е отрывая пальцев от
манипулятора медавтомата, который, похоже, не работал, как и все остальное.
Перлис, приходя в себя, застонала. Корабль повело в сторону, он еще больше
накренился и почти сразу же выпрямился.

- Похоже на мощные турбулентные потоки. - Бекетов все еще пытался включить
хотя бы один прибор.

- Ты думаешь, мы в атмосфере?

- Подобная качка невозможна в открытом пространстве.

- Но как? Как мы могли сюда попасть?..

- Если выход произошел в непосредственной близости от планеты, автоматика
успела включиться и перевела корабль в планетарный режим, прежде чем все
полетело.

- Сейчас я это проверю, - уверенно произнес Абасов, проворачивая в гнездах
ручные запоры наружных заслонок.

В планетарном режиме управляющая рубка должна была выдвинуться над
поверхностью обшивки, а сама яхта, приспособленная для полетов в атмосфере,
превращалась в некое подобие самолета. Затаив дыхание, все следили за тем,
как запоры один за другим со скрипом проворачивались в гнездах, уступая
недюжинной силе этого человека.

Наконец титанитовый щит, закрывавший передний иллюминатор, с грохотом
поехал вниз. Вначале в образовавшуюся щель брызнул красноватый свет,
показавшийся им после полумрака рубки невыносимо ярким. Лишь через
минуту-другую смогли они оценить открывшуюся панораму.

Корабль несся на высоте нескольких километров. Внизу под ними, насколько
хватало взгляда, раскинулась поверхность незнакомой планеты.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗА ГРАНЬЮ СУДЬБЫ

12

Испытание тм-генератора закончилось неудачей. Собственно, произошел полный
провал. Мартисон понял это по застывшим лицам людей, покидающих зал.
Слишком велика была цена поражения, ибо она означала для них гибель
последней надежды, падение последнего бастиона человеческой расы, еще
стоящего на пути захвата...

Тм-генератор возвышался посреди зала в переплетении энергетических и
информационных линий. Техники, обслуживавшие эксперимент по просьбе
Мартисона, покинули зал.

Прежде всего это его личное поражение. Это он - известный всей федерации
ученый, на исследования которого были выделены огромные средства и
энергетические ресурсы, это он лично оказался несостоятельным, обманул
ожидания и надежды тысяч людей. Возможно, так случилось потому, что
практический результат для него всегда оставался на втором плане и гораздо
важнее казался сам процесс проникновения в глубины неисследованного, в
область чистой теории.

Что могло быть более увлекательным, более захватывающим, чем охота за
фактическими данными, способными подтвердить красивую, логически стройную и
математически безупречно обоснованную теорию?

Именно таким и должен был стать неудавшийся эксперимент. Он хотел доказать
существование материального мира за той гранью времени, которая в обиходе
называлась настоящим, сиюминутностью, жизнью, если угодно...

Мартисон пытался в своих работах рассчитать длительность неуловимого
мгновения, когда будущее уже наступило, но еще не успело превратиться в
прошлое, той тонкой пленочки на поверхности временной волны, вместе с
которой вот уже миллионы лет катится, против течения временного потока, из
прошлого в будущее жизнь...

Имела ли его теория хоть какое-то отношение к захвату? К тому сверхоружию,
что надеялись получить из его рук военные инженеры? Или хотя бы к решению
загадки самого метода захвата?

Этого он не знал, и, если быть совершенно честным, это его почти не
интересовало. Гораздо важнее, в тысячи раз увлекательней и значительней
казалась возможность проникновения, пусть пока чисто теоретически, хотя бы
на долю микросекунды, вперед, во временной мир, лежащий перед катящейся
волной настоящего.

О том, что такой мир существовал не только в его воображении,
свидетельствовали многочисленные факты прорыва человеческого сознания в
отдаленное будущее, позволяющие в отдельных случаях в мельчайших деталях
предсказать грядущее событие... Взять, например, пророчества Нострадамуса
или апокалипсис Иоанна Богослова.

