неестественно дернулся корпусом при этих оскорбительных словах
и вдруг издал горлом тонкий, пронзительный звук. На перрон тут же
спустился второй Петрович и стал надвигаться на татарина. Татарин бросил
свою котомку в снег и вцепился второму Петровичу в горло. Второй Петрович,
не ожидавший молниеносного нападения, взмахнул руками, как крыльями, за
его спиной начал расти и набухать силой горб, а первый Петрович бросился
своему сменщику на выручку, раздирая когтями на татарине пуховик.
   - Лезьте, заднисы! В вагон лезьте, дуры! - захлебываясь кровью, заорал
татарин представителям чуждых конфессий. Те, преодолев оцепенение,
кинулись цепляться за поручень, отпихивая друг друга.
   Поезд начал медленно двигаться. Из здания вокзала к нему выскочил еще
более странный мужик с двумя бидонами наперевес. Из-под полушубка у него
торчала грязная розовая юбка. Пробегая мимо дерущихся, он успел хорошо
приложить первого Петровича бидоном, от чего тот сразу перестал
представлять какую-либо опасность для муллы. Закинув бидоны в тамбур,
мужик, путаясь в юбке, сноровисто забрался вслед за ними в вагон. Поезд
набирал ход.
   Второй Петрович с сожалением оставил бесчувственного татарина на
залитом кровью перроне, подхватил своего товарища и мощными, звериными
скачками стал догонять прицепной вагон...
 
 
   * * *
 
 
   - Бидоны подбери, сволочь, - сказал Ямщиков наголо бритому человеку, с
трудом тащившему две огромных молочных фляги из тамбура прямо к ним в купе.
   Они втроем возвращались из вагона-ресторана. Марина чувствовала, что
Седой организовал этот поход из-за нее, чтобы она немного развеялась. Она
была ему благодарна. Очень благодарна, конечно, но на душе все равно
лежала тяжкая грусть. Ямщиков сидел в ресторане молча. Нет, свистел себе
что-то под нос, безучастно глядя в окно. Как Наталья Сергеевна сошла на
той станции, название которой Марина сразу же забыла, так и начался у
Ямщикова непрерывный свист. А она сейчас почему-то все забывала. И еще
почему-то ей было все равно.
   В ресторане на нее внезапно накатил аппетит, хотя есть ей с утра совсем
не хотелось. Седой искренне радовался, глядя, как она заказывает за
куриной поджаркой и шницелем с картофельной соломкой - лимонное желе, а
после воздушного пирожного - яйцо под майонезом. Какое-то время ей было
очень хорошо сидеть сытой и глядеть на проплывавшие мимо однообразные
пейзажи с елками-палками, засыпанными снегом. А потом, в такт движения
состава, стала накатывать дурнота. Она сказала Седому, что ей бы надо уже
к себе, тот беспрекословно собрался, расплатившись по счету, а Ямщиков
досадливо бросил вилку в тарелку, где он целый час ковырял остывший
шницель.
   В тамбуре они столкнулись с этим бритым человеком с бидонами, в
расстегнутом тулупе, надетом поверх розового сатинового сарафана. И
Ямщиков еще зачем-то два раза пнул его под зад.
 
   В их купе уже сидели двое. Какой-то дьячок в рясе и вальяжный рыжий
еврей в роскошном черном двубортном костюме. По виду еврей он был не
простой, а раввин, или еще там кто бывает у евреев. Они уже ничему не
удивлялись, поэтому Марина присела на свою полку рядом с раввином, а
Ямщиков с Седым стали молча снимать обувь, чтобы забраться на свои места.
   - Кто Христа распял? - строго спрашивал дьячок раввина.
   - А я вас не спрашиваю, скольких вы христиан распяли и за что! -
издевательски парировал ему раввин. - Распяли, значит, была к тому
необходимость! Наш человек! Хотим, распинаем, хотим... еще чего-нибудь
сделаем!
   - Вот! Только выводов никаких вы не делаете! - махнул на него рукою
дьячок. Чувствовалось, что спорили они без них уже давно, сев, видно, на
той станции, которая была полчаса назад. - Вон, сколько вашего брата в
войну пожгли и потравили, а вы...
   - Что? - вскинулся на него рыжими кудряшками раввин.
   - В гордыне упорствуете, вот что! - выкрикнул ему дьячок несколько
поспешно.
   - И правильно делают! - вдруг вставил словечко кришнаит, устраивая
бидоны между ног, затянутых сатиновым балахоном.
