ными кирпичными трубами. А за ней, вместо
спускающегося к реке Глазково - скопища погруженных в сады
частных домишек, - такое же мутное марево, сливающееся с
небом. Дождь... По стеклу лились извивающиеся струи, за
окном журчало, с хлюпаньем прокатывались редкие машины.
Стекло было прохладное. Витька прижался к нему горячим лбом,
а пальцы, которыми он сжимал подлокотник, были покрыты
ледяной влагой. В голове привычно гудели колокола, путая
мысли, но думать было необходимо, потому что сегодня день
получки, и если он выкрутился полмесяца назад, отдав Тамаре
вместо аванса расчет, если он выкручивался все эти
полмесяца, сидя у Лехи на хате или слоняясь по центру от
одного пивного ларька до другого, то сегодня подходит конец.
Больше ему не придется выкручиваться, если не достанет
денег.
     Витька с сожалением вспомнил тот газетный сверток,
который давно отдал Лехе. На два миллиона можно было прожить
год, даже больше... Но что о том думать.
     Сегодня Леха должен быть дома, соберется компашка, и
это хорошо - потому что дождь и много по улицам не
пошляешься. Но где взять деньги?.. Витька чувствовал, что
после сегодняшнего дня вся его жизнь полетит кувырком...
     Так и будешь стоять, уперевшись лбом, как баран? На
работу опоздаешь.
     Витька отпрянул от окна. Тамара застилала постель и,
оборачиваясь через плечо, зло поглядывала на него.
     - Норовишь поскорее из дому выжить, - пробурчал Витька
и, пошатываясь, пошел к дверям. - "Опоздаешь... на работу".
Не твое это дело.
     - А кормить всех вас мое дело? - неслось вдогонку. - А
блевотину за тобой подтирать - мое?..
     У двери Витька остановился, повернулся, держась за
прохладную ручку. Тамара кричала, бросив одеяло, перекосив
рот. Лицо багровое, напряженное, глаза выпученные и чужие.
Она вообще как-то сразу стала чужой с того вечера, когда
Витька впервые ударил ее, и не было уже между ними ласковых
минут.
     - Ну пошло, разоралась, - невнятно проговорил Витька, с
трудом ворочая шершавым языком. Хотелось пить, но нельзя -
Витька знал, что тут же стошнит. В общем-то привычное,
нормальное состояние, только бы до Лехи догрести, а там
примет - и полегчает.
     Витька посмотрел еще на Тамару, как она рывками
сворачивает одеяло, зло сплюнул на пол и ушел в полутемный
коридор. В соседней комнате горел свет, возились мальчишки,
а в дальней громко кряхтела бабка Маня, у которой всегда в
непогоду ломило кости.
     Витька постоял у вешалки, прислонившись плечом к стене,
обхватив ладонями потный лоб. Вот и пацаны тоже чужими
становятся. Димка вообще разговаривать не хочет,
отворачивается при виде отца. Валерка, даром что маленький,
и тот исподлобья смотрит. Волчата... Что-то говорил про
детей Одноногий однажды, обидное что-то. Прав был, выходит,
старый хрыч, неважно, что пропился весь и кроме вина ни о
чем не думает. Прав... Витька глубоко вздохнул и полез
снимать куртку, но его повело в сторону, ухватился за куртку
и оторвал вешалку. Еще раз плюнул со злости и досады. Вот и
вешалку некому будет пришить. Томка не станет, дождешься у
нее.
     Уходя, он нарочно саданул дверью, на кафель площадки
посыпалась известковая крошка.
     Перешагнув высокий порог Лехиной хаты, Витька
встряхнулся так, что с куртки полетели брызги. В комнате
было темно от дыма, дым лениво плавал толстыми слоистыми
пластами, закручивался, то устремляясь вверх, то прижимаясь
к полу, и исчезал под столом. Вся компашка была тут. За
пустым столом, боком к дверям, сидел Колям в наглухо, до
шеи, застегнутой цветастой рубахе - ни дать, ни взять,
настоящий цыган из табора. Одноногий, стуча костылями,
беспокойно ходил от буфета с пузатыми ножками к столу и
обратно, то вдруг устремлялся к окну, наваливался пузом на
подоконник, сминая побеги в горшочках, и презрительно
сплевывал:
     - Пого-ода!..
     Из спальны вышел Леха в майке, открывавшей волосатую
грудь, с початой бутылкой белой.
     - Вот и все в сборе, - громогласно объявил он, хлопая
бутылкой о стол. - Можно лечиться...
