все по-прежнему. Хотя я живу на  воде и в воде...  -  начал было я
самый интересный кусок из своего очерка и снова осекся.
     - Именно  по-прежнему.  Я слежу за  Землей.  Все мы  здесь смотрим ваши
бледные программы о чем угодно, но только не о самом главном. Даже появились
теоретики, вообще отрицающие возможность появления Сверхновой  в нашем веке.
Приводят в доказательство своих нелепых  взглядов  такие аргументы, что  наш
Вуд хватается за сердце.  -  Она  глубоко вздохнула,  и я,  воспользовавшись
паузой, спросил:
     -  Когда  же  все-таки  она  вспыхнет? Она поняла истинный  смысл моего
вопроса: "Когда же мы встретимся", и ответила:
     - Скоро, очень  скоро. Поток  нейтрино  почти стабилизировался. - Затем
она задала кучу вопросов: - У вас хорошо? Ты доволен? Наверное, весь день на
солнце и в воде? И ты дружишь с дельфинами, как Костя?
     Чтобы сэкономить время, я только кивнул в ответ и спросил:
     - Что, если он будет стабилизироваться еще сто лет?
     Она улыбнулась:
     - Ну  как ты можешь! Вопрос  дней,  может быть часов  или  минут,  даже
мгновений! - Прищурившись,  она продолжала:  - Ты представь себе,  для  того
чтобы  это  произошло,  температура   в  ее  ядре  должна  достигнуть  шести
миллиардов  градусов! Чудовищно! Я обязательно  буду на вашем острове. Костя
мне так обо всем рассказал, что порой мне хочется прыгнуть к вам, забыть все
на свете. Ну почему ты молчишь? Костя мне не давал слова сказать, а ты...
     Я слушал, уставившись на серебристый циферблат  ионных  часов за спиной
Биаты. Секундная стрелка неумолимо заканчивала последний круг.
     Биата обернулась и сказала быстро:
     - Уже.  Привет Косте. Твоя "Звездная пыль" прелесть. Ею благоухает весь
спутник и даже космос вокруг нас в окружении парсека...
     Экран  источал  серо-зеленый  цвет, словно впитал  в себя окраску  стен
комнаты Биаты. Я смотрел на стекло видеофона.
     Сосредоточившись,  мне удалось на какую-то долю секунды воссоздать лицо
Биаты. Она улыбнулась в последний раз. Я засмеялся, вспомнив про свой очерк.
Она уже все знает. Недаром у Кости так плутовски поблескивали глаза, когда я
с ним разоткровенничался. У  меня  дух  захватывало, как во время  прыжка  с
вышки, когда я вновь и вновь мысленно возвращался в ее комнату и повторял ее
слова. Особенно мне было приятно, что она вспомнила про "Звездную пыль". Мне
захотелось немедленно поделиться своей радостью, и я пошел искать Костю.
     В    своей   лаборатории    Костя    в   ослепительно   белом    халате
священнодействовал  возле  анализатора.  Он  не  заметил меня,  рассматривая
спектры и напевая:
     Получается, коллега,
     Получается, мой друг,
     Замечательный анализ
     У двух маленьких подруг!
     -  Что это за  подружки  с таким  удивительным  спектром? - спросил  я,
заглядывая ему через плечо.
     - А, подружки? Для рифмы. Представь, я обнаружил ниобий! - Он обернулся
и,  оглядев меня с ног до головы, заорал: -  Пошел вон, бродяга! Ты погубишь
всю мою  работу!  Без халата! Я целый час стерилизовал лабораторию. Уходи...
Потише, не поднимай пыли, не тряси штанами!
     - Подумаешь, ниобий, какой-то  атом! - сказал я, хлопая его по плечу. -
Только сейчас я разговаривал...
     Костя в ужасе попытался накрыть руками препараты.
     - Этого... никогда не прощу! - проговорил он, глядя на меня ненавидящим
взглядом.
     - Я видел сейчас Биату! Тебе, болвану, привет. Слышишь!
     - Уходи! - простонал Костя. - Немедленно уходи!
     Гнев  друга только вызвал у  меня  улыбку.  Ради  какого-то  ниобия  он
отказывается от самой свежей информации о Биате!
     "Черствый  сухарь!" - подумал я, с уважением  глядя на Костю.  Мне было
приятно, что  Костя  ни капельки не ревновал, а уважение вызвала  его ярость
исследователя. Этот "бездельник"  иногда днями  не выходит из  лаборатории и
тогда с  удивительным  упорством охотится за атомами  редких земель, пытаясь
понять их роль в клетках живой материи.
