сленно  заметила  Милли,  - я бы хотела, чтобы мы
    потерпели крушение. Это должно быть занимательно.

    В этот самый момент и произошло непредвиденное.

    Позже  Милли  вспоминала,  что все началось с яркой вспышки света, такой
    яркой,  что  многие  оглянулись на окна. Затем раздался страшный грохот.
    Как  будто  десяток  орудий выстрелил в упор, и палуба, такая надежная и
    прочная, встала дыбом, сбивая с ног элегантных дам и деловых людей.

    На  Милли  обрушилась  полная мама музыкальной дочки. Она кричала басом,
    как   пароходная   сирена.   Три   дамы,   занятые   туалетами,  визжали
    оглушительно  и  тонко,  широко  и старательно раскрывая рты. И Милли со
    своей стороны не без озорства присоединилась к хору.

    Красноречивый  проповедник  боролся с седой восторженной дамой, стараясь
    вырвать  у  нее  спасательный круг. Толстый, деловой человек, покупающий
    только  "оружейные"  акции,  протискивался  на  палубу  через окно, хотя
    рядом была открытая дверь.

    Смятение  продолжалось  полминуты,  не  больше. Затем пол принял прежнее
    положение  и,  заглушая  крики  перепуганных пассажиров, заговорил рупор
    громкоговорителя:

    "Леди   и   джентльмены,   соблюдайте  спокойствие.  "Уиллела"  получила
    незначительные   повреждения,   которые   будут  исправлены.  Просьба  к
    пассажирам разойтись по каютам, чтобы не мешать судовому персоналу".

    О  том,  чтобы  пассажиры  отобрали свои лучшие вещи, было объявлено уже
    позже, когда матросам удалось оттеснить встревоженных людей в каюты.
                                    * * *

    Как  секретарь  и  уполномоченный  шефа  Фредди  на судне занимал особое
    положение.  Поэтому  после  тревоги  он отправился наверх на капитанский
    мостик.

    На  шлюпочной палубе, такой пустынной обычно, сейчас хлопотало множество
    народа.  Матросы  снимали  брезент  со  спасательных  шлюпок  -  тяжелых
    пузатых  ботиков,  каждый из которых был рассчитан на семьдесят человек.
    Первый  помощник  осматривал  боты  один за другим, пересчитывал заранее
    установленные баллоны с водой и указывал, как укладывать провизию.

    -  Очевидно,  блуждающая мина, - ответил он на вопрос Фредди, и добавил,
    пожимая  плечами:  - Океан не дорожка в парке... Его нельзя было начисто
    вымести после этой проклятой войны.

    Капитан  был  в  радиорубке. Он стоял возле дверей и внимательно следил,
    как  дрожит  ключ  под  рукой  судового радиста. Время от времени радист
    прекращал  передачу  и,  наморщив  лоб,  вслушивался в отрывочные звуки,
    которые возникали у него в наушниках.

    Сырой  непроглядный  туман,  который  казался  таким  пустынным  каждому
    пассажиру,  был  полон  звуков для радиста, и он с трудом выбирал нужные
    сигналы  из  музыкальных  нот  и радиотелеграмм - деловых, коммерческих,
    личных  и  строго  секретных  дипломатических,  которые  в это мгновение
    проносились над океаном.

    - Долгота 157 градусов 18 минут, широта - . монотонно докладывал радист.

    Капитан приложил масштабную линейку к карте.

    - Продолжайте поиски, - спокойно сказал он, - эти не успеют...

    - Какое судно, русское? - спросил Фредди волнуясь.

    Капитан недружелюбно взглянул на него, но ответил вежливо:

    - "Святой Олаф". Норвежский китобоец.

    -  Ищите  как  следует,  -  крикнул  Фредди  радисту  - Мы возле русских
    островов. Здесь должны быть их пароходы.

    Кто-то невидимый в тумане подошел к окошку и сказал взволнованным голосом:

    -  На левом борту пробоина в носовом отделении, лопнули три шпангоута, у
    самого  форштевня  пробита  обшивка  на  уровне  ватерлинии.  В машинном
    отделении уже вода.

    -  Пошлите  человека  с  футштоком  мерить  воду  в  лиалах, - сдержанно
    ответил капитан.

    - Есть - уже послал.

    - Займитесь пластырем.

    - Не можем подвести, там целый водопад.

    -  Продолжайте подводить пластырь. Поставьте пассажиров на ручные помпы,
    -  ответил капитан. - А сами ведите команду в трюм. Пусть выгружают тюки
    за борт...