Есть сотни других, не таких громких свидетельств, происходивших со многими
людьми в их повседневной жизни. Вещие сны, гадания на картах, картины
сновидений, воплощавшиеся наяву по прошествии какого-то времени... События,
словно предначертанные чьей-то невидимой рукой...

Он дерзнул попытаться, только попытаться, проникнуть в недра этого плана
судьбы, и за его гордыню наказание не замедлило последовать. Он
предчувствовал, что за подобную дерзость придется заплатить очень высокую
цену, и по опыту знал, что его предчувствиям такого рода суждено сбываться.

Ну что же, он был готов к расплате. Но прежде должно было произойти само
событие.

Так что же все-таки случилось? Вернее, почему ничего не случилось?

Вначале все шло в соответствии с расчетами. Включились энергетические
каналы реакторов, расположенных глубоко в подземных штольнях под зданием
института, и перебросили реки сконцентрированной энергии на накопители
тм-генератора. Затем заработал и сам генератор - его заунывный, подавляющий
все остальные звуки гул невозможно было спутать ни с каким другим звуком.
От него стыла кровь в жилах и мороз продирал по коже даже у искушенных
техников.

Сразу вслед за тоскливым воплем самого генератора, или, точнее,
одновременно с его возникновением, в пространство был выброшен
сконцентрированный сгусток энергии мощностью в десятки гигаватт... Неоновые
столбики индикаторов на долю секунды коснулись заветных отметок и сразу же,
рывком, откатились назад.

Мартисону показалось даже, что в это мгновение изменились очертания самого
генератора. Смазались, стали нерезкими... скорее всего причину этого
явления следовало искать в вибрации. В мелкой зудящей дрожи, сменявшей
октаву за октавой по мере накопления мощности и перешедшей в конце концов в
комариный писк, в недоступный человеческому уху диапазон...

Изменения очертаний генератора никто не заметил... Хотя, при таком
напряжении энергетического поля, сопровождавшегося ультразвуковой
вибрацией, нельзя было полагаться на наблюдения очевидцев. А приборы не
зарегистрировали ничего... Во всяком случае, ничего существенного...

Сколько раз уже так бывало, когда техника отставала от задачи эксперимента,
будучи не в состоянии уловить тончайшие изменения материи, и раз за разом,
от эксперимента к эксперименту, приходилось доводить, подтягивать саму
технику. У него не будет подобной возможности. Слишком дорого обошлись
испытания. Слишком велики были ожидания и слишком сильна обратная сторона
всего этого - психологический фактор. Разочарование в утраченной надежде...

"Так почему же все-таки ничего не произошло?" - в который уж раз спросил он
себя. Мартисон встал и подошел к передаточной камере генератора. На серой
стальной плите в беспорядке громоздилась куча предметов. Они не собирались
в это первое испытание проверять возможность переброски массы.

Важно было установить хотя бы сам факт передачи, тем не менее в последний
момент площадку все же завалили разным барахлом. Так, на всякий случай...

В конце концов, в каждом живет мальчишка, и надежда на чудо неистребима...
Если бы прорыв удался, на какое-то время все эти предметы должны были
исчезнуть из настоящего, превратившись затем в бесценные сувениры... Но они
не исчезли, и передаточный фиксометр застыл на нуле...

Интуитивно он чувствовал, что эксперимент прошел неправильно. Куда, к
примеру, делись сотни гигаватт выброшенные накопителями в пространство? Не
могли же они исчезнуть бесследно! Ведь если передача не произошла,
мгновенное выделение такого количества энергии должно было сопровождаться
сильнейшим взрывом...

"Ваше счастье, - сказал руководитель центра, академик Амостин, - что не
было взрыва!" И самое непонятное во всей этой истории как раз это - почему
его не было.

Мартисон протянул руку и осторожно коснулся полированной поверхности
передаточной площадки, ощутив холод, слишком глубокий для металла, словно
он нес внутри себя леденящее дыхание той бездны, на которую человек
замахнулся.

Мартисон повертел в руках чей-то хронометр, выуженный из кучи барахла,
лежащего на площадке; часы даже не остановились...