   - А ты бы вообще молчал! - сказал ему раввин зло. - Лезет еще чего-то!
У нас спор религиозный, а у тебя вообще религии нет, мерзкий язычник! Без
яиц они пончики жрут! Колобок на сметане мешен!
   - И, в самом деле, помолчали бы, товарищ! Русский мужик, а на кого
похож-то стал? Безобразие! Сметану таскают бидонами! - осуждающе сказал
дьячок соплеменнику, взглядом обращаясь за поддержкой к забиравшимся на
верхние полки Ямщикову и Седому.
   - Среди евреев тоже такие развелись. В меньшей степени, но встречаются.
   А это уже, согласитесь явное подтверждение, что мы живем в эру Машиаха,
что близится суд! Близится! Всем достанется! Когда такое еще было-то? Ведь
без стыда в юбках по вагонам шастают! - поддакнул раввин.
   - Встречаются и евреи, среди наших братьев. Только они хитрые, сами за
сметаной не ездят. А я уже второй раз за зиму в Малаховку мотаюсь. Нам
из-за этих вот, - мотнул головой на дьячка кришнаит, - старухи сметану не
продают. Гниды старые. Сахар и муку запасти можно, курагу и чернослив мы с
лета заготовили...
   - И про анашу не забудь! - едко вставил дьячок.
   - Ты меня с упертыми буддистами в один флакон не сливай, папаша! -
веско сказал кришнаит. - А то я тебе такую Харе Рама покажу!
   - И Кама Сутру еще покажи! - тут же подцепился рыжий раввин.
   - Девушки бы постеснялись, - сказал им кришнаит. - За вас на вокзале
еще мулла дрался, а вы тут...
   Некоторое время все сидели молча. Но кто-то, а уж раввин долго молчать
не мог. Видно, они тоже успели прочитать странное расписание в коридоре
про Армагеддон. Поэтому в продолжение начатого до их прихода спора, раввин
стал доказывать, что первый Армагеддон нового времени, в котором они
принимали когда-то участие кирасирами, вовсе не был никаким Армагеддоном.
   И вообще, Армагеддон - это не извечная война со злом, а борьба духовной
культуры Израиля против плотской культуры Запада. Скромненько так, но со
вкусом.
   Начался их еврейский Армагеддон с античной войны с греками, в которой
Израиль, конечно же, победил, о чем свидетельствует еврейский праздник
Ханука, то есть "Обновление Храма". Но вот закончился он войной с
римлянами, в которой все-таки временно победил Рим. В память этого
поражения правоверные евреи соблюдают пост Девятого Ава, оплакивая
разрушение Храма.
   Победил Рим, конечно же, не из-за плотской силы римлян, а из-за
духовного ослабления евреев. Бог не принял тогда у них жертвы, отказался,
короче, принять. Это, конечно, позор, но много ли еще народов, способных,
в бесконечном величии просветления, осознать свой позор?
   Но долго ли праздновал Рим свою победу! Ха! И где он сейчас тот Рим?
Бог стоит на стороне духовного начала, которого нормальному еврею надо
искать отнюдь не у кришнаитов!
   Израиль физический, как существовал, так снова существует, а духовный
Израиль никогда и не умирал! Пусть Рим попытался стереть память об
Иерусалиме, почти полностью разрушив, и пропахав плугом, город возродился.
   А сколько пытались уничтожить Израиль и Иудею, переименовав их в
Палестину? Побеждающая плоть проигрывает, но проигрывает и все
человечество! Возвращение к духовным началам - трудный и тернистый путь.
   Марина слушала разглагольствования раввина сквозь сон. Ее теперь все
время клонило в сон, будто что-то внутри нее требовало: "Спать, спать,
спать..." Она даже не представляла, как она будет нести ближайшее
дежурство. Странно, но под размеренную речь раввина ее перестало мутить и,
наконец-то, стало хорошо и спокойно на душе.
   - Слушайте, вы! - сказал дьячку и раввину кришнаит, - давайте девушке
дадим возможность выспаться. Переползайте на эту скамейку и
армагеддоньтесь, сколько влезет.
   - А ты вначале бидоны подбери, - склочно придрался к нему дьячок.
   - Ты бы лучше девушке чо хорошее сказал, утешитель молитвенный! - резко
оборвал его кришнаит. - А то она вся во внутренних противоречиях и
переживаниях, что женщиной на свет появилась!
