л
бородой. Леха вдруг подмигнул и, показывая в улыбке плоские
белые зубы, сказал:
     - Один момент, Витюнчик, разговор есть. - Он кивнул
кудлатой головой на закрытую дверь спальни, встал и твердо,
не шатаясь, устремился к ней. Витька тоже поднялся,
почувствовал, как пол елозит под ногами, и ухватился за
крышку стола, чтобы ненароком не загреметь. Не отпуская
стол, осмелился сделать шаг на непослушных ногах и, конечно
же, свалил костыли Одноногого.
     - Ничего. Я подниму, - сказал Колям, успокаивающе
махнув ему рукой.
     - Костыли... ч-черти... - прохрипел во сне, не
поднимая головы, Одноногий.
     После первого шага дело пошло на лад, и Витька
отцепился от стола. В спальне он плюхнулся на кровать и
повалился на спину. Потом, побарахтавшись, сел.
     Леха плотно закрыл дверь. Слегка переваливаясь, как
моряк, подошел к прикроватной тумбочке.
     - Дельце есть одно, старик. Можешь мне удружить? - Он
достал из тумбочки тугой газетный сверток и протянул его
Витьке. Витька зачем-то понюхал его, от свертка пахло
бумагой и пылью. - Подержать надо. Наверное, с недельку. Я
скажу, когда отдать.
     - Что... там? - запинаясь, произнес Витька, недоуменно
щупая тугую газету.
     Леха широко осклабился.
     - Деньжата. Те самые, что как тараканы... - Он негромко
хохотнул. - Два лимончика тут, - сказал он почти ласково. -
Два маленьких сочных лимончика. Видишь, как я тебе доверяю.
Ну, лады?
     - Где... взял? - Витька языком словно булыжники ворочал.
     - Там нет, - отрезал Леха. - От сырости развелись. Сыро
у меня в хате. - Леха выжидательно уставился на него.
     - Ладно. Мне что - жалко? - Витька, два раза
промахнувшись, сунул сверток в карман брюк и с трудом
выбрался из мягкого матраса. - Ну, бывай. Попылю... А то
Томка панику разведет.
     В комнате Одноногий по-прежнему спал мордой в кильке.
Колям, неторопливо потягивая из стакана вино, молча кивнул
на прощание. Витька с трудом попал в рукава куртки,
переложил сверток во внутренний карман.
     - Возьми на дорожку, - Леха сунул ему в боковой карман
непочатую бутылку "Столичной".
     На улице солнце ударило Витьке в глаза. Прохладный
воздух, сменивший затхлую прокуренность Лехиной хаты, на
секунду заставил его задохнуться. Подержавшись за калитку и
немного придя в себя, Витька вышел на улицу...

                             3

     Тамара, как, наверное, все женщины, не сидела спокойно
за столом, поминутно вскакивала, выключала закипевший,
шипящий чайник, кормила мальчишек, а потом выгоняла их из-за
стола - Димку готовить уроки, а Валерку убирать в комнате
игрушки, подливала бабке Мане чай и в перерывах между
бесконечной суетой успевала поесть и чокаться с мужем
рюмками.
     После третьей рюмки Витьку окончательно развезло.
Кухня, правда, уже не вертелась, но глаза стали совершенно
неуправляемыми и временами глядели в двух направлениях
сразу.
     На другом конце стола что-то скрипела бабка Маня, не
очень разборчивое и наверняка неинтересное. Ей, как всегда,
налили на самое донышко, но она и это не выпила, только
попробовала самую капельку. Выгодная бабка! Экономная! То и
дело она давилась картошкой, надсадно кашляла, и сидевшая
рядом Тамара осторожно хлопала ее по костлявой спине. В
тарелке перед Витькой застыла картошка, и капли масла на ней
превратились в желтые бусинки.
     Тамара тоже заметно охмелела, уже не вскакивала, сидела
сгорбившись, положив руки на острый подбородок.
     - Витка, а, Вить, помнишь, как у нас было, когда мы
только поженились? Ведь мы счастливы были... Мы были нужны
друг другу. И ведь люблю я тебя, гада, - судорожно выдохнула
она. - А порой терпеть не могу. Так бы и мотырнула вниз по
лестнице...
     - Да, Томша, да... - плохо соображая, поддакивал
Витька. - Мы им еще покажем... Черная полоса... кончится...
     И он снова налил себе и ей, а потом долго тряс бутылку
над своей рюмкой, выдавливая последние капли, и, конечно,
уронил ее. Брызнули осколки синей рюмочки.
