ы к полураскрытым губам Ванни, и, вся во власти грез, девушка отвечает на ласку и все теснее прижимается к нему. Неожиданно она вздрагивает, отшатывается.
     - Эдмонд, - шепчет она, - это ведь ты, Магистр!
     - Да, - говорит Эдмонд, и тон его голоса меняется, становится властным, жестоким. - Я Магистр!
     Сонный дурман отпускает Ванни, но она продолжает без движения лежать в чужих объятиях. Сладкая истома переполняет ее, она бесконечно счастлива, и даже беспомощность не пугает. Теперь над ее волей господствует Эдмонд; врожденное искусство владеть собой медленно оставляет ее, становится бесполезным, тяжелым грузом пробитых в бою рыцарских доспехов, однако она спокойна и счастлива.
     И все вдруг рушится, ибо действительно нет больше воли, покоя и сладких грез!
     Тонкие пальцы Эдмонда нащупывают на левом плече пряжку платья и расстегивают ее. Сильные руки обхватывают, поднимают ее, и с легким шорохом бархатное платье цвета красного вина спадает к ногам. Страх перед чудовищностью насилия переполняет Ванни, но страшная усталость вдруг обрушивается на плечи и она молчит - молчит не в силах сопротивляться, и лишь широко распахнутые глаза молят своего мучителя прекратить пытку. То, что она порицала и считала слабостью в других, сейчас побеждало ее, сделав совершенно беспомощной перед лицом неизбежного.
     Но в эти секунды торжества совсем другие чувства захватили Эдмонда. Он исполнил данное себе слово надругаться над целомудрием Ванни, и вид ее полуобнаженного тела волновал его и был ему приятен, но его вдруг охватило странное, незнакомое до этой поры чувство жалости. Он видел мольбу в испуганных глазах и ощущал дрожь ее тела, и понял, что не так холоден и не так жесток, как привык думать о себе раньше.
     "Это бессмысленная жестокость, - решил он. - Девушке надо дать средство оправдать свою слабость". Он привлек ее ближе.
     - Ты любишь меня, Ванни?
     Вот она соломинка, за которую можно схватиться.
     - О да! Да!
     - Ты прекрасна, дорогая. Станцуй для меня, Ванни!
     Внезапно в сумраке комнаты вдруг разлились нежные звуки музыки. Эдмонд отступил, сел, откинулся на спинку дивана, и она осталась одна.
     "Я должен оправдать этот наряд в ее глазах", - подумал он.
     - Танцуй для меня, Черное Пламя!
     Ванни повернулась, сделала несколько неуверенных шагов; розовый свет пробежал по обтянутым черным шелком чулок гладким ногам... Как вдруг плечи ее поникли, и, прижав ладони к лицу, она зарыдала. Эдмонд вскочил, обнял ее, поднял невесомое тело и бережно опустил на диванные подушки. Продолжая держать ее в объятиях, он решил: "Чего-то не хватает. Необходимо найти оправдание ее покорности моим желаниям. - План созревал буквально одно мгновение. - А почему бы нет? Ведь внешняя форма для меня не имеет никакого значения, а она действительно премилое создание".
     Он наклонился над Ванни.
     - Когда ты выйдешь за меня замуж, дорогая? - Она сжалась, взглянула на него яркими от слез очень серьезными глазами.
     - Я ведь уже сказала, что люблю тебя, Эдмонд. Когда угодно. Хоть сейчас!

