Георгий Гуревич.
    Делается открытие

   ----------------------------------------------------------------------
   Сборник "НФ-19".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 August 2000
   ----------------------------------------------------------------------

   Повесть в 12 биографиях



   Вам нужен свет. Синие сумерки за  окном,  трудно  различать  буквы.  Вы
протягиваете руку, легкое движение пальцем, и тьма отступила за окно, тени
заползли под кусты. Подправили движок, отрегулировали яркость  и  оттенок.
Какой вам свет по душе: дневной, резкий и трезвый, желтоватый  вечерний  -
мягкий, интимный, успокаивающая голубизна для ночи или красноватый цвет  -
праздничный, будоражащий? Всего два движения пальцем.
   Вам нужен совет. Тут уже больше движений, целых девять,  потому  что  у
друга девятизначный номер, девять клавиш надо нажать. Ну и  вот  он  -  на
экране, улыбается, кивает. "Надо помочь?" - "Помоги,  если  не  занят".  -
"Ну, показывай!" - "Вот посмотри, я сделал  график.  Должна  быть  плавная
кривая, а получается зигзаг..."
   Вам нужен обед. Тоже девять движений. Другой  девятизначный  номер.  На
том же экране милая девушка, диетолог, хозяйка вашего стола. "Леночка, чем
вы накормите сегодня? Блинчики вчера были просто великолепны". - "Я бы  не
советовала, при сидячей работе не стоит каждый день мучное".  -  "Ну,  все
равно,  пришлите  что-нибудь  на  ваше  усмотрение.   Некогда   заниматься
гастрономией, голова занята..."
   И через пять минут  звоночек  пневмопочты  извещает,  что  обед  подан,
прибыл по трубопроводу.
   Вы не удивляетесь, привыкли. Так оно  и  полагается.  Щелк-щелк-щелк  и
звоночек. Получаете все, что требуется.
   Но не так давно, даже в начале прошлого века, нередко все это выглядело
иначе. Когда за окошком сгущались сумерки, прадеды ваши,  чиркнув  вонючей
спичкой, зажигали свечу -  желтый  цилиндрик,  восковой  или  жировой.  И,
прикрывая  хилый  огонек  от  дуновения,  несли  эту   свечку   на   стол,
потрескивающую, оплывающую, капающую жиром, чтобы, осветив кусочек  стола,
а неверном пляшущем свете разбирать нечеткие буквы.
   А чтобы посоветоваться с другом, отложив  все  дела,  надевали  пальто,
шапку, калоши и пешком шлепали через весь город,  тратя  час  или  два  на
дорогу. Люди обеспеченные  могли  заложить  карету  или  оседлать  лошадь:
затолкать ей железо в рот, седло взгромоздить на спину, затянуть подпругу,
коленкой упираясь в лошадиный живот, переодеться для верховой езды, сапоги
натянуть специальные, шпоры к ним прицепить:  все  равно,  добрый  час  на
сборы. И  ехали  наугад,  могли  и  не  застать  дома.  Тогда  приходилось
поджидать, пока  друг  вернется  неизвестно  откуда.  И,  вернувшись,  он,
естественно, приглашал пообедать; полдня прошло уже. А для обеда надо было
наколоть дрова. Кряхтя и крякая, толстые чурбаки разбивали тяжелым топором
- колуном. И особо собирали щепки, от щепок откалывали тоненькие  лучинки,
потому что печку растопить было не так просто: огонь загорался  не  сразу.
Сначала спичкой поджигали бумагу, от бумаги  загорались  лучинки,  от  них
щепки посуше, а потом уже, треща и пуская смоляные слюни, начинали  гореть
поленья, пламя с протяжным гулом устремлялось в трубу,  плита  раскалялась
постепенно. Вот тут можно было ставить на  нее  кастрюли,  чтобы  кипятить
воду, в в кипящей воде варить мясо или овощи. И не пять  минут,  часа  два
проходило  до  обеда.  И  не  пять  минут,   весь   день   уходил,   чтобы
посоветоваться с другом.
   Удивительная растрата времени. Мудрено ли, что  жизнь  развивалась  так
неторопливо тогда?
