ое  ощущение.  Как  будто  что-то
коснулось моего мозга, и заворочалось там, внутри, оно проникло в сознание
помимо моей воли, это что-то, не имевшее ни вкуса, ни цвета...
     Я  старалась  справиться  с  волной  почти  физического   отвращения,
накатившей на меня. Не удивительно, что люди всегда  стремились  держаться
подальше от рас-телепатов.
     Дальше  я  увидела,   скорее,   даже   не   увидела,   образ   возник
непосредственно в моем сознании - его, лежавшего в гамаке  под  ремнями  и
трубками. Я глядела его глазами! Этот вид настолько обеспокоил меня, что я
позабыла о неудобствах, которые  причиняло  мне  вторжение  в  собственный
мозг.
     - Ты не пристегнут, как надо,  -  пробормотала  я.  -  И  у  тебя  не
подсоединены дыхательные трубки. Матрос не мог  этого  не  заметить.  -  Я
замолчала и начала в отчаянии возиться с своими ремнями. Может быть, у нас
еще было время до старта.
     Но времени не осталось. Внезапно я была оглушена ревом сирены  -  это
было последнее предупреждение. Сквозь стиснутые зубы я промычала:
     - Приготовься! Сейчас стартуем!
     И тут же нас накрыла ударная волна. Мне показалось, что мои легкие от
внезапно навалившейся тяжести не могут ни вдохнуть  ни  выдохнуть.  С  той
стороны каюты, где был  чужак,  послышался  странный  хрюкающий  звук.  Он
обеспокоил меня сильнее, чем если бы это  был  человеческий  стон.  Вторая
ударная волна была настолько мощной, что я закричала от  ужаса.  И  тут  в
глазах у меня потемнело.
     Видимо, я недолго была без сознания. Прежде я никогда  не  вырубалась
во время взлета, и я