РОДИМЫЕ ПЯТНА СОЦИАЛИЗМА
 
   "Дорогие наши товарищи-чекисты!
   Где же вы теперь есть и есть ли еще? И как же жить-то без вас в новой
России? То, значит, были везде, кругом, а то, вдруг, попрятались. А я хочу
сообщить вам, что не могу больше терпеть издевательства и притеснения
начальника смены Циферблатова В.И. Сообщаю, что с виду он, вроде, обычный,
но глаза у него на свету желтые как у кота, зрачков нету вовсе. И всю
жизнь Циферблатов В.И. ходит в ортопедической обуви. А когда мы все нашей
бригадой на рыбалку выезжали, а его брали с собой, то я заметил, что у
него правой ноги-то вообще нет! С виду обе ноги присутствуют, а правой
нету! Он тогда ноги еще промочил, а спиртом растирать никому не позволил.
   А нынче сформировал он при поддержке своего дружка-олигарха
Восьмичастного, которому звонит за государственный счет по пять раз на
день, экспериментальный прицепной вагон. Из Калининграда до Владивостока.
   А когда я сказал, что такой вагон на хрен никому не нужен, он сказал,
чтобы я катился к едрене фене.
   Я, конечно, покачусь, деваться мне некуда. Но хотя бы при
восстановлении вертикали власти на железной дороге, проверили бы на какие
деньги Циферблатов В.И. себе дачу построил с шестью подземными комнатами.
Ему, дескать, врачи каку-то грототерапию прописали. Или пещеру соляную? Чо
у нас врачи-то, в натуре е..лись?
   А вот как вы думаете, я до Владивостока без сменщика перебудусь? Мне
что теперь, из-за чиновничьего произвола охренеть-не встать? Раз такое
срочное дело, мог бы хоть Людмилу Бутусову в сменщицы дать. Фиг! Второй
год с бабами в смену не ставит!
   Вы, конечно, думаете, что я с ума сошел. Нет! Я в проводниках скоро
двадцать лет катаюсь. Я всех привык по глазам разоблачать! Всех! От
бригадира, который зайца причет, до сменщика, который два комплекта белья
спер, не говоря уже о лярвах из ресторана. Я даже когда полотенца новые на
две части рвут, заранее это купе по глазам угадываю.
   Фамилию не подписываю, опасаясь дальнейших притеснений со стороны
Циферблатова В.И."
 
   - Ну, чо, Леха, вроде этот барабан правильно барабанит, - сказал
Веселовский клевавшему носом Капустину.
   - Да дурак он, этот твой барабан! Сразу видно, что мозги последние
пропил! - вяло возразил Капустин.
   - Ты сейчас как полковник Федосеев рассуждаешь. Оформляй мне
командировку! Срочно! Я сам их там... На Серпуховской линии этих сук
встречу. Или еще где пристигну. Ишь, цепляться они задумали! Вот ты у нас
Нюхач! Ты же должен думать, как этот Нюхач! Скажи, где ты бы им встречу
назначил?
   - А хрен его знает! Отвяжись! Катись куда хочешь! Учти, я сутки буду
спать. Это тебе лавры и ордена нужны, а мне - нажраться бы и выспаться!
   - Понятно, как тебя волнуют вопросы судьбы человечества!
   - Знаешь, от меня вчера Томка к матери переехала. Вот это меня гораздо
больше волнует всего человечества!
   - Я тебя сколько на счет неуставных отношений с Анжелкой предупреждал?
Сам виноват!
   - Слушай, заткнись, а? Товарищ еще называется! Ты не ходил в грязной
рубахе? Нет? Тебе мама стирает? А мне Томка стирала! И на счет
человечества я не очень уверен, а про Томку я всегда знал одно -
удерживать вам меня на балконе Томка не даст! Она вас всех к чертовой
матери табуретом положит! В рядок! И с Анжелкой у меня на почве этой хрени
все происходило. Связался с вами! Так что катись к своим желтоглазым,
насрать! Я тебя за Екатеринбургом сменю. Раньше - никак.
 