   Сегодня  вам  некогда.  Дел  по  горло,  а  времени  в  обрез.  К  утру
обязательно, хоть трава  не  расти,  надо  подготовить  доклад,  закончить
расчеты, перечитать материалы, да еще одной  девушке  надо  помочь,  милой
девушке, которая без вас ни за что не разберется. Ну что ж, вы знаете, как
управиться со всеми делами. Вы неторопливо  собираете  книги,  складываете
дорожный чемоданчик и шагаете через улицу, в ближайший Дом срочности. Есть
свободная комната? Пожалуйста. Набираете на двери отношение 1:4, или 1:10,
или 1:24. Переступаете порог, и в вашем распоряжении ускоренное  время.  В
большом мире проходит час, у вас -  сутки.  За  двадцать  минут  выспался,
сорок  минут  поработал,  выспался  еще  раз.  И  через  два-три  часа  вы
подготовлены. Можете бежать к той девушке,  которая  без  вас  нипочем  не
справится.
   Каждый из нас - хозяин времени.
   Студенту не хватило дня перед экзаменом. Забежал на два  часа,  получил
дал дня.
   Девушке не хватило часа, чтобы принарядиться. Заглянула на часок, новое
платье склеила.
   Ночной дежурный зашел выспаться  перед  сменой.  Выспался  за  двадцать
минут.
   Вообще, десять смен подряд - не подвиг.  Можно  поспать  перед  каждой.
Сколько здоровья сохраняется, сколько снято напряжения!
   Поэт  отошел  от  праздничного  стола,  сочинил  мгновенный   экспромт,
почеркал, поправил, проверил на слух, выучил наизусть.
   Актер  повторил  роль  перед  действием,  или   новую   выучил,   чтобы
заболевшего заменить.
   Или сам заболевший ложится  в  срочную  больницу.  Там  и  вылечится  и
отлежится и сил наберется за сутки.
   Впрочем,  вы  все  это  знаете.  Частенько  заглядываете  сами  в   Дом
срочности. Даже  злоупотребляете,  упрекают  вас  иногда,  что  не  умеете
организовать свое естественное время.
   Но так было не всегда. Было время, когда люди сами покорялись  времени.
Время плыло величавой рекой, а  люди  томились  на  берегу,  ожидая  своей
очереди, или же, захлебываясь и суетясь,  торопились  переплыть,  пока  не
унесло невесть куда. Даже поговорка была: "хуже нет - ждать  и  догонять".
Ожидающие, тоскуя  и  зевая,  придумывали  способы  убивать  лишние  часы:
бессмысленными разговорами, бессмысленной игрой, бесцельными прогулками. А
другие, нервничая, метались от одного дела к другому,  комкая,  бросая  на
полпути, небрежничая, что-то упуская, суетой изматывая  себя  больше,  чем
работой.  Казалось  бы,  так  просто;   сожми   время   ждущему,   растяни
перегруженному. Но даже идея такая в голову не приходила.  Людям  прошлого
тысячелетия  все  казалось,  что  законы  природы  непреодолимы.   Умирать
обязательно,  стареть  обязательно,  горевать  обязательно  и  обязательно
подчиняться времени. Непреодолимо  его  своевластие.  Недаром  у  античных
греков бог времени Кронос был отцом всех  богов,  и  жесточайшим:  пожирал
своих же отпрысков.
   И время пожирало своих детей до той поры, пока...



1. ЗАДАЧА (ИВАН АНИКЕЕВ)

   Этот человек жил в двух  эпохах  одновременно:  мысленно  -  в  третьем
тысячелетии, а физически - в начале XX века, в царской России,  в  уездном
городишке на Средней Волге.
   Напрягите свое воображение, попытайтесь представить  себе  жилище  того
времени, так называемую "избу". За крошечным  коридорчиком  -  "сенями"  -
одна-единственная комната  -  "горница".  Половина  ее  занята  громоздкой
выбеленной мелом печью, наверху тряпье и старые шубы - это постель.  Вдоль
щелястых бревенчатых стен сундуки и широкие скамьи - лавки. На них  сидят,
на них и спят. В углу несколько икон,  перед  одной  зажженная  чашечка  с
маслом - лампадка. Левее шаткий столик, керосиновая лампа, которая  громко
называлась "молнией". Полочка для книг на клинышках, вбитых  в  деревянную
стену.
   Вот  в  такой  обстановке  рождалась  темпорология  -  одно  из  высших
достижений XXI века.
   А за подслеповатым окошком простор: величественная река и заливные луга
до самого горизонта. Река была оживленно-суетливой  во  времена  Аникеева:
масса лодок, лодчонок, парусников, баржи нагружались, баржи  разгружались.
На берегу громоздились бочки с керосином,  связки  вонючих  кож,  пирамиды
полосатых арбузов. Грузчики вереницей бежали по  сходням,  неся  мешки  на
собственном горбу, незанятые дремали тут же на берегу,  привязав  к  босой
ноге бирку: "Меньше чем за полтинник не будить". Пьяные дрались у  кабака,
упившиеся дремали в канаве. Нищие гундосили у церковных ворот. И надо всем
этим плавал колокольный звон: басы, густые, как мед, и мелкие  колокольцы,
словно мухи над медом.
