никто   не
интересовался выпуском чистой  пищи.  Помимо  того  имелся  дополнительный
приработок. Стинер  импортировал  с  Земли  трюфели,  паштеты  из  гусиной
Печенки, икру, супы из хвостов кенгуру,  датские  голубые  сыры,  копченых
устриц, перепелиные яйца, ром-бабы - все это запрещалось вводить  на  Марс
по причине того, что ООН хотела вынудить  колонии  расширять  производство
собственной продукции. Эксперты по продовольствию утверждали, что ввозимые
продукты портятся при  транспортировке  из-за  всепроникающей  вредоносной
космической радиации. Но он-то, Стинер, отлично знал  -  истинной  основой
запрета был страх: случись на Земле  третья  мировая  война  -  что  тогда
произойдет в колониях? Корабли с продовольствием перестали бы прибывать, и
колонии, не обеспечивающие себя собственной продукцией, за короткое  время
вымерли бы от голода.
     Стинера  восхищала  предусмотрительность  властей,  но  он  не  желал
молчаливо с ними соглашаться. По его мнению, несколько  банок  французских
консервированных трюфелей, привезенных тайком, не могли заставить фермеров
прекратить производство молока, а свиноводов и овцеводов - мяса и  шерсти.
Даже если вдруг в разных поселениях появятся стеклянные баночки с черной и
красной икрой по двадцать долларов за штуку, то и тогда будут  по-прежнему
сажать сливовые и абрикосовые деревья, будут их опрыскивать и поливать.
     В настоящее время  Стинер  проверял  груз  консервированной  халвы  -
"турецкого паштета", прибывшего прошлой ночью  с  автоматическим  грузовым
кораблем из Манилы на крошечную тайную  посадочную  площадку,  построенную
при помощи бликманов. Халва хорошо раскупалась,  особенно  в  Нью-Израиле.
Проверяя целостность банок, он прикидывал, что может  продать  привезенное
не менее, чем по пяти долларов за штуку.  Много  товаров  покупал  старина
Арни  Котт,  забиравший  почти  все  сладости  плюс  сыры  и  всевозможную
консервированную рыбу, а также  канадский  копченый  бекон  и  голландскую
ветчину, поставлявшиеся в одинаковых пятифунтовых банках. Тактически он  -
лучший клиент Стинера.
     Из  окна  склада  Норберт  Стинер  видел  свою  маленькую  посадочную
площадку. Возле вертикально стоящей ракеты копошился  механик,  готовивший
ее в обратный полет -  сам  Стинер  абсолютно  не  разбирался  в  технике.
Ракета, построенная в Швейцарии, была небольшая, двадцать футов длины,  но
вполне надежная. Несмотря на яркое солнце, в  складе  было  холодно  из-за
длинных, падающих с окрестных гор  теней,  и  Стинер  включил  керосиновый
нагреватель, чтобы согреться. Техник, заметивший его в окне, кивнул в знак
того, что ракета готова в обратный путь, и Норберт временно  оставил  свои
банки. С помощью ручной тележки он  начал  вывозить  со  склада  картонные
коробки и сваливать их на каменистую землю рядом с ракетой.
     - Похоже, вес больше сотни фунтов, -  сказал  техник  с  сомнением  в
голосе, когда Стинер в очередной раз появился с тачкой.
     - Пустяки, очень легонькие коробочки,  -  бодро  ответил  Норберт.  В
коробках была сухая трава, из  которой  на  Филиппинах  производили  нечто
напоминающее гашиш. "Травку" смешивали с вирджинским табаком и продавали в
Соединенных Штатах за огромные деньги. Стинер никогда не пробовал  достать
зелье для себя - для него физическое и душевное здоровье было главным.  Он
верил в здоровую пищу и здоровый образ жизни - не пил, не курил.
     Вдвоем они загрузили ракету, загерметизировали  ее,  и  Отто  включил
автономную систему управления. Через несколько дней в Маниле на Земле Жозе
Песквито, разбирая груз, найдет  подробный  список  того,  что  необходимо
будет прислать в очередной раз.
     - Ты возьмешь меня с собой? - спросил Отто.
     - Ну, сначала... мне нужно в Нью-Израиль, - протянул Стинер.
     - Прекрасно. У меня останется много времени.