 
   * * *
 
 
   Нового пассажира Петрович встретил без всякого энтузиазма. Билет он
равнодушно засунул куда-то в задний карман форменных брюк.
   - Катись-ка ты в третье купе, ладно? Извини, белье выдам после обеда. Я
ночь не спал, без сменщика я. В первое купе не суйся! Там хоть трое едут,
но пока никто еще четвертый не приживался.
   - Трое? - с напряженным интересом спросил новенький пассажир.
   - Понимаешь, штука какая... Их трое. Вот посчитай, если баба одна, а
мужиков двое, то угадай с трех раз, что тебе обломится? А? - дыхнул
Петрович перегаром на пассажира. - А мне приключения к чему? Потом тебя с
побоями на морде к бригадиру водить по вагонам на освидетельствование? Да
на хрен!
   В этот момент пробегавший мимо с пустыми судками официант крикнул:
   "Петрович! Иди в буфет! Я для тебя ящик портера оставил! Мне сегодня
какой-то удавчик приснился, сказал, чтобы я на тебя ящик взял! Гы-гы! Ты
сны угадывать можешь? К чему удавчики снятся?"
   - К удавке, блин. Ладно, зайду, - сказал удрученно Петрович. - Они так
спят, они даже сны видят...
   - Ты точно знаешь, что один из них - баба? - разочарованно спросил
пассажир.
   - Баба. Точно. Сам в майке видел, - подтвердил Петрович и, покачиваясь,
пошел прятать веник и совок в ящик за топкой.
 
   Ночью Веселовскому приснилась большущая змеюка. Она спокойно перебирала
в его голове все секретные сведения, доклады, донесения и просто доносы.
   Особенно внимательно она просмотрела отпечаток разговора с капитаном
Капустины о целях и задачах ближайшего Армагеддона.
   - Вот думаю, служивый, кому из вас услужить, - захихикала змеища,
поняв, что ее застукали с поличным.
   - Ты кто? - спросил ее Веселовский.
   - Конь в пальто! Священный змей я, а не змеюка! Идиот! - прошипел змей.
   - А как вас разберешь-то? - извинительным тоном ответил ему
Веселовский, понимая, что это все, конечно, происходит с ним во сне,
поэтому он в любой момент может послать наглого змия куда подальше.
   - "У моей Наталии такие гениталии!" - некстати раскатисто заржал змей.
- А вообще ты свою маму туда посылай! Гляжу, вот, служивый, думаю. Чью же
мне сторону принять? А ты сам, вижу, пока не определился... Не боишься в
драку-то лезть, если так и не понял, за кого ты-то сам? Я, лично, опасаюсь.
   Веселовский судорожно стал припоминать, что ему известно о змеях из
мифологии. На ум ничего не приходило кроме какого-то змея то ли ацтеков,
то ли майя, который кого-то съел. И, конечно, о том змие вспомнил, ну, про
яблоко в Раю.
   - Н-да.. Не густо... Я уже просмотрел. Меня вообще-то Кириллом зовут, -
представился змей.
   - Я за все человечество! - продекларировал Веселовский.
   - Не п..ди, - сказал змей. - Я тут твои мечты о раскрытии заговора,
новом звании, "Форде-Фокусе" и секретарше Федосеева просматривал.
   Привратников и саров решил с поличным поймать? Господи! Видишь ли ты,
как низко они пали? Ладно! Лови! Мешайся под ногами! Ну, спасибо тебе!
   - За что? - не понял юмора Веселовский.
   - За то, что помогаешь мне сделать выбор, - важно произнес змей. - Я,
пожалуй, сделаю свой выбор. На днях.
   - Какой? - спросил Веселовский, затаив дыхание.
   - Не твое дело, - отрезал змей, уползая во тьму.
   Веселовский почувствовал, что теперь в его голове царит пустота. Ему
казалось, что змей утащил с собою что-то очень важное, что он никак не мог
вспомнить.
 
 
   * * *
 
 
   За прицепным вагоном в народе закрепилась дурная слава. Она бежала
окольными рельсами впереди составов, к которым его цепляли. Не огурцы
соленые, не вареные яйца и рыжики в маринаде надо было первым делом тащить
к нему на продажу, а мышей, крыс и хомячков.
   Пассажиры, кому удавалось вернуться из того вагона живыми,
рассказывали, как ночи напролет, почти не пивши, они разговаривали со
змием зеленым по имени Кирилл, как утром из туалета выходил лысый мужчина
с кожистыми крыльями за спиной, едва прикрытыми халатом, и дотошно
спрашивал каждого из очереди, тыча в грудь когтистым пальцем: "Который
час? А у вас который?
   А у вас?"
   И о первом купе тоже разное говорили. То душат там, то кричат благим
матом, то женщина оттуда выходит полуголая и всем подряд яйца отвинчивает,
то мужик прыгает по полкам с кистенем. Но, в основном, о том, что сектанты
в том купе едут, Всевидящее Око ищут, а как его звать - сами не знают.
   Давно бы им подсказали, да только странные они какие-то. Ну, их. На кой
такие Всевидящему Оку?
   По ночам по коридору ходил какой-то противный чукча с бубном, пел такие
же противные песни и всем, кто протискивался мимо него в туалет, говорил,
ударяя в бубен: "Бум! Ба-а-альшой бум! Во-о-о какой бум будит!"
 