    -  Грузы  за  борт?  - воскликнул Фредди - Ни в коем случае. Вы ответите
    перед шефом. Я запрещаю, слышите, капитан!

    Капитан  поднял  голову,  и  Фредди  вздрогнул,  увиден  холодные  глаза
    человека, которому нечего терять.

    -  Да, я отвечу, - сказал капитан, не повышая голоса. - Я отвечу акулам.
    Через два часа "Уиллела" причалит на дно. Вы мешаете мне. Уйдите с мостика.

    Радист, морщась, как от зубной боли, прикрыл рукой наушник.

    -  "Грозный",  -  оказал  он.  -  Русское  судно.  На  траверсе  острова
    Вулканический Радируют: "Идем на помощь".

    Капитан молча приложил линейку к карте и затем крикнул в туман:

    - Паркер, распорядитесь давать сирену. Через полтора часа подойдет судно.
                                    * * *

    "Через  полтора часа подойдет судно Приготовьтесь к посадке", - так было
    объявлено  во  всех  каютах  и  но  всех  каютах  с  надеждой, страхом и
    нетерпением ожидали русского судна.

    Соседи  Милли  рыдали,  ломая  руки,  и  рвали  на  себе волосы. Раскрыв
    чемоданы,  соседи  из  кучи  дорогого  их  сердцу  тряпья выбирали самое
    любимое,  ежеминутно  теряя,  путая,  забывая  и  орошая  слезами каждую
    ленточку.   Кроме   Милли,  спокойствие  сохраняла  только  восьмилетняя
    девочка  в  зеленом пальтишке. Она смотрела на суматоху круглыми глазами
    и время от времени спрашивала:

    -  Мама,  мы  поедем  на  необитаемый остров, да? Мама, а там на острове
    есть такси? Можно мне взять кроватку для куклы Пусои?

    - О, моя милая, несчастная детка! - истерически рыдала мать.

    Милли   сидела   на  своей  койке,  поджав  ноги,  и  хмуро  смотрела  в
    иллюминатор.  Приключение  казалось  ей  все еще ненастоящим, может быть
    потому  что никогда в жизни у нее не было приключений. Подумаешь, беда -
    через   час  подойдет  русский  пароход,  Милли  со  своим  чемоданчиком
    перейдет  из  этой каюты в другую такую же. Может быть, там будет теснее
    и неудобнее, только и всего.

    Но  все-таки  поглядывать  в  иллюминатор  было  страшновато.  Прежде, в
    хорошую  погоду, Милли видела за круглым стеклом ярко-синюю поверхность,
    за  которой  играли  солнечные  искры.  Если  пароход  покачивало, синяя
    поверхность  колыхалась,  линия горизонта медленно поднималась, заполняя
    круглое  окошко, затем опадала до самого низа. Иногда в сильную волну на
    стекло  попадали  брызги  пены.  Дрожащие  радужные  пузырьки  держались
    минуту  на  стекле,  а  затем лопались, оставляя мокрый след. Сейчас все
    выглядело  иначе - иллюминатор глядел под воду - прямо в темные глубины.
    Довольно  крупная  рыба  -  губастая,  с колючей чешуей, приставив нос к
    стеклу, смотрела в лицо Милли выпученными, ничего не понимающими глазами.

    А  может  быть,  мы  уже  на  дне,  -  думала Милли иногда. Больше всего
    успокаивал  радиоприемник. Голос диктора был таким привычным и будничным
    и,  когда он начинал говорить, все время казалось, что последует обычное
    объявление:

    -  Леди  и  джентльмены,  завтрак  начинается ровно в 9. 00 Превосходный
    выбор холодных и горячих блюд. Цены умеренные.

    И Милли проснется и крушение окажется сном.

    И вот диктор говорит своим подчеркнуто спокойным голосом:

    -  Леди  и джентльмены, сейчас приближается русский пароход Прошу женщин
    с   детьми  выходить  на  шлюпочную  палубу.  Только  женщин  с  детьми.
    Остальные - во вторую очередь.
                                    * * *

    Выйдя на палубу, Милли почувствовала, что пароход гибнет.

    "Уиллела"   стояла   в   странном   положении,  задрав  корму  кверху  и
    накренившись  на  один  борт.  На  мокрой  палубе  было  очень скользко.
    Женщины  с  неуклюжими  узлами  падали,  сбивая с ног друг друга, теряли
    детей и кричали в испуге.