     Когда-то Отто Зитт пытался самостоятельно  освоить  черный  рынок  по
маленьким и хрупким радиодеталям,  которые  тайком  провозили  на  обычных
кораблях, курсирующих между  Землей  и  Марсом.  Еще  раньше  он  пробовал
импортировать такие дорогостоящие на рынке товары,  как  пишущие  машинки,
фотоаппараты,  магнитофоны,  меха,  спиртные  напитки,  но  из-за  большой
конкуренции потерпел фиаско. Торговля необходимыми в жизни вещами  повсюду
в колониях сосредоточилась в руках крупных  воротил  подпольного  бизнеса,
обладавших  огромными  капиталами  и  собственными  автономными   каналами
доставки товаров.
     Сердце Отто не лежало к такому бизнесу. Он хотел заниматься ремонтом,
именно поэтому и прибыл на Марс, ничего не зная о том,  что  две  или  три
фирмы, к примеру И-компания, в которой работал сосед Стинера  Джек  Болен,
действуя замкнутыми средневековыми  цеховыми  гильдиями,  монополизировали
все ремонтное дело на планете. Отто попытался пройти  отборочные  тесты  в
одну из фирм, но оказался недостаточно квалифицированным.  Он  перебивался
около года случайными заработками, а  потом  начал  работать  на  Стинера,
проворачивая небольшие операции с импортом радиодеталей. Отто не нравилась
работа, но зато он не проливал пот под палящим солнцем в одной из  бригад,
проводивших мелиорацию в пустыне.
     Когда они вернулись на склад, Стинер обрушился на евреев.
     - Лично я терпеть не могу израильтян, несмотря на то,  что  постоянно
должен иметь с ними дело. Мне не нравится, как они живут в своих  бараках.
И такие хитрые - все время пытаются развести фруктовые  сады,  всякие  там
апельсины, лимоны. Правда, у  них  есть  определенное  преимущество  перед
остальными: у себя дома на Земле они жили точно в таких же  условиях  -  в
пустыне, при недостатке всевозможных ресурсов.
     - Конечно, они имеют свои недостатки, - ответил Отто. -  Но  все-таки
необходимо отдать им должное:  израильтяне  действуют  энергично  и  очень
трудолюбивы.
     - Они мне не нравятся не только из-за их хитрости, - сказал Стинер, -
израильтяне страшные лицемеры. Только посмотри,  сколько  они  покупают  у
меня банок некошерного мяса. Никто из них не придерживается законов  своей
религии относительно еды.
     - Ну, если тебе не нравится то, что они покупают копченых устриц, так
не продавай им, - ответил Отто.
     - В конце концов, меня не касается, что они едят, - сказал Стинер.
     Стинер  посещал  Нью-Израиль  не   только   с   коммерческой   целью.
Существовала и другая, неизвестная Отто причина. Там  жил  сын  Стинера  в
специальном лагере для так называемых "аномальных детей". Термин относился
к тем детям, которые отличались от нормальных физически или  умственно  до
такой степени, что не могли обучаться в общественной  школе.  Сын  Стинера
болел   аутизмом   [аутизм   -   состояние   психики,    характеризующееся
преобладанием  замкнутой  внутренней  жизни  и  активным  отстранением  от
внешнего мира] и вот уже в течение трех лет  воспитатели  и  врачи  лагеря
пытались наладить контакт между ним и человеческой культурой.
     Иметь  психически  больного  ребенка  было  очень   неприятно,   ведь
психологи полагали,  что  болезнь  передавалась  детям  по  наследству  от
родителей шизоидного типа. Манфреду было уже десять  лет,  но  он  еще  не
выговорил ни единого слова. Он  беспрерывно  бегал  на  цыпочках,  избегая
окружающих, словно то были острые  и  опасные  предметы,  хотя  внешне  он
выглядел крупным здоровым белокурым ребенком, так что в первый  год  после
его рождения Стинеры не могли нарадоваться, глядя на мальчика.  Но  теперь
даже у воспитательницы спецлагеря  имени  Бен-Гуриона  почти  не  осталось
надежд на то, что Манфреда можно вылечить. А воспитательница  всегда  была
оптимисткой - такова ее работа.
     - Возможно, я проторчу в Нью-Израиле  целый  день,  -  сказал  Стинер
после того, как они погрузили халву в вертолет. -  Мне  нужно  побывать  в
каждом чертовом кибуце, а это займет уйму времени.
     - Почему ты не хочешь взять меня с собой? - кипя от злости,  чуть  не
закричал Отто.
     Стинер замедлил шаг, опустил голову и виновато ответил:
     - Как же ты не понимаешь? Мне нравится твоя компания, но...