   Командировочный из Костромы Роман Евсеевич Цахес утверждал, что спасся
из прицепного вагона исключительно благодаря редкому чутью, выработанному
в ранние годы сопливой юности в минском гетто. Хотя все, кому он это
рассказывал, прекрасно знали, что, скорее всего, чутье он выработал
значительно позднее, за десять лет строго режима, которые получил на
законных основаниях за присвоение государственной собственности в особо
крупных размерах.
   Роман Евсеевич рассказывал, что, возвращаясь по прыгающим скользким
сходням сцепок вагонов, он почему-то решил задержаться в тамбуре.
   Почему-то он решил не ходить сразу в свое четвертое купе. А дверь в
вагон была открыта настежь. И в ее проеме Роман Евсеевич увидел эсэсовский
патруль, проверявший аусвайсы как раз в их купе. Начальник патруля в
черной форме, в фуражке с черепом на ломанном русском спрашивал его
попутчиков, где они прячут юде, то есть его, Романа Евсеевича. А в это
время два солдата в серой форме перерывали оставленные им в купе вещи. С
собой они почти ничего не взяли. Так, по мелочи. Коньяк армянский в
подарочной упаковке, начатый флакон французской туалетной воды и шведскую
рубашку в целлофане. Спрятаться Роману Евсеевичу было совершенно некуда.
   Он уже думал, как побежит от них обратно по вагонам, очень жалел о
дубленке, оставленной в купе, и том, что до лета еще далеко, а до
ближайшей станции - еще дальше. Но патруль, выйдя из четвертого купе,
пошел в обратную от Романа Евсеевича сторону, где у прицепного вагона были
прочно задраены все двери. Там они спокойно просочились сквозь запертую
дверь тамбура у единственного туалета, открытого для посещений проводником
Петровичем, и исчезли.
   Когда Роман Евсеевич Цахес на нетвердых в коленях ногах вошел в купе,
все его попутчики лежали, укрывшись одеялами с головой, и делали вид, что
крепко спят. Хотя еще буквально час назад они вместе пили его, Романа
Евсеевича коньяк и дружно, с анекдотами и смехом играли в подкидного.
   Светила Луна, а на полу горкой лежали его разбросанные вещи. Роман
Евсеевич присел возле них на корточки и только тогда понял, что ему надо
срочно поменять брюки...
 
