них.
Как в кино, мелькнуло почему-то в голове.
     "Рафик" перестал прыгать, с шелестом покатил по
асфальту. Колям пригнулся к рулю, не оборачивался, под
натянутой на спине рубашкой вырисовывались острые лопатки.
Леха, опустившись на колени, какой-то бечевкой связывал
старику кисти рук.
     Машина снова запрыгала, затряслась, дробно застучали
по низкому днищу камешки. Шторки были задернуты. Через
ветровое стекло Витька увидел вдалеке высокие трубы,
накрытые расплющивающимися подушками черного дыма, какие-то
кирпичные башни. Завод, подумал он.
     Между заводом и дорогой расстилался широкий пустырь,
поросший колючей желтой травой и усеянный, точно шахматная
доска, черными квадратами. "Рафик" съехал с дороги, прополз
по траве и остановился. Леха тут же распахнул боковую
дверцу, выскочил, повертел головой.
     - Давай-ка, берись, - бросил он Витьке, всовываясь в
машину и хватая неподвижного старика за плечи. - Быстрее! -
И потащил его по полу.
     Витька бросил пачки на противоположное сидение и
схватил ноги чуть выше ботинок с тряпичным верхом. Старик
оказался невыносимо тяжелым, а ноги были неприятно мягкими.
Споткнувшись на ступеньке, Витька чуть не отпустил их.
     - Быстрее, быстрее, - со свистом выдыхал сквозь зубы
Леха.
     Снаружи дыхнуло прохладой, пылью и какой-то мазутной
гарью. Метрах в трех от машины лежало черное квадратное
озерцо с бетонированными берегами. Неподвижная поверхность
его была сероватой, словно густо припорошенной пылью.
     - Раскачали, - прохрипел рядом Леха. - Раз... Два...
Давай!
     Громко хлюпнуло, словно в воду бросили куль картошки, и
старик неестественно быстро ушел в черное, непрозрачное. По
озерцу пробежали круги, дважды утробно булькнули, лопаясь,
пузыри. И все...
     - Пошел, чего стоишь? - Леха толкнул Витьку к "рафику".
- Гони! - крикнул Коляму, хлопаясь на сидение.
     Витька сидел напротив него, снова стискивая в руке
желтые пачки, и не чувствовал ни радости при виде денег, ни
страха. Хотелось поскорее очутиться за столом у Лехи и пить,
и слушать разглагольствования Одноногого.
     "Рафик" прыгал и трясся, Витьку мотало из стороны в
сторону.
     - Не всплывет? - на мгновение обернулся к ним Колям.
Его голос показался Витьке совсем незнакомым.
     - Нет. - Леха громко выдохнул. - Я ему два свинцовых
бруска в штаны. Да и глубина там...
     Он достал из пачки мятую папиросу, сунул в рот, чиркнул
спичкой. Машину швыряло, но несмотря на это, было видно, как
дрожит спичка в толстых Лехиных пальцах. Огонек,
замотавшись, погас, так и не коснувшись папиросы.
     - Дай прикурить. - Леха протянул Витьке спички.
     Машина, шурша, летела по асфальту, мимо проносилась
встречная колонна грузовиков - зеленые, пыльные, все
одинаковые. Впереди показалась горка, по гребню которой
вилась длинная многоэтажка, прозванная в народе "китайской
стеной". Шоссе оборачивалось вокруг нее, входя в город.
     - Стой! - крикнул вдруг Леха. - Номера сними
одноноговские! Заметут!..
     - Снял уже, пока вы кидали, - лениво отозвался Колям.
     - А-а... - потянул Леха.
     Он успокаивался, перестал тяжело дышать, глубоко, с
наслаждением, затягивался. Раздернул шторки, спустил на
своем окне стекло. Запахло пылью, ворвался грохот
проносившихся машин - они въехали в город. Взгляд Лехи упал
на пачки, которые Витька все еще держал в руке.
