Университете - профессор Варней.
     - Да, - сказал Эдмонд. - Я помню Поля Варнея. Кроме Университета мы заканчивали одну школу.
     - Я его пошлю к вам. Он пытается зарабатывать на жизнь писательским трудом и будет весьма рад дополнительному заработку.
     - Я буду вам очень признателен, - поклонился Эдмонд. - Отражатель не слишком большой и не слишком тяжелый. Вы можете взять его прямо сейчас или прислать за ним в любое время.
     В одно мгновение рефлектор оказался в руках профессора.
     - Спасибо. Но если он откажется работать, не ждите визита Поля.

Глава восьмая

МОРСКАЯ СВИНКА

     Когда по прошествии нескольких дней Эдмонд после бесцельной прогулки по берегу озера вернулся в Кенмор, там его дожидался изящный молодой белокурый посетитель, чьи чувственные губы с усилием сложились в жалкое подобие улыбки, стоило хозяину дома появиться на пороге.
     - Добрый день, Поль.
     Поль протянул руку, и от этого улыбка его стала еще более несчастной. Стоило лишь длинным пальцам Эдмонда сомкнуться на его ладони, как судорога пробежала по его телу.
     "И странно то, - думал Эдмонд, не отпуская руки Поля, - что те немногие женщины, с которыми сталкивали меня обстоятельства, не выражали так откровенно свою ненависть ко мне. - Подумал и тут же нашел свое собственное объяснение. - Мужчины ненавидят своих хозяев, а женщины любят их".
     Мужчины прошли в библиотеку, и Эдмонд указал рукой на кресло:
     - Присаживайся, Поль.
     Поль сел, с откровенным любопытством пробежал глазами по корешкам книг, ровными рядами выстроившихся по стенам библиотеки, немного вздрогнул, увидев череп Homo на каминной полке, и лишь тогда вспомнил о цели визита.
     - Я здесь по просьбе профессора Штейна.
     - Думаю, он смог объяснить, что мне требуется.
     - В общих чертах. Насколько я понял, вам нужен спутник, знающий ночную жизнь Чикаго. Я решил, что вы пишете книгу.
     - Не совсем так, - сказал Эдмонд, не спуская глаз со своего собеседника. - Но это станет очевидным несколько позже. Я беру на себя все сопутствующие расходы и буду платить, скажем, десять долларов за вечер, - сказал Эдмонд, и с каждым словом ощущение успеха перерастало в твердую уверенность. "Этот подойдет, - подсказывала ему вторая часть сознания. - Это хороший экземпляр. Нервный, впечатлительный, все его чувственные реакции лежат на поверхности и не потребуют усилий в наблюдении".
     - Этого более чем достаточно, - с некоторой горечью произнес Поль. - Я не могу позволить себе отказаться.
     - Значит, решено. Вы потребуетесь мне на месяц или чуть больше, но, скорее всего, не на каждый вечер. - Эдмонд привычно потянулся за сигаретой; Поль неловко привстал, видимо считая аудиенцию законченной, но неожиданный вопрос заставил его снова опуститься в кресло. - Как я понимаю, ты продолжаешь писать?
     - Пытаюсь, или, правильнее будет, терплю неудачу в попытке заработать этим на жизнь.
     - А что пишешь?
     - В основном стихи. Изредка пробовал маленькие рассказы.
     - У тебя что-нибудь есть с собой? - Поль отрицательно покачал головой.
     - Может быть, записная книжка? Какие-нибудь фрагменты?
     С видимой неохотой Поль извлек из кармана обернутую тонкой бумагой записную книжку.
     - Мне бы не очень хотелось показывать это. Здесь одни наброски и ничего законченного.
     - Я не писатель и тем более не критик. Не надо бояться ни насмешек, ни плагиата; меня можно обвинить лишь в скромном желании узнать тебя. Просто пришло в голову, что один взгляд на твою работу может заменить долгие часы взаимного узнавания.
     Поль протянул записную книжку, и ее листы в руках Эдмонда зашелестели с поражающей воображение стремительностью. Лишь дважды взгляд Эдмонда задержался на исписанных мелким почерком страницах несколько дольше обычного. А Поль, не сводя глаз с этих легких пальцев, беспокойно ворочался в кресле. Они всегда завораживали его - еще с детства. Не зная, чем занять себя, он взял сигарету, нервно закурил, выпустил густой клуб дыма, и в этот момент, перевернув последнюю страницу, Эдмонд захлопнул книжечку, взглянул на нее в последний раз и вернул Полю.
     - Немного же вы прочли, - отметил Поль, опуская книжечку в карман.
     - Я прочел все.
     Гримаса недоверия, промелькнула по лицу Поля, но он промолчал.
     - Там есть один отрывок, который, безусловно, заслуживает продолжения, - задумчиво произнес Эдмонд. - Баллада, начинающаяся со слов:

     Тяжелая поступь Тотмеса
     Слышна в Абиссинии гулко.
     Он местью клянется монарху,
     Проклятия шлет королю.
     Он в плен захватил его сына -
     Любимого первенца принца,
     Лишив его признаков пола
     И вырвав хулящий язык...
     В раба превратил он владыку,
     Заставив навеки запомнить,
     Что может сын Тота великий,
     Ваятель божественных статуй
     И идолов царства Карнака,
     И Севера - Юга властитель
     Великий Тотмес из Египта...

     Наверное, тебя удивит, что нечто подобное действительно имело место, хотя и не совсем так, как отмечено в этом синопсисе. - Эдмонд неожиданно вскинул на Поля напряженный взгляд. - Ты мне не позволишь рассказать, как это должно звучать?
     - Если считаешь, что сможешь... - Губы Поля сжались в едва различимой иронической усмешке.
     И еще через мгновение, чувствуя, как поднимается и охватывает все тело холодная волна ужаса, зачарованно поплыл Поль в потоке жесткого ритма стиха Эдмонда...
     - Приблизительно вот так, - сказал Эдмонд, закончив. - Наверное, потребуется некоторая шлифовка, но я не поэт и не претендую быть поэтом. Вещица твоя, пользуйся ей по своему разумению, если захочешь, - добавил он и улыбнулся. - Правда, я вовсе не уверен, что значительная часть читающей публики примет ее с восторгом. И все же я рад отметить, что твои стихи лишены, по крайней мере, одного недостатка; по моему мнению, не часто в природе встретишь более никчемных существ, чем поэты, с вялым оптимизмом поющие хвалебные оды довольно жуткому биологическому процессу, что зовется жизнью.
     Поль оставил странный дом в Кенморе, с легким головокружением и немалым чувством злости. Ему казалось, что в течение всего визита он подвергался удивительно изощренным унижениям и издевательствам, но каким именно, как ни старался, так и не понял.
     На следующий день, в точно назначенное время, он снова появился в Кенморе, застав своего странного нанимателя в сизом тумане сигаретного дыма и книгой в руках.
     - Сегодня вечером ты покажешь мне какое-нибудь увеселительное заведение, - объявил Эдмонд молчаливо ожидавшему распоряжений Полю. - Там, где играет музыка и где танцуют.
     - Толпа сегодня соберется у "Спенгли".
     - "Спенгли" подойдет, - милостиво согласился Эдмонд. - Я уже бывал там однажды.
     - Тогда к чему мои услуги?
     - Ты будешь для меня комментировать.
     Быстро набирая скорость, длинный родстер, как капля ртути, плавно и естественно влился в суетливый поток автомобилей; и Поль восторженно отдался ощущению скорости и движения, и порой ему начинало казаться, что машина так же послушна и гибка, как послушно может быть тело живого существа.
     В "Спенгли" они заняли скромный угловой столик, откуда, как из тайного наблюдательного пункта, могли обозревать всю блестящую панораму зала. Оркестр отдыхал, и шум голосов, и взрывы смеха оглушили их. Не зная, что от него может потребоваться, Поль молчал и немного нервничал. Эдмонд курил, равнодушно оглядывая соседние столики. Подошел официант, и они заказали.
     Но вот на одной протяжной ноте всхлипнул саксофон, рассыпалась дробь ударных, оркестр ожил. Несколько пар встали, за ними потянулись остальные, и вот уже ранее свободный центр зала наполнился танцующими парами. Вокруг красивые молодые люди; юбки девушек, еще в прошлом году касавшиеся пола, сегодня, кажется, не существовали вовсе, а сами девушки двигались с красотой и грацией, на которую способна лишь очаровательная молодость. Изящно покачиваясь в объятиях партнера, какая-нибудь девушка вдруг на мгновение попадала в поле их зрения и тут же снова скрывалась в тесном кругу танцующих, а на смену ей появлялась другая, не менее очаровательная и юная. Поль следил за ними с выражением явного удовольствия, а Эдмонд - с оттенком критического скептицизма.
     - Ты любишь танцевать, Поль?
     - Странный вопрос. Конечно.
     - А в чем кроется причина твоего наслаждения?
     - Пожалуй, - в голосе Поля почувствовалось легкое замешательство, - это наслаждение от единства с музыкой, поэзией, мелодией и ритмом. Человек обычно получает удовольствие от гармонического слияния звука, движения и ритма. Тебе становится хорошо, когда чувствуешь, как легко и свободно подчиняется тебе каждый мускул твоего тела.
     - Расскажи мне о каждом из этих чувств, представив, что мне они совершенно чужды, как могут быть чужды существу с другой планеты.
     "Ты и есть с другой планеты или законченный идиот", - подумал про себя Поль, а вслух продолжил:
     - Танец по праву можно отнести к разряду искусства, ибо как всякое искусство он создает ощущение прекрасного, с той разницей, что его испытывают лишь непосредственные участники. В области искусств танец, с одной стороны, граничит с драматическим искусством, а с другой - сливается в неразрывное целое с произведениями скульптуры и живописи. Это мимолетное искусство, умирающее в секунды его созидания, такое же, как затихающая с последним аккордом музыка джаза. И при всем этом самое распространенное, ибо для многих является единственным доступным способом самовыражения в прекрасном.
     Эдмонд, который все это время следил за ходом мысли своего гида с явным, сосредоточенным вниманием, резким движением раздавил в пепельнице сигарету и улыбнулся. А Поль вдруг подумал, что каждая улыбка этого человека становится усмешкой, видимо, по причине каких-то нарушений лицевых мускулов. "Просто Гуинплен какой-то", - решил он.
     - Вот, что думаю я, - холодно начал Эдмонд. - В основе танца, каким бы он ни был, заложено сексуальное влечение, подобное сексуальному влечению в брачных танцах птиц. А что касается этого зала, то танец здесь - есть чистейшее выражение сладострастных эмоций. И удовольствие проистекает от чувственного соприкосновения прижимающихся друг к другу тел, и притягательно еще и тем, что тайное можно совершать открыто. Танец есть скрытое выражение победного триумфа чувственности над условностями общества.
     Поль улыбнулся:
     - Ни одна из женщин никогда не согласится с этим.
     - Да, и лишь потому, что женщина должна выражать страсть помимо ее воли. Для того чтобы преуспеть, для того чтобы быть желанной для мужчины, женщина, скрывая свои истинные намерения, должна делать вид, что уступает ему. Вот в чем заложена природа так называемой мужской притягательной силы, - и выпустив густой клуб дыма, Эдмонд закончил: - Существующие тонкие условности во взаимоотношениях мужчины и женщины как раз и строятся на этом факте.
     - Да, возможно, ты прав. Но я все же остаюсь при своем мнении, что в танце живет истинная красота, своего рода поэзия движения, не связанного с сексом. Тростник, склоняющийся под упругими ударами ветра, волнующееся поле колосьев пшеницы - все это удивительно поэтично и мило.
     - Ну конечно! Ты говоришь о тростнике, а сам представляешь волнующиеся бедра женщины.
     Поль пожал плечами и сделал вид, что увлеченно разглядывает танцующие пары. И вдруг он что-то заметил. Краешком глаза Поль продолжал наблюдать за Эдмондом, и ему опять показалось, что его компаньон каким-то странным образом начал раздваиваться; что на него смотрят два лица, что две пары глаз неотрывно следят за каждым его движением. Поль испуганно вздрогнул, и видение пропало - все тот же Эдмонд с легким прищуром янтарно-желтых глаз, выпуская струю сигаретного дыма сквозь слегка приоткрытые губы, изучающе разглядывал волнующийся танцевальный зал. Слабая тень какого-то чувства мелькнула на его всегда каменно-невозмутимом лице - забава, презрение, триумф? Поль не смог определить, каким именно было это чувство, ибо новая порция густого дыма скрыла от него лицо Эдмонда... "Наверное, мне показалось из-за света", - решил он и снова повернулся к танцующим.
     Знакомая головка, в обрамлении иссиня-черных коротко подстриженных волос, привлекла его внимание. Девушка оглянулась через плечо и улыбнулась, узнавая.
     - Ванни, привет, - взмахнул рукой Поль. Медленный поток танцующих вынес Ванни ближе, она увидела Эдмонда и слегка кивнула.
     - Приходите за наш столик, - успела сказать она и скрылась в медленном водовороте танцующих пар.
     Музыка смолкла, и Поль видел, как партнер Ванни провел ее, придерживая за локоть, к дальнему от них столику. Эдмонд с видимым равнодушием смотрел на Ванни. На самом деле его очаровала грация, с какой двигалась эта девушка; в ней чувствовалась дерзость и независимость - тип характера, который ему всегда импонировал.
     - Это малышка Ванни Мартен. Ты ее должен помнить еще по школе. Мы пойдем за их столик?
     - Я помню ее. Нет, - коротко ответил Эдмонд. - Хотя ты поступай, как знаешь. Всего этого на сегодняшний вечер более чем достаточно, я ухожу. - Он позвал официанта и расплатился по счету.
     "Ну и как по-твоему, - задал себе вопрос Поль, глядя в спину удаляющегося нанимателя, - что он извлек для себя за этот вечер стоимостью в десять долларов?"
     В несколько смятенном состоянии духа Поль побрел к столику Ванни.
     - Привет, Поль. И что ты делал с этим типом?
     - Привет, Уолтер. Моя новая работа. Таскаю за собой для знакомства с ночной жизнью. - Ванни звонко рассмеялась.
     - Все, пропали мои ночки. Ну не переживай так, я как-нибудь устроюсь, - она шаловливо улыбнулась и пропела:

     Жил на свете мудрый Пол.
     И друзья ему велели
     Снять для них в Чикаго холл.
     Но случилось, что местами
     Поменялись холл и Пол.
     Оказалось, это Пола ненароком нанял Холл.

     Уолтер смеялся несколько громче, чем позволяли приличия, ибо уже чувствовал прилив возбуждения, вызванного алкоголем. Поль не принимал участия в общем веселье и лишь несколько смущенно улыбался. Закончив смеяться, Уолтер под столом наполнил стакан, протянул его Полю и потянулся за почти пустым стаканом Ванни. Улыбкой и жестом девушка показала, что ей достаточно.
     - Пьянству - бой, - прокомментировал Уолтер.
     - Нет, простое желание держаться в норме.
     - А как ее узнать, эту норму?
     - Методом проб и ошибок. Правда, предпочитаю учиться на чужих ошибках.
     - Умненькая девочка. Но, к сожалению, система не по мне. Кроме того, что в большом количестве делаю свои, у меня хватает соображения повторять и чужие.
     Почти пустой стакан Поля наконец оказался на столе. А сам Поль продолжал находиться все в том же мрачно-задумчивом оцепенении.
     - Что с тобой, Поль? - повернулась к нему Ванни. - Потерял дар речи, слушая наши блистательные откровения?
     Поль жалко улыбнулся.
     - Никак не могу выбросить его из головы. Он такой... ненормальный, что ли, - ненормальный и физически, и духовно.
     - У тебя будет интересная работа.
     - Да, скучать не придется! - одним глотком Поль прикончил остатки из своего стакана. - Вот ты у нас, Ванни, умненькая девочка, ты прекрасно сочиняешь экспромты и всякие каламбуры, но ты бы послушала, что я слышал вчера вечером. Этот Холл, он выдал мне за несколько минут тысячу строк, чтобы просто показать, как это делается.
     - Получилось хорошо?
     - Это было страшно! У этого человека мозг такой же быстрый и изощренный, как его змеиные пальцы!
     - Ты знаешь, я бы с ним снова познакомилась.
     - С моей помощью - никогда! - сказал Поль, и какое-то мрачное предчувствие шевельнулось в его душе. Он заглянул в темные глаза Ванни и не увидел в них столь знакомого выражения безмятежного покоя, ибо сейчас в них тлел едва приметный огонек возбуждения и любопытства.
     - Ну что с тобой, Поль? Я никогда не видела тебя таким расстроенным. Неужели какой-то человек мог так на тебя подействовать?
     - Да-а, - протянул Поль, и плечи его вздрогнули. - Но он же не человек!

