ликвидации они как-то растерялись на воле. Неприспособленными к жизни и
новой экономической ситуации в стране оказались. Кто под машину попал, кто
от газовой колонки нечаянно взорвался. В люки канализационные почему-то
двое упали, один, правда, сам с балкона выпрыгнул. И соседи видели, как
его два человека в масках спасти пытались, удержать, но ничего не помогло.
   А-а-а, плюх! И нету заместителя начальника.
   Вот и на новых сотрудников отдела в учреждении смотрели как-то так, с
подозрением. Старались с ними не слишком тесно общаться. Нервы-то дороже.
   А то опять приказ придет отдел ликвидировать, а тут ты, допустим, в
корешах с капитанов Капустиным. И тебе вдруг сообщают, что надо этого
Капустина от прыжка с балкона срочно спасать... Нет, нервы дороже.
   Хотя народ там подобрался вначале вполне пригодный для плодотворной
оперативной работы. Все - с нормальными послужными списками, отдел кадров
каждого лично проверял. Психолог, блин, по полтора часа с каждым
беседовал, время тратил. А они, как только оставшиеся от прежнего отдела
бумажки прочли, так сразу стали похожими на тех чудиков из прежнего,
ликвидированного отдела. Начальству друг на друга доклады сразу же писать
перестали. Вс„ только сидят, главное, в отделе кружком и шепчутся. А перед
уходом с работы обходят весь отдел с горящей свечой и, если где найдут
жучка электронного, так в это место святой водичкой брызгают.
   Для того, чтобы охрана от них не свихнулась, отдел специально сразу за
вахтой расположили. Заколебаешься, пожалуй, пропуска-то всяким чудакам
выписывать. Не зарастала к этому отделу народная тропа и регулярно
протаптывалась с шести утра до двенадцати ночи. Некоторые и в четыре утра
колотились. Прямо в рыло некоторых приходилось среди ночи пихать. Но лучше
их было руками вообще не трогать. Одну дамочку попытались как-то за пальто
остановить, когда она к капитану Капустину прорывалась, а она и говорит
дежурному: "Валерий Германович, а у вас сейчас рука отсохнет!" И точно,
так рука и замерла на кобуре, а потом вообще - раз, и повисла плетью.
   Отошла только к концу смены, когда Капустин вышел проводить даму и
попутно сделал несколько пасов над рукой дежурного с завыванием.
   Словом, вольница у них там в отделе пошла сразу же. Рапортовать
перестали, честь офицерскую отдавать, по именам и фамилиям друг друга
называть - тоже. Ну, многие по оперативным паролям и кличкам
наименовались, хорошая традиция тоже была по номерам друг друга называть.
   А эти... Полковник Федосеев несколько раз допытывался, почему в отделе
такое неформальное общение царит? Громко допытывался, даже в коридоре было
слышно, хотя звукоизоляция в учреждении была, как сами догадываетесь,
хорошая. Напрягать слух, правда, немного приходилось. Но всем интересно же
было, почему в отделе капитана Капустина звали Нюхачом, а работавших с ним
в группе двух молоденьких свихнувшихся лейтенантов - Факельщиком и Бойцом.
   Но Капустин объяснил, что они всем отделом вживаются в образ, чтобы
лучше понять ход мыслей тех, по чьему следу идут. Совал еще какие-то
пергаментные документы, доносы в инквизицию вроде, о приближении
Армагеддона и продвижении по Северной оконечности Европы в каком-то там
веке двух придурков. Может, сами они, конечно, и не были придурками, но
полковник Федосеев почувствовал себя полным придурком, прочитав
распечатку, что у одного из наблюдаемых, за которыми шли Нюхач, Факельщик
и Боец, обе ноги левые, поэтому он ходит в странных ботфортах на толстых
деревянных набойках, у другого, дескать, на ногах вообще копыта. А глаза у
них на солнце желтым цветом отливают. В этом месте полковник Федосеев
вообще почувствовал настоятельную необходимость немедленно отлить. В
туалете он долго думал, что вот ему таки запретили менять опостылевшую
"Волгу" на нормальный такой "Форд-Фокус", а на вот такую херню так им
денег, конечно, не жалко.
 
   Хасид-Васильев вошел в отдел, сел непосредственно на стол, снял шляпу
вместе с фальшивыми пейсами и, кивнув Капустину, сказал: "Молчат суки!
