Скиллимэном. Тест АНБ он прошел, не выказав ни малейших признаков паники, удрученности, страха или беспокойства - ничего, кроме доброжелательного любопытства к "эксперименту". Еще меньше эмоций мог бы проявить разве что труп.

53.

     Стычка с Пузатым Человекопауком - в которой, боюсь, я потерпел поражение.
     Щипанский, в очередной раз навестив меня по месту жительства, поинтересовался (наконец любопытство одолело), зачем мне понадобилось донкихотствовать, идти в глухой отказ и за решетку, когда от армейской службы можно было тихо-спокойно (с учетом возраста, веса и семейного положения) уклониться. Ни разу еще не встречал человека, который при случае не завел бы об этом речь. (Есть у святости одно мелкое неудобство - сам того никоим образом не желая, становишься обвинителем и дурной совестью всякого встречного-поперечного).
     Тут-то и зашел Скиллимэн в сопровождении Трудяги с Истуканом.
     - Надеюсь, помешал? - вежливо осведомился он.
     - Никоим образом, - отозвался я. - Располагайтесь поудобней.
     - Простите, - поднялся Щипанский. - Я не знал, что вам надо...
     - Чита, сядь, - отмахнулся Скиллимэн. - Не собираюсь я тебя похищать, мне надо бы побазарить за жизнь с тобой и твоим новым другом. Симпозиум Мистер Хааст, распорядитель здешних игрищ, высказал пожелание, чтоб я побольше общался с мистером Саккетти, дабы у мистера Саккетти была возможность в полной мере реализовать свой выдающийся талант наблюдателя. Боюсь, я ему действительно не уделял должного внимания, действительно недооценивал.
     Потому что - благодаря тебе, Чита - я осознал, что не так уж он и безобиден.
     - Похвала цезаря... - пожал я плечами.
     Щипанский все еще нерешительно зависал над своим табуретом.
     - В любом случае я вам наверняка не нужен...
     - Удивительно, но факт - нужен. Так что сядь.
     Щипанский сел. Охранники симметрично расположились по обе стороны от двери. Скиллимэн занял место напротив моей лежанки, так что оспариваемая душа оказалась между нами.
     - Так что вы говорили?

54.

     Я восстанавливаю в памяти сцену, а непосредственно окружающий мир - мир пишущей машинки, заваленного стола, стены-палимпсеста - ритмично съеживается и раздувается, то до ореховой скорлупки, то до бесконечности. Болят глаза; поджелудочная, щитовидка и мозги ведут себя совершенно тошнотворно: будто сплошь забиты недоброкачественной пищей, а сблевнуть - никак.
     Стоик - но не настолько стоик, чтобы капельку не поныть, не настолько, чтобы не напрашиваться хоть на капельку сочувствия.
     Не тяни, Саккетти, не тяни!
     (Скиллимэну сегодня тоже было нехорошо. Ладони его, обычно не больно-то красноречивые, тряслись как в лихорадке. "Родинка" под подбородком стала багровой, а когда он кашляет, то выдыхает серные миазмы - очень похоже на газы из больного кишечника или на тухлый майонез. Симптомы своего распада доставляют ему извращенное удовольствие - будто все это пункты обвинительной речи против собственного организма, судимого за измену).

55.