     В  лаборатории "думающих" машин  и электронной оптики я  подсел  было к
своему столу и стал  просматривать  ленту микроснимков клетки морской лилии,
пораженной  "дремлющим"  вирусом. До поры до времени вирус вел  себя  вполне
добропорядочно.  Такое поведение могло  продолжаться очень  долго, месяцы  и
годы. Иногда же под  влиянием каких-то неизвестных еще условий вирус нарушал
все    правила    общежития,   начинал    бурно    размножаться,    разрушал
клетку-кормилицу. Я искал  причины агрессии  вируса. Вдруг я заметил, что  в
серии  кадров  наметился  такой  процесс.  По-видимому,  я  довольно  громко
свистнул, так как трое ученых из постоянного  штата станции подняли головы и
тут же опустили их к столам.
     -  Удивительно, что  мои вирусы  стали активизироваться  как  раз  в то
время, когда для  этого не было никаких  видимых причин,  - сказал я  в свое
оправдание.
     Ученые промолчали.
     Я выключил ленту, встал и нечаянно с грохотом отодвинул стул. Кто-то из
троих издал легкий стон. Я извинился. Постоял и пошел к двери, поняв, что не
смогу сейчас работать.
     На острове было  много зелени. Тропическая  растительность  захватывала
все пространство, не занятое служебными и жилыми помещениями, лабораториями,
механизмами  и  машинами.  Я очутился на  тропинке,  ведущей  через  зеленый
туннель,  пропитанный нежным запахом  ванили  и еще чем-то,  напомнившим мне
"Звездную пыль".
     Тропинка привела на главный пост, похожий на ходовую рубку  гигантского
лайнера. После жгучего блеска солнечных бликов там было  тихо и прохладно. У
приборов сидел  Петя Самойлов  и сосредоточенно смотрел  на  западный сектор
кругового   обзорного   экрана,  где  с  характерным,  едва  уловимым  шумом
пульсировала  зеленая полоса океана. Покачивался высокий красный буй с целым
набором антенн,  на  его боку чернела  цифра "9".  Метрах в двухстах от  буя
взад-вперед  нервно   ходил  сторожевой  отряд   дельфинов.   Слышались   их
характерные   голоса.   У  некоторых   из  них  на  темени   были  укреплены
"электрические копья" - небольшие приборы обтекаемой формы.
     Петя кивнул в ответ на мое приветствие и сказал:
     - Где-то недалеко Черный  Джек. Опять подходили его разведчики. На этот
раз они  держатся  довольно  далеко от ударной волны.  Не знаю,  что они еще
выкинут. Я вызвал ребят с "Кальмара".
     Послышался скрежет, на  экран с  грохотом  влетела гоночная  торпеда и,
резко  сбавив  ход,  почти остановилась.  В  прозрачной  гондоле  сидели два
бронзовокожих незнакомых гонщика.
     - Это с "Кальмара", - сказал Петя. - Хорошая у них работа.
     Торпеду окружили дельфины. Старший патруль стал докладывать обстановку.
Петя нажал одну из многочисленных кнопок на пульте, и  тотчас же  послышался
перевод сообщения начальника патруля.
     "Люди" Джека в количестве шестидесяти разделились  на  десять звеньев и
одновременно  стали  искать  проходы в глубине,  между  буями.  Мы  включили
дополнительное напряжение  и атаковали  одну из групп  стрелами. Один ушел в
глубину, остальные бежали на запад, потом на север.
     Торпеда  рванулась на  север.  Четыре патрульных  дельфина обошли ее  и
развернутым строем полетели вперед. Именно полетели,  скользя почти по самой
поверхности  и, казалось,  не делая для этого особых  усилий.  Петя повертел
головой и причмокнул:
     - Вот это гонка!  Завидую  ребятам  с "Кальмара". Только им разрешается
использовать всю мощность торпеды и применять ампулы с морфином. Конечно, им
не  накрыть Джека. Может,  заарканят  кого-нибудь  из его желторотых.  Тогда
удастся подготовить еще одного парламентера.
     Я спросил:
     - Ты веришь, что таким путем можно перевоспитать Джека?
     -  Конечно, нет!  Но возможно,  будет оказано  влияние на  других, а их
около  тысячи, и кое-кто перейдет на легальное  положение. В Арктике косатки
успешно  используются  в роли  пастухов  трески.  Есть и в наших водах почти
мирные племена. А с Джеком можно покончить только широкой блокадой и с моря,
и с воздуха.
     Послышался  мелодичный  гудок,  на пульте замигали лампочки. На  экране
видеофона появилось сухощавое лицо индийца.
     Петя сказал нарочито бодрым голосом:
     - А, Чаури Сингх! Приветствую и слушаю тебя!
     Индиец мрачно пробасил:
     - Благодарю за неоднократные приветствия в течение сегодняшней половины
дня, а также за любезные обещания.