    Машину  остановили  и не было привычного гула, содрогающего корпус. Зато
    тревожно  выла  сирена,  гудки  ее  были коротки и порывисты, как частые
    стоны  тяжело  больного.  Казалось,  раненный  пароход  кричит от боли и
    страшно было слушать горестный вой могучего металлического существа.

    Временами,  когда сирена замолкала, из тумана доносились отдаленные, еле
    слышные  гудки  русского  парохода. В тумане терялось направление: гудки
    слышались то справа, то слева В толпе пассажиров шептались о столкновении.

    Между  тем  началась  посадка  в  спасительные  боты.  Толкаясь, крича и
    плача,  пассажиры  живой  кашей  заполняли  пузатые белые лодки Грузовые
    подъемные   краны  тут  же  подымали  шлюпки  в  воздух  Капитан  боялся
    излишнего   переполнения.  И  боты  доверху  набитые  людьми,  узлами  и
    чемоданами покачиваясь, висели вдоль борта в ожидании русского парохода.

    Силуэт  его  возник  в  тумане внезапно - что то темное неопределенное и
    расплывчатое,  не  то  скала, не то маленькая лодочка. Затем порыв ветра
    рассеял   мглу,  и  вер  пятьсот  человек  на  борту  "Уиллелы"  увидели
    небольшой  сверкающий белизной пароходик с длинной низкой кормой и одной
    единственной  каютой. Он возник внезапно под самым бортом "Уиллелы", так
    что  можно  было  разглядеть  даже  лица  русских  моряков:  капитана  с
    выпуклым  лбом  и  густой  черной  бородой,  расчесанной на две стороны,
    скуластого  механика с узкими китайскими глазами и долговязого юношу лет
    семнадцати  в  мешковатом  брезентовом  комбинезоне и огромных резиновых
    сапогах.

    У  Милли  хватило  юмора,  чтобы вспомнить о "тесной и неудобной" каюте.
    Куда же здесь денутся 500 человек? - подумала она.

    Она  не знала, что та же самая мысль мелькнула у всех пятисот пассажиров
    одновременно. И даже капитан сказал в этот момент у себя на мостике:

    - Для чего же мы ждали эту пигалицу? Начинайте спускать шлюпки.

    Теперь  вся надежда на шлюпки - это поняли сразу все пятьсот пассажиров.
    Слабая  цепь  матросов, сдерживавшая толпу, прорвалась. Милли оттолкнули
    в  сторону.  Она увидела, как сладкоречивый проповедник швырял на головы
    женщинам  свои  чемоданы, как висящая шлюпка, облепленная людьми, словно
    мухами,  наклонилась  и  пассажиры  с  дикими криками посыпались в воду.
    Яркие  пальто  и  плащи:  голубые, малиновые, песочно-желтые, клетчатые,
    надуваясь  пузырями,  запестрели  на  воде. Милли заметила в стороне под
    бортом  зеленую  пелеринку  и,  не  успевши  подумать,  в  ту же секунду
    бросилась в воду вниз головой.

    Я  говорил  уже,  что  Милли  была чемпионом по плаванию в своем учебном
    отделении.  Милли  проплывала  вольным  стилем сто метров за 1 минуту 32
    секунды  и  сдавала  специальный  экзамен  по  опасению утопающих. Очень
    приятно  было  плыть  по  бассейну  с  ярко-зеленой хлорированной водой,
    поддерживая  двумя руками над поверхностью голову "учебного утопающего".
    Но здесь все оказалось иначе.

    Вода  была  жгуче  холодной, совершенно ледяной. От холода у Милли сразу
    застыли  ноги.  Платье  мокрым компрессом прилипло к телу, связало руки.
    Зеленая   пелеринка  исчезла  из  виду  в  брызгах,  воплях,  крутящихся
    пузырях.  Кто-то  ухватил  Милли  за  ногу  - это был владелец оружейных
    акций.  Милли  ударила  его свободной ногой в лицо. "Спасите", - крикнул
    кто-то  еще, навалившись сверху. Милли догадалась нырнуть. Что-то мокрое
    запуталось  у  нее  в  руках,  может  быть,  это была зеленая пелеринка,
    что-то  ударило  ее  по  голове, может быть, чемодан проповедника. Милли
    глотнула соленую, очень холодную воду и почувствовала, что тонет сама.

    А  между  тем  вот  что  происходило  наверху.  Подойдя  к  борту  почти
    вплотную,  русский  катер  остановился  против  капитанского  мостика  и
    чернобородый   капитан,  схватив  жестяной  рупор,  крикнул  на  хорошем
    английском языке:

    - Эй, на борту, где у вас повреждение?