     Бросив куртку под вешалку на валявшиеся с зимы черные
драные валенки, Витька прошел к столу и опустился напротив
Коляма, помотал тяжелой, будто залитой свинцом, головой.
     - Вчера кореша встретил у киоска, - начал Одноногий,
умащиваясь за столом. - Раскрутил на пузырь красенькой.
     - Ну-у? - удивился Леха, разрезая сапожным ножом
круглую булку. Хлеб был сырой и резать пришлось толстыми
ломтями. - Тебя еще не все собаки прознали?
     - А ты слухай, - обиделся Одноногий. - Я его в упор
раньше не видел, кореша этого... Кандалыбаю я, значить, к
киоску у рынка. Ранехонько этак, часиков в восемь. Во рту
пожар, в животе - пожар, но чую я, что зря - с утра же ни
одна паскуда не подаст. Чапаю в таком настроении мимо
магазина твоего бывшего... - Он подмигнул Витьке, хохотнул.
- Гляжу - у магазина мается мужичонка лет за сорок. Прилично
одетый, в шляпе, антеллигентный такой. Мается он, значить, и
по глазам видно, похмелиться ему - позарез. Я сразу смекнул,
что к чему. Подковылял, значить, и гаркнул ему в самое ухо.
Друже, ору, однокашник, сто лет тебя не видывал!.. Смотрит
он на меня, смотрит - не признает. Но ему же неудобно
сказать, что запамятовал. А я свою бодягу гну: как поживаешь
да где работаешь, да не женился ли... Ну, тут он тихонько
так, вежливо и отвечает: "Извините, говорит, не припоминаю я
вас". Я, конечно, сразу рожу обиженную: "Д, кричу, конечно,
изменился я шибко. Как, кричу, на трудовом посту костыль
отломали, так многие, кричу, узнавать меня прекратили!" Тут
ему еще неудобнее стало, и он тихонько, неуверенно: "Васька,
ты, говорит, что ли?" Ага, говорю, вспомнил, чертяка... Ну,
и пошло у нас, поехало, встреча друзей, объятия. Я ему про
киоск - дескать, чего ты здесь торчишь, когда еще откроют, а
тут ниже - день и ночь с распростертыми объятиями. Так
выпьем, друже, за встречу... Ну, куда он денется? Сразу за
киоском и раздавили красенькую... Вот оно как, а ты
говоришь, собаки!..
     - Ловко! - хмыкнул в черную бороду Колям. - По такому
случаю и выпить не грех.
     Леха уже налил в стаканы и говорит:
     - За то, чтоб кореша не переводились такие, какие
выручают нас рано поутру.
     Хорошо пошла белая за корешей. У Витьки перестало
гудеть в голове, зато перед глазами все расплылось,
порозовело и замутилось. Рядом бубнил Одноногий, и дождь за
окном журчал весело и игриво, барабанил по крыше, точно
ударник наяривал соло.
     После второй Одноногого развезло. Он плакал, слезы
бежали по щекам, как дождь по стеклам, застревали в черной
щетине. Он стучал кулаком по столу, так что подпрыгивали
стаканы, кричал:
     - Люди-и... Я ж инвалид третьей группы... Сволочи!.. -
И ругал бог знает кого черными словами.
     Потом с грохотом уронил костыли, потянулся за ними и
сам еще громче грохнулся об пол, повозился, сопя, возле
ножки стола, и переливисто захрапел.
     Колям глядел в окно, за которым не было видно ни черта,
кроме обвисших кустов с проклюнувшимися листочками и мокрого
покосившегося забора.
     Леха со скрипом передвинул табуретку, подсел к Витьке,
обхватил его за плечи толстой ручищей. Был он горячий и
твердый, и Витька почему-то вспомнил, что после школы Леха
занялся боксом, выступал на районных соревнованиях и кого-то
там побеждал, пока не выкинули его из секции за пьянку.
     - Слушай, Витюня, - жарко дышал на него Леха. - Что ты
Томке своей сегодня принесешь? У тебя же получка, а?
     - Не трави ты душу, - отбивался Витька от него,
горячего, мохнатого, прилипчивого. - Все равно не займешь...
     - Не займу, а заработать дам, - не унимался Леха. -
Заработать, понял, пьяная твоя морда?
     - Мне сегодня деньги нужны, сегодня, - втолковывал ему
Витька, стуча грязным пальцем по столу для убедительности. -
А ты - заработать!..
     - Ладно, выпьем для ясности, может, соображать начнешь...
     Забулькала водка. Леха налил в три стакана и, пока
наливал, виляла хвостом синяя русалка на его правом выпуклом
бицепсе. Колям встрепенулся, пододвинулся к столу и протянул
руку за стаканом.