   Воды набрали в рот и молчат. Ни чо, блин, их не канает!"
   - Что и требовалось доказать, - подытожил капитан Капустин. - Вот,
Воздвиженская принесла, скачала с интернета. Эти говнюки уже вовсю по сети
шарят! Поднимают дружественные конфессии против третьего Армагеддона.
   Поймать бы самих, да приподнять за одно место.
   Ложный еврей, сняв пальто, пробежал текст глазами.
   - Я же говорил, что "сары" - еврейское понятие! Ну, вот, смотри! "Ангел"
   на иврите - "малах", а "малаха" - труд, ремесло. Ангела-воина называют
"сар", что означает наместник, вельможа, правитель, военачальник, а на
современном иврите - еще и министр. Отсюда и прозвище Яакова, боровшегося
с ангелом божьим - Йиасраэль. А вот слово "демон" однокоренное со словом
"демьйон" - фантазия, воображение - от слова "димуй" - образ, сравнение!
   Сар - это не демон!
   - Какая тебе от этого польза? Они же не колются, - проворчал Капустин.
   - Да сами, потому что толком почти ничего не знают. Пиз..т больше. У
них в Израиле гора есть такая Мэгиддо. И еще в каких-то свитках М„ртвого
моря есть предсказание о последней битве детей света с детьми тьмы,
которая произойд„т в аккурат под этой горкой. Это же, Леха, целая наука!
Знаешь, сколько течений на эту тему у одних евреев? И они за это готовы
друг другу глотки грызть! А добавь сюда староверов с православными,
протестантов, католиков, мусульман, свидетелей Иеговы... Дружественные
конфессии! Пока сам за дело не возьмешься, никакого толку от этих
конфессий не дождешься.
   Но, судя по оперативным источникам, на данный момент все едины только в
одном, вернее, в трех вещах. Загибаю пальчики. Первое - сары уже
материализованы, или переселены, или пробуждены или еще там с ними чего-то
произошло. Но факт тот, что сары у нас уже есть. А товарищи из инквизиции
составили для нас с тобою словесный портрет такого сара. Может быть,
несколько устаревший. Ножки левые с копытами, глазки желтые. Чо ты
ржешь-то? Так, второе! Место драчки у них уже определено, только мы его не
знаем. Не, чо ты ржешь-то все, а? Ржет он! При этом твои оперативные
разработки, свидетельские показания опрошенных ясновидящих и прочих ведьм
и проституток подтверждают мое мнение - гору эту надо искать не у
еврейских товарищей. Это условный объект. Где-то теперь и у нас такая
горка образовалась!
   - Ну, а третий пальчик, - напряженно переспросил его Капустин, растирая
красные глаза, прекратив, наконец, истерический закатывающийся смех.
   - Знаешь, похоже, Нюхач, Боец и Факельщик тоже уже материализовались! -
торжественным шепотом сказал капитан Веселовский, наклонившись к самому
лицу Капустина.
   - Да мне Анжелка перед тобою звонила, она их в хрустальном шаре видела,
на вокзале почему-то, - жалобно произнес Капустин. - Я ведь даже не знаю,
как умом не тронуться...
   - А ты бы подкатывался реже к своей Анжелке по оперативной надобности...
   Ладно. Давай-ка, дадим отделу писем наводку на же-е-ел-ты-е глаза!
Только я разберу-усь са-ама-а! Так Анжелке и передай! - пропел
Веселовский, порхая по отделу и размахивая еврейской шляпой.
   - Лень! Ты хоть на полпальца в этом что-то понимаешь, а? Ты можешь
объяснить популярно, и, если не будешь вые...ся, то я вообще тебе по гроб
жизни обязан буду!
   - Видишь ли, противостояние Бог и Сатана - это поздние христианские
выверты. Пережитки неправильных учений. И прикинь, сколько полуграмотных
переписчиков здесь постарались! Вот мы с тобой, Леха, разве против
Президента идем? - строго спросил он Капустина.
   - Не-е-ет. С чего ты взял? - спросил Капустин, интенсивно крутя
Веселовскому у виска пальцем и показывая на телефон.