     - На счастье... счастье, - бормотал Витька, подбирая
осколки со стола и пытаясь сложить их в целую рюмку.
     Потом он вдруг очутился в постели, почему-то уже
раздетый, до подбородка закрытый одеялом.
     Шторы были отдернуты и в комнате плавал сумрак, когда
видно вроде отчетливо, но все кажется незнакомым и чужим,
словно попал не в свой дом. Из-за неплотно прикрытой двери
пробивалась полоска света и слышался раздраженный голос
Тамары, укладывающей спать пацанов.
     Во рту было шершаво, кружилась голова, но вставать и
идти за водой не хотелось, а звать Тамару нельзя, потому что
ребятишки, наверное, уже засыпают. Полоска из-за двери
погасла, но темнее от этого не стало. Скрипнула дверь и
вошла Тамара. В руке она что-то держала и вытягивала руку
далеко вперед, словно боясь приблизить к себе это.
     - Что это? - спросила она, подходя к кровати.
     Это был тугой газетный сверток. Два сочных лимончика,
как сказал Леха.
     - Это... - с трудом проговорил Витька.
     - Ты куртку повешал мимо вешалки, - ровным голосом
продолжала Тамара, неподвижно стоя возле кровати. - Я стала
поднимать, а оно вывалилось из кармана.
     Она замолчала. Молчал и Витька. Он лежал и даже не
пытался ничего придумать. Мысли не мельтешили, ища выхода из
положения, в голове вообще не было мыслей, одна лишь
наполненная тошнотой и кружением пустота.
     - Что это? - повторила Тамара. Она вся была какая-то
окаменевшая.
     - Это... это...
     Пустота и нет мыслей, а может, их никогда и не было,
может, он до сих пор лишь воображал, что думает, и только
теперь, в минуту пьяного прозрения понял, что у него никогда
не было мыслей.
     - Это деньги, - сама ответила Тамара. Двигаясь, как
заводная кукла, она развернула газету, и в сумраке, в
котором еще все видно, зажелтели пятидесятитысячные. - Много
денег. Я никогда не держала в руках столько денег. Откуда
они?
     - Это... это деньги...
     - Я вижу, - спокойно, слишком спокойно сказала Тамара.
- Откуда?
     Сказать правду? Но лопалась версия с днем рождения
заведующей, дальше тянулась ложь с обещанием не водить
компанию со старыми приятелями и многое, многое другое.
Соврать? Но что можно соврать, когда у него нет и даже
вообще не было мыслей?
     И тут Витьку осенило...

                             4

     Витька вошел через задние двери в магазин. Бодрый -
навеселе. Было полдевятого утра, а бодрый он оттого, что,
встав, похмелился стопочкой водки, которую долго и тщательно
прятала от него Тамара, и когда он сегодня встал - желтый,
помятый, с сосущей тошнотой в животе и опухшими глазами, -
выдала ему по такому случаю.
     Из-за спины в открытые двери магазина щедро вливало
свет взбирающееся на небо солнце, а пока он шел на работу,
под ногами похрустывали замерзшие за ночь лужи.
     "Гастроном" был в конце улицы, носящей звучное имя
Чайковского, где жил Витька. Открывался он в девять, так что
Витька на работу явился без опоздания. Он был сегодня
хорошим. Он собирался быть хорошим весь день, чтобы не
вспомнили о вчерашнем самовольном уходе с работы, но быть
хорошим ему не дали.
     Войдя, он тут же напоролся на заведующую Инну
Константиновну. Она словно специально ждала Витьку у входа -
невысокая, молодящаяся женщина далеко за сорок, всегда густо
накрашенная, с неуклюже-толстыми ногами и крутыми бедрами.
Она стояла в белом расстегнутом халате, из-под которого
выглядывало платье с богатой вышивкой, уперев руки в бока и
уставив на Витьку недобрый взгляд выпуклых коричневых глаз с
золотыми искрами.
     - Здрасьте, Инн Константинна, - опустив голову,
пробормотал Витька, собираясь прошмыгнуть мимо нее. Но не
вышло.
     - Явился, голубчик! - Инна Константиновна не переменила
позы, только глаза выпучились еще сильнее. Голос был
нарочито-неприятный, с визгливыми нотками. - Ты что,
думаешь, работать мы за тебя будем? А?
     - А что?.. Да я ничего. Что случилось-то? - Витька
теребил края расстегнутой куртки, внимательно разглядывая
бетонный пол с обрывками упаковочной соломы. Стыдно не было,
но он знал - надо показывать смущение и раскаяние, и
показывал, как умел. Голос заведующей больно прокатывался в
висках.