     -  Не  беспокойся,  уважаемый Чаури  Сингх. - Петя подмигнул  мне. -  Я
наконец-то, кажется, нашел дублера. Вот наш новый стажер Иван Канев, а лучше
просто Ив, ему хочется переменить обстановку и немного рассеяться.
     Чаури посмотрел на меня и, кивнув головой, исчез.
     -  Ну, вот все и  устроилось,  - сказал  Петя,  - это наш бионик. Ведет
интереснейшую  работу  с  головоногими моллюсками. Ты, конечно, еще не мог с
ним познакомиться, он все время торчит то у своих самописцев, то болтается в
"Камбале".  Счастливого  тебе  плавания!  Зайди в  его  "конуру", там  много
любопытного. Он будет ждать, да не вздумай опаздывать, тогда я совсем  упаду
в его глазах как серьезный человек, да и тебе не поздоровится. Ну что ты  на
меня  так  смотришь? Отправляйся к  Чаури.  Ведь ты  еще не опускался глубже
двадцати  метров  или  в  крайнем случае  на  какую-то  сотню  в  туристском
батискафе. А здесь я гарантирую тебе километр!
     - Километр так километр. -  Я поблагодарил Петю и отправился в "конуру"
бионика.

        ЧТО ВИДИТ ОСЬМИНОГ
     "Конура" оказалась огромной  лабораторией, одну  стену  в  ней  занимал
аквариум.  За  литым  стеклом высотой  около пяти  и длиной не менее  восьми
метров застыла бирюзовая вода.  В  ее необычайной прозрачности  кишела жизнь
материковой отмели. Парили стайки рыб,  одетые в разнообразные "праздничные"
наряды,  ветвились  кусты  кораллов,  багряные,  белые,  розовые,   зеленые,
ярко-желтые,  предательски  прекрасные анемоны  "цвели"  на каменных глыбах,
поднимались изящные ленты темно-зеленых, бурых и красных водорослей.  На дне
сновали крабы, рачки, лежали, раскрыв створки, перловины.
     Второй  достопримечательностью  лаборатории   был  светильник.  Большая
прозрачная  чаша  на  бронзовой треноге. В чаше  с водой  застыл  невзрачный
кальмар-альбинос. Как видно, один из глубоководных видов.
     "Зачем он здесь?" - подумал я, заглядывая в чашу.
     Кальмар "ответил".  Он  вспыхнул  изнутри  голубым  светом,  а  вся его
поверхность    покрылась   разноцветными,    тоже    светящимися    точками,
расположенными с большим вкусом. При свете, источаемом кальмаром, можно было
читать. Я никогда не видел таких кальмаров и подумал:
     "Вот бы послать Биате на спутник!"
     Как только я отошел от чаши, кальмар погас.
     Чаури Сингх, казалось, не обращал на меня никакого внимания.
     "Не уйти ли?"  - подумал я и  сразу отказался от этой мысли. Все в этой
комнате  притягивало:  множество  незнакомых  приборов,  кокетливый кальмар,
грандиозный аквариум, на который можно было смотреть не отрываясь часами, но
особенно  интриговал сам  хозяин. Высокий,  худой,  он сосредоточенно следил
сразу за осциллографом и телеэкраном. На экране фиксировался кусочек океана,
вернее, его  дна,  загроможденный  черно-бурыми обломками  базальта. Судя по
темно-зеленому цвету  воды, глубина была довольно значительной. Неожиданно я
увидел осьминога. Он был необычайно велик. Я различал  его смутные очертания
и  огромные  фиолетово-черные глаза.  Перед ним  лежала  груда двустворчатых
моллюсков.
     Осциллограф  чертил ровную,  слегка  волнистую линию. Я догадался,  что
каким-то  непостижимым  для меня  образом Чаури Сингх умудряется наблюдать и
записывать биотоки мозга этого моллюска.
     Чаури Сингх повернулся ко мне и спросил:
     - Тебе никогда не приходилось смотреть чужими глазами? Нет, конечно, не
глазами  другого  человека,  разница  при  этом  была  бы незначительна,  а,
например, глазами собаки, жука, курицы, рыбы, слона. Так вот, представь, что
ты превратился в  головоногого моллюска! - Он нажал желтый клавиш, и картина
на экране телевизора мгновенно изменилась.
     Вода   теперь    казалась   чем-то   другим,   абсолютно    прозрачным,
нежно-фиолетовым веществом. В  нем плавали  причудливо расплывшиеся  громады
скал,  какие-то  странные растения очень  сложной  пастельной  расцветки.  В
фиолетовом мире двигались фантастические рыбы; и по форме,  и по окраске они
превосходили  все,  что  мне  приходилось  видеть необыкновенного в  глубине
тропических морей.