     - Дай сюда, дура, - беззлобно сказал он и сунул пачки
во внутренний карман своей куртки. - Еще менты увидят...
     Больше про это не было сказано ни слова, точно никогда
не существовало микрорайона, сбербанка, старика и черного
неподвижного озерца с бетонными берегами. Просто они
возвращались после удачного "калыма"...

                             10

     Витька шел через березовую рощу, почти не качался, хотя
коньяк прямо-таки булькал в животе. Странное дело - пил его
Витька чуть ли не полными стаканами и не пьянел, точно воду
хлебал. Одноногий, тот быстро сломался, снова плакал, ругал
всех подряд, а потом дополз до дивана и захрапел. Леха тоже
захмелел, смеялся, анекдоты травил, а потом, морща лоб и
слюнявя пальцы, долго раскладывал деньги на неровные кучки.
Витьке досталось десять желтых, хрустящих, чуть ли не прямо из
типографии бумажек. Он сунул их в куртку. Не забыть бы
спрятать. Не дай бог, опять Томка нашарит...
     Вечерело, подсыхающую дорожку исчеркали протянувшиеся
от берез тени, в воздухе чувствовалась прохлада
приближающейся ночи.
     Кто-то вдруг хлопнул Витьку сзади по плечу, и он резко
обернулся. Сердце опять запрыгало в горле, как давеча в
машине.
     Перед ним стоял, слегка улыбаясь, Сергей.
     - Приветствую., Виктор, - сказал он, протягивая руку.
     - Здорово, - буркнул Витька, стараясь, чтобы Сергей не
заметил его зачастившего дыхания. Руки не подал.
     - Что ты сегодня такой мрачный? - удивился Сергей. -
Перебрал, что ли?
     - Недобрал, - отрезал Витька, недобро глядя на него.
     - А я к тебе. - Сергей уже не улыбался. - Может, не
вовремя?
     - Сядем. - Витька мотнул головой на покосившиеся
скамейки эстрады.
     И пока они ли по начавшей зеленеть, но еще хрусткой
траве, Витьку вдруг охватила злоба - аж ладони вспотели - на
него, такого ухоженного "интеллигента", на очки его дурацкие,
и даже на "дипломат", которым Сергей помахивал при ходьбе.
     Сергей аккуратно сдул со скамейки пыль, поставил рядом с
собой черный лоснящийся "дипломат".
     Витька закурил, старательно выдыхал толстую струю дыма
и, насупившись, наблюдал, как она расплывается в воздухе.
     - Ты вот что, - отвернувшись и глядя на
асфальтированную дорожку с редкими силуэтами людей между
тонких берез. - Ты больше ко мне не ходи. Походил - и хватит.
     Хахаль, забилась внезапная мысль. Вот оно что - Томкин
хахаль. Ходит все, присматривается, подмазывается. А та,
дура, уже и раскисла. Ну ладно, увидишь ты, Томочка, своего
милого, незабвенного...
     - Что-то случилось? - Голос Сергея стал жесткий и
незнакомый. - Или вино в голову ударило?
     Витька искоса бросил на него короткий взгляд. Сергей
тоже смотрел в сторону, на закаменевшей щеке резко
обозначилась скула.
     - Хватит, - невнятно забормотал Витька. - Походил,
пожалел... Много вас таких... жалельщиков.
     - Вот оно что, - резко, как отрубил, Сергей. - Я думал,
мы друзья. На работу-то ко мне как, надумал устраиваться?
Здесь ничего не меняется.
     - Катись ты в чертовой матери со своей вонючей работой!
- заорал, сорвавшись, Витька. - Без работы твоей как-нибудь
проживу! Думаешь, ах, какой я бедненький, как мало
зарабатываю?! Да? На, гляди! - Он рванул из кармана смятые
пятидесятитысячные. - Ты два месяца вкалывать за них будешь,
а я в полчаса! Понял?.. А теперь катись, - внезапно севшим
голосом добавил он, заталкивая деньги обратно в карман.