Глава пятая

ПЛОДЫ

     Волнующая скука бракосочетания в Краун Пойнте наконец позади; с самого утра Ванни - законная жена, а ведь еще даже не вечер! Впервые за все время столь стремительно разворачивающихся, едва ли не эпохальных, событий она осталась одна. Эдмонд дал ей ключи от машины - заехать на старую квартиру, сложить и забрать вещи - все, что ей понадобится теперь в Кенморе.
     Она распорядилась достать из гардеробной первого этажа чемодан и, поджав губы в гримаске непонятно отчего нахлынувшей грусти, вставила ключ в замочную скважину. Ах, как стремительно все завертелось! Кто бы мог подумать, кто бы мог представить себе что-нибудь подобное еще два дня назад - даже еще вчера вечером? Как отреагировал Поль на разбегающиеся строчки ее нескладной, второпях нацарапанной записки? Рассказал ли знакомым? Что подумали они и что сказали - особенно Уолтер, который часто называл ее Ванни Неприступная? Неприступная! Шутливое прозвище, придуманное Уолтером и с удовольствием поддержанное ей самой! Боже, почему с ней все это случилось с ней, как это могло произойти?
     "Теперь мне все равно, - уговаривала она себя, открывая дверь в гостиную. - Я просто... влюбилась, и с этим ровным счетом уже ничего не поделаешь!"
     Обиженный на весь свет, с громкими, отчаянными стенаниями в комнату ворвался Эблис; в суматохе стремительных событий она забыла покормить его. Быстро восстановив справедливость, Ванни прошла в спальню и замерла перед темно-красным пятном ее вчерашнего платья, брошенного на полу у кровати, да так и оставленного лежать рядом с черными чулками на поясе и крохотной игривой комбинацией из черного шелка. Воспоминания о событиях минувшей ночи вызвали в ней некоторое смущение.
     "Теперь мне все равно, - снова решила она, подбирая с пола белье. - Я ужасно рада, что все это было на мне вчера". Она приложила на себя комбинацию, шагнула ближе к зеркалу, разглядывая отражение, сделала маленький пируэт. Смотрела и думала, что черным чулкам не следовало бы вызывать столько чувственных эмоций, а может быть, дело не в чулочках - просто очень короткой оказалась рубашечка... Она приподняла подол юбки и стала критически разглядывать свои ноги. Длинные, ровные, с круглыми коленками - замечательные ноги!
     - Я очень рада, - сказала она, обращаясь к собственному отражению, и вновь повторила. - Рада, что ему понравилась. Рада, что рядом со мной был мужчина, и я оказалась женщиной, способной волновать! И главное, что я честно могу себе признаться в том, что рада! И вообще, я законченная Полианна - ну и пусть будет так!
     Она сложила платье, бросила его на кровать, а сверху полетели на него из всевозможных шкафов, полок и шкафчиков, хороня под собой груз воспоминаний, ворох других вещей и вещичек. Неуклюже цепляясь за двери огромным, плоским, созданным для морских путешествий чемоданом, появился портье, и, отстегнув ремни, не разбираясь, она стала бросать свои вещи в распахнутую кожаную пустоту. Подобрала со столика зеркальце на длинной ручке - еще бабушкино. Взяла маникюрный набор - подарок к окончанию школы, еще какие-то дорогие ее памяти мелочи. Несколько мгновений колебалась, глядя на фотографию Поля в рамке, да так и оставила лежать на столике. "Если останется место", - подумала она.
     Звякнул дверной колокольчик, и она торопливо бросилась открывать.
     - Ох, это ты, Уолтер!
     - Привет, Ванни. - Он стоял в дверях и немного растерянно протирал стекла очков. - Не будешь против, если я зайду? - Переступая порог, выдавил несколько натянуто: - Поздравляю... или наилучших пожеланий? Никак не запомню, что в таких случаях говорят невесте.
     - Я возьму немножко от одного и немножко от другого, - улыбнулась Ванни. - Правда, вид у тебя для таких торжественных поздравлений не слишком-то приподнятый.