   - Да ты чо, голубушка! В самом деле? Ну, не повезло, конечно, но надо
смириться, найти положительные стороны! И пресвятая пречистая Богородица
тоже была, представь себе, женщиной! - закудахтал над ней дьячок.
   - Он еще выступает! - оборвал его раввин. - Не слушай его голубушка,
женщины - вообще более совершенные, чем мужчины, К примеру, извините за
подробность, еврею-мужчине приходится делать обрезание, чтобы его тело
стало ритуально готовым к общению с Богом. А женщине ничего подправлять не
надо! Союз с ней заключ„н без символов!
   - Сами-то молитесь за то, что вас Господь мужчинами родил! Евреи! -
запальчиво крикнул ему дьячок.
   - Кстати, интересный момент, - не обращая на него внимания, продолжал
раввин, - евреи-мужчины вынуждены каждый день произносить молитву, в
которой благодарят Бога за то, что он не создал их женщиной. Но, это не
мужской шовинизм! Отнюдь! Наоборот! Поскольку женщина совершеннее мужчины,
то на не„ возлагается больше обязанностей, ей приходится куда тяжелее в
нашей в целом нелегкой жизни.
   - Из сочувствия, значит, молитесь, - ввернул дьячок.
   - Можно сказать и так, - не теряя достоинства, произнес раввин.
   - Послушайте, уважаемый! Поскольку отношение евреев к деньгам широко
известно, я понимаю, почему вы игнорируете первый Армагеддон, после
которого деньги окончательно, по низким промыслам диаволов, стали
управлять миром. Но я послан всеми христианскими конфессиями, чтобы
поддержать Бойца и Факельщика, которые уже принимали участие в том
Армагеддоне!
   - А я должен поддержать Нюхача, который принимал участие в нашем первом
Армагеддоне! - торжественно возразил ему раввин, показывая руками на
Седого.
   - Харе Рама! Так он еврей? - восторженно переспросил раввина кришнаит.
   - Какая разница, сейчас он еще и у Бога национальность определит! -
сумрачно сказал дьячок, в растерянности глядя на Седого.
   - Сами уже определили! Сами! Никто вас за язык не тянул! - торжествуя,
произнес рыжий.
   - Сволочи вы, ей Богу! - сплюнул в сторону дьячок.
   - Вы давайте скорее! Время истекает! Скоро остановка, до заката солнца
мы должны покинуть вагон! Вот выйдем отсюда живыми, так и деритесь там,
сколько влезет! - оборвал их кришнаит.
   В это время раввин начал произносить полуденную молитву Минха, делая
особый упор на словах: "Шма Йисраэль: адонай - элохим, адонай - эхад!",
пристально глядя на Седого. А дьячок, истово крестясь, принялся молиться
пресвятой Богородице-заступнице, всовывая в руки Марины какой-то образок.
   - Ну, на счет второго Армагеддона у наших отцов-заступников разногласий
не случится. Только вот евреи считают, что он проигран... Может быть и
так, раз дело дошло до такой войны... - задумчиво сказал кришнаит. - У нас
секта солнцепоклонников есть в соседнем райцентре, так они утверждают, что
в ту войну уже имелись шесть признаков личного присутствия Демона Зла на
земле: лишение свободной воли, крещение кровью и еще там чего-то...
   Концлагеря эти всякие...
   - Я считаю, что если человек не хотел бы участвовать в такое
откровенном зле, то он бы не участвовал! В таком случае, Бог бы простил
ему даже самоубийство! - непривычно тихо и скорбно сказал раввин, окончив
молитву.
   - Точно! Первый признак личностного присутствия зла - когда
самоубийство не считается грехом! Вот! - сказал кришнаит, радуясь тому,
что хотя бы что-то вспомнил.
   - У каждого времени свой Армагеддон, у каждого народа - свой! - вдруг
смиренно сказал дьячок, неожиданно обняв опечаленного раввина с
размягченным молитвой сердцем. - А второй Армагеддон пускай всем народам
послужит уроком! Россия залила вселенский пожар реками крови, проиграв к
тому времени свой собственный Армагеддон... Из-под гнета диаволов, сквозь
муки, привнесла спокойствие в сердца праведных... Да будет всем воинам и
невинным земля пухом и царствие небесное!