     Сергей молча встал, подхватил дипломат и пошел прямо по
желтой прошлогодней траве, без дорожек. Витька глядел на
спину в сером плаще, на серую шляпу с широкими полями.
Сергей то скрывался за деревьями, то появлялся вновь,
становясь с каждым разом все меньше и меньше. Шел он
неторопливым, но крупным шагом и не обернулся ни разу, пока
не исчез на выходе из рощи, там, где был трамвайный поворот.

                             11

     Лампочка заливала комнату неживым светом, и на стене
раскорячилась тень шифанера. Дверцы его были распахнуты, и
он походил на опустевшую упаковочную коробку. Исчезли все
платья Тамары, в шифанере висели одни только голые
металлические плечики.
     Витька оторопело сделал два шага и остановился посреди
комнаты. Со столика трюмо попали все баночки и бутылочки,
оставив на светлой лакированной поверхности темные кружки, и
среди них одиноко белел смятый бумажный листок. Витька с
минуту глядел на него, потом подошел. Руки тряслись и слова
расплывались перед глазами, превращаясь в неясные полосы, и
он не сразу сумел прочитать:
     "Я с детьми ушла к маме. За мной не ходи. Все надоело.
Ненавижу! Ужин на плите. Не забывай кормить бабу Маню".
     Витька отпустил записку. Белый листок, несколько раз
крутнувшись в воздухе, спланировал под трюмо. Комната была
пустой и залитой светом, как прозекторская морга, где Витька
работал год назад уборщиком. Он на цыпочках подошел к двери
и протянул руку к выключателю. Тьма, потом бледно-призрачно,
как экран телевизора, засветилось окно и медленно проявилась
аккуратно застеленная кровать, трюмо, распахнутый шифанер,
нутро которого стало черным и таинственным. Стояли те самые
сумерки, когда все вроде видно отчетливо, но кажется
незнакомым и чужим, словно попал не в свой дом. Вечные
сумерки, и всегда будет не свой дом, потому что свой-то
исчез.
     Витька выскочил в коридор, пролетел столовую и, тяжело
дыша, замер в детской. Пустая комната. Аккуратно застеленные
кровати, письменный стол, пустая книжная полка, где раньше
стояли учебники. За стеной ворочалась и кряхтела бабка Маня.
     Тишину прорезал длинный, настойчивый звонок. Витька
бросился открывать, но еще в коридоре понял, что Тамара не
стала бы так звонить - у нее свой ключ. И тут же сердце
понеслось вскачь, как у бегуна на финише. Вспотевшие пальцы
скользили по головке английского замка, а звонок все бил в
уши, непрерывный, требовательный. "Сейчас, сейчас... -
бормотал Витька, сражаясь с упрямым замком. - Сейчас..."
     Залитая яркой лампочкой площадка была пуста. Давно
небеленные, с потоками грязи и паутиной в углах стены. Витька
долго глядел в эту яркую пустоту, потом рывком захлопнул
дверь.
     В спальне по-прежнему стояли сумерки, они медленно
сгущались, и вещи, расплываясь, становились с каждой минутой
все более чужими и незнакомыми. Не свой дом, пустой дом...
     Витька долго смотрел в окно и видел освещенные окна дома
напротив и множество других огоньков, уходящих вниз, к реке.
Кругом жили люди, укладывали спать детей, смотрели
телевизор, мирно разговаривали друг с другом, а он словно
стоял в центре огромной, незнакомой пустыне. В дальней
комнате кашляла бабка Маня, и кашель ее лишь усугублял
поселившуюся в доме настороженную тишину.
     Витька сунул руку в карман так и не снятой куртки,
достал комок денег и, не глядя, бросил на кровать. И снова
залился звонок, длинный, требовательный, пронзительный, но
Витька не пошел открывать. Он понял, что должен теперь
привыкнуть к этому: чужой дом, пустыня и звонок, требующий:
"открывай", и так много-много вечеров подряд, всю жизнь так,
а жизнь впереди очень долгая...