                       Я СВОЮ НАТАЛИЮ УЗНАЮ ПО ТАЛИИ
 
   Ночью к ним в купе подсел пассажир. Вроде баба. Потому что сквозь сон
Ямщиков слышал, как какой-то мужик стучал в их окно и кричал снаружи:
   "Натуся! Натуся! Телеграмму отбей, как приедешь! Я уж соскучился,
Натуся!"
   Ямщикову сквозь сон очень хотелось открыть упакованное на зиму окошко и
настучать тому блеющему козлу по кумполу. Но еще больше хотелось спать, а
из сна его опять вынимал настойчивый стук Натусиного дятла. Поезд
тронулся, этот чудак с полустанка еще успел пару раз треснуть им в окно на
прощание, от чего Ямщиков окончательно настроился против новой попутчицы.
   Утром, когда в окно заглянуло несмелое зимнее солнце, Ямщиков протер
глаза и глянул вниз. Флик, сука, совсем был похож на бабу. На подушке
разметались светло-русые кудри. А ресницы были такими густыми, что даже
гнида Петрович при нем становился каким-то суетливым и услужливым. Нет,
это же надо было сообразить и учудить такое! А вот напротив Флика
лежала...она. Это была Наташка. Его Наташка. Наталия Сергеевна. Кровь
двинула Ямщикову в голову, он страшно разозлился на себя, что ночью зенки
не протер, да не глянул, кто же к ним садится. Правильно, сторожить-то
этой ночью была очередь Флика! И что-то не слышно его было, когда в окно
вовсю колотился тот говнюк, к которому от Ямщикова когда-то ушла Наташка.
   Эх, Наташка! Что мне делать?.. И еще чо-то про люстру в той песне
было... Точно! "А Луна глядит в окошко, словно люстра!" Как она могла! Как
могла! Ведь он тогда только на три месяца в командировку в Анголу отъехал
к черножопым, а она тут же нашла этого идиота. "Телеграммку отбей!" Как же
это надо было дрыхнуть, чтобы не отбить ему печенку, как? Староват ты,
Ямщиков становишься! Пердуном ты становишься старым!
   Ямщиков решительно спустился вниз, сел на полку, бесцеремонно отодвинув
к стене дрыхнувшего Флика.
   - Ну, здравствуй, Натали! - процедил он сквозь зубы испуганно глядевшей
на него Наташке. По ее вытянувшейся физиономии было совершенно ясно, что
она узнала его сразу. - Куда собралася? Не ожидала встретить старого
друга? Кому телеграмму отбивать станешь?
   - Здравствуй, Гриша! К свекрови я поехала, проведать надо. А телеграмму
мужу дам, у нас двое деток и живем мы хорошо! Ни в какие командировки мой
муж не ездит! Ты смотри, а я уж думала, что ты сгинул давным-давно! А он
ничего еще, опять куды-то в командировку едет! Он еще мне допросы тут
устраивает! Он мне всю душу вымотал этими командировками! Да провались ты
с ними, понял? - собравшись с силами, неожиданно зло проговорила Наталия.
   За спиной завозился, прижатый к стенке задницей Ямщикова, Флик. Ямщиков
цыкнул на него, и Флик сразу затих.
   - И сколь долго мы будем пребывать в вашем приятном обществе? -
ерничая, спросил Наталию Ямщиков.
   Флик все-таки вывернулся из-под него и теперь с любопытством
рассматривал худощавую интересную женщину с крашенными хной волосами.
Наталия усмехнулась Ямщикову, как усмехаются женщины, сознающие свою силу
и власть над слабой мужской натурой. Флик, то есть Марина, конечно, изо
всех сил старалась запомнить, как Наталия Сергеевна ломает брови дугой и с
улыбкой пристально смотрит в глаза Ямщикову. Почему-то в последнее время
Марина совсем не могла смотреть ему в глаза. И вот так резко встряхивать
волосами тоже не могла. А зачем-то ей это очень было надо.
   В купе влез Петрович, бесцеремонно уселся рядом с Ямщиковым проверять
билет у новой пассажирки.
   - Здесь вам с двумя дамами шибко жирно будет, - сказал он задумчиво. -
Потом води дамочку к бригадиру... Вот в восьмом купе бабушка едет, божий
одуванчик...
   - Восьмое, так восьмое, - гордо сказала Наталия Сергеевна, перебивая
Ямщикова, попытавшегося вставить словечко.
 
   Она перешла в восьмое купе сразу же, как только Петрович вышел с ее
билетом. Ямщиков смотрел, как она собирается печальными собачьими глазами.
   Марине стало от его взгляда не по себе. Она вдруг снова стала жалеть,
что теперь уже только женщина. Что-то не соглашалось внутри с этим его
взглядом, обращенным к Наталии Сергеевне, накидывавшей на плечи полушубок.
   И сразу после ее ухода в восьмое купе началось. Никакой дисциплины и
субординации. Да и конспирация ихняя сразу стала ни к черту. Ямщиков
целыми днями начал пропадать в купе у Наталии Сергеевны, слушая
бесконечные рассказы ее пожилой соседки о детях и внуках. Проходя мимо,
Марина видела, как он смотрел на Наталию Сергеевну. Никого он уже вокруг
себя не замечал, ничего не помнил. А Наталия Сергеевна громко, на весь
вагон хохотала. И почему-то Марине надо было обязательно пройти мимо,
стараясь заглянуть в приоткрытую дверь восьмого купе.
   Того странного пассажира Марина почему-то больше не встречала. За
плотно запертой дверью пятого купе Марина почти не чувствовала движения.
Иногда ей уже казалось, что все это - чушь собачья. Просто она такая
идиотка, что ничего не помнит из собственного прошлого. Ей становилось
вдруг не по себе, что она едет куда-то в прицепном вагоне с двумя
незнакомыми ей мужчинами. Конечно, только такое ничтожество, как она,
могла дать себя увлечь ветреному Ямщикову, который теперь на нее даже не
смотрит. Только сидит и улыбается, глядя на хохочущую Наталию Сергеевну.
   Но так она думала только днем. Как только садилось солнце, она начинала
видеть. Она видела шевеление странных крыльев в пятом купе, кольца
сворачивающего кармические круги змея за спиной Петровича, видела огромную
гору, покрытую снегом и лесом, где стоял большое конусообразное
сооружение. Под завывание вьюги множество народа там камлали против них. И
чем ближе они продвигались по направлению к горе, тем громче становились
голоса странных людей, старавшихся обмануть факельщика, указывая ему
ложный путь, беспечно предавших свою природу...
 