   Раввин только согласно покачал головой, благодарно похлопав дьячка по
видавшей виды рясе. Он обвел взглядом троих привратников, привстав с
места, чтобы взглянуть на Ямщикова. На его лице отразились внутренняя
борьба и сомнение, но, мотнув рыжей головой, он стал доставать из портфеля
какие-то свитки.
 
   Неожиданно в купе всунулась голова Петровича. На его плечах, уже ни от
кого не таясь, сидел разжиревший Кирюша. Дьячок перекрестился, а раввин
пристально посмотрел на Кирюшу.
   - Чай будете? - независимо спросил общество Петрович.
   - Гляди! Вообще третий! Со змеюкой! И еще не битый! - радостно сказал
ему кришнаит.
   - Ты у меня вылетишь сейчас вместе с бидонами! - оборвал его Петрович.
- Гриша! Я на вас чай принесу, а эти маразматики пускай сами из титана в
ладоши лакают!
   Но чай он все-таки принес на всех. Раввин, прочитав все свитки на
непонятном языке по порядку, стал доставать какую-то стряпню из портфеля.
   Почему-то Седого и особенно Ямщикова, который так толком и не пожрал в
ресторане, он полностью игнорировал, настойчиво угощая печеньем одну
Марину.
   - Ну, давайте прощаться, - сказал он Марине. - Что, к примеру, вы
можете сказать нашим гостеприимным хозяевам? - спросил он дьячка.
   - Я скажу, что капля милосердия точит камень. И то, что они считают
гибелью, обернется спасением! - назидательно сказал дьячок Марине.
   - Ой, совсем вы не в ту степь понеслись! Харе Рама! Про каплю-слезу им
знать ни к чему! - весело перебил дьячка кришнаит, жуя позаимствованный у
раввина кренделек. - Да то, что им уготовано, и то, сквозь что они
проходит, вашими верованиями, по сути языческими, вообще не предусмотрено!
   - Ближе к сути, пожалуйста! - строго сказал раввин.
   - Тогда продолжу высказывания христианина. Сквозь тьму и обман пройдете
вы этот кармический круг. Узел будет разрублен новой реанкарнацией.
   Хорошее число - три! Я думаю, что оно достаточное! А если будет
недостаточным, то еще можно столько нареанкарнировать, что никому мало не
покажется!
   - Спасибо и на этом. Вы, извините, до Харе Рама кем работали? - вежливо
поинтересовался раввин.
   - Зоотехником, - растерянно сказал кришнаит. - Я и сейчас двух коров
держу, но они сейчас ни молока, ни сметаны не дают, я их к мерзкому не
принуждаю. Вера не позволяет.
   - Понятно, - сочувственно произнес раввин.
   - Понятно, что последнее слово решил за собою оставить! - захихикал
дьячок, ласково потрепав рыжего по плечу.
   - Нет, только совет. Важный. Надо принять разлуку, и наш зоотехник вам
пообещал, что она не вечная. И надо помнить, что факельщик всегда прав, а
нюхач все за версту чует. Как-то вы справитесь? - сказал им раввин, глядя
Марине в глаза.
   Все трое минуту посидели молча, а потом стали собираться к выходу.
   Первым, гремя бидонами, отправился восвояси расхристанный кришнаит в
полушубке с оборванными пуговицами. За ним, крестясь и низко кланяясь,
вышел дьячок. Последним, тяжело вздохнув, надел шляпу и вышел из купе
раввин.
   Поезд притормозил на какое-то мгновение, а потом рванул с места, все
дальше убегая от солнца, медленно катившегося за горизонт.
 
 
   * * *
 
 
   Ночью, в разгар дежурства, Марине снова стало плохо. Она ругала себя,
что все-таки съела эти кошерные хлебные палочки, которые подсовывал ей к
чаю раввин. Не хотела ведь ничего есть, так и не надо было, а раввин,
произнося непонятные молитвы, все доставал и совал ей прямо в руки
какие-то затейливые печенюшки, обсыпанные зернышками, из своего бездонного
портфеля. Он вполголоса говорил, что гораздо лучше нее все знает, гораздо
лучше всякого дьячка, а уж тем более, лучше кришнаита с бидонами. И вообще
они, евреи, знают обо всем намного больше всех живущих под Луною...
   В окно светила равнодушным призрачным светом Луна. Холодным светом.
   Марина вдруг увидела, что этот свет им здесь совсем не нужен, но сил
опустить тугую дермантиновую занавеску не было. Седой и Ямщиков спали.