   - Жуков я утра проверял. До завтра новых не будет. Я это к тому говорю,
что Президент у нас - гарант, мать ее, Конституции, где речь идет личной
безопасности граждан. А сколько мы с тобою этих граждан..? Вот то-то же! И
всякому не объяснить, в чем те граждане перед нами провинились. А еще я
лично два года сотрудником американского посольства представлялся и
граждан к очень разным вещам склонял. Сам-то теперь понимаешь, куда я тебя
клоню? С точки зрения чистой монотеистической религии, Бог и Сатана не
могут быть антиподами! Как наша с тобой служба, которая, Леха, и опасна, и
трудна, не может быть направлена против нашего с тобою Президента.
   - Леонид! Многие, очень многие из нашего учреждения не столь привержены
существующей законодательной власти, - все-таки шепотом сказал Капустин,
почесывая лысину.
   - Но они повязаны присягой. Вот прикажут тебе вдруг с балкона меня
удержать... В глаза гляди, Леха! Я тебя тоже буду обоими клешнями
удерживать! Не боись! Не больно держать буду! А все потому, что у нас с
тобою, кроме звездочек, есть присяга. Ангелы - это не умершие праведники с
крылышками, а разумные энергетические существа, к тому же, очень похожи в
чем-то на нас с тобою. Понимаешь, они, как и мы с тобой, собственной воли
не имеют, в отличие от обычных гражданских лиц. Присяга у них! И мы с
тобой, Леха, не ради собственного интереса вкалываем, а ради этих самых
гребаных гражданских, которым, заметь, присягу исполнять не надо! Обидно?
   Конечно! Вот и некоторые ангелы обиделись, и уже в своем моральном
падении возымели свободную волю. Ты, думаешь, я зря разбирался с этими
жидовскими штучками? Вот кто такие - наши сары! Переродившиеся ангелы,
потакающие всему дурному. Войны, раздор - для них время кормежки. А еще
говорят о глубинах вселенского зла, называют имена того, кого они решили
выпустить на волю... Шепотом. Нам с этим надо постараться покончить по
одной простой причине. Мы с тобой слишком привыкли к власти за эти годы.
Неограниченной власти. Как-то не хочется сдавать ее чудакам с желтыми
глазами, а? За здоров живешь? - показал средний палец Веселовский.
   - Не хочется, Леня! - искренне признался Капустин. - Только я все-таки
не представляю, кто такие привратники? Ну, Нюхач этот, Факельщик и Боец.
   Если вообще чо-то в этой хрени петрю!
   - Вопрос с привратниками, конечно, интересен, но темен. Это люди. Самые
обычные, без малейших отклонений. Просто у них как-то иначе запущен
процесс реанкарнации. Появляются, исчезают. С легендой, документами.
   Шпионы высшей марки, адаптация занимает доли секунды. Понятно, это же
все сверхестественные штучки. Тут мне наводку одну дали, что это люди,
чем-то провинившиеся когда-то, вроде как стараются исправиться. С другой
стороны, по поведенческой мотивации - типичные наемные убийцы. В период
преследования и в момент ритуального убийства - у каждого из них своя
роль. Знаю только, что Факельщик должен успеть разжечь какой-то факел... А
вот еще! Один ксенз мне по большому секрету рассказывал, что кто-то из
привратников то ли перевербовался на хрен, то ли не досмотрел там
чего-то... Информация крайне противоречивая. Короче, это, скорее всего,
что-то вроде штрафного батальона.
   - Умереть не встать. Вот, глянь, я пытался схемку по твоему докладу
начиркать. Так у тебя, Лень, один глаз пишет, другой зачеркивает! Ты же у
нас мощный аналитический ум, Леонид! Что это за хрень? Почему привратники
становятся людьми, а? - обескуражено сказал Капустин, показывая
Веселовскому исчирканный листочек. - Пусть бы они тоже были каким-нибудь
говном с крылышками, а? Устраивали бы разборки в стороне от нас, а? -
жалобно закончил он.
   - Понимаешь, этот мир так хитро устроен, что тем и другим нужна зацепка
за человеческую плоть. Я полагаю, что и сары до поры до времени прячутся в
чьих-нибудь телах. А привратники сразу материализуются людьми. Но это
означает, что и того, кого они хотят откуда-то выпустить, они будут
непременно в кого-то впускать... Точно! Тоже в человека! У, блин! Значит,
сюда только человекам путь разрешен! - говорил и говорил Веселовский,
глядя на Капустина уже совершенно стеклянными глазами.
