Он шел вдоль забора по тому месту, где раньше находился газон. Сейчас под
ногами у него лежала рыхлая мертвая полоса земли, без единой травинки.
Первый же шаг в этом направлении потребовал значительного усилия, словно
ему мешала идти некая невидимая упругая мембрана, с каждым шагом
наращивающая сопротивление. Сил у него хватило на десять-двенадцать шагов,
но едва он остановился, как давление исчезло. Повернувшись, Мартисон
попробовал двигаться в обратную сторону и убедился, что таинственная сила,
остановившая продвижение к туннелю, теперь как бы подталкивает его.
Казалось, ему в спину дул сильный ветер, грозящий оторвать его от земли и
понести навстречу барьеру. Ему вовсе не хотелось пассивно подчиняться этой
невесть откуда взявшейся силе. Едва он остановился, как давление вновь
исчезло.

Даже в этих экстремальных обстоятельствах Мартисон прежде всего оставался
исследователем. И, возможно, именно это заставило его еще раз сменить
направление. Теперь он удалялся от института и приближался к забору, не
испытывая при этом никакой помехи своему движению.

Раз уж он очутился в мире кошмарного сна, следовало изучить его законы и
получить максимум возможной информации. Инстинкт заставлял его держаться
подальше от барьера. Свободными для движения оставались лишь два
направления - зал, из которого он вышел, оканчивался глухой стеной. Значит,
ему придется перелезать через забор... Лет двадцать тому назад такая задача
показалась бы ему сущим пустяком.

В конце концов ему все же удалось преодолеть это препятствие, и он очутился
на улице. Посреди дороги в полной неподвижности застыл кар без пассажиров.
Мартисон подумал, что середина проезжей части вряд ли подходит для стоянки
и что причина в другом... Он еще не пытался анализировать полученную
информацию, мозг с трудом справлялся с лавиной новых фактов.

Беспрепятственно перейдя дорогу, Мартисон очутился перед входом в здание
ремонтных мастерских, неестественно вытянувшихся на несколько кварталов так
же, как и сам институт.

Сердце бешено колотилось, и шум крови в ушах был единственным звуком,
сопровождавшим его движение. Он чувствовал нарастающую панику. Логика мира,
в котором он теперь находился, противоречила всему его опыту и знаниям, к
тому же здесь таилась скрытая и все нарастающая угроза. Оттого, что он не
мог понять, в чем она заключалась, он чувствовал постепенно усиливающийся
страх. Он боялся войти в здание и боялся оставаться на улице. Он чувствовал
себя беспомощной крошечной букашкой, муравьем, попавшим на чужой стол и
навсегда потерявшим обратную дорогу к родному муравейнику...

Вдруг снова прогрохотал удар невидимого маятника (или, может быть,
колокола?). Мир вокруг него вновь содрогнулся. В этот раз он успел увидеть,
какой огромный прыжок сделал по направлению к нему устрашающий серебристый
барьер...

Его поверхность слегка колыхалась, по ней беспрестанно пробегали яркие
блики, словно барьер находился внутри гигантского, поставленного набок
аквариума. Такой видят поверхность моря аквалангисты, когда смотрят на нее
из-под воды? Что произойдет, если барьер коснется его тела? Как долго
хватит у него сил сопротивляться его роковому приближению? Мартисон
понимал, что времени до того, как барьер коснется его, осталось совсем
немного.

Вдруг он заметил, что блестящая пленка барьера на секунду выгнулась,
приобретая зримые очертания человеческого тела, словно кто-то с
противоположной стороны пытался преодолеть препятствие... И это ему
удалось... Пленка посветлела в том месте, где вырисовывалась фигура, а еще
через мгновение на дороге, в сотне метров от Мартисона, появилось
человеческое существо... Это был мужчина средних лет, одетый в строгий
черный костюм. Едва позади него сомкнулась пленка барьера, как он
сосредоточенно, не обращая никакого внимания на окружающее, зашагал по
дороге к тому месту, где стоял Мартисон.

Когда расстояние между ними сократилось до нескольких метров, Мартисон
заметил, что глаза незнакомца закрыты... Он шел как сомнамбула, механически
переставляя ноги в своем целеустремленном движении к черному раструбу,
которым заканчивалась эта дорога.