   Седой даже во сне не снимал своих темных очков. Дурак. Но сил думать о
том, какие дураки Ямщиков и Седой тоже почему-то не было.
   И тут снова так прихватило живот, что Марина, не разбирая дороги,
потащилась в туалет. Все внутренности подкатывали к разным местам и
стремились выйти наружу, что бы жить самостоятельно, без нее. В глазах
было уже совсем темно, поэтому она даже не почувствовала холода туалетной
комнаты с треснувшим зеркалом, всей вони и грязи этого места. У нее
хватило сил только запереть дверь. Сквозь нараставший металлический звон в
ушах Марина почувствовала, что сползает по пластику стены прямо на
заплеванный, залитый нечистотами пол. Сознание потускнело, и она
провалилась в беспамятство...
 
   Капитан Веселовский в приоткрытую дверь купе видел, как женщина из
интересующего его тайного сообщества отправилась в туалет. По ее
покачиванию от стены к стене, он понял, что она хорошо выпила с вечера.
   Ситуация складывалась как нельзя удачнее. Да слепой бы не заметил, что
из них троих она - самая никчемная, пустышка. Ее разработка не
представляла никакого труда. Он еще раз удивился возможному противнику,
который на ответственное задание, если таковое существовало в природе,
потащил за собою это белокурое глупое создание с тоскливыми голодными
глазами. У капитана Веселовского что-то екнуло внутри, и он сразу понял
нехитрый ход мыслей двух ее спутников. Если они действительно были теми
древними воинами, о которых им сообщил капитан Капустин, то, по их же
древним обычаям, они должны были иметь с собой обоз с женщинами. Вроде
какой-то пергамент про это что-то рассказывал. Веселовский искренне
пожалел, что содержание заданий и образ действий в их управлении не
предполагает наличие такого обоза. И тут ему в голову стукнуло! Ну, точно!
Он сразу вспомнил, как эта самая, из обоза, засмущалась и отвела глаза,
когда он прижал ее к стенке, проходя мимо нее в тамбур по узкому
коридорчику. Вот сейчас он такую разработку устроит! Такую! Как потом они
ржать будут всем отделом! А ведь никому бы в голову такое не пришло! Он
быстро снял брюки, футболку, молниеносно протерся твердым дезодорантом и
бесшумно, крадучись, стал пробираться к первому купе до прихода грудастой
обозницы...
 
   Пятое купе не спало. Явственно слышался шелест высвобожденных на ночь
кожистых крыльев, резким тревожным звуком проносилось по вагону
пощелкивание чьих-то когтей... В купе стоял влажный спертый воздух, но
кожа все равно подсыхала и покрывалась тонкими светлыми чешуйками,
причиняя неимоверные муки. Между собой сары переговаривались едва
различимым сиплым свистом. Они оба почувствовали, что защита с первого
купе снята, что там есть лазейка. Думали они почти одинаково, поэтому
сразу же, одновременно подумали о белокуром факельщике. Все сары с начала
веков знали, что факельщика надо убирать первым. Не сговариваясь, они
неуклюже спланировали с верхних полок, цепляясь крыльями, скинули остатки
одежды на пол, вынув, наконец, спрятанные хвосты, расправили и размяли
друг другу затекшие плечи и, бесшумно отодвинув дверь купе, цепляясь за
дюралевые рейки, поползли по стенам к первому купе.
   Там было тихо. Дверь оказалась приоткрытой, лунная дорожка лежала как
раз сверху четвертой пентаграммы, третья и вторая были уже повреждены
чьим-то вторжением. Мысль пришла вновь одновременно к обоим. Сегодня
дежурит ненормальный факельщик, которого зачем-то сделали на этот раз
женщиной. В рассеянности, она сама повредила вторую пентаграмму, а третью
уже после очевидно пробил вездесущий Петрович. Так оно, скорее всего, и
было. Осторожно ступая по лунному свету, один из саров подошел к нижней
полке факельщика. Тот лежал, закрывшись одеялом с головой, прижимаясь к
стенке так, что с первого взгляда можно было бы подумать, что узкая полка
пуста. Дохнув на факельщика сонной пылью, набранной предварительно в рот,
сар аккуратно обмотал его в одеяло и бережно, как младенца, взял в мощные
когтистые лапы. Как только голова или ноги факельщика показались снаружи,
их тут же подхватил второй сар, висевший вниз головой на потолке.
   Стремительно перебирая лапами, они понесли его к тамбуру, за дверью
которого бе