   Дремучая жизнь. Дремотное время. И в такой обстановке - думать  о  том,
чтобы пришпорить секунды!
   Выдавала Россия такие  чудеса.  А  откуда  пришли  в  науку  Ломоносов,
Циолковский, Мичурин? Откуда пришли в литературу Горький или Есенин?  Иван
Аникеев из этого ряда.
   Он обожал книги, не любил, а обожал, читал  молитвенно  и  восторженно.
Всю жизнь его восхищала и утешала возможность  уйти  из  тусклой  жизни  в
праздничный мир мудрых мыслей. Он так был благодарен авторам, всем авторам
до единого, за то, что они, не чинясь,  делились  с  ним  -  полуграмотным
мальчишкой, откровенно беседовали о вещах серьезных и задушевных.
   И  правда,  есть  великий  демократизм  в  книгопечатании,   в   слове,
обращенном к каждому, к кому угодно.
   Отец Ивана работал на пристани слесарем, на  ремонте  судов.  Некоторый
достаток был у  него,  сына  он  отдал  в  школу.  К  сожалению,  как  все
мастеровые вокруг, старший Аникеев  пил,  даже  запивал,  спуская  вещи  в
кабаке, и однажды замерз, не добравшись до дома. Упал в  сугроб  и  заснул
навеки.
   Четырнадцатилетний мальчишка оказался главой семьи, с кучей братишек  и
сестренок на руках.
   Он работал жестянщиком, работал половым, работал грузчиком на пристани.
И все равно учился, мечтал стать ученым, таким ученым, чтобы других  детей
учить.
   Настойчивости хватало у него, характера хватало, хватало  трудолюбия  и
способностей. Времени не хватало.
   Как раз когда он  готовился  поступать  в  учительскую  семинарию,  его
призвали в армию, "забрили лоб", как говорилось тогда.
   Вроде  бы  по  тогдашним  законам  кормильца  семьи  не   должны   были
мобилизовать, но какой же уездный начальник считался с законами в  царской
России? На просьбу об отсрочке пристав сказал, усмехаясь:
   - Ты, братец, из хитрых. Отсрочка? Дам тебе  три  дня  отсрочки.  Мало?
Тогда ничего не поделаешь, доучишься после войны.
   Три дня на семинарию! Насмешка. Барское остроумие. Но сколько раз думал
потом Аникеев про эти три дня!
   Все это происходило в 1904 году. Россия ввязалась в войну,  потому  что
русские  капиталисты,  не  используя  как  следует  богатства  Велико-   и
Малороссии, мечтали еще и о Желтороссии. И царь сам считал, что  небольшая
победоносная война укрепит его шатающийся трон. Война оказалась  позорной.
Царь потерял флот, половину армии и чуть не потерял трон. Потерял  попутно
несколько десятков тысяч подданных  убитыми,  да  еще  несколько  десятков
тысяч потеряли глаза, руки, ноги или только здоровье. Среди этих  тысяч  и
тысяч, сброшенных со счетов, оказался и рядовой Аникеев Иван. Орудие упало
на него, перешибло позвоночный столб.
   Год он лежал на животе, потом кое-как волочился на костылях. Ноги так и
не повиновались ему до конца жизни.
   Год лежал. Вот теперь времени было сколько угодно.
   Безнадежность. Приступы дикой боли. Нищенское пособие. Семьи нет  и  не
будет. Молодость украдена, растоптана, раздавлена. Есть  отчего  прийти  в
отчаяние. Другие, отчаявшись, шли в  церковь,  чтобы  молитвами  выпросить
себе на том сеете жизнь без костылей, или плелись в кабак, чтобы забыть  о
костылях на этом свете. Аникеев не пил и не молился.  Он  учебники  читал,
лежа на животе. Всякие книги читал, чаще всего  научно-популярные  журналы
той эпохи: "Вестник знания", "Природа и люди",  "Вокруг  света".  И  решал
задачи в уме. И думал о прочитанном.
   Слабых людей болезнь  губит,  сильных  закаляет  и  возвышает.  Как  не
вспомнить Николая Островского, автора книги "Как закалялась сталь". Или же
фантазера Александра Беляева. Тоже лежал с больным позвоночником месяцами.
Лежал, думал, придумывал. Его повесть о живой  голове  без  туловища  была
навеяна болезнью. Муха ползает по лицу, больной не мог согнать ее. Он  сам
был головой без туловища.