     Картина неожиданно  стала меняться. Цвета стали  ярче,  очертания скал,
растительности,  животных приобрели  более  знакомые формы. Коралловый  куст
вспыхнул алым пламенем, затем  постепенно  стал менять цвета, как остывающая
сталь.  Анемона, примостившаяся на коралловом кусте,  так же поспешно меняла
окраску   своих  "лепестков"  и   ножки,  словно  мгновенно   переодевалась.
Удивительные превращения  происходили  с чудовищно несуразной  рыбой,  будто
раскрашенной   художником-абстракционистом.   Из    широкой,   плоской   она
превратилась  в  пеструю  ленту,  затем  свернулась   и   стала   нормальным
помокантусом, только не черным с золотом,  а  темно-синим с  алыми и желтыми
пятнышками.  Глаза у рыбы вспыхнули зеленым огнем и  стали медленно гаснуть.
Весь  подводный  пейзаж  менялся, как  декорации на  сцене  японского  ревю,
только, видимо,  художник-постановщик подводного  представления  обладал еще
большей фантазией и набором технических и еще каких-то непостижимых для меня
средств.
     - Приблизительно так видит  спрут.  Хрусталик его глаза  подвижен,  как
линза в фотокамере. Надо учитывать  при этом, что моя электроника  далеко не
совершенна   и  передает  только   жалкие  тени  мира  спрута.  Его  палитра
несравненно богаче, и ее  основные цвета иные, чем те, что воспринимает наше
зрение, здесь  же  цвет переведен  в  доступные  нам колебания. Видимо,  нам
никогда  не удастся  увидеть  подлинный мир этих существ,  -  закончил он  с
оттенком грусти.
     Внезапно краски на экране расплылись, смешались, побежали белые линии.
     -  Видишь! - Чаури Сингх сделал движение рукой  в сторону экрана. - Вот
уже неделю, как ежедневно в это время искажается передача информации по всем
каналам.
     Голубой луч бешено прыгал на осциллографе.
     -  Необходимо  проверить  электронную  приставку.  Она  там.  Рядом  со
спрутом. Поэтому  я просил  себе  спутника. Извини, но  инструкция запрещает
плавать в "блюдце" одному. Я не нарушил ритма твоего творческого дня?
     - Я вышел из ритма.
     - Тогда  нет лучшего  средства  обрести  равновесие  душевных сил. - Он
выключил приборы.

        ТЕТИС
     Мне еще не приходилось опускаться в глубины моря на "порхающем блюдце".
Мой опыт исследователя морских  глубин  ограничивался несколькими рейсами на
экскурсионных гидростатах  в  Океании, Красном  море  и у  берегов  Флориды.
Правда, прошлым летом мне посчастливилось попасть на крейсерский батискаф  и
провести в  водах  Северной Атлантики целый месяц. Там уже  много лет велись
успешные опыты по одомашниванию гренландских китов и моржей,  но плавание на
огромном корабле, с  комфортабельными каютами, салонами  и спортивным залом,
нельзя сравнить с  экскурсией  на "Камбале".  Здесь  ощущаешь  океан  каждой
клеточкой  тела,  почти  так  же, как  плавая в маске Робба или  с глубинным
аквалангом. "Камбала" оказалась довольно вместительной.  Два широких сиденья
впереди и  одно в корме, специально для стажеров, но на этот  раз  я  уселся
рядом с Чаури Сингхом у панели управления.
     С легким шипением вошел в пазы люк, Чаури Сингх вопросительно посмотрел
на  меня, будто  спрашивал,  не  раздумал ли я пуститься в  это  рискованное
плавание,  и,  видно,  не найдя на моем  лице  никаких  признаков  сомнения,
положил руки на разноцветные клавиши. "Камбала" без видимых усилий двинулась
вперед, скользя  по  воде.  На  середине  лагуны  она  стала погружаться.  В
кварцевые стекла иллюминаторов прощально плеснула  волна, и голубоватый свет
наполнил кабину. Указатель курса стал описывать кривую,  уходя вниз по шкале
глубины: мы опускались по широкой спирали.
     Появилось несколько дельфинов, они провожали нас,  заглядывая  в  окна.
Среди провожающих оказался и Тави. Я помахал ему рукой.
     Тави подплыл почти вплотную к стеклу, будто преграждая дорогу.
     Чаури  Сингх  включил гидрофон. Послышались голоса дельфинов. Слышалась
тревога в их возбужденных щелкающих фразах.
     -  Они о чем-то нас предупреждают, - сказал я и не узнал своего голоса:
никогда он не  был таким пискливым и  слова не вылетали из моего рта с такой
необыкновенной скоростью.
     Чаури Сингх улыбнулся и надел прозрачную маску. Такая же маска лежала в
кармане обшивки справа от меня. Я  тоже надел ее и услышал вполне нормальную
речь.
     - Мы дышим кислородно-гелиевой  смесью, только с  минимальной