     - Что касается меня - тебе просто показалось! А вот Поль... ты меня, надеюсь, понимаешь...
     - А что Поль? - помимо ее воли и немножко взволнованно вырвалось у Ванни.
     - Ничего особенного, кроме дурного настроения. Твое письмо... по-видимому, оно сильно его огорчило.
     - Наверное, мне следовало быть немного тактичнее, только вот я не знала как, - разглядывая круглое лицо Уолтера, сказала Ванни.
     - Ты даже не представляешь, как ты права! И потому попробуй представить, как твой друг в растерзанном виде врывается в мой дом, поднимает с постели и кричит: "Ты тут главное действующее лицо, - кричит он мне. - Ты втерся к ней в доверие, ты ее тайный агент! Сейчас ты немедленно встанешь и найдешь ее!" А когда успокоился, рассказал о письме и при этом горестно стонал: "Она подписалась Эванна. Ты представляешь, мне и - Эванна."
     - Я так не хотела, - сказала Ванни. - Я очень торопилась и была немножко возбуждена.
     - Значит, так, - слегка замявшись, начал Уолтер, и лицо его тут же приняло несчастное выражение бедолаги, которому представилась возможность искупаться в ледяной проруби. - Если кратко, то все его стенания можно выразить всего в нескольких словах. Он считает, что твой брак с Эдмондом Холлом есть следствие вашей ссоры...
     - Это совершеннейшая нелепость!
     - Это не мои - это его слова. Он сказал: "Ты должен разобраться, что здесь правда, а что нет. Я не могу пойти сам, я не могу написать или позвонить, но если ты поймешь, что это правда, передай, - мы как-нибудь все уладим. Попроси ее не страдать и скажи, что мы вытащим ее оттуда".
     - Передай Полю, что он нанес мне ужасное оскорбление!
     - А теперь выслушайте мои слова, юная леди, - горестно вздохнул Уолтер. - Я, видите ли, могу взглянуть на всю эту историю глазами Поля. Ты прекрасно знаешь, как о вас двоих думали в нашем маленьком обществе. Если бы они так не думали, то я знаю как минимум троих с самыми серьезными по отношению к тебе намерениями. Кстати, я бы тоже не отказался попробовать... И вдруг такое стремительное изменение формы и содержания.
     - Поль и я никогда не были помолвлены.
     - Мне как-то казалось, что у него на этот счет несколько иное мнение.
     - Наверное, я и вправду давала ему повод так думать, - произнесла Ванни. - Он мне страшно всегда нравился, и я - я была не права. Мне стыдно.
     - Не сочтите за бестактность, леди, но почему вдруг - Эдмонд Холл?
     Щеки девушки вспыхнули.
     - Потому что я люблю его!
     - Ты удивительно стойко хранила сию тайну.
     - Я не знала об этом до вчерашнего вечера! И, кроме того, я не на допросе, я ненавижу выслушивать всякие бестактные глупости!
     Уолтер мгновенно сбавил наступательный порыв.
     - Не хотел тебя обидеть, дорогая. Обещаю исполнить этот реквием нашим общим знакомым. - И с этими словами он начал потихоньку отступать к дверям.
     Прощая ему пережитое смущение, Ванни милостиво кивнула.
     - Уолтер, ты и Поль - вы оба - должны непременно навестить нас после возвращения. Поль знает, где меня найти.
     - О-о, так, значит, вы куда-то уезжаете? - Ванни опять почувствовала себя неуютно.
     - Ну конечно, я так предполагаю, право... если захочет Эдмонд. Мы еще не обсуждали.
     - "Если захочет Эдмонд!" Так быстро сделать из тебя маленького послушного ангелочка! Никогда бы не поверил, что такое действительно возможно!
     - Он замечательный!
     - Он и должен быть таким. Прощай, Ванни. Без тебя буйство и разгул нашей компании потеряет былое очарование.
     Пришли за чемоданом. Торопливо она побросала туда еще какую-то мелочь и смотрела, как чемодан закрывали, застегивали ремни и уносили. Потом настала ее очередь подхватить сопротивляющегося Эблиса и спуститься вниз, к машине, оставив лежать лицом вниз позабытый портрет Поля.