- Эй! Послушайте, кто вы? Почему вы здесь оказались?

- Харисон Петр. В предыдущем мире мой путь закончен. - Ответив ему, человек
не изменил своего движения и не открыл глаз.

- Вы знаете, где находитесь?

- Конечно. Это мир, в который уходят все умершие.

Человек двигался очень быстро и, по-видимому, не испытывал сопротивления
среды, которое совсем недавно остановило Мартисона. Наконец незнакомец
поравнялся с ним и пошел дальше, даже не посмотрев в сторону того, кто
задавал ему столько вопросов. Впрочем, его бледные, плотно сжатые губы не
шевельнулись ни разу, голос звучал в голове Мартисона.

- Вы знаете, как отсюда выбраться?

- Конечно. Идите за мной.

Мартисон попытался это сделать и вновь ощутил на себе неумолимое давление,
словно на плечи ему обрушилась чудовищная тяжесть. Он отстал на первых же
шагах и вскоре был вынужден остановиться.

- Вы не могли бы подождать меня?! - Он прокричал это вслед Харисону с
отчаянием, понимая уже, что навсегда теряет едва обретенного и
единственного здесь спутника.

- На этой дороге нельзя останавливаться. Прощайте.

Вскоре фигура его недавнего собеседника уменьшилась, постепенно сливаясь с
серым туманом, клубящимся у начала черной трубы. Внутри этого тумана
возникло какое-то зловещее движение. Сверкнули красноватым блеском два
огромных, узких в разрезе глаза и тут же исчезли.

Дорога вновь опустела. Раздался следующий удар гонга, и барьер приблизился
к Мартисону еще на десяток метров...

14

С той стороны, куда скрылась фигура Харисона, подул ледяной ветер. Мартисон
не ощущал его давления. Ветер словно дул внутри его, замораживая желание
двигаться и саму надежду выбраться отсюда.

С трудом преодолевая его парализующее влияние, он подобрался к двери,
ведущей в проходную ремонтных мастерских.

Он хорошо знал эти службы и потому надеялся здесь укрыться, отдышаться,
прийти в себя... Вот только солидная металлическая дверь с внутренней
системой запоров будет, конечно, закрыта, и ему не преодолеть такого
препятствия... Но вопреки его худшим опасениям дверь легко подалась, и он
очутился в длинном полутемном коридоре, освещенном все тем же тусклым
сумеречным светом, струящимся в окна.

Коридор, однако, заканчивался не турникетом пропускного автомата, который
должен был тут находиться, а широкой мраморной лестницей, устланной ковром
и ведущей на второй этаж, откуда доносились музыка, звон бокалов и гул
голосов - первые звуки, услышанные им в этом мире. Его так поразил вид этой
несуразной в здании ремонтного завода лестницы и шум пирушки, доносящийся
со второго этажа, что он замер подле захлопнувшейся за его спиной двери и
стоял там неподвижно, вслушиваясь в неясный шум и пытаясь понять по
отдельным звукам, что, собственно, здесь происходит. Но ничего, кроме
ровного гула, разобрать так и не сумел.

Он хорошо помнил: в этом здании вообще не было второго этажа, и тем не
менее вот она, перед ним, лестница, ведущая наверх... Неожиданно до него
донесся звук, заставивший Мартисона вздрогнуть и прислушаться.

Да, несомненно, в глубине коридора, слева от лестницы, слышался тихий, едва
слышный женский плач и всхлипывания.

Крадучись Мартисон направился в ту сторону, раздираемый противоречивыми
чувствами и каждую секунду ожидая расплаты за свою смелость.

Женщина сидела в темном закутке подле лестницы, упершись лбом в колени, и
тихонько, горестно всхлипывала. Широкий бесформенный плащ свисал с ее плеч.
Мартисон не мог рассмотреть лица женщины, зато невольно отметил длинные
полные ноги, обнаженные значительно выше колен сбившимся плащом. Старинные
эластичные пластиковые чулки на них показались ему слишком уж вызывающими.

Ошарашенный, сбитый с толку всем увиденным, он остановился подле женщины и,
не отводя взгляда от ее ног, спросил почему-то равнодушным, без всякого
намека на участие голосом:

- Отчего вы плачете?