     Он раздумывал, не сказать ли Отто правду.
     - Я подброшу тебя до автостанции, хорошо?
     Стинер почувствовал упадок сил. Он  приедет  в  спецлагерь  и  найдет
Манфреда все в том же состоянии: он избегает чужих  взглядов,  беспрерывно
бегает кругами, больше похож на упругого и  осторожного  зверька,  чем  на
ребенка. Как ни тяжело собираться, но нужно ехать.
     В глубине души  Стинер  во  всем  обвинял  жену:  когда  Манфред  был
младенцем, она никогда  не  разговаривала  с  ним,  не  проявляла  никаких
признаков материнской любви. Химик по профессии, она имела  аналитический,
холодный, лишенный  всякой  фантазии  ум,  совершенно  не  подходящий  для
матери. Жена купала и кормила ребенка, как будто он был  не  ее  сыном,  а
каким-то подопытным животным, вроде белой  крысы.  Ребенок  был  здоров  и
содержался в чистоте, но она  никогда  не  пела  ему,  не  смеялась  и  не
разговаривала с ним. Вот Манфред постепенно и заболел  аутизмом,  что  ему
оставалось? Размышляя о своей жене, Стинер почувствовал злобу.  Как  много
баб задурило себе голову учеными степенями!  Норберт  вспомнил  соседского
мальчика - бойкого, активного, всегда на виду у Сильвии, истинной  женщины
и матери - жизнерадостной, физически привлекательной, живой... Решительная
и  самостоятельная,   она   имела   поразительное   чувство   собственного
достоинства. Норберт восхищался соседкой. Без всяких женских  сантиментов,
сильная... Как она быстро разобралась по поводу воды! Какое самообладание!
Ничем нельзя ее пронять - ни утверждением, что водяной бак протек, ни тем,
что они лишились двухнедельного запаса воды. Размышляя о своих ухищрениях,
Стинер горестно улыбнулся. Сильвия Болен не обманулась ни на мгновение.
     - Ну ладно! Высади меня на автостанции,  -  прервал  его  размышления
Отто.
     - Конечно, конечно! - с облегчением подхватил Норберт, -  и  тебе  не
придется глазеть на этих евреев.
     Пристально посмотрев на него, Отто раздельно проговорил:
     - Я же тебе ясно сказал, Норберт! Я даже не думаю о них.
     Они забрались в  вертолет,  Стинер  разместился  на  месте  пилота  и
включил двигатель. Оставшееся время они молчали.
     Посадив вертолет на посадочную площадку в северной части Нью-Израиля,
Стинер ощутил,  как  краска  заливает  его  лицо  из-за  того,  что  плохо
отзывался о евреях. Все, что он наговорил, служило только жалкой  попыткой
предотвратить совместную поездку. На самом деле Норберт Стинер  восхищался
израильтянами. Он говорил так только потому, что стыдился признаться:  да,
у  него  дефективный  сын,   который   содержится   в   спецлагере   имени
Бен-Гуриона... Как скверно все получилось... Они чуть не поссорились!
     На самом деле никто, кроме израильтян, не заботился о  его  сыне.  Их
лагерь для аномальных  детей  -  единственный  на  Марсе,  хотя  на  Земле
существовало  множество  подобных  учреждений,  не  говоря  уже  о  других
возможностях позаботиться о  ребенке.  Кроме  того,  стоимость  содержания
Манфреда лагере была чисто символической.
     Запарковав вертолет и выйдя наружу, Норберт расчувствовался до  такой
степени, что не мог спокойно смотреть в глаза израильтянам. Ему  казалось,
что они могли как-нибудь прочитать его мысли, догадаться  о  том,  что  он
только что говорил о них.
     Однако  обслуживающий  персонал  вертолетной  стоянки  встретил   его
вежливо. Чувство вины у Стинера начало  постепенно  проходить  и  в  конце
концов совершенно исчезло. Подхватив тяжелый чемодан, он отправился  прямо
через летное поле к ожидавшему пассажиров автобусу-вездеходу.
     Удобно устроившись на своем месте, Стинер вспомнил, что забыл  купить
подарок для сына. Воспитательница мисс Милч  сказала  ему,  чтобы  он  при
посещении  сына  приносил  какой-нибудь  подарок,  который  напоминал   бы
Манфреду об отце в его отсутствие. "Нужно  выскочить  возле  какого-нибудь
магазина,  -  сказал  самому  себе  Стинер.  -  Куплю   ему   какую-нибудь
симпатичную игрушку".