--------------------------------------------------------------------
„ ­­®Ґ е㤮¦Ґб⢥­­®Ґ  Їа®Ё§ўҐ¤Ґ­ЁҐ  а бЇа®бва ­пҐвбп  ў н«ҐЄва®­­®©
д®а¬Ґ б ўҐ¤®¬  Ё б®Ј« бЁп ў« ¤Ґ«мж   ўв®абЄЁе Їа ў ­  ­ҐЄ®¬¬ҐазҐбЄ®©
®б­®ўҐ ЇаЁ гб«®ўЁЁ б®еа ­Ґ­Ёп  楫®бв­®бвЁ  Ё  ­ҐЁ§¬Ґ­­®бвЁ  ⥪бв ,
ўЄ«оз п  б®еа ­Ґ­ЁҐ  ­ бв®п饣®   㢥¤®¬«Ґ­Ёп.   ‹оЎ®Ґ  Є®¬¬ҐазҐбЄ®Ґ
ЁбЇ®«м§®ў ­ЁҐ  ­ бв®п饣®  ⥪бв   ЎҐ§  ўҐ¤®¬   Ё  ЇаאַЈ®  б®Ј« бЁп
ў« ¤Ґ«мж   ўв®абЄЁе Їа ў Ќ… „ЋЏ“‘ЉЂ…’‘џ.
--------------------------------------------------------------------
"Љ­Ё¦­ п Ї®«Є ", http://www.rusf.ru/books/: 26.07.2002 12:41




                         А. БУРЦЕВ

                      МЕЧ ЛЮЙ ДУН-БИНЯ
              (обрывок неотправленного письма)

     "... должен  рассказать Вам всю предысторию этого ужас-
ного события,  потому что Вы единственный,  кто может  пове-
рить, хотя, скажу откровенно, я не раз пытался уговорить се-
бя, что мне просто все это приснилось.  Думаю, напрасно при-
бавлять, что я ничего не искажаю и не преувеличиваю,  я при-
сутствовал при этом,  все видел своими глазами и,  что самое
страшное, мог бы предотвратить этот ужас, если бы был чуточ-
ку наблюдательнее или сообразительнее... Не знаю.
     Еще должен  Вам  сообщить,  что дело закрыли неожиданно
быстро (может,  отец постарался, но с него уже не спросишь),
так что,  по прошествии 15 лет,  я пишу Вам не затем,  чтобы
оправдаться. Просто мне хочется снять с души камень, который
давит на меня вот уже 15 лет.  Многократно за эти годы я по-
рывался рассказать все друзьям,  но что-то останавливало ме-
ня. Возможно,  боязнь,  что мне не поверят, боязнь выглядеть
смешным в их глазах? Не знаю...
     Однако, мне  кажется,  что Вы лучше других способны по-
нять и оценить происшедшее.  Еще хочу обратить Ваше внимание
на то,  что  я  ничего не прошу и ни на чем не настаиваю,  а
только хочу рассказать все, как было. Если же Вы вдруг реши-
те, что это не бред сумасшедшего, а имеет под собой хоть ка-
кую-то  р е а л ь н у ю  подоплеку, то адрес мой на конверте.
     Итак...
     Это произошло 15 лет назад,  когда умер мой дед, восто-
ковед старой школы, лично знакомый с Цыбиковым и Алексеевым.
Обширные свои коллекции он завещал музеям,  а собирал он все
от минералов до редких изданий старинных книг.  Деда я видел
лишь пару раз в раннем детстве. По-моему, он не взлюбил мое-
го отца и так и не мог простить своей дочери,  что она вышла
за него.  Но, впрочем, точно не знаю, возможно, все это было
не так.  Во  всяком  случае,  он никогда не приходил к нам в
гости, лишь слал по большим праздникам поздравительные  отк-
рытки, да присылал мне на дни рождения дорогие подарки.