     (Его монолог).
     Давайте, Саккетти, не стесняйтесь, поморализируйте на публику.
     Такая сдержанность совершенно не в вашем стиле. Растолкуйте нам неразумным, почему хорошо быть хорошим. Путем парадокса приведите нас к добродетели - или в рай. Не хотите? Улыбка - это не ответ. Не верю! Улыбки, парадоксы, добродетель, тем паче рай - не верю К черту оно все. А вот в черта верю. Черт, преисподняя - это, по крайней мере, убедительно. Ад - та самая знаменитая кровавая дыра в центре всего сущего. Нет, приятель, как ты глаза ни отводи, оно всегда на виду. Иначе говоря: ад - это второе начало термодинамики. Вечное ледяное равновесие, причина всех напастей. Вселенская анархия - все сходит на нет, и некуда податься. Но ад - это нечто большее. Ад можно устроить рукотворный. Вот чем он в конечном итоге так притягателен.
     Саккетти, вы думаете, это я так, дурака валяю. Кривитесь, но не отвечаете. Правильно, сами знаете, что лучше и не пытаться, так ведь?
     Потому что, перестань вы хоть на секунду лицемерить, тут же оказались бы на моей стороне. Вы тянете и тянете, но она неизбежна - грядущая победа Луи II.
     Да-да, ваш дневник я читал. Кое-что пролистывал буквально час назад. С чего бы вдруг иначе я стал так разоряться? Кстати, кое-что там не мешало бы дать прочесть и Чите - пусть попробует хоть немного исправиться. Сомневаюсь, чтобы лицом к лицу вы источали такое же презрение. Оказывается, мальчик мой, как раз таких прокаженных, как ты, святым вроде Луи следует учиться целовать в губы.
     Какая метафора! Папаша Фрейд порадовался бы.
     Но все мы люди, все мы человеки, правда? Даже Бог - человек, как выяснили к вящей своей досаде наши теологи. Саккетти, расскажите-ка нам про Бога - того самого, в которого вы, как уверяете, больше не верите. Расскажите нам о ценностях и чем они так необходимы. У нас обоих - и у Читы, и у меня - с жизненными ценностями явная напряженка. Как по-моему, так они - вроде архитектурных канонов или экономических закономерностей: настолько произвольны... Вот какие у меня проблемы, что касается ценностей. Произвольны - или, что еще хуже, замкнуты на себя самое. В смысле, я тоже люблю поесть, но это ведь никоим образом не значит, что надо возводить ореховое масло в непреходящий, вечный пантеон. Смейтесь, смейтесь, Саккетти, - я же вас знаю: не ореховое масло, так что-нибудь другое вызовет у вас слюноотделение. Pate fbie gras, tnute braisee, truffles . Ценности вы предпочитаете французские, но в кишки-то все равно единый химус валит.
     Снизойдите до беседы, Саккетти. Продемонстрируйте мне какие-нибудь непреходящие ценности. Неужели с трона вашего сгинувшего Бога облупилась вся позолота? Как насчет власти? Знания? Любви?
     Уж кто-нибудь из старой доброй троицы, наверно, достоин защиты?
     Признаюсь, для нас, моралистов, власть - вещь довольно проблематичная, какая-то слишком грубая. Как Господь в Своем более отеческом аспекте или как бомба, власть имеет тенденцию не больно-то миндальничать. Власть необходимо уполномочить - и, собственно, поставить в рамки - другими ценностями. Как то?.. Луи, почему вы все молчите?
     Знание - как насчет знания? Ага, вижу, знание вы тоже предпочли бы пропустить. Как-то это яблоко оскомину немного набивает, правда?
     Итак, сводится все к любви - к потребности быть ореховым маслом для кого-то другого. Как страстно жаждет эго вырваться из тесного застенка и ровным слоем размазаться по всему окружающему!
     Прошу заметить, это я предельно общо. Говоря о любви, всегда разумней избегать конкретики; конкретика в данном случае тоже имеет тенденцию замыкаться на себя самое. Например, любовь к матери - если это не парадигма человеческой любви, то что? - но стоит о ней подумать, и тут же непременно чувствуешь, как губы смыкаются вокруг соска. Еще есть любовь к своей жене, но и тут как-то не отделаться от павловской клеветы насчет "вознаграждения".
     Хотя вознаграждение теперь - даже не ореховое масло. Есть, конечно, и другие виды любви, так сказать, подиффузней - но даже в случае самом возвышенном, самом альтруистичном все равно корни уходят в нашу слишком уж человеческую натуру. Взять хоть экстаз Св. Терезы в монастырской келье, когда к ней нисходил Небесный жених. Эх, если бы не папаша Фрейд, как проще всем жилось бы! Ну скажите хоть что-нибудь в защиту любви, Саккетти Пока не слишком поздно.
     Ценности! Вот они, ваши ценности! Все до единой - существуют только для того, чтобы мы, не дай Бог, не оступились, чтобы шестеренки зацеплялись как положено - пищевод, карусель дней и ночей, замкнутый круг от курицы к яйцу, от яйца к курице, от курицы к яйцу. Вот как на духу - неужели вам никогда не хочется вырваться из круга?

56.