     Он вспомнил, что одна из родительниц, тоже навещавшая своего  ребенка
в лагере, содержит магазин  в  Нью-Израиле.  Звали  ее  миссис  Эстергази.
Норберт мог бы зайти к ней: она видела Манфреда и наверняка понимает,  что
может интересовать аномальных детей. Миссис Эстергази сообразит,  что  ему
предложить и не станет задавать дурацких вопросов, вроде того, сколько лет
вашему мальчику.
     Норберт вышел из автобуса на ближайшей от магазина остановке и  пошел
прямо по тротуару, с удовольствием рассматривая  маленькие  магазинчики  и
конторы. Нью-Израиль многим напоминал ему Землю - настоящий город,  не  то
что поселки, вроде Банчвуд-Парка или Левистоуна. Повсюду  множество  людей
торопилось по делам,  и  он  просто  наслаждался  атмосферой  коммерции  и
деловой активности.
     Стинер  подошел  к  магазину  с  современной  вывеской  и  наклонными
витринами. Если бы не марсианские кусты, торчавшие  из  ящиков  на  окнах,
можно было подумать, что находишься  в  деловой  части  Берлина.  Войдя  в
магазин, он сразу увидел миссис  Эстергази,  стоявшую  за  прилавком.  Она
улыбнулась ему. Выглядела она современной, хорошо ухоженной женщиной  чуть
за сорок, всегда модно  и  дорого  одетой,  с  темными  волосами  и  умной
улыбкой. Все в округе знали, что миссис Эстергази  чрезвычайно  увлекалась
политикой  и  общественной  деятельностью   -   выпускала   информационный
бюллетень и без разбора вступала в один комитет за другим.
     То, что ее больной  ребенок  находился  в  спецлагере,  знали  только
несколько родителей и обслуживающий  персонал.  Совсем  маленький  мальчик
трех  лет  отроду  страдал   ужасным   недугом,   вызванным   воздействием
гамма-лучей на внутриутробное  развитие.  Стинер  его  видел  только  один
единственный раз. В спецлагере имени Бен-Гуриона множество детей  страдало
различными серьезными заболеваниями. При посещении все они казались ему на
одно лицо. Но ребенок Эстергази поразил его  -  крошечный,  сморщенный,  с
огромными, как у лемура, глазами. Как существо из подводного мира, он имел
особые перепонки между пальцами на руках. Казалось, его взгляд  пронизывал
насквозь, достигая самых сокровенных уголков сознания. Как будто невидимые
щупальца  проникали  в  мозг  и,  подцепив  что-то  сокровенное,  тут   же
отдергивались  обратно.  Ребенок  был  настоящим  марсианином,   то   есть
рожденным на Марсе, а не привезенным родителями с Земли. Эстергази  родила
его уже после развода. Стинер случайно выудил этот факт из беседы  с  ней,
причем  сообщила  она  об  этом  спокойно,  без  малейшего  смущения.  Они
развелись с мужем  после  долгой  совместной  жизни.  Отправив  ребенка  в
спецлагерь, подобно большинству современных женщин, она не считала это для
себя большим позором. Стинер тоже разделял ее мнение.
     - Что за очаровательный магазинчик у вас, миссис Эстергази, -  сказал
Норберт и поставил чемодан на пол.
     - Спасибо, - ответила она, прохаживаясь  за  прилавком.  -  Чем  могу
служить, мистер  Стинер?  Вы  хотите  мне  продать  йогурт  или  пшеничные
проростки? - Ее темные глаза весело блеснули.
     - Мне нужен подарок для Манфреда, - ответил Стинер.
     Мягкое сочувствующее выражение появилось на ее лице.
     - Я понимаю. Ну... - она подошла к одному из стеллажей. - На  днях  я
видела вашего сына, когда посещала лагерь. Не проявляет ли он  интереса  к
музыке? Часто дети-аутисты получают удовольствие от музыки.
     - Он любит рисовать. Все время рисует.
     Она взяла маленький деревянный инструмент вроде флейты.
     - Местное производство.  К  тому  же  очень  хорошо  сделано,  -  она
протянула инструмент.
     - Хорошо, - согласился он, - я возьму.
     - Мисс Милч пользуется музыкой для  контакта  с  детьми-аутистами,  -
сказала миссис Эстергази, упаковывая  флейту,  -  так  что  я  думаю,  она
подойдет, особенно для танцев.