     - Чтобы хрустики в кармане шуршали, - подмигнул Леха и
разом вылил водку в широко открытый рот.
     Выпив, Витька передернулся, простонал: "Как ее пьют,
проклятую...", слепо зашарил по столу, схватил ломаный кусок
хлеба и долго, с хлюпаньем, нюхал.
     Черными волосатыми пальцами Колям копался в хлебе,
крошил, мял, разбрасывая по клеенке крошки, катал шарики и,
не глядя, бросал их в дыру в черной густой бороде. Выпуклые
цыганские глаза то и дело поглядывали на Витьку, который,
даваясь, жевал хлеб, хрипло вздыхал, откашливался.
     - Да что уговаривать, - сказал вдруг Колям. - Не нужны
человеку деньги - и не надо.
     - Нужны, нужны, только сегодня нужны. Мне отдавать
жене, - стонал Витька с набитым ртом, и то ли от водки, то
ли от жалости к себе на глаза навернулись слезы и комната
мокро расплылась, а Леха опять стискивал плечи, дышал
перегаром в щеку.
     - Про сегодня и речь, старичок. Получишь сегодня, а
работенка завтра... Ведь завтра, Колям?
     - Завтра, - кивал Колям, и снова его пальцы беспокойно,
как тараканы, суетились в хлебе.
     - Сво-олочи-и... - застонал на полу Одноногий,
заворочался, но не проснулся. - Убили-и...
     - Вот, вот они. - Леха достал из кармана смятые деньги,
бросил на стол. - Двести тыщенок. Аванс, так сказать...
     Витька смотрел на деньги, и в глазах постепенно яснело.
Он чувствовал себя, как приговоренный к казни, которому
вдруг, уже перед виселицей, говорят о помиловании. Одна
красненькая - пять тысяч - угодила в лужу пролитой водки и
лежала, ненамокая. На грязной, жирной бумажке искрились
мелкие капельки.
     - Ну, берешь? - дышал в щеку Леха.
     - Витька комкал деньги в потных руках, долго заталкивал
в брючный карман, приминал там, чтобы не выпали.
     - Что делать-то? Что? - Внезапное беспокойство охватило
его, хотелось куда-то бежать, что-то хватать.
     - Завтра, завтра, - вовсе не пьяным голосом сказал
Леха. - Делов немного - помочь человеку в машину залезть да
дверцы закрыть. Ну, там по мелочам еще... - Он неожиданно
громко захохотал, запрокинув голову, открывая мощную
багровую шею.
     Хохот совершенно успокоил Витьку, и тут ему страшно
захотелось спать.
     - Какому человеку? - безразлично пробормотал он, лишь
бы что-то сказать.
     - Завтра увидишь, старик. - Леха снял с его плеча
тяжелую руку, И Витька, ударившись лбом о твердый стол и
проваливаясь в бешено крутящуюся воронку, услышал где-то
далеко голос Коляма: "И ты думаешь, он надежен?"
     Витька хотел удивиться и что-то ответить, но не успел...

                             9

     После вчерашнего дождя все выглядело чисто вымытым.
Небо как на картинке - яркое, синее. На горизонте
курчавились облачка. Парили высыхающие на асфальте лужи.
Потом асфальт кончился, и "рафик" запрыгал на выбоинах.
Витька больно ударился затылком о стенку, рядом выругался
Леха, подскакивая при каждом броске, цепляясь руками за
низенькую перегородочку, отделявшую их от шофера. На нем
была такая же, как у Витьки, кожаная куртка, только не
черная, а светло-коричневая, покрытая сеткой трещинок.
     Колям гнал вовсю, то и дело поднимая руку с засученным
рукавом синей рубахи, поглядывал на часы, блестевшие среди
черной шерсти.
     - Дело несложное, - говорил, мотаясь, Леха. -
Беспроигрышная лотерея. - "Рафик" подпрыгнул, как дикая
коза, и он выругался. - Ты что, потише не можешь? - крикнул
Коляму. - Летишь, как на пожар!
     Колям слегка отпустил педаль, и трясти стало меньше.
Ехали по новому микрорайону, где Витька никогда не бывал.
Мимо тянулись безликие серые коробки многоэтажек,
расставленные скучными рядами. Микрорайон строился, и многие
еще слепо глядели пустыми оконными рамами. Между ними
высились глиняные горы, прорезаемые широкими канавами,
забросанными битым кирпичом, торчали железные штыри,
скрюченные остатки арматуры, валялись рыжие от ржавчины
трубы.