   - Слушай, Лень, пива хочешь? Заткнись уже, а? Вот из отдела писем тебе
пачку скачали про желтоглазых... Все равно до ночи работать. Ну, за победу
под горою! Если не свихнемся, или не скинут нас с тобой куда-нибудь с
балкона, победим обязательно! Так куда, ты говоришь, сары эти потом
уходят? После победы коммунизма, а?
 
                               ДРУГАЯ ДОРОГА
 
   Никуда сары не уходили, как привратники, потому что, в отличие от них,
смерти не знали. А каждый привратник, желавший отслужить свое, был только
человеком. Слабым, измученным походом, одиноким, озябшим человеком в
мокрых ботфортах, который с отчаянием понимал, что у зыбкого мира вокруг
нет кроме него, беспомощного, иной надежды.
   Не оправдали они тогда доверия. Конечно. Но так уж получилось. Из-за
Флика, конечно. Шли перед этим три дня. Стоял конец июня, но погода была
хуже поздней осени. Какой урожай можно было собрать после такого лета в
истощенной голодом и войной стране? Дни стояли сумрачные. Дождя, как
такового, не было, только в воздухе будто висела паутина крошечных капелек
влаги. Ботфорты намокли сразу, промокли мундиры, а они все шли и шли,
оставляя позади маленькие деревеньки. И Седой только шептал их названия
про себя, чтобы обязательно припомнить каждый из этих чистеньких когда-то,
обезображенных нуждой и войной хуторов, указать каждую деревеньку,
дававшую кров тем, двоим. Желтоглазым.
   Они довольствовались лишь куском солонины и подогретым вином, ночлега
не брали. Они шли и шли. Останавливаться им было никак нельзя.
   Странно, но, вспоминая тот поход, никто из них не мог понять, почему же
у них тогда не было лошадей? Грег-Ямщиков вообще считал, что это был
очередной выверт тех, кто их послал, но шли они окольными дорогами без
постоялых дворов. В городках повсюду за теми двоими охотились переодетые
капитаны инквизиции, выжившие при погромах кальвинистов. Но ведь вначале у
них были лошади? Точно, были! И опять Флик тогда удружил, не включил на
ночь лошадей в магический защитный круг. Или, может, включил, да, заснув,
выпустил поводья из рук. Точно! Выманили у них тогда лошадей. Сперли!
   Из-за Флика, конечно. Кого только по дорогам не бродило в то время.
   Да и вообще не повезло. Ситуация политическая сложилась не в их пользу,
как утверждал Седой. Но в другое время сары и не появлялись. А Седой
говорил, что сами они, привратники, слишком поздно появились. Он считал,
что тогда уже почти ничего от них не зависело. Некому даже было совершить
для них таинство напутствия. Кто бы пришел к ним в этот час, если католики
воевали с гугенотами, если люди вокруг меняли веру отцов, а сами святые
отцы, отрекаясь от заповедей, предавали свою паству?
   Вся Фландрия пылала кострами инквизиции, жгли любого, кто хотя бы
отдаленно напоминал саров. Да разве это выжечь?
   Война была. Большая, долгая война. Кругом война. Она стояла у каждого
стола и ждала свой кусок. А на него-то нужны были немалые деньги. От них
весь соблазн.
   Где было найти утешение? У Бога? Но Церковь тоже вела войну. Кто же
поверит инквизитору, который торгует прощением Господним и посылает
имущего на костер? Слаб человек. Что творит и что еще сотворит ради денег?
   Люди рождались среди войны, умирали, унося ее с собой в своем сердце.
   Ничего вокруг не было вечным. Вот остов сожженного собора, вот вымершая
мыза, вот дом, в котором, среди голых стен, живут только воспоминания.
   Вечной была только война. Она жила сытой размеренной жизнью, заслонив
мир и небо собою.
   Кто поможет, если пятый год неурожай, если налоги у каждого такие, что
не расплатится до конца дней своих, если каждая мать трясется за детей, а
все вместе трясутся за свои жалкие шкуры? Когда герцог Альба решил сшить
новые ливреи своим слугам, он не смог найти в Брюсселе и Антверпене
достаточно сукна. Ха! Почему же он не надел им на головы пеньковые кули, в
которых вся Фландрия бродила по дорогам? Мало кто и в Бельгии не готовил
нищенскую суму. Нищие шли плотной толпой по улицам городов, по дорогам,
умирали от голода под всеми окнами. Пять процентов с продажи недвижимого
имущества! Десять процентов налога с продажи движимого! Провались в
тартарары проклятая десятина! Как выплатить это?