Сотрудники всех отделов сочли своим долгом сунуть хоть что-то в уформер,
словно это делало их участие в эксперименте более вещественным, более
зримым...

А затем, торопливо покидая зал, хозяева хлама постарались забыть свою
причастность к происшедшему. Кому хочется разделять неудачу?

В последний момент он попросил дежурного техника на всякий случай сделать
опись предметов, надо будет проверить, все ли на месте... А, собственно,
зачем? Чтобы лишний раз убедиться в педантичности Флоранса? Ведь это именно
его клетки с мышами он не видел сейчас среди экспонатов... Хотя вот она,
клетка. Задвинулась за угол уформера, и нечего разводить панику,
волноваться так, словно пропал по меньшей мере сейф с драгоценностями...
Просто у него мелькнула шальная надежда.

Сердце не желало мириться с поражением, замерев на секунду, оно рвануло
теперь с места и никак не хотело успокаиваться. Мысль упорно искала
малейшую зацепку, опровергавшую отрицательный результат. Но ее не было.

И все же он снова и снова перекладывал с места на место экспонаты,
разбросанные на площадке, словно искал ответ среди них. Ошибка в расчетах?
Или неверна сама теория? Существует ли квант времени и что он собой
представляет? Какова его природа - волна, частица? Сколько необходимо
энергии, чтобы перевести экспериментальную массу с одного
энергетически-временного уровня на другой?

Он не знал. Никто этого не знал. Чем сложнее проблема, тем абстрактнее,
непостижимее для человеческого воображения выглядит ее математическое
выражение. Разве можно представить себе давно знакомый электрон,
существующий одновременно в нескольких местах? А ведь люди научились
оперировать им не только в расчетных формулах...

Решение проблемы, на которую он замахнулся, не укладывается в рамки одной
человеческой жизни. Возможно, через сотни лет сегодняшний эксперимент
войдет в учебники по хроноанализу... Ему-то что из того? Вот она, его
площадка, холодна и безжалостна. "Отрицательный результат - тоже
результат". О, сколько раз этими словами утешали неудачников!

Что-то щелкнуло в выключенной машине. Остывал раскаленный металл
генераторов, сжимались охлаждающие рубашки накопителей...

Формулы математических расчетов никогда не могли охватить всей проблемы в
целом. Они выделяли из неведомого лишь малую часть, прорубали в нем узкий
коридор, нередко заканчивающийся тупиком. И при этом бесчисленные ходы
вариантов оказывались отброшенными, и именно в них чаще всего терялось
заветное зерно истины.

Вот лишь одно из следствий его теории, так и не просчитанное до конца: при
попытке пробить временной барьер он аккумулирует в себе затраченную энергию
и через время, обратно пропорциональное расстоянию пробоя, возвращает ее
назад.

"Парадокс маятника" - так красиво была названа эта незавершенная часть
теории; на просчет всех вариантов не хватило бы нескольких жизней, а его
единственная давно перевалила за половину... Не стоит оправдываться... И,
хотя бы себе самому, он имеет право признаться, что и сегодня не понимает,
что это значит.

Древние алхимики, блуждая в потемках, смешивали флагистон с водотроном и
вместо золота открывали серную кислоту, оставаясь не в состоянии даже
оценить значение сделанного открытия. Не похож ли он сегодня на них? Так
бывало всегда, когда теория отставала от практики, когда с помощью одного
только опыта пытались вырубить очередную ступеньку в скале, по которой
тысячи лет карабкается человечество. Впрочем, соблазнительная видимость
приглаженной, логически завершенной теории существовала всегда, и не надо
быть выдающимся математиком для того, чтобы, слегка изменив структуру
формул, получить желаемый результат...

Что-то тихо загудело в уформере, чуть заметно качнулись стрелки приборов.
Прыгнул к красной черте столбик одного из индикаторов...

Мартисон ничего не заметил. Он рассматривал клетку с морскими свинками, ту
самую, что незадолго до эксперимента установил в самом центре площадки
своими собственными руками. Позже вокруг набросали много различных
предметов, и он наткнулся на нее лишь сейчас.