     - Что случилось? - Она не кричала, но все интонации
были крикливыми. - Вчера молочные, понимаешь, привезли, а
его нет! Где ты шлялся после обеда? А? Зойка с Клавкой
взопрели, таская ящики, а его нету!
     За спиной Инны Константиновны появилась Зойка, молодая
бойкая девица, острая на язык и всегда как-то раскрывавшаяся
навстречу каждому, но, увидев начальство во гневе, тут же
скрылась в зал к первым покупателям.
     - Ну вот что, дорогой, я с тобой нянчиться больше не
собираюсь! Хватит!
     Когда это она с ним нянчилась? Витька работал в
"Гастрономе" два месяца и все два месяца в рот не брал. Не
считая вчерашнего.
     - Напился вчера, да? Убежал и напился? Ну-ка, дыхни!
Дыхни, дыхни! - Инна Константиновна, не снимая рук с бедер,
надвинулась на него, наперла мягкой грудью. Витька знал, что
пахнуть будет - водка дает запах сильный и стойкий, - но, не
скрывая, дыхнул.
     - Я-асно! - зловеще протянула Инна Константиновна. -
Мало тебе двух статей в трудовой! Я так и думала! Пойдем-ка,
голубчик. Пойдем, пойдем ко мне.
     "Ко мне" означало в ее кабинет - маленькую комнатушку
со столом, тремя хромоногими стульями и сейфом, в дальнем
конце подсобки. Инна Константиновна конвоировала Витьку, шла
сзади, громко стуча каблуками по бетону, и только что не
подталкивала его в спину. В кабинете указала на стул. Витька
сел, не отрывая взгляда от деревянного вышарпанного пола.
     - Этого больше не повторится, - пробормотал он
привычную фразу.
     - Пиши-ка заявление, голубчик. - Инна Константиновна
уселась за стол, достала из ящика чистый лист бумаги,
положила на стол и шлепнула сверху выдернутую из нагрудного
кармана халата шариковую ручку. Ручка прокатилась по бумаге
и замерла на ее краю.
     - Какое заявление? - Витька вскинул взгляд, непонимающе
уставился в лицо заведующей с черными шариками краски на
ресницах.
     - Об уходе, голубчик, заявление. По собственному. Будто
не знаешь, как писать. - В голосе Инны Константиновны
промелькнуло непонятное злорадство. - Думаешь, мы без тебя
не обойдемся? Да нынче таких пучок на пятачок...
     - Об уходе? - никак не мог понять Витька. - За один
прогул? Да я всего-то один раз ушел вчера! - выкрикнул он ей
в лицо.
     - И достаточно. Учить вас надо, голубчики, учить. Все
должно быть по справедливости. - Инна Константиновна совсем
успокоилась и говорила почти ласково, с ухмылкой глядя на
него. - Время-то нынче совсем другое. Отошла вам, пьянчугам,
лафа. Ты вчера раз ушел, и я тебя сегодня раз уйду.
Справедливо, а?
     - Не буду писать, - проворчал Витька, все еще не в
силах понять, почему и за что она так вдруг взъелась на него.
     - Тогда я сама напишу. - Голос Инны Константиновны из
ласкового сделался зловещим. - Но по собственному я за тебя
заявление написать не могу, сам понимаешь. Я по тридцать
третьей тебя. Усекаешь?
     - Усекаю. - Витька схватил ручку и торопливо, сильно
продавливая бумагу, стал писать. Ярость свербила в голове
милицейской трелью. За что? За что? Только потому, что
статьи в трудовой? Но он же исправился!.. Ладно, черт с ней!
Обойдемся без вашего вшивого "Гастронома".
     На дате он задержался. Инна Константиновна, бдительно
следившая за его действиями, тут же подсказала:
     - Сегодняшнее ставь, двадцать четвертое апреля. Вот
так. - Взяла у него листок, внимательно прочитала, поставила
в углу росчерк "не возражаю", спрятала листок в стол. - Ну,
гуляй, ты свободен. За расчетом послезавтра придешь, в
аванс. Тогда же и трудовую получишь. - Инна Константиновна
еще раз ухмыльнулась ему. - Прощай.
     Витька не ответил, встал и, повернувшись к ней спиной,
вышел. Ему очень хотелось хлопнуть дверью, чтобы хоть стекла
задребезжали в жалком кабинетике, но не хлопнул, хотя злость
кипела ключом. В конце концов, сам виноват. Виноват только
он и проклятые записи в трудовой.