Женщина подняла голову, тряхнула ею, освобождая лицо от волны темных волос,
и посмотрела на Мартисона совершенно сухими и тем не менее странно
блеснувшими в полумраке глазами.

- Я оплакиваю твою судьбу, Эдмунд. Я оплакиваю всех, кто сюда приходит.

Ее лицо, словно вырезанное из мрамора, показалось ему слишком бледным.
Проглотив комок, застрявший в горле после ее слов, он произнес внезапно
пересохшими губами совершенно дурацкую фразу:

- Но здесь, кажется, довольно весело проводят время...

- Ты так считаешь?

Ему показалось, что ее глаза под копной темных волос светятся медным
металлическим блеском. Неожиданно одним движением ног она встала. Ни один
акробат не сумел бы проделать подобный фокус, не коснувшись руками пола. Но
ей это удалось. Сбросив плащ из грубой материи, она вдруг оказалась в
открытом вечернем платье, усыпанном золотыми блестками. Не глядя ему в лицо
и едва заметно усмехаясь, она произнесла:

- Тогда пойдем повеселимся.

Он хотел возразить, но ее рука с неожиданной силой легла на его плечо, и
ноги, словно сами собой, понесли Мартисона вслед за ней к лестнице.
Наконец, собравшись с силами, он сказал:

- Я пришел сюда вовсе не веселиться. Куда ты меня ведешь?

- Сюда многие приходят не за тем, что находят. Тем не менее никто еще не
сумел изменить предначертанного в нашем мире.

Они уже поднимались. Он все еще надеялся внести какую-то предварительную
ясность, узнать хоть что-то о неведомой цели, к которой его вели, не
замечая его робких попыток остановиться.

- Видите ли, я ученый, я построил машину, способную проникать в будущее,
очень недалеко, но все же... И я совершенно не понимаю, что здесь
происходит, куда я попал?

- Люди часто старались достигнуть того, что им абсолютно не нужно. Они
никогда не считались с законами жизни, с правами других существ. Они
слишком долго оставались безнаказанными. Но теперь это изменилось.

Прежде чем он решил, что ей возразить, лестница кончилась.

Верхний зал не походил на зал для развлечений - скорее это была какая-то
контора. Шум застолья доносился из-за стены, в которой виднелась наглухо
закрытая дверь. К ней между рядами длинных столов вела ковровая дорожка. За
столами сидели то ли чиновники, то ли служки какой-то секты в белых
бесформенных балахонах. Над каждым столом красовался написанный крупными
буквами прейскурант. Тут и там кучками робко толпились странные,
неопределенного вида личности. Над чиновником, к которому женщина подвела
Мартисона, тоже висел большой белый лист. Мартисон прочитал:

"Первая ступень приобщения - сто кредосов. Разговор по душам - двести.
Вдыхание сатрической энергии - пятьсот кредосов. Благоговение в братской
среде - тысяча кредосов".

Лихорадочно роясь в карманах своего дырявого халата, Мартисон уже понял,
что выбраться из этой переделки будет стоить весьма недешево. Однако, как
ни странно, прейскурант подействовал на него успокаивающе.

- Кого ты привела, Лила? - спросил "брат", к которому они подошли.

- Особый случай. К его преподобию.

- Хорошо. Тебе виднее, куда его определить.

Стол сам собой повернулся, словно он и был тем турникетом, который Мартисон
тщетно пытался обнаружить на первом этаже. Открылась небольшая темная
дверца без всяких дорожек и украшений. Чтобы пройти в нее вслед за Лилой,
Мартисону пришлось нагнуться.

В просторной комнате, в высоком кресле из черного мореного дуба, спал
мужчина в малиновой рясе. Небольшая темная бородка на холеном полном лице и
капризно изогнутые брови придавали ему выражение высокомерия даже во сне.
Впрочем, насчет сна Мартисон был не вполне уверен, потому что, не меняя
позы и не открывая глаз, преподобный спросил:

- Ну, что там еще? Опять ракшасы?

- Нет, ваше святейшество. Визитер из внешнего мира.

Глаза моментально открылись. Мартисон отметил про себя их раскосость,
отсутствие зрачков и тот же странный металлический блеск в глубине радужной
оболочки, который он заметил у Лилы. Мужчина как-то весь подтянулся, под
одеждой напряглись стальные мускулы, взгляд стал жестким и словно бы
приобрел способность проникать в глубь сознания Мартисона.