     Поэтому его смерть прошла для меня безболезненно - умер
и умер чужой человек. Когда же вскрыли его завещание, то вы-
яснилось, что я являюсь наследником его дачи,  на которой он
почти что безвылазно жил последние десятилетия.
     Случилось это ранней весной.  Мне как  раз  исполнилось
восемнадцать, я  заканчивал  первый  курс  биофака и возню с
оформлением дедовского наследия  рассматривал  как  досадную
помеху в учебе.
     Июнь и июль я провел на практике по ботанике  и  зооло-
гии, так  что  для  отдыха у меня оставался последний летний
месяц. Как раз к этому времени в очередном кабинете мне вру-
чили бумаги на дачу,  поэтому вполне естественно, что в бли-
жайшую же субботу мы с отцом поехали смотреть мои новые вла-
дения.
     Три часа езды на электричке и еще десять  минут  ходьбы
по извилистой  тропинке  между  высокими  щелястыми заборами
дачного поселка.  Калитка противно  заскрипела,  когда  отец
открывал ее. За участком сто лет никто не ухаживал: до само-
го домика он был покрыт дико разросшейся малиной  вперемешку
в крыжовником,  и  мало бы кто рискнул залезть в эту колючую
чащу. Свободной оставалась лишь узкая тропинка, покрытая вы-
сокой травой.
     Снаружи большой дом был весь какой-то обветшалый, слов-
но дряхлый старик.  Даже мансарда, исполненная в виде башен-
ки, казалось,  печально покосилась. Однако, внутри, когда мы
вошли, с трудом провернув в замке ключ, он имел вполне жилой
и даже уютный вид.  Два самодельных стеллажа,  сплошь устав-
ленные старыми  фолиантами по востоковедению,  причем,  нас-
колько сумел я понять, на трех или четырех языках. Много ин-
тересных безделушек развешаны на стенах.  Безделушки на ста-
ром двухтумбовом письменном столе:  странно изогнутый резной
жезл, покрытый перламутровой инкрустацией, курильница в виде
полуголого толстяка в шароварах верхом на  быке,  маленькая,
но тщательно  проработанная  в деталях пагода - для меня это
была сплошная экзотика.  Отец осматривался с  равнодушным  и
немного брезгливым  видом - то ли ему действительно было не-
интересно, то ли из-за антипатии к деду, не исчезнувшей даже
сейчас.
     Несколько часов я провозился в этой комнате,  шарясь  в
шкафах среди книг,  а так же в письменном столе,  где так же
оказалось много интересного.  Отцу это вскоре надоело  и  он
ушел, по его словам,  "на природу, на речку". Однако, обсле-
довать комнату до конца мне так и не удалось,  а  ведь  была
еще кухня  и  мансарда  наверху,  куда можно было попасть по
скрипучей винтовой лесенке.
     Короче, покинули мы дачу на последней электричке, так и
не осмотрев и половины всего и оставив все как было. Я прих-
ватил лишь  найденную  в столе тетрадь в черном дерматиновом
переплете, чтобы дома полистать на досуге,  поскольку о вос-
токоведении у меня были лишь самые смутные представления.
     Через несколько дней у отца должен был начаться отпуск,
и мы  планировали провести на даче недельку,  во всем разоб-
раться и, по словам отца, "навести порядок".
     Вечером того же дня, лежа в кровати со стоявшей на тум-
бочке у изголовья старенькой настольной лампой,  я пролистал
тетрадь, выхватывая отдельные куски текста. Смысл их был для
меня темен и загадочен.  Упоминались  там  даосы-отшельники,
какие-то  "ба-сянь",  восемь  святых,  Нефритовый  император
Юй-ди,  драконы,  духи и многое другое, но написано обо всем
этом было отрывисто и совершенно непонятно для непосвященно-
го.  Однако, я сразу же обратил внимание, что чаще всего фи-
гурировали инициалы ЛДБ. (почти на каждой странице), а также
какой-то Меч (почему-то всегда с большой  буквы).  Мне  даже
показалось,  что  Меч  и  инициалы как-то соотносятся друг с
другом.  Один отрывочек про них я  даже  запомнил  дословно.