Глава шестая

ЛЮБОВЬ НА ОЛИМПЕ

     Когда Ванни вернулась, Эдмонд сидел в лаборатории, и она взбежала по лестнице, счастливая, запыхавшаяся, немножко разгоряченная от проделанных усилий. Взбежала и остановилась в дверях. Ее благоприобретенный супруг восседал на деревянной скамье и неотрывно следил за вращающимся перед ним стеклянным сосудом, наполненным какой-то яркой жидкостью. На цыпочках она прокралась поближе, выглянула из-за его плеча и на мгновение увидела в стекле свое искаженное отражение.
     Эдмонд обернулся, и, обмирая от испытываемого удовольствия, Ванни снова увидела написанное на его лице выражение восхищения. Он обнял ее, усадил рядом.
     - Ты так прекрасна, дорогая.
     - Я очень рада, если ты так действительно думаешь.
     Некоторое время они сидели молча. Ванни - бездумно, переполненная счастьем прикосновения рук возлюбленного. Эдмонд - погрузившись в затейливое переплетение мыслей и логических рассуждений. "Я оказался близок к решению загадки счастья, - думал он, обнимая Ванни за плечи. - Обретение счастья в чувственных наслаждениях или поиски прекрасного - вот самый восхитительный, самый многообещающий путь, когда-либо открывавшийся передо мной. И это существо, названное по заведенной традиции моей супругой, есть самое эстетичное, самое желанное средство пройти по этой дороге до цели и не сбиться в пути".
     Ванни шевельнулась в его объятиях, ловя взглядом его глаза, глянула снизу вверх.
     - Пока я собиралась, приходил Уолтер Нусман.
     - Вовсе не трудно догадаться. И конечно, с посланием от Поля.
     - Да... ты знаешь? - сказала она. - Все наши так удивлены неожиданностью и быстротой произошедшего. И я, - она вдруг улыбнулась, - представь, и я тоже! Нет, только не подумай, что я жалею, - нет - просто мне еще никак не представить и не понять...
     - В этом нет ничего странного, - сказал Эдмонд.
     - И ты, и ты тоже удивлен - удивлен совсем, как я?
     - Я - нет. - Он мог позволить себе быть искренним; запутавшаяся в силках птичка уже сидела в клетке. - Я ведь играл.
     - Ты хочешь сказать, что выдумывал, сочинял, - Ванни засмеялась. - Мужчины всегда так поступают с девушками - особенно влюбленные мужчины.
     - Я никогда не лгу, - возразил Эдмонд, - ибо никогда не видел в этом необходимости, никогда. Твоя любовь - есть заранее спланированное событие. Первый раз я увлек тебя в "Венеции" - ты была безвольна и не могла сопротивляться. Вчера я поймал тебя во второй раз - насытил едой, от которой тебе захотелось спать и убаюкал речами, подготовив таким образом к тому, чтобы стать жертвой чужой воли, которая сильнее твоей; и уже потом поставил в положение, где твои стыдливость, воспитание, чувство собственного достоинства, наконец, изменили тебе и вынудили признаться в любви ко мне. Ты была заранее обречена, слишком тщательно были продуманы детали этого эксперимента.
     Тень ужаса, тень болезненной обиды промелькнула на ее лице, и он замолчал. Но это были лишь тени чувств, а не взрыв эмоций, которые он предвидел и почти ожидал.
     - Эдмонд! Эксперимент! Ты говоришь так, словно я значу для тебя не больше всех этих вещей? - Пренебрежительным жестом она обвела клетки, приборы, машины и ждала ответа.
     - Ты значишь для меня гораздо больше, дорогая. Ты мой символ прекрасного, мой единственный пригласительный билет в мир счастья. Отныне и навсегда все остальное станет лишь ничтожной забавой.
     Эдмонд был доволен. Прирученная птичка смирно чирикает в клетке и даже не понимает, что уже поймана. "И это, - размышлял он, - есть успешный финал подготовки, дающий начало самому эксперименту. И если я действительно его прообраз, попробуем погрузиться в атмосферу исследования значимости любви для сверхчеловека".
     Он знал, что Ванни хорошо в его руках, и она уже не думает о только что прозвучавшем откровении, ибо в сознании ее живет мысль, что все делалось с единственной целью добиться ее и оправдывалось желанностью этой цели. Он привлек ее еще ближе и ласкал гибкое тело своими длинными пальцами. И снова она подчинилась безропотно, и, когда ее одежды упали к ногам, два его разума-близнеца вдруг захлестнула волна каких-то непривычных чувств, и они забыли на время, что рождены для холодных логических размышлений. И тогда Эдмонд подхватил обнаженное трепетное женское тело, и отнес туда, где некогда рожала его безответная, робкая Анна.
     И на смятых простынях вдруг напряглась, забилась Ванни.
     - Эдмонд! Здесь кто-то есть.
     Она как-то чувствовала его раздвоенность.
     - Здесь нет никого, дорогая. Это тени пугают тебя. - Он успокаивал ее, ласкал это трепетное тело, и она отвечала, и страстные, прерывистые вздохи обжигали его лицо. "Дыхание Чейн-Стокса", - отметил он, и это было последнее, что логически могли оценить его сознания, ибо в ту же секунду сам провалился в бездну экстаза, и крик его, и стоны женщины слились в одну победную песню.
     Потом он лежал без движения и сил в тишине затихающих всхлипов Ванни, и тогда сжались его пальцы в странные кулаки.
     "Сверхчеловек! - злобно глумился он над собой. - Ницше - Ницше и Гобино вместе взятые! Не ваши ли тени сейчас хныкали у моего брачного ложа?"