     (Продолжение монолога).
     Очень удачно, что Бог наконец умер. Такой ханжа был! А некоторые ученые мужи еще недоумевали - как это Мильтон сочувствует не Господу, а Лукавому. Что ж в этом удивительного! Даже евангелисты чаще заимствовали пламень из адской бездны, чем с небес; по крайней мере, внимание уделяли куда более пристальное. Просто это гораздо интересней - если не сказать существенней. Ад ближе к известным фактам.
     Давайте-ка будем даже еще честнее. Ад не просто предпочтительней рая - это единственное внятное представление о загробной жизни (цели, достойной того, чтоб ее добиваться), на которое хватило человеческого воображения. Египтяне, греки, римляне заложили краеугольный камень нашей цивилизации, населили ее своими богами и сконструировали, в своей хтонической мудрости, рай у нас под ногами. Кучка евреев-еретиков эту цивилизацию унаследовала, заменила богов на демонов и назвала рай адом. Нет - они, конечно, пытались сделать вид, будто где-то на чердаке есть новый рай, - но выходило крайне неубедительно. Теперь, когда мы обнаружили на чердак лестницу, когда можем шастать в этой необитаемой и бесконечной пустоте куда только в голову взбредет, карта нового "рая" бита. Сомневаюсь, чтобы Ватикан дожил до конца века, - хотя никогда не следует недооценивать власти невежества. Да ради Бога - не ватиканского невежества, не ватиканского! Они-то всю дорогу знали, что карты крапленые.
     Ладно, с раем хватит, и с Богом тоже. Ничего этого нет. Теперь мы жаждем услышать про ад и чертей. Не о власти, знании и любви - но о бессилии, невежестве и ненависти, трех ликах Сатаны. Вас удивляет мой пыл? Вы думаете, я ненароком раскрываю свои карты? Ничего подобного. Все ценности неощутимо переплавляются в собственную противоположность. Это должен знать любой честный гегельянец. Война - это мир, в незнании сила, а свобода - это рабство. Добавим еще, что любовь - это ненависть, как неопровержимо показал Фрейд. Что касается знания, то главный скандал нашего века в том, что философию обглодали до костей, до чистой гносеологии; точнее даже, до костного мозга, до чистейшей агнойологии. Луи, неужели я нашел слово, которого вы не знаете? Агнойология - это философия невежества, философия для философов.
     Что до бессилия... Чита, почему бы не предоставить слово тебе?
     Глядите, краснеет! Как он меня ненавидит - и как бессилен эту свою ненависть выразить. Одинаково бессилен что в ненависти, что в любви. В конце концов, в самом-самом конце, каждый атом останется в гордом одиночестве - в холоде, недвижности, изоляции, не соприкасаясь ни с какими другими частицами, не передавая движения, капут.
     И что тут такого страшного? По крайней мере, в этот день вселенная будет куда более упорядоченной. Все на свете гомогенизировано, эквидистантно, в состоянии абсолютного покоя. Похоже на смерть; мне нравится.
     Да, вот, кстати, ценность, которую я в свой список включить забыл, - смерть. Все-таки есть что-то, способное помочь разорвать постылый круг. Все-таки есть загробная жизнь, в которую нетрудно поверить.
     Вот какую ценность я предлагаю тебе, Чита, и вам, Саккетти, - если кишка не тонка принять ее. Смерть! Не индивидуальная - и, скорее всего, незаметная, - но смерть вселенского масштаба. Ну, может, не тепловая смерть вселенной, жирно будет, но смерть, которая почти ощутимо ее приблизит.
     Конец, Саккетти, всей сраной человеческой расы. Что скажете, мальчик мой, - верится?
     Или мое предложение слишком внезапное? Вы еще не думали покупать полный комплект энциклопедий, так? Ладно, можете не торопиться, обдумайте все как следует Я вернусь через неделю, когда вы обсудите с супругой.
     Давайте только в заключение еще кое-что скажу: любой, кто хоть как-то, хоть плохонько себя осознает, ни о чем так не мечтает, как вырваться из круга. Напрочь. Пользуясь более красноречивым выражением папаши Фрейда, мы хотим умереть.
     Или, цитируя из вас: "О марионетка злосчастья, истреби. Истреби все, с нами вместе".
     А главный-то восторг, что все совершенно реально. Реально - создать оружие вполне божественной мощи. Этот жалкий шарик можно разнести в мелкие дребезги, и не сложнее, чем помидор - петардой. Достаточно сделать оружие и вручить нашим драгоценным правителям. Уж они-то эстафету подхватят, можно не сомневаться Ну скажите, что поможете нам. Что хоть морально посодействуете?
     Ну как воды в рот набрали. Нет, Саккетти, с вами неинтересно беседовать, совсем неинтересно. И что ты, Чита, в нем нашел, ума не приложу. Ладно, ты готов? Образовалась кое-какая работенка...