   На третий день этого кошмара Ямщиков впервые даже не подготовил их купе
к ночи. Седой с Мариной молча начертали пентаграммы и разложили гвозди.
   Ямщиков в это время бесцеремонно рылся у нее в косметичке в поисках
дезодоранта. В купе он ненадолго зашел уже чисто выбритым. Поменяв
рубашку, он решительно направился в дальний тамбур. Марина посмотрела на
непроницаемые темные очки Седого и опустила глаза. Седой равнодушно
приказал ей заканчивать подготовку без него, а сам отправился куда-то,
видно, по надобности. Марина упала на свою полку и почему-то стала
плакать. До конца она так и не понимала причину своих слез, но сердце
разрывалось от беспричинной жалости к себе и еще какого-то непонятного
щемящего чувства...
 
   Старухи в купе не было. Седой понял, что соседка Наталии вышла в туалет.
   Наталия Сергеевна лихорадочно собиралась на свидание с Ямщиковым. Резко
пахло дешевыми духами, помадой. Она так торопилась, что даже не обратила
внимание на присутствие Седого в купе.
   - Вы куда-то собрались, Наталия Сергеевна? - спросил он ее тихо,
закрывая за собой дверь.
   - А это не вашего ума дело, товарищ! Может, я в туалет собралась? Какой
вы любопытный! - кокетливо сказала женщина, резко оборачиваясь к нему и
поправляя кофточку на груди.
   - Значит так. К Ямщикову ты не пойдешь, если живой остаться хочешь.
   Нельзя ему сейчас с тобою, - так же тихо прошипел ей Седой.
   - Что вы такое говорите! Как вам не стыдно, в самом деле! - вспыхнула
Наталия Сергеевна.
   - Про стыд ты оставь, бедным подашь! К нам за просто так в купе никто
не садился, тут только сопоставить кто и зачем... Значит, после замужества
с Ямщиковым ты ни разу столкнуться не удосужилась. А в самое не нужное
время вдруг всплываешь, в обратную жизнь тянешь... Я тебя сейчас, гнида...
Нет, иди! Иди, как хозяева твои задумали... Мне плевать. Только, если ты
действительно от них, то ты должна знать и кто я! И про то, что я могу, ты
тоже должна знать! Обещаю, удовольствия получишь в том тамбуре сейчас на
все сто! Только вот что. Пока ты с Ямщиковым вожжаешься, я твоими детками
займусь...
   Седой стоял в проеме купе, не двигаясь, так и не снимая темных очков.
   Это было не просто странно, это было нелепо. В купе быстро сгущались
сумерки, наступала невеселая, длинная зимняя ночь. Ей надо было спешить,
надо было немедленно уходить. Но, во-первых, он преграждал ей дорогу, а,
во-вторых, Наталии Сергеевне стало неуютно из-за того, что она никак не
могла увидеть его глаз. Она знала свою тайную силу, ей надо было только
увидеть его глаза. Они ей обещали, что все будет так, как надо, если
только она посмотрит вот в этой кофточке любому из своих попутчиков в
глаза. Почему он не снимает очки? Может, он действительно все знает? Да
нет, она же упомянула про детей при Ямщикове, это блеф! Хотя кожей спины
Наталия Сергеевна почувствовала, как страх пробирается ей прямо под
кофточку, что подарил ей господин Восьмичастный перед самым отъездом из
дому.
   - Какую-то ахинею вы несете, товарищ! В тамбур выйти подышать нельзя! -
все еще игриво, но с некоторой настороженностью в голосе произнесла
Наталия.
   - Выйди! Выйди, подыши! Значит, Леночке пятнадцать стукнуло, да? А
Игорек институт заканчивает? - угрожающе спросил Седой, заходя в купе,
плотно закрывая за собой двери.
   - Откуда вы знаете? Вы что, паспорт мой подсмотрели? - возмутилась
женщина.
   - Игорька в твоем паспорте нет, ты его меняла, когда Игорьку уже
восемнадцать было. Так будем продолжать? - спросил Седой. Наталия
Сергеевна устало присела на краешек не заправленной постели. Все было
кончено.
   - Не-ет... А что же я им скажу? Ведь они... Они тоже могут такое... -
потухшим разбитым голосом сказала она.
   - Нет, ничего они больше не смогут, если ты немедля соберешь вещички и
свалишь на ближайшей остано