   Муха подсказала идею Беляеву... а  мышь  -  Аникееву.  Мус  мускулус  -
обыкновенная мышь домашняя, которая приходила подбирать крошки возле койки
Аникеева.
   У лежачего больного впечатлений мало, даже мышка - приятная гостья. Вот
Аникеев и хотел  приручить  ее,  просыпая  крошки.  А  однажды  попробовал
протянуть руку, погладить. Но мышка не далась. Метнулась через комнату,  в
мгновение ока исчезла в дальнем углу.
   И в голове мелькнуло: "Вот это скорость! До норки сажени  три;  сколько
мышиных шагов а трех саженях? А мышка должна каждый шаг ощущать, без этого
не сделаешь следующий. У человека не более 16 впечатлений в секунду - все,
что мельче, сливается, на том основан синематограф. Сколько же впечатлений
у мыши? У пташки, лавирующей в листве? У мухи, взмахивающей  крыльями  раз
пятьсот в секунду? У ласточки, которая ловит  эту  муху,  пролетая  добрых
десять сажен  в  секунду?  Ведь  ей  надо  на  этом  пути  заметить  муху,
прицелиться, уточнить направление, клюв раскрыть и захлопнуть вовремя.
   Так, может быть, у этой мелкоты время течет быстрее? Нам  кажется,  что
мышка  метнулась.  А  она  работает  ногами,  скачет  во  весь   опор   по
бесконечному дощатому простору, трепещет, напрягается, уповает до  убежища
доскакать. Успеет ли?"
   И связались  эти  мысли  с  давнишним:  "Дам  тебе  три  дня  отсрочки.
Успеешь?"
   Успел бы, если бы время растянул по-мышиному, по-мушиному.
   Вот  так  пришла  к  Аникееву  главная  идея  его  жизни.  Время  течет
по-разному для разных существ: для малых быстрее.  Чтобы  жить  в  быстром
темпе, надо уменьшиться.
   Был бы Аникеев человеком поэтического склада, возможно, он придумал  бы
волшебные сказки о мальчиках и девочках,  которых  мышки  уводили  в  свои
норки и оттуда, пожив недельку в мышином темпе,  детишки  возвращались  бы
взрослыми. Написал бы, как сам он, получив  три  дня  отсрочки  у  усатого
пристава, явился бы к нему с дипломом через  три  дня.  Но  Аникеев  ценил
арифметику выше стихов. В книгах  он  искал  основательные  знания,  а  не
крылатые мечты. И позже,  вставши  на  ноги,  точнее,  взгромоздившись  на
костыли, он настойчиво искал книги о  времени.  Какое  оно:  стальное  или
резиновое? Нельзя ли как-нибудь его растянуть?
   И вот, года через два-три до уездного городка доходит журнал с заметкой
о  том,  что  какой-то  немец  Эйнштейн  доказал  будто  бы,   что   время
относительно.
   Относительно? Значит, растяжимо?
   Осуществима мечта!
   Аникеев  проявляет,  как  обычно,   бездну   трудолюбия,   терпения   и
настойчивости. Накопив денег, едет в  Москву,  в  Румянцевской  библиотеке
достает немецкие журналы.  Не  зная  языка,  списывает  буква  за  буквой.
Учитель из губернской гимназии переводит ему текст,  в  формула)!  Аникеев
разбирается сам. И узнает суть теории.  Да,  время  растяжимо,  да,  время
зависит от  скорости.  Но,  к  сожалению,  когда  скорость  растет,  время
замедляется. Эйнштейн нашел решение для ожидающих.  Чтобы  убивать  земное
время, надо садиться в субсветовую ракету. Ну, а как  помочь  торопящимся?
Очевидно, тут скорость надо снизить,  снизить  ниже  нуля.  Но  что  такое
скорость ниже нуля? Такой не бывает.
   И тут скромный учитель арифметики (за эти годы Аникеев все-таки получил
диплом) позволил себе не согласиться с заморским ученым. Правда, они  были
почти ровесниками. Аникеев всего на четыре года моложе, для него  Эйнштейн
еще не был корифеем физики. Аникеев предположил, и ошибочно, что изменение
времени зависит не от  скорости,  а  от  ускорения.  Задумал  аппарат  для
испытания ускорений, плавных, порывистых, медленно и быстро нарастающих, -
сложное сочетание центрифуг. Любопытно, что исходя из неверных предпосылок
Аникеев наметил путь, который мог бы дать и результаты. Правда, для  этого
надо было  построить  центрифугу  не  из  металла  и  раскручивать  ее  не
электромотором. А у Аникеева не было средств даже на мотор.