    -  Отойдите,  -  ответил  американский капитан. - У нас мало времени, мы
    идем  ко дну. Держитесь в стороне - будете подбирать людей (он не хотел,
    чтобы "Грозный" мешал спускать шлюпки).

    Но  Фредди,  неожиданно  для  всех,  уверовал  в русских и, перегнувшись
    через борт, крикнул им:

    -  Слушай,  товарищ, мы наскочили на мину, у нас разворочен левый борт в
    носовой части, чуть пониже ватерлинии.

    Русский   капитан  сразу  понял.  "Грозный"  последовал  к  носу  и  там
    остановился.  И  только  немногие  (все  были заняты посадкой на шлюпки)
    видели,  что  юноша  в. брезентовой куртке начал бросать в воду какие-то
    стаканчики  вроде ручных гранат. Между тем, чернобородый капитан выкатил
    на  борт  какой-то  аппарат, похожий на пушечку, и направил струю белого
    искристого   вещества,   дымящегося   на  воздухе,  как  раз  туда,  где
    образовался  небольшой  водоворот  возле течи. Никто не обращал внимания
    на русских, людской поток кипел возле шлюпок. Капитан крикнул Фредди:

    -  Скажи  им  -  пусть  не смеют лить масло, - ему казалось, что русские
    стараются  утишить волнение маслом, а сам с револьвером в руках спрыгнул
    на палубу, чтобы восстановить порядок.

    Минуты через три чернобородый остановил свою "пушечку" и крикнул в рупор:

    -  Эй,  капитан,  мы  вам  заткнули  течь.  Откачивайте воду потихоньку.
    Спустите трап. Мы поднимемся на борт.

    Капитан  не  обратил  внимания на эти слова. Может быть, он не слышал, а
    если  слышал,  то  не  поверил.  И  он продолжал посадку на шлюпки, пока
    снизу не прибежал взволнованный механик с докладом:

    - Уровень воды в трюме понизился на четыре дюйма. Течь закупорилась.

    Только  после  этого  капитан  послушался  русских и спустил трап, чтобы
    принять  их  на  борт.  Откуда  ему  было  знать, рядовому американскому
    капитану,  что  перед  ним  профессор Чернов, изобретатель морозометов и
    что  "Уиллела"  была  первым  в  мире  судном,  которое  русские  спасли
    совершенно новым способом - путем замораживания течи.
                                    Глава 10

    ЭТО  Клэй  первым  сообщил мне о катастрофе. Ничего не подозревая, утром
    во   время   завтрака   он  сказал  мимоходом:  "Говорят,  с  "Уиллелой"
    несчастье. Наша радиостанция принимала "СОС".

    Моя   новая   должность   позволяла  мне  не  очень  точно  приходить  в
    лабораторию.  Я  поспешил  на  радиостанцию.  Дежурный  сказал:  "Ничего
    особенного".  Пароход спасен, вероятно, дня через четыре он будет здесь.
    Была,  правда,  паника  и  несколько человек утонуло: трое мужчин, шесть
    женщин и один ребенок. Все остальные здоровы.

    Я  немедленно  послал радиограмму Милли и ушел почти успокоенный: десять
    человек  из  пятисот пассажиров - не так много. Милли прилично плавает -
    она  была  чемпионом  в  своем  отделении. Бывают, конечно, случайности.
    Скорее бы получить ответ.

    Я  зашел  через  час,  через  два,  через  три,  но  ответа  не получил.
    "Уиллела"  была  единственным пассажирским пароходом, который заходил на
    концессию...  Сотни людей забрасывали пароход радиограммами с запросом о
    судьбе  своих  родных.  Вместе  со  мной  в двери радиостанции стучались
    инженеры  и  рабочие,  молодые  и  старые, большей частью в комбинезонах
    (только   что   с  работы  отпросились  на  минутку),  и,  глядя  на  их
    расстроенные  лица,  я  начал  чувствовать,  что  означает хладнокровная
    арифметика...  "шесть женщин и один ребенок". Может быть, среди них жена
    вот  этого  добродушного толстяка с лицом, запорошенным цементной пылью,
    может  быть,  мать вот этого самоуверенного чертежника с черными усиками
    под  Чарли  Чаплина.  Почти  все  пассажиры  ехали  к нам на "концессию"
    Значит  среди  людей,  толпившихся  здесь,  наверняка  были овдовевшие и
    осиротевшие сегодня ночью.