Глава девятая

СУЕТА

     Несколько недель, если не брать в расчет случайных перерывов для решения текущих дел, Поль и Эдмонд повсюду появлялись вместе. Вдвоем они, кажется, побывали во всех сферах рая развлечений: отели, кабаре, ночные клубы - все это гостеприимно распахивало перед ними свои двери. Они прослушали бесчисленное количество танцевальных оркестров, нескончаемая вереница танцующих пар прошла перед их глазами, они выкурили смертельное количество сигарет, и никто бы не отважился заявить, что выпитое ими количество дрянной водки было незначительным. Дни пролетали, сменяясь неделями, а Поль так и продолжал оставаться в смятенном состоянии души. Совершенно очевидно, что его наниматель не испытывал желания окунуться в эту атмосферу в одиночестве, но главное, что Поль никак не мог понять смысла своего участия в этой погоне за развлечениями. Время от времени, и это правда, Эдмонд просил его пояснить какие-то незначительные детали происходящего, но большей частью их разговоры касались вопросов скорее теоретических, никоим образом не связанных с происходящим. Примером тому мог стать один из вечеров, проведенных в "Венеции у Келси". Они обсуждали человека-творца, человека-гения.
     - Великие люди становятся великими, - заявлял Поль, - благодаря ошеломляющему в своей силе импульсу прозрения. Ни один человек не может стать великим, просто желая того. Гений обязан не только иметь свое особое строение мозга и нервной системы, но любить мир и воспринимать его с универсальной, общечеловеческой позиции. Гений неразрывно связан с окружающей его действительностью, и выражение его гениальности находит мгновенный отклик. Это величайшее из наслаждений, дарованных человеку.
     На что Эдмонд лишь иронично-пренебрежительно усмехался.
     - Все твои предпосылки ложны, за исключением, пожалуй, биологических, - говорил он. - Великие люди становятся великими лишь потому, что того жаждут; вот что является двигательной пружиной, твоим ошеломляющим по силе импульсом. Более того, гений не тождественен жизни, не является выразителем универсальной идеи, более того, он не приспособлен к ней и обладает в высшей степени взглядом индивидуальным. И творение гения не величайшее доступное человеку счастье. Вспомни женщину, рожающую в боли, муке и унижении. Гений всегда несчастен, у него нет своего места в этом мире, он не приспособлен к своему окружению, и, как следствие, он всегда психически ненормален.
     - Называть гения сумасшедшим - значит уподобиться мнению толпы.
     - Нет, я сказал психически ненормален, и не моя вина, что в сознании толпы это определение является синонимом сумасшествия. Используя твою терминологию, скажу, что в большинстве случаев гениальность - есть следствие гигантски развитого чувства собственной неполноценности. И не забывай, что гений всегда мужского рода.
     - Сегодня это звучит смехотворно. В идеи Шопенгауэра давно уже никто не верит, они дискредитированы.
     - Поколением феминистов. Как много великих женщин помнит история? И из этого ничтожного количества, сколько их не строило свою судьбу через влияние на мужчину или многих мужчин?
     Поль на короткое мгновение задумался.
     - С этим я, пожалуй, не буду спорить. Но в большинстве случаев это проистекало из исторически сложившегося социального и экономического неравенства в положении женщины. Отсутствие свободы, недостаточность образования, часто помимо ее воли раннее материнство - вот те обстоятельства, которые, угнетая, воздействовали на женщину. Сегодня всем этим запретам и ограничениям приходит естественный конец.
     - И опять неверные предпосылки. Мужчинам приходилось бороться с такими же и гораздо большего порядка трудностями. Ты и сам назовешь сейчас сотни имен тех, кому удалось сломать, казалось, непреодолимые барьеры на пути к свободе и знаниям. - Эдмонд замолчал и, словно оценивая, вскинул на Поля пронзительный взгляд своих янтарно-желтых глаз. - То, что ограничивает женщину, что не допускает