57.

     Они вышли, двое охранников за ними; но Скиллимэн не сумел удержаться, чтобы не вернуться, пустить напоследок еще одну парфянскую стрелу.
     - Не отчаивайтесь, Луи. Расклад изначально был не в вашу пользу.
     Сами понимаете, вселенная-то на моей стороне.
     Щипанский отсутствовал, расстраивать было некого, так что я позволил себе отпарировать.
     - Вот это-то мне таким вульгарным и кажется.
     Он аж с лица спал - явно привык полагаться на мое молчание. В мгновение ока из Сатаны он стал всего лишь немолодым, лысоватым, болезненным администратором, и явно не самого высокого пошиба.

58.

     Нет, но как это все-таки удобно - жалеть наших врагов. А то пришлось бы куда сильнее напрягаться, чтобы ненавидеть.
     Напрягаться... Даже сказать "Больно" - и то непосильное напряжение.

59.

     Самочувствие не улучшилось. Теперь вот упрекаю себя, что не пошел на конфронтацию. Господу молчание, конечно, всегда служило верой и правдой, но для меня это щит явно недостаточный.
     Обидно.
     Но что я мог ответить? Скиллимэн осмелился высказать то, чего все мы в глубине души боимся, что это так; в конце концов, даже Христос не сумел возразить Искусителю ничем сильнее "Изыди!".
     Эх, Саккетти, кто о чем, а вшивый о бане. Подражание Христу.

60.

     Грустно мне, грустно.
     Недомогание волнами захлестывает дамбу. Мешки с песком кончились. С крыши дома своего озираю я улицы, ждущие потопа.
     (Спаси меня. Боже; ибо воды дошли до души моей. Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать; вошел во глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня).
     Опять лежу в изоляторе, разглядываю стакан воды. Постоянно принимаю болеутоляющее.
     Никто меня не навещает.

61.

     Еще грустнее.
     Читать не могу дольше часа подряд, потом шрифт учиняет над глазами грубое насилие Заходил Хааст (уж не потому ли, что я сетовал на одиночество?), и я спросил его, нельзя ли отрядить кого-нибудь, чтобы читал мне вслух. Он обещал, что подумает.

62.

     О Мильтон, тебе стоило дожить до этого часа. Или, еще лучше, трем твоим дочерям. Бедный Трудяга, мне даже его жалко: стихи он читать не умеет, языков не знает, а на длинных словах спотыкается. В конце концов я поручил ему Витгенштейна. Есть своя музыка в контрасте между растерянным, сбивчивым изложением и сивиллиными умствованиями.
     Экземпляр мой позаимствован с полок Мордехая; на полях масса пометок все теми же каракулями. Половину комментариев я просто не понимаю.

63.

     Мне лучше или хуже? С трудом понимаю, по каким Признакам теперь об этом судить. Я опять встал на ноги, хотя все время глотаю таблетки. Трудяга под моим руководством монтирует Музей Фактов, по моему проекту.
     Оборудование для магнум опуса, остававшееся все в той же аудитории, Хааст приказал перенести в другое помещение - но настоял, чтобы обращались с превеликой осторожностью. Мы - рабы предрассудков, даже отмерших.

64.

     Дополнение:
     Преподобный Огастес Джеке вынужден был отложить намеченный визит в Белый Дом из-за некоего серьезного недомогания.

65.

     Недавнее пополнение коллекции:
     Ли Харвуд, поэт, известный в США и Великобритании, опубликовал ряд сочинений на языке собственного изобретения. Лингвисгы, изучавшие эти "неологизмы", подтвердили заявление Харвуда, что в основе своей язык его не является производным ни от одного другого языка, устного или письменного. Харвуд предпринимает попытки основать на окраине Тусона, штат Аризона, утопическое сообщество, где можно было бы говорить на его языке и "развивать на этой основе новую культуру" Триста добровольцев из двенадцати штатов уже вызвались принять участие в проекте.

66.