    Можно  ли  так  надеяться  на уменье плавать? Самые умелые пловцы иногда
    погибают  во  время  паники.  В  холодной  воде  может  свести судорога,
    течение может затянуть под борт...

    И  вместе  с десятками других обеспокоенных людей я убеждал, упрашивал и
    подкупал радиста: - Пошлите запрос... ну еще раз, пожалуйста.

    Это  продолжалось  трое  суток.  Семьдесят два часа бесплодных терзаний,
    бесконечных размышлений на одну и ту же тему: "Кто утонул? Она или не она?"

    Наконец,   пришло   известие:   "Минуя   чужеземные   порты,   "Уиллела"
    направляется в Пальмтаун".

    Я  выпросил отпуск и помчался в столицу Пальмовой республики. Дорога шла
    по  берегу  моря,  через  светло-зеленые  бамбуковые  рощи,  мимо чайных
    плантаций,  усеянных  кустиками,  похожими на темно-зеленых ежей. Бананы
    росли  возле  самой  дороги,  из  каждого  листа можно было сделать себе
    одеяло.  Я не замечал ничего, я видел только темную точку на горизонте -
    это был дымок "Уиллелы".

    Когда  мы  въехали  в  порт,  пароход стоял на рейде. С мола я разглядел
    цветные  точки  на борту - головы пассажиров. Какая из этих точек Милли?
    Милли, отзовись. Или не отзывайся, но только будь живой.

    Но  вот  "Уиллела"  огибает  маяк, неторопливо разворачиваясь, замедляет
    ход...  уже  можно  разглядеть  фигуры  людей,  их  одежду.  Слышно, как
    капитан  командует  на  мостике: "Малый вперед. Левый самый малый назад.
    Правый   самый  малый  вперед".  Клокочет  вода,  вырываясь  из  клюзов,
    небесно-голубое  тропическое  море становится бурым от мазута. Матрос на
    баке  ловко  кидает конец портовым мальчишкам. Лохматый канат толщиной с
    удава   захлестывает  чугунную  тумбу.  Человеческие  лица  в  два  ряда
    нанизаны  на  перила.  Где  Милли?  Я  не вижу ее. Обвожу глазами палубы
    второго  и  первого  класса.  Машут  руками все. Где Милли? Неужели я не
    могу узнать ее?

    Проверяю  лица, одно за другим. По порядку - слева направо. Нет, не она.
    И  это  не  она.  Десять,  двадцать, тридцать незнакомых веселых женщин.
    Почти  все  на  палубе.  Только  немногие  стоят  на внутренних трапах с
    чемоданами. И еще шесть на дне. Неужели среди этих шести моя Милли?

    Со  скрипом  и  кряхтением  спускается  с  палубы шаткий трап. Крикливые
    носильщики  устремляются  вверх. "Ваши вещи, мистер. Пять центов - самый
    большой   чемодан".  И  вот,  смущенно  улыбаясь,  неуверенными  шагами,
    спускается первая пассажирка.

    Кто-то  хватает  меня  за  руку сзади. Милли? Нет, не Милли. - Это Джо -
    мой  старый  товарищ по тяжелым временам. Очевидно, он все еще служит на
    "Уиллеле" помощником повара, куда я устроил его весной.

    -  Мистер  Джонсон,  -  говорит  Джо,  глядя  себе на ботинки, - я хотел
    потолковать  с  вами  насчет крушения. Наши ребята кое-что заметили. Это
    важное дело, так мне кажется.

    -  Важное  дело?  Джо,  дорогой,  прости, мне не до тебя. Приходи ко мне
    завтра с важными и неважными делами. Я буду очень рад.

    Джо  отходит  недовольный. Кажется, он бурчит что-то о долларах, которые
    портят приличных людей.

    - Слушай, Джо, ты не слыхал: у вас во время паники утонула девушка?

    -  Кто  их  знает,  - отвечает Джо. - Шлюпка опрокинулась. И все сразу -
    человек  шестьдесят  -  высыпались,  как мусор из ведра. Девушка? Может,
    была  и  девушка.  Я  сам  вытащил  одну девчонку, лет восьми, в зеленом
    пальтишке.  Мать  у нее сразу пошла на дно. Видная была такая - пудов на
    семь. А еще говорят, что толстые не тонут.

    Поток  пассажиров  редеет.  Теперь спускаются по одиночке самые богатые,
    неторопливые,  обремененные  багажом.  Сзади  всех  плывет полная дама в