     В подсобке он столкнулся с Зойкой. Проходя мимо, она
коснулась его бедром, потом остановилась, обернулась, и он
тоже обернулся, чувствуя себя, как всегда с ней, дурак
дураком.
     - Ты чего такой смурной? - улыбалась Зойка и щурила
хитрые, бесстыжие свои глазищи, и Витьке, как всегда,
хотелось схватить, стиснуть ее. - Поцарапались? - Она
кивнула на дверь кабинета.
     - Выгнала, - выдохнул Витька. - Ну и черт с ней! Что я,
работы себе не найду?
     Накрашенная улыбка погасла, глаза у Зойки стали
тусклыми, отчужденными.
     - А-а... - протянула она. - Ну, счастливо тебе. - И
пошла, покачивая бедрами, затянутыми в белый халат.
     И лишь на улице, когда обдуло ветерком и пригрело
по-весеннему ярким солнцем, Витька подумал о Тамаре. Как
сказать, что его опять выгнали, и что придумать на вопрос:
почему? Правду, учитывая вчерашнюю ложь, говорить нельзя. А
что тут придумаешь? Деньги-то надо приносить домой дважды в
месяц... И так ему не хотелось идти домой, что хоть куда
угодно, только не домой. Он шел, и яркое весеннее небо
казалось черным, как ночью, и солнце приклеилось к нему,
точно пластырь. Ноги сами вели его на соседнюю улицу, где в
ряду покосившихся, ветхих домишек стояла такая же
покосившаяся Лехина хата. Только бы Леха был дома...

                             5

     Солнце давно уже село, густели сумерки. Ветра не было,
поэтому внизу под горой, где лежал город и катила река,
вместо привычного скопища крыш и труб расстилалась белесая,
медленно темнеющая дымка - то ли туман, то ли стоящий в
безветрии дым из бесчисленных труб частного сектора.
     Тротуар под ногами качался, как лодка в бурную погоду,
и приходилось попадать в такт этой качке, чтобы не
растянуться посреди улицы. Звенящая с утра пустота в голове
стихла и заполнилась, но не чем-то конкретным, а
неопределенным, вязким, до ужаса уютным и привычным. Воздух
был свеж, залезал под рубашку, но куртку Витька не
застегивал, только все время хватался за карман, из которого
снова торчала непочатая бутылка "Московской". "На дорожку",
- сказал Леха, заталкивая бутылку в карман. И что это он
каждый день расщедрился на такие подарки? Вчера на дорожку,
сегодня на дорожку? Приятной и непривычной была эта щедрость
прежде всегда безденежного друга, но думать ни о чем не
хотелось.
     По лестнице взбирался с трудом, ступеньки путались под
ногами и норовили скинуть вниз, к тому же было темно -
лампочка не горела вторую неделю. Ввернуть некому, что ли?
Витька наваливался на перила, карабкался сперва по ним вверх
рукой, а затем поднимал на очередную ступеньку ноги и все
непослушное тело. Бутылка стучала горлышком о прутья перил,
и Витька боялся, что она разобьется, но сделать ничего не
мог.
     Попасть ключом в замочную скважину тоже оказалось
нелегко. Витька попробовал сделать это с разбегу, ткнулся
лбом и коленями в твердое дерево, осел на холодный кафель,
но ключа не потерял. Пришлось вставать и подбираться к
скважине исподволь, ощущая затылком из чуть приоткрытой
двери любопытный взгляд старушенции Ольги Михайловны.
     - Так... - сказала Тамара, стоя посреди коридора, пока
Витька захлопывал дверь. - А сегодня у кого день рождения
был?
     Тон ее не то чтобы не предвещал ничего доброго - вчера
они помирились, он совершенно ее успокоил, - но был с каким-
то неприятным оттенком.
     - П-похмелялись... - пробормотал Витька первое, что
пришло в голову, скинул полуботинки и запутался в рукавах
куртки - бутылка тянула вниз. - П-п-после вчерашнего
п-п-пх... - Он запутался в букве "п" так же, как в куртке.
     - Красив, - вздохнула Тамара, помогла снять куртку,
повесила, вытащила из кармана бутылку. Разглядела на свет
зеленоватую этикетку - "Московская". - Богатый, - протянула
она. - Это ж в киоске тысяч пять стоит. Значит, водочку
попиваем, а дома денег на молоко нет.
     - Подарили, - Витька встряхнулся, немного приходя в
себя.