     Разослал приглашения. Открытие музея назначено на завтра, в одиннадцать утра. Можно было б обойтись без приглашений - Хааст и так обещал, что будут все.

67.

     Музей открылся и закрылся. Доказательств было более чем достаточно - и цель моя достигнута.
     Первым собрал воедино все разрозненные факторы Скиллимэн. Перед фотографиями Вейзи - которые убийцы любезно предоставили в распоряжение прессы - он закашлялся и долго не мог продышаться.
     - Саккетти, как давно вы об этом знали? - сердито развернулся он ко мне, переведя наконец дыхание.
     - Ничего особо секретного, герр доктор. Все было в газетах. - Естественно, предварительно я убедился через Щипанского, что газет Скиллимэн не читает.
     До большинства "прыщиков" тоже начало доходить. Перешептываясь, они обступили нас кольцом. Хааст, перед которым невидимая рука начертала на стене "Мене, текел, упарсин", беспомощно озирался в поисках переводчика.
     Скиллимэн на глазах умерил раздражение и напустил цивильного лоску.
     - И от какого числа первая вырезка, позвольте осведомиться?
     - Премьера "Космической фуги" Адриенны Леверкюн состоялась 30 августа. Правда, этот случай относится к довольно сомнительным. Я включил его в состав экспозиции, потому что Аспен настолько близко и потому что она безусловно лесбиянка.
     - Ну конечно! - опять дал он выход гневу. - Каким же ослом я был!
     - Вы тоже? - сердечно поинтересовался я. Но ему было не до шуток. Разбирайся он хоть чуть-чуть в сравнительной физиологии, я мог бы и по морде схлопотать.
     - О чем это вы тут? - спросил Хааст, растолкав "прыщиков". - Что это вообще такое? Почему такой сыр-бор из-за каких-то.., газетных вырезок? Согласен, убийство кошмарное, но полиция скоро обязательно найдет негодяя. В этом, что ли, дело? Додумались, кто убийца?
     - Ха-Ха, убийца - это вы. Что я и пытался вам втолковать все эти месяцы. Вы убили Джорджа Вагнера, Мордехая, Мида - а скоро и меня убьете.
     - Бред собачий. - Он обернулся к Скиллимэну за моральной поддержкой. - Он просто спятил. Все они к концу как с цепи срываются.
     - В таком случае скоро и весь мир сорвется, - вставил Уотсон, "прыщик" посмелее. - Потому что ясно как дважды два: весь чертов мир - по крайней мере, вся страна - заражен паллидином.
     - Не может быть! - с неколебимой уверенностью заявил Хааст. - Абсолютно не может быть. Служба безопасности... - Тут Дошло даже до Хааста. - Она?
     - Именно, - ответил я. - Эймей Баск. Сомневаться не приходится - она.
     - Старина Зигфрид? - нервно хохотнул Хааст. - Нет уж, увольте - вы что, хотите сказать, кто-то ей целку порвал? Смех, да и только!
     - Целку не целку... - проговорил Скиллимэн. - Может, кто-нибудь обошел Линию Зигфрида с флангов и атаковал с тыла.
     Морщинки на лбу Хааста собрались недоуменной мелкоячеистой сетью. Затем пришло понимание и с ним - отвращение.
     - Но кто мог.., в смысле...
     - Подозреваю, кто угодно, - пожал я плечами. - Всем нам доводилось иметь с ней приватные беседы в ее кабинете. Уверяю, не я. Скорее всего, Мордехай Если помните, прообразом для героини его сочинения послужила наша добрая докторша. Кстати, там мелькал смутный намек, что эту самую Лукрецию имели per anum - правда, признаю, что подозрение возникло у меня только уже, так сказать, задним числом.
     - Вот сукин сын! Я же доверял этому черножопому, как собственному сыну!

68.

     Далеко не сразу Хааст осознал, что преданным доверием дело не исчерпывается. Скиллимэн же, кликнув цыпляток под крылышко, удалился обдумывать последствия Убежден, что первой и самой сильной реакцией его было ощущение обманутых надежд: он так хотел учинить конец света сам.

69.

     Хааст потребовал, чтоб я изложил свои соображения в письменном виде. Я отдал ему записные книжки с прикидками темпов распространения эпидемии.
     Если предполагать, что похождения Баск начались сразу после побега из лагеря (22 июня), тогда первые всходы на засеянной ею ниве должны были появиться в сер