Глава седьмая

МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ МЕЧТЫ

     Эдмонд проснулся с непривычным ощущением разбитого, непослушного тела. И вместе с усталостью опять вернулось мрачное предчувствие тщетности и никчемности бытия. "Это избитая истина, - размышлял он, откинувшись на подушки, - что наслаждение достается ценой боли. Все в космосе состоит в равновесии и за все, что оказывается у твоих ног, приходится платить ответную цену - платить до последнего знака после запятой". И закончила вторая его половина: "Если так, то по крайней мере я все же принадлежу к человечеству, ибо и тут желания мои превосходят мои возможности".
     Зато Ванни поднялась счастливой; напевая тихонько, пробежала по дому, познакомилась на кухне с флегматично встретившей ее Магдой, и лишь совсем немного погоревала о предательстве Эблиса. Черный кот сразу же не полюбил новый дом и его хозяина и спокойно, без последнего прости, как и принято у существ его породы, таинственно растворился в черноте ночи.
     Теперь уже Ванни основательно занялась исследованием своих владений; нашла в старинной обстановке многое из того, что достойно восхищения, и еще многое из того, что дала себе слово переделать. Мрачная библиотека, с воздвигнутым над камином черепом, произвела на нее гнетущее впечатление. Ей показалось, что прячущиеся в углах тени обязаны своему рождению этим старинным фолиантам, создающим тревожную, невидимую глазу ауру. Она взяла наугад несколько книг, полистала, поняла, что ей неинтересно, поднялась наверх раскладывать свои вещи и там обнаружила, что Эдмонд встал и исчез, скрывшись, без сомнения, за дверями своей лаборатории. Но все равно она чувствовала себя безмерно счастливой. Поль, Уолтер и все прочие ее друзья бесследно исчезли из ее памяти, и случилось это, наверное, в тот самый момент, когда в судьбе ее появился Эдмонд, - всего-то три вечера тому назад. Ей вдруг показалось, что она переродилась в совершенно другого человека, с абсолютно другим характером.
     Спускаясь помочь накрыть завтрак, Ванни нашла своего молодого мужа в библиотеке. Наверное, чтобы смягчить сырую прохладу наступающей осени, он развел огонь и сидел у камина, лениво листая страницы серого книжного тома - лениво, словно не читая, а лишь бесцельно скользя по ним взглядом. Ванни смотрела сквозь распахнутую дверь и в свете огня, отбрасывающего слабые блики на тонкие черты бледного, возвышенного чела сидящего перед ним человека, ей почудилось нечто средневековое и ужасно романтическое. "Как студент со старинной гравюры", - подумала она, на цыпочках пробралась в комнату и села рядом с ним в массивное кожаное кресло. Он обнял ее, и, склонив голову, Ванни заглянула в открытую книгу.
     - Какие смешные, будто курица водила лапой, буквы! Что ты читаешь, милый?
     Эдмонд откинулся на спинку кресла.
     - Единственный сохранившийся том трудов Аль Голла Ибн Джейни, моя дорогая. Это имя что-нибудь говорит тебе?
     - Гораздо меньше, чем просто ничего.
     - Монах-отступник, принявший магометанскую веру. Его книги забыты совершенно; никто, кроме меня, не читал этих страниц вот уже почти пять веков.
     - О-о! Так о чем они?
     Эдмонд перевел открытую страницу, и Ванни слушала, поражаясь. "Тарабарщина", - было первой ее мыслью, как вдруг холодный озноб заставил все тело ее содрогнуться. Смысл этого безумного богохульства был мало понятен ей, но ощущение ужаса, исходившего от каждого рожденного Эдмондом слова, окутал ее, окружил, надвигаясь, и она вскрикнула:
     - Эдмонд! Остановись!
     Он замолчал, потрепал ее по руке, и тогда Ванни встала и отправилась на кухню, к Магде, и, пока шла, ее преследовало какое-то странное видение, словно гигантская тень кралась за ней - бесформенная, расправив огромные крылья, неотступно и незримо кралась, приплясывая, за ее спиной черная тень и, не желая расставаться, несколько томительных минут жила в залитой солнечным светом кухне. Здесь, в прозаическом общении с Магдой по поводу меню завтрашнего обеда и ревизии оставшихся припасов, Ванни наконец пришла в себя.
     Закончив поздний завтрак, они снова вернулись в библиотеку. Эдмонд сел в свое привычное кресло перед черепом Homo, а Ванни у его ног примостилась на мален