   И вот началась двойная жизнь у уездного учителя арифметики.
   Днем, проковыляв  в  класс  на  костылях,  он  втолковывал  замурзанным
озорникам, как разобраться, если купец продал столько-то  аршин  сукна  по
такой-то цене и полстолька в  полтора  раза  дороже  и  при  этом  получил
прибыль - 104 рубля 44 копейки. По вечерам же, проверив расчеты озорников,
тот же учитель писал бесконечные  письма  купцам-аршинникам,  фабрикантам,
слывшим меценатами, чиновникам и сановникам, убеждая и умоляя отпустить от
своих достатков хотя бы сто рублей на опыты с непокорным временем.  Писал,
подыскивая самые убедительные доводы для имущих и власть имущих.
   "Милостивый государь!
   Осмелюсь  обратиться  к  Вам  с   предложением,   сулящим   неслыханные
выгоды..."
   "Милостивый государь!
   После того, как мировое общественное мнение  так  высоко  оценило  Ваши
заслуги в деле..."
   "Милостивый государь!
   Зная Ваше внимание и интерес к чести и славе..."
   Никого не убедил Аникеев. Никто не дал ни единой копейки.
   Писал он  и  ученым  -  немногочисленным  математикам  и  физикам  того
времени. Письма его сохранились, некоторые найдены в архивах. Но,  видимо,
ученые сами с  трудом  отстаивали  существование  науки  в  консервативной
помещичьей России, не могли поддержать еще и мечтателя. А кое-кто  ответил
с раздраженным высокомерием. Судим по тому, что в поздних письмах  Аникеев
с обидой ссылается на каких-то г-на К. и  г-на  П.,  написавших  ему,  что
"даже и европейские светила не помышляют ни о чем подобном".
   Богатые не помогли, ученые не поддержали. Аникеев пробует обратиться ко
всему свету, "к широкой публике". Он пишет статьи и  научно-фантастические
повести для журналов. Но и повести не удались. У Аникеева не было  таланта
к изображению людей, пожалуй, и особенного интереса не было.  Ведь  сам-то
он отворачивался от действительности,  прятался  в  благородную  науку  от
житейской грязи. Поэтому герои его  главным  образом  читали  лекции  друг
Другу.
   И вот выдержки из статьи, опубликованной в журнале "Природа и  люди"  в
1910 году.
   "В нашу эпоху, когда человек  дерзновенно  проник  в  самые  отдаленные
уголки Земли, даже к полюсам протягивает руку с древком флага, когда  силы
природы покорились смертным,  пар  и  электричество  исправно  трудятся  в
фабричных зданиях, пришла пора укротить и своевольное  время.  Наш  гордый
потомок,  подобно  вагоновожатому,  вращая  рукоятку,  будет   по   своему
усмотрению ускорять или замедлять бег времени.
   На  Всемирной  выставке  в  Париже  посетителям  демонстрировали  улицу
будущего с движущимися тротуарами.  Улица  разделена  на  полосы;  крайние
движутся неторопливо,  центральные  мчатся  стремительно,  как  курьерский
поезд. Но разница между смежными лентами  невелика.  Даже  дамы,  подобрав
платье, могут без опаски перейти  на  середину  улицы  и,  заняв  место  в
удобных креслах, засчитанные минуты добраться до цели.
   Автор  этой  статьи  представляет   себе   мир   отдаленного   будущего
разделенным  на  временные  полосы.  Полоса   уплотненного   времени   для
ожидающих, полоса нормального времени, полоса растянутого для торопящихся.
Для начала же в каждом городе и селе могут  быть  созданы  дома,  усадьбы,
даже комнаты для ждущих и неуспевающих.
   В сельским домах ожидания крестьяне охотно будут проводить предвесенние
месяцы, когда  зерно  прошлогоднего  урожая  съедено,  закрома  подметены,
хлебушко идет пополам с мякиной, да и  того  не  в  достаток.  Так  хорошо
ужать, уплотнить  эти  постные  месяцы.  Перебился  недельку,  глядь,  уже
зелен"... А осенью а  страдную  пору  тот  же  мужичок  запросится  в  дом
успевания. Ниву-то не упрячешь в дом, жать и стога метать придется в поле,
но выспаться можно за полчаса. И день твой, и ночь твоя для страды.
   Догадываюсь, что господа фабриканты первыми заведут дома успевания  при
своих цехах. Даже и против 10-часового рабочего  дня  возражать  не  будут
больше