     - Станет твоя заведующая такие подарки делать, -
недоверчиво возразила Тамара, но с другой стороны, крыть ей
было нечем - утром Витька ушел с сотней в кармане. - Аванс,
что ли, дали?
     - Аванс послезавтра, как всегда.
     Витька с шумом выдохнул, заполнив коридор тягучим
водочным перегаром, словно дымом.
     Из комнаты высунулся белобрысый Димка - глаза радостно
светились - и зашепелявил что-то малопонятное.
     - А у нссс дя Сежжа... - только и разобрал Витька.
     У Димки был врожденный дефект речи, ни одно слово не мог
правильно выговорить. Хотели даже в спецшколу определить -
Тамара не дала, умоляла, сколько раз и в райком и в районо
бегала. Оставили в нормальной, и хотя задразнивали там Димку
до смерти - мальчишки есть мальчишки, - но Тамара была
довольна, и Димка доволен, и даже Витька - спецшколы нам еще
не хватало! Заканчивал Димка пятый класс, учился хорошо,
хотя спрашивали только по письменным - куда ему устные
отвечать...
     - Сергей там тебя дожидается, - Тамара кивнула на
комнату и голос ее перестал быть неприятным. Сергея,
единственного из друзей Витьки, она любила и всегда
принимала - он не пил.
     - Угу, - хмыкнул Витька, вставая на колени и шарясь под
стойкой для обуви. - Куда вечно шлепанцы деваются?
     - Да вот они, справа, горе ты мое, - вздохнула Тамара,
помогла встать, подала тапочки. - Поговорить он с тобой о
чем-то хочет. Ты бы хоть умылся.
     - Поговорим... Ты водку-то давай. Как раз вовремя,
сейчас мы ее с ним... А ты бы пока на стол собрала...
     - Хватит тебе, - не давала Тамара бутылку, прятала за
спину. - А сергей и вовсе не пьет, как будто не знаешь?
     - Томка, не дури. Гости! - Витька обхватил жену потными
руками за плечи. - Гости же... неудобно без бутылки, - дышал
ей в ухо вином. - То-омочка!..
     - Да на... - сдалась, наконец, Тамара. - Залейся хоть
вместе с обещаниями своими. - Отдала бутылку и сердито
прошла на кухню.
    На зеленом диване с подавленными пружинами сидел Сергей.
У его бока, забравшись с ногами, прижался Димка - вместе
рассматривали какую-то книгу.
     - Здорово вам, - громко сказал Витька, протискиваясь мимо
стола.
     Сергей встал, бросил на него строгий взгляд из-под
выпуклых очков - черный костюм, белая рубашка, вечный
галстук. И как он терпит его?
     - Приветствую, - Сергей улыбнулся, протянул руку, но
пожатия не получилось - в руке у Витька качалась бутылка.
     Витька поставил ее на стол и тогда пожали руки. Ладонь
Сергея не твердая, но какая-то строгая, напористая. Витька
жал ее крепко, с неудобством чувствуя, что рука у него
потная, скользкая, и Сергею может быть неприятно.
     - Дя Сежжа... - проговорил с дивана Димка.
     - Ты иди, иди, уроки, небось, еще не делал. - Витька
протянул руку, пригладил торчащие на белобрысом затылке
волосы. Димка отпрянул - не любил отца пьяного, да и ласк
тоже, вышел из того возраста.
     - Верно, Дмитрий, уроки делать нужно, - добавил Сергей,
блестя очками. В каждом стекле отражался перевернутый
потолок с яркой лампочкой на длинном шнуре.
     Димка слез с дивана и неохотно, медленно вышел с книгой
под мышкой. Они сели. Витька откинулся на спинку, вытянул
ноги. Тело охватила мягкая истома, оно было чужим и влажным,
пот стекал за воротник и неприятно полз по спине. В комнате
было душно, или это только ему, переполненному винными
испарениями, не хватало воздуха? Сергей сидел боком к нему,
повернув голову. Строго смотрел очками, но Витька знал, что
строгость - из-за выпуклых блестящих стекол, а глаза под
ними, неестественно увеличенные, вовсе не строгие, а
какие-то жалостливые.
     - Сейчас Томка накроет... ужинать. - Витька
почувствовал, что язык опять порывается заплетаться, и
сильно тряхнул головой.
     - Все пьешь, Виктор, - задумчиво сказал Сергей. -
Зачем? Всю-то никогда не выпьешь...
     - А затем, - с неожиданной злостью ответил Витька. Даже
кулаки, лежащие на коленях, сжались. - Все вы учить люб