     Покончив с делом, она оживилась:
     - Мистер Стинер, как  вам  известно,  я  имею  постоянный  контакт  с
политическими кругами на Земле. Я...  В  общем,  имеются  слухи,  что  ООН
рассматривает... - при этих словах она таинственно  понизила  голос  и  ее
лицо побледнело. - Мне  так  неприятно  причинять  вам  страдания,  мистер
Стинер, но если в этом есть хоть доля правды... Кажется,  они  определенно
собираются... Надо действовать!
     Теперь он пожалел, что вошел в  магазин.  Конечно,  миссис  Эстергази
знала  обо  всех  важнейших   политических   событиях.   Он   почувствовал
беспокойство: как было бы хорошо выяснить, что она имела в виду, не  слыша
всей этой белиберды.
     Тем временем миссис Эстергази продолжала:
     - Предполагают,  что  ООН  собирается  провести  слушания  по  поводу
аномальных детей, - ее голос дрогнул. - Хотят потребовать закрытия лагеря.
     Пораженный Стинер едва сумел выдавить:
     - Нн-но... почему?!
     Не мигая, он уставился на нее.
     - Они боятся... Ну, они просто не хотят  видеть  того,  что  называют
"дефективный  выброс,  появившийся  на  колонизируемых  планетах".   Хотят
сохранить расу чистой! Понимаете, что они затевают? Вероятно, потому,  что
мой собственный ребенок... Нет! Я решительно не согласна!.. На Земле их не
беспокоит факт существования аномальных детей. Видите ли, это не имеет там
такого значения, как здесь, у нас! Вы понимаете,  какие  доброхоты?..  Они
Проявляют  о  нас  поразительное  беспокойство!  Помните,  как   вы   себя
чувствовали до того, как приехали на Марс?  Там,  на  Земле,  они  считают
существование аномальных детей здесь, на Марсе, грозным призраком одной из
проблем, которая появится у них в будущем... Ведь мы - их будущее...
     Стинер перебил ее:
     - А вы уверены... по поводу этого закона?
     - Абсолютно, - она твердо смотрела ему  в  лицо,  ее  подбородок  был
храбро выставлен вперед, умные глаза - совершенно спокойны.
     - Нам нельзя медлить! Будет ужасно, если они закроют  лагерь  и...  -
она не закончила. В ее глазах читалось нечто невысказанное...
     Их аномальных, но все-таки горячо любимых детей - его мальчика  и  ее
малыша - убьют каким-нибудь научным  безболезненным  мгновенным  способом!
Неужели она думала об этом?!
     - Скажите... - произнес он.
     Как бы угадав его вопрос, миссис Эстергази ответила:
     - Детей усыпят...
     Отвернувшись, чтобы скрыть свое лицо, он глухо сказал:
     - Вы имеете в виду... убьют?..
     - О, какой ужас! - закричала она. - Как  у  вас  язык  поворачивается
говорить так!.. Неужели вас это совсем не волнует?
     Она посмотрела на него с ужасом.
     - Боже... - прошептал он в отчаянии. - Неужели это правда?
     Стинер не верил ей. Просто потому, что не хотел? Или потому, что  это
было уж слишком чудовищно? "Нет, - думал  он,  -  этого  просто  не  может
быть". Норберт не доверял ей, ни ее инстинктам, ни ее чувству  реальности.
Видимо,  она  подцепила  какие-то   слухи,   искаженные   истеричками   до
бессмыслицы. Вероятно, просто появился закон, косвенным образом задевающий
какие-то аспекты содержания аномальных детей. Они  -  родители  аномальных
детей - всегда жили с камнем в душе. С каким ужасом читали они  приказ  об
обязательной стерилизации обоих родителей и  всего  потомства  в  случаях,
когда доказано  "нарушение  репродуктивной  функции  вследствие  облучения
гамма-радиацией в больших дозах".
     - Кто автор закона? - спросил Стинер.
     -  Предполагают  -  шестеро  членов  Комитета  по  внутрипланетарному
здоровью и благосостоянию, - она по бумажке прочитала фамилии.  -  Вот  их
имена...  Мистер  Стинер,  мне  бы  хотелось,  чтобы  вы   написали   этим
господам... а также всем, кого вы знаете...
     Норберт уже едва слушал. Он торопливо расплатился,  поблагодарил  ее,
схватил сверток и выскочил из магазина.
     Черт возьми!  Как  он  жалел,  что  вошел  туда!  Что,  она  получает
удовольствие,