   "Деньги! Деньги! Деньги!" - стоял повсюду вопль, обращенный к небесам.
   Так уж устроен был людьми мир вокруг, что с самого рождения до
последнего часа каждый шаг требовал денег. Только мертвым деньги были не
нужны. Но не всем хотелось присоединиться к их вечной пляске в
облупившейся росписи стен храмов.
   "Денег! Денег!" Но разве небо, кропившее мелким дождем размокшую землю,
подарило им эти маленькие блестящие кружочки, которые стоили больше всех
живых, вместе взятых?
   "Денег!" Такая мольба не могла быть не услышанной. Она была услышана и
оценена по достоинству. В деньгах. И всего золота мира было мало для такой
мольбы, и не начеканено столько монет, чтобы унять этот вопль.
   Но деньги - это не золото, это все помыслы, мечты и надежды, собранные
вместе. Сколько стоит мечта? Лишь у маленького человечка она бесценна,
деньги ему не нужны. С ним бесполезно толковать. Пускай подрастет! О! Он
еще поймет, на чьей стороне сила!
   Поэтому где-то в самом конце одной страшной войны и появились двое.
   Скорее всего, они были где-то рядом и раньше, но выдавали себя. Как же
не заметили шнырявшие повсюду с индульгенциями инквизиторы то, что
выдавало любого сара с головой? Слишком мягкое и беспомощное человеческое
тело не могло удержать, утаить в себе этих примет начавшегося перерождения.
   И когда в мире впервые блеснули нездешним цветом глаза саров, когда они
надели странные уродливые ботфорты, вдруг два кирасира, Грег и Флик,
прибившиеся к полку оранжевых совсем недавно, тайком покинули полк, следуя
в направлении Монса. В безымянной харчевне они встретились со странным
седым человеком и повернули к северу, к морю, обходя все порты, начиная с
Энкхейзена, везде расставляя стражу. Даже среди потерявших веру в Божью
милость людей находились те, кто старался им помочь. По разному их
помощники толковали Святое Писание, некоторые больше верили "Молоту
ведьм", чем самим привратникам. Кому какое дело до двух странных людей,
рвавшихся к неласковому морю? Но, взглянув однажды сару в желтое пламя,
плескавшееся в узких глазницах, люди разных вероисповеданий и религиозных
течений тут же искали связи с тремя привратниками.
   Посты доносили отовсюду: "Утрехт саров пропустил... Лейден не казнил
саров, выпустил их из тюрьмы инквизиции, но корабли гезов из города не
уходили... Гент ночлега не дал, но и не собрал погони... Флиссинген
отказался выдать саров инквизиции..."
   Лишь за Миддельбург привратники были спокойны. Если могут вызывать
спокойствие известия о том, что каждый день инквизиторы сжигали там по
три-четыре сара, хотя в их же пергаментах говорилось только о двух
крылатых и неразлучных.
 
   Нюхач чуял, а Факельщик видел, что дела их плохи. Сары рвались уйти
морем под руку Рыжей королевы-девственницы. Там они непременно сделают то,
что изменит лицо мира, а люди опять ничего не заметят, следуя за своей
сохой, смиренно суча нитку своего веретена. Каждый вечер они рассматривали
тающий запас золотых монет, и каждый думал, почему же это так страшно,
если деньги вдруг поменяют свое лицо? Ведь и раньше на них чеканились
разные лица, уж и не упомнить какие. Но каждая монетка стоила сама по себе
столько, сколько просил за ночлег старый, видавший виды хозяин таверны.
   Если, конечно, вор не отпиливал ее по краю или медленно не истирал о
жесткую кожаную мездру.
   Вдали от войны даже в Эмдене привратникам удалось установить постоянный
пост, состоявший из беглых эммигрантов-кальвинистов. Пусть они и были
против икон, но в Бога единого они верили. А, кроме того, они были
профессиональными военными, поэтому, со знанием дела, прочесывали при
снаряжении все корабли гезов.
   И в конце пути вышли Седой, Грег и Флик к крепости Харкум. Здесь, по
слухам, скрывались два отца инквизитора, посвященные в их дело, которые
должны были сообщить им последние наставления. Но к их приходу крепость
была