- Чего ты хочешь?

- Я? Собственно, ничего... - Не готовый к этому вопросу, Мартисон
совершенно растерялся.

- К нам, карменам, не приходят ради развлечения. Итак, что тебе нужно?

- Я действительно не знаю... Я не ожидал встретить здесь людей...

- Мы не люди. - Мартисону показалось, что, произнося слово "люди",
преподобный не удержался от презрительной гримасы. - Странное вы племя.
Всей жизни лет восемьдесят, и большую половину проводите в погоне за
ненужным барахлом. Тебе нравится лежать в постели?

- Спроси его о захвате... - прошептала Лила, нагнувшись.

- Наши дома сжигают. Нам кажется, захват приходит из вашего мира...

- Что такое "захват"?

- Так мы называем разрушение городов и целых поселений, входящих в
федерацию.

- Ах это... Да, действительно, к нам обращались с подобной заявкой.

- Кто они?

- Это коммерческая тайна. Мы не выдаем секреты своих клиентов.

- Но зачем? Что им от нас нужно?!

- А зачем вы вырубаете леса? Потому что вам нужна древесина, не так ли? А
теперь, когда кому-то понадобились планеты, на которых вы живете, вы сразу
начали возмущаться. Займись им, Лила. Я отдаю тебе этого ученого глупца.

Утратив интерес к беседе, преподобный вновь закрыл глаза. Лила, прижав
палец к губам, направилась к выходу, потащив Мартисона за собой.

Вскоре они очутились в комнате, обставленной с древней роскошью. Здесь
стоял массивный дубовый стол, уставленный старинной посудой и яствами.
Мартисон сразу же почувствовал необычайно сильный приступ голода, хотя до
этого и не думал о еде.

Посреди стола, окруженная роскошно сервированными блюдами, возвышалась
задняя бабка токарного станка, покрытая машинным маслом и ржавчиной.
Совершенно потрясенный, Мартисон уставился на этот неуместный здесь кусок
металла.

- Извини, иногда они прорываются, - сказала Лила непонятную фразу, провела
над столом рукой, и бабка исчезла, сменившись широкой вазой с цветами.

"Показалось? - подумал Мартисон. - Нет. Здесь что-то не то". Он потрогал
гладкую поверхность вазы, словно желая убедиться в ее реальности, и
вопросительно уставился на Лилу. Та лишь пожала плечами, не считая нужным
ничего объяснять, присела рядом с ним, налила бокал вина.

Сдерживая свой усиливавшийся с каждой минутой голод, он засыпал ее
вопросами, большинство из которых она попросту игнорировала.

- Откуда ты знаешь о захвате?

- Ваш мир находится рядом с нашим, сразу за первым барьером. Мы стараемся
узнавать как можно больше о делах ближних соседей. С противоположной
стороны, в десяти ударах маятника, расположен мир ракшасов. Они причиняют
нам много беспокойства.

- Но каким образом вы получаете информацию о нашем мире? Разве барьер для
вас прозрачен?

- Нет. Но некоторые особо одаренные наши чародеи умеют проходить через него.

- Вы можете влиять на наш мир, на исход войны?

- Это нетрудно. Наш мир называют "истоком". У нас берут начало все вещи
вашего мира. Здесь находятся их зародыши, чертеж, по которому развиваются
события после того, как они попадут за барьер времени, в настоящее вашего
мира. Стоит слегка их подправить, изменить расположение некоторых
предметов... Ну ешь, не стесняйся. - Лила внезапно потеряла интерес к
беседе. Она встала и прошла в угол комнаты к пузатому комоду с
многочисленными ящиками.

Занявшись утолением своего зверского аппетита, Мартисон не сразу сообразил,
что она делает.

Голова кружилась от целого потока мыслей, никогда ранее не посещавших его.
Выходит, люди каким-то образом сами виноваты в захвате? Они сами навлекли
его на себя безответственными действиями? И, значит, кто-то взвешивает меру
их поступков, определяя ту самую карму, которая затем обрушивается на них
из будущего? Неужели в эти мгновения он находится там, где это происходит?
Но вместо того, чтобы разбираться во всем этом, он лопает крабы под
майонезом и, кажется, почти доволен судьбой. Вот разве что эта женщина
слишком уж холодна к нему.