     - Тут, старик, дельце такое, - продолжал Леха, сунув в
рот папиросу. - Он долго не мог попасть в нее огнем, чиркал
спички, которые задувало из открытого окошка. - Есть,
понимаешь, гуси, у которых деньжат - лопатой греби. И
снимают с книжки по-крупному. Дачку там вторую купить или
иномарку заместо "Жигулей"... А у тебя жене отдать нечего,
детишкам на молочишко не хватает. На пузырь частенько не
наскребешь. Справедливо, я тебе говорю, а?
     - Угу, - невпопад хмыкнул Витька, смутно воспринимая,
да и не прилагая никаких усилий к тому, смысл Лехиных слов -
мешал шум мотора и привычный звон в голове.
     - Вот мы справедливость и восстанавливаем, -
перекрикивал гудение Леха. - Распределение деньжат должно
быть честным, верно?
     - Угу, - соглашался Витька, ерзая на твердом сидении,
чтобы не свалиться.
     - Ты теперь в деле. В кусты теперь, старичок, поздно.
Да и риску никакого. Действуем, значит, там: Колям за рулем,
Нинка брякнула, что сегодня один хмырь будет в сбербанке
десять лимонов брать. Даже час сообщил ей, паскуда. Нинка,
она расколоть клиента умеет. А к чему ему столько, а?
     - Угу, - буркнул Витька и опять ударился затылком.
     - Одноногий тоже поработал. Спец! Художник! Вот, - Леха
выхватил из кармана куртки и сунул Витьке узкую книжечку в
красном переплете. - Налоговая полиция... - Леха
расхохотался, "рафик" мотнуло, книжечка щелкнула Витьку по
носу.
     - Вот тебе и всех дел - помочь залезть человеку в
машину. Ну, там пособить, если брыкаться начнет, - закончил
Леха.
     "Рафик" затормозил у высокой глиняной кучи. Колям с
шумом выдохнул воздух, закурил. Витька тоже закурил и тут же
закашлялся. Язык был шершавый и заполнял весь рот, а
похмелиться Леха не дал. "Сделаем дельце - хоть купайся в
ней".
     Впереди, через дом, поблескивала на солнце новенькая
застекленная вывеска "Сбербанк".
     - Скоро появится, - поглядел на часы Леха.
     - А если на своих колесах прикатит? - процедил сквозь
зубы Колям.
     - Тогда его счастье... Но не должон. У него "блуберд",
пожалеет такую бить по здешним ямам. Да и живет рядом.
     Упало молчание. "Рафик" наполнился дымом, лениво
вытягивавшимся в раскрытые окна. Витька, не отрываясь,
смотрел на двери "Сбербанка".
     Время тянулось, как жевательная резинка. Проходили мимо
люди. Было жарко и душно, потому что курили теперь без
перерыва, и на третьей папиросе у Витька дым стал колом в
горле. Кашлял долго, с надрывом, стучал кулаком по сидению,
тряс головой.
     - Ну, скоро он?.. Ну, где он там пропал, гад? -
бормотал впереди сквозь зубы Колям, то поворачиваясь к ним,
то уставившись в стекло.
     - А Нинка не наколола? - Леха сплюнул в открытое окно,
лицо его было спокойным, только каким-то окаменевшим и
строгим.
     - Нинка? Никогда! - Усмешка на мгновение раздвинула
растрепавшуюся бороду. - Это, брат, такая деваха... Ей тоже
деньжата нужны. И не только они...
     - Не много ли обещали? - лениво протянул Леха. - Два
лимона за десять слов. По двести тысяч за слово.
     - Не жмись, - нервно и отрывисто сказал Колям. - Без
нее ничего бы не выгорело.
     - Да я так. - Леха затянулся и сощурил маленькие
глазки. - Обещано, так обещано. Жинка-то твоя не знает?
     - Откуда? - дребезжаще рассмеялся Колям. - Я вольная
птица. Восемь часов за баранкой, а работы на два часа.
Остальное - катай, где хочешь, никто не проверит. Выгодная у
меня фирма... Да Натахе все равно, где я и с кем, лишь бы
деньги не переводились... - Колям приспустил стекло и длинно
сплюнул на сырую глину.
     - А ты чего приуныл? - Леха хлопнул Витьку по плечу. -
Трясешься?
     - Иди ты... - безразлично отмахнулся Витька. - Выпить
бы...
     - Выпьем, - хохотнул Леха. - Скоро домой поедем. У меня
там коньячок в заначке. Не все же водяру хлебать. Вспрыснем
душу раба божьего...
     - Как это? - уставился на него Витька. - Ты же говорил
- пощупаем только. Ты что, серьезно?