Странный он был какой-то, и при чтении у меня внутри шевель-
нулась тревога:
     "...Люй Дун-бинь  -  бог-бродяга.  Обладал даром проро-
чества, сочинял магические трехстишия. По многочисленным ле-
гендам ЛДБ боролся с силами Тьмы.  Меч ЛДБ якобы обладал чу-
десными свойствами и мог действовать даже независимо от сво-
его господина... НАДО ПРОВЕРИТЬ!"
     Последние слова,  подчеркнутые красным карандашом, оза-
дачили меня,  но ненадолго,  потому что глаза слипались,  и,
еще немного полистав тетрадь, я погасил лампу.
     Через два  дня  наши планы рухнули.  На заводе случился
очередной аврал,  и отпуск отцу перенесли на  осень.  Тогда,
поняв мое нетерпение, отец разрешил мне пожить на даче неде-
лю одному,  а сам обещал присоединиться ко мне в выходные. У
отца, правда,  были некоторые сомнения по этому поводу, но я
сумел их рассеять. Погода стояла прекрасная, магазин был ря-
дом, за речкой,  и вообще, это не дикий край, а обыкновенный
дачный поселок,  где летом народу едва ли не больше,  чем  в
городе...


     На дачу я приехал вечерней электричкой и, забросив сум-
ку в дом, прежде всего перешел по шаткому деревянному мости-
ку на ту сторону мелкой, но быстрой речушки в магазин, чтобы
купить кое-каких продуктов.  С оттягивающей руку раздувшейся
авоськой я подошел  к  знакомому  забору.  Калитка  тоскливо
заскрипела. Я  быстро  захлопнул ее и пошел по заросшей тро-
пинке.
     Солнце уже село за покрытую соснами сопку,  стояли мяг-
кие, полупрозрачные летние сумерки.  Идя по тропинке, я вне-
запно почувствовал  непонятную  тоску  при виде запустения и
обветшалости вырисовывавшегося в полумраке дома.
     Войдя внутрь,  я  зачем-то первым делом закрыл дверь на
крючок, поставил авоську на кухонный  стол  и  тут  совершил
открытие, что  на даче нет света.  В комнате было уже совсем
темно, не считая мерцавшей за окном просини,  и мне стало не
по себе.  Как-то  не хотелось искать наощупь пробки и разби-
раться, что с ними случилось.  К счастью,  я вспомнил, что в
одном из ящиков стола видел в прошлый раз свечи. Там же ока-
зался и коробок спичек.  Я воткнул две свечи  в  стоящий  на
столе витой, металлический и очень тяжелый подсвечник, зажег
их, но веселее не стало. По стенам плясали тени, оживляя ви-
севшие там жуткие маски - казалось, они все время подмигива-
ют мне, - а в углах тьма сбивалась в плотные комья.
     С подсвечником в руке я обследовал прихожую, даже вышел
на улицу, прежде чем убедился, что проводка к дому вообще не
подведена. Это было не особенно радостное открытие, но лучше
жить при свете свечей,  чем вообще без ничего.  В конце кон-
цов, жили же так наши предки много веков...
     Поскольку был двенадцатый час ночи,  чай я решил не ки-
пятить -  еще  не хватало возиться с печкой,  а открыл банку
компота и съел ее с хлебом.
     Поев, я  вернулся  в комнату,  расстелил плед на старом
диванчике в углу,  и тут меня осенило,  что я еще не бывал в
мансарде. Несколько  секунд я колебался,  не отложить ли это
на завтра,  но л