Лила нагнулась над комодом, платье четко обрисовало ее крутые бедра, тонкую
талию, и лишний раз ему пришлось напомнить себе о возрасте и обо всем
прочем. Хотя что он знает о законах этого мира, о своих новых возможностях
и правах? Раз уж он сумел, может быть, первым среди миллионов людей
прорваться сюда сквозь непреодолимый барьер, должна же быть за это какая-то
награда. Он как раз думал о несправедливости собственной кармы, когда на
роскошном кожаном диване появилась белая льняная простыня, заставшая
знаменитого ученого врасплох, и он спросил, заикаясь:

- Вы что же, спать собираетесь? Я, наверное, мешаю?

- Собираюсь. С тобой. Посмотрим, на что ты годишься.

Аппетит у него как-то сразу пропал, и только сейчас, после этих слов, он
понял, насколько ошеломляющей, неземной красотой красива эта женщина,
насколько она может быть желанна и насколько недоступна для него своей
молодостью, всей несуразностью этой, возможно, и не существующей даже в его
реальном мире встречи. Его покоробила прямота и безапелляционность
сделанного ею предложения, и, не отрывая взгляда от ее бедер, он слабо
возразил:

- Я как-то, знаете ли, не готов... У нас так не принято. К тому же -
возраст. Сердце иногда пошаливает...

Лила перестала разравнивать простыню и, повернувшись к нему лицом, начала
медленно расстегивать какую-то брошку у себя на плече.

- Ты, кажется, хотел отсюда выбраться?

- Да, конечно... Но при чем тут?..

- Мог бы и заметить, что в нашем мире за все положено платить.

- Но у меня здесь нет денег... Даже одежда не моя!

- Не будь дураком! Кому нужны твои деньги?!

Она наконец справилась со своей брошкой, и платье неожиданно, все сразу,
упало к ее ногам. Он почти предвидел, что под ним не окажется ничего, кроме
прозрачных чулок и пояса. И все же вид ее обнаженного тела подействовал на
него, как удар. Она стояла перед ним во всей ослепительности своей наготы.
Кожа этой женщины слегка отдавала бронзой, словно тот же неведомый металл,
что светился в ее глазах, оставил отпечаток и здесь. Мартисон попытался
отвести взгляд, но не смог этого сделать и тотчас сказал себе, что это не
имеет значения. Он любуется ею, как любуются прекрасными бронзовыми
статуями в музее... Увы, это было не так... К тому же Лила шагнула к нему и
неожиданно очутилась совсем рядом.

Дом содрогнулся от удара уличного метронома, и Лила прошептала, нагнувшись
к самому его уху:

- Поспеши, дурачок. У нас очень мало времени.

15

Это был бесконечный день, похожий на сотни одинаковых, как осенние листья,
таких же дней. Даже любимая работа ничего не меняла. Хуже всего было
сознавать, что вечер тоже принесет мало нового.

Мартисон стоял у окна своей лаборатории. Он теперь часто стоял у этого
окна. Может быть, потому, что отсюда хорошо был виден угол плоского здания,
в котором размещались ремонтные мастерские, - того самого здания... Ничего
в нем не было, кроме грязи, ржавого металла да старого хлама. Ничего.
Именно этот хлам он и увидел вокруг себя, когда очнулся после возвращения.
Хорошо хоть ночью это произошло и никто не заметил шефа проекта в рваном
рабочем халате, наброшенном на голое тело...

Он до сих пор не понимал, почему в одну сторону материальные предметы не
переносились, а обратно... Многого он пока не мог объяснить, один
эксперимент - ничтожно мало для установления законов целого мира.

Кое в чем, однако, за прошедшее время ему удалось разобраться. Например,
ему стало ясно, что для возвращения нужно было лишь дождаться, пока истекут
те самые десять наносекунд, на которые вынес его вперед энергетический
импульс тм-генератора.

За барьером, в его биологическом, объективном времени, они равнялись
примерно десяти часам. И нет такой силы, которая могла бы задержать или
продлить эти часы... Ему не надо было просить о возвращении, и,
следовательно, она