     - А как иначе? - прищурился Леха. - По-твоему, мы его
тряханем и пустим потом до ментовки, чтоб выставил нас
тепленькими?.. Пятиться поздно, Витюня, авансик-то, небось,
жене уже отдал? - Он криво усмехнулся. - Ну, не горюй. Если
все будет ништяк, пятьсот тонн тебе за сегодняшнее
отвалится. Понял?
     Витька хотел что-то ответить, но тут к ним резко
обернулся Колям.
     - Вот он, - просвистел по машине взволнованный шепот.
     - Ну, - Леха насупился на Витьку, - не подкачай, старик.
     В переднее стекло Витька увидел, как от сбербанка от
ходит какой-то низенький, толстый, в темно-коричневом плаще
и шляпе. На секунду он обернулся - мелькнуло одутловатое
старческое лицо с отвисшими щеками и густыми щетками бровей,
- повернулся к ним спиной и пошел неторопясь, вперевалочку,
старательно обходя лужи. За сбербанком улица, можно сказать,
кончалась. Справа тянулся деревянный некрашенный
забор-времянка, слева - пустая коробка недостроенного
здания, больше похожего на древние руины, кучи кирпича,
канавы, высокие стопы серых бетонных плит.
     Когда старик поравнялся с забором, Леха выскочил из
боковой дверцы, отрывисто бросив Коляму: "Как догоню -
подкатывай", и крупным шагом, шлепая по лужам, быстро пошел
вперед.
     Витька с колотящимся в горле сердцем, вцепившись руками
в перегородку, отделявшую его от Коляма, не мигая, смотрел в
ветровое стекло.
     Леха быстро догнал старика и повернулся, протягивая ему
правую руку. Показывает книжечку - понял Витька. Старик,
очевидно, возражал, размахивал руками, как крыльями, хлопал
ими по бокам, быстро и мелко кивая шляпой.
     "Рафик" заурчал и неторопливо пополз вперед. Витька
перестал дышать и еще сильнее впился в перегородку.
     Колям остановил машину так, чтобы закрыть старика и
Леху от дома со сбербанком. Витька слышал невнятные голоса,
видел в боковое стекло, как Леха взял старика под локоть.
Тот упирался, по-прежнему кивая головой.
     - Дверцу, дверцу, - зашипел, не оборачиваясь, Колям. -
Чего сидишь, паскуда?..
     После его слов Витьку охватило спокойствие оцепенения.
Сердце замерло, мокрые руки разжались и даже гул в голове
приутих. Он встал, нагнулся, чтобы не удариться о низкую
крышу, слепо нашарил ручку и нажал.
     Старик сразу же очутился перед раскрывшейся дверцей. В
машину ворвался его сердитый, прерываемый одышкой голос:
     - Безобразие... Думаете, партии не стало, так мне
пожаловаться на ваш произвол будет некуда... Какое вы имеете
право?..
     - Имеем, гражданин, имеем, - бубнил Леха, подталкивая
его сзади. - У нас приказ.
     - Тогда покажите ордер, - потребовал старик, уже подняв
ногу на ступенечку.
     Витька схватил за рукав коричневого плаща и потянул на
себя. Старик рванул руку, взвизгнул:
     - Не трогайте меня, молодой человек! Я требую...
     Леха поднажал сзади, и старик очутился в машине,
пошатнулся и рухнул на Витькино место. Витька поспешно сел
напротив. Леха был уже в машине, согнувшись, торопливо
поднимал стекла, задергивал реденькие шторы.
     - Имейте в виду... - снова начал старик, взмахнув
руками. - Я запишу ваши фамилии и...
     Машина дернулась и Леха чуть не упал, но устоял, уперев
руку в шершавую крышу.
     - Пересядьте туда, - он ткнул свободой рукой на заднее
сидение.
     Старик встал, держась за стенку, и повернулся к ним
спиной.
     Леха мгновенно выхватил из-за бокового сидения большой
гаечный ключ, обмотанный тряпкой, и, не размахиваясь, резко
ударил старика сбоку по голове, за ухом. Старик не
вскрикнул, не дернулся, упал мягко, как ватная кукла, лицом
в кожу заднего сидения. Витька услышал негромкий стук и не
сразу понял, что стучат его собственные зубы. Леха, кряхтя,
перевернул старика на спину - спокойное лицо с закрытыми,
как у спящего, глазами. От прыжков "рафика" мелко тряслась
отвисшая, вся в складках, щека.
     - Держи! - Леха сунул Витьке в ослабевшие руки две
толстые, с банковскими бандеролями, пачки розовато-желтых
пятидесятитысячных. Витька с любопытством уставился на