Он помнил, что запор на клетке заклинило. Он проверил его, подумав о том,
что в зале будет полно приглашенных и публике вряд ли понравится, если по
залу начнут разгуливать морские свинки... Но запор заело так прочно, что он
не сумел открыть клетку и оставил это занятие. Помнится, он еще подумал,
что лаборант вивария Малкин не сумеет извлечь отсюда своих питомцев без
помощи хорошей ножовки... Сейчас эту клетку с заклинившимся запором и
прочно закрытой дверцей он держал в руках. Не было только самих свинок...
"Значит, они сумели сбежать из запертой клетки или запор на время
"отклинило"... Он нарочно старался успокоить себя этими простенькими,
ничего не значащими словечками, потому что сердце опять рванулось к самому
горлу, и только теперь он услышал ровный, нарастающий гул.

Генератор, площадка, на которой он стоял, да, кажется, и весь зал мелко
вибрировали. Шкалы накопителей наливались малиновым светом, сигнализируя о
поступлении на их приемники сотен гигаватт мощности... Невольно его
растерянный взгляд метнулся к центральному энергетическому щиту, словно он
не помнил, что все прерыватели разомкнули полчаса назад... Но в воздухе
пахло озоном, а над кожухами накопителей тут и там вспыхивали голубые огни
святого Эльма. Энергия, израсходованная в процессе эксперимента,
возвращалась обратно.

"Вот он, эффект маятника! - молнией пронеслось в голове Мартисона. - Через
несколько секунд здесь все превратится в плазму".

13

В жизни бывают моменты, которые потом уже не повторяются никогда. Если
человек сумеет распознать свой счастливый случай, не упустить его - он
становится на какое-то время баловнем судьбы. Но если он ошибется и примет
желаемое за действительное - расплата может оказаться чрезмерно высокой.

Мартисон, стоявший на вибрирующей платформе генератора в центре пустого
зала, чувствовал, как ледяная дрожь проникает в глубины его существа,
сковывая мышцы. Лишь голова стала почему-то кристально ясной. В эти
оставшиеся у него мгновения, когда еще можно было что-то изменить, он успел
многое понять и о многом подумать. Он знал, что, если останется на
площадке, бросок скорее всего повторится, маятник стремительно рванет в
обратную сторону. Вся неизрасходованная энергия генератора уйдет на
переброску его восьмидесятикилограммовой массы за барьер времени... Теперь
он понял, что перемещение возможно лишь для живой материи. И не знал,
останется ли она живой по ту сторону барьера.

Он подумал еще, что если сойдет с платформы, то не успеет добежать до
вивария, да и не донести ему восьмидесяти килограммов живого веса,
необходимого для компенсации энергетического броска... И тогда
неизрасходованная энергия обрушится на этот зал. Вокруг полыхнет синее
безжалостное пламя взрыва, и вместо здания института останется лишь
глубокая воронка...

В этом была его собственная вина. Прежде чем браться за подобный
эксперимент, следовало просчитать до конца все побочные эффекты... Вот
только времени не хватило - слишком часто за последние месяцы его сердце
становилось холодным замирающим комком, а так хотелось успеть, увидеть хоть
какой-то результат... Вот теперь он его увидит и, возможно, успеет
понять... Ради этого стоило рискнуть. Он стоял окаменев, стиснув руки, один
на один с пустым залом, смотрящим на него в этот последний решающий миг
холодными глазами циферблатов.

А затем его завернуло в тугую спираль, завязало в узел и швырнуло в ледяной
мрак.

Очнулся Мартисон, лежа на знакомой площадке генератора. В пустом и темном
зале не светился ни один огонек. Мысли текли неторопливо, медленно, следуя
друг за другом, как поезда на полустанке.

Значит, был всего лишь обычный припадок. Он потерял сознание от сердечного
приступа. Какая глупость - придумать себе несуществующий волшебный миг
удачи... Ему было холодно, слишком холодно для обычного приступа. Он
медленно, лениво приподнял руку. Мышцы повиновались с трудом. Почти без
всякого удивления он не обнаружил на себе никакой одежды - ни единой нитки.

Всемирно известный ученый, руководитель нашумевшего проекта лежал на
площадке своего детища совершенно голым. Этот второстепенный в общем-то
факт показался ему чрезвычайно важным. Именно он заставил его преодолеть
инерцию полузамороженного тела и, приподнявшись на руках, осмотреться - на
спинке кресла, недалеко от платформы, висел чей-то рабочий халат.
Закутавшись в него, Мартисон медленно побрел к выходу, тщетно пытаясь
сообразить, который теперь час. Сколько времени он провалялся голым и
почему, черт возьми, его раздели. Если это шутка лаборантов, то весьма
странная... Воров в институте замечено не было.

Дверь вопреки его опасениям открылась сразу же, не работало ни одно
электронное охранное устройство - и это поразило его больше всего
остального.

Холл наполняли серые сумерки. В широкие окна не пробивался ни один луч
света, хотя облака на Таире явление чрезвычайно редкое. Еще более странным
показалось ему отсутствие за окнами холла привычного стройного ряда
канадских сосен. Только сейчас он понял, что во всем огромном здании
института, всегда полном жизни, стояла абсолютная, плотная, как вата,
тишина.

Двигаясь словно во сне, он приблизился к выходной двери. Вахтера не
оказалось за стеклянной кабинкой проходной. Вообще вокруг он не видел ни
одного живого существа. Здание словно вымерло. Может быть, не только
здание? Преодолевая неожиданно-накативший страх, он рывком распахнул дверь.
Центральный подъезд выходил на небольшую, украшенную соснами и газонами
аллею. Не было ни газонов, ни аллеи. Перед ним тянулся какой-то незнакомый
бесконечный забор, весьма смутно напоминавший институтскую ограду. И в то
же время он готов был поклясться, что это был все тот же самый забор - вот
только внешний облик его неузнаваемо изменился. Он раздался, вытянулся в
длинную линию, упиравшуюся в нескольких километрах отсюда в зеркальную
стену. На стену Мартисон вначале не обратил особого внимания и обернулся,
желая удостовериться, что, по крайней мере, здание института не изменилось,
- однако знакомый до мелочей фасад растянулся вместе с забором до самого
горизонта.

Странное состояние нереальности происходящего овладело Мартисоном, он
словно находился в кошмарном сне и одновременно понимал, что все происходит
наяву. И это понимание рождало внутри его какой-то первобытный ужас. Он
попытался крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь - губы искривились в
напрасном усилии и не издали ни звука. Его окружал безмолвный и страшный
мир. Где-то вдалеке, уже у самого горизонта, в противоположной от барьера
стороне, предметы теряли свою определенность, четкость контуров исчезала,
забор как бы соединялся с фасадом дома, постепенно закручиваясь, вплетаясь
в единую систему некой гигантской трубы или туннеля, внутри которого уже
ничего нельзя было рассмотреть.

Оттуда несло леденящим душу холодом, хотя никакого ветра не ощущалось.
Словно он знал, что в этой трубе или, может быть, даже ближе, в сером
тумане распадавшихся предметов, скрывается что-то ужасное.

Пока Мартисон разглядывал туннель, мир, в котором он находился, дрогнул.
Тяжелый гулкий удар потряс его до основания, земля заходила под ногами.
Единственный звук, сопровождавший этот удар, больше всего походил на
заунывную жалобу колокола. И сразу же восстановилась полная тишина,
предметы вновь обрели определенность и четкость. В первое мгновение ему
показалось, что ничего не изменилось, но вскоре Мартисон заметил, что
барьер, отрезавший всю восточную часть здания, теперь приблизился...

Привыкнув несколько к ощущению скрытой опасности, исходящей от туннеля,
Мартисон попытался двинуться к нему, лишь бы отдалиться от барьера, как бы
символизировавшего собой окончательную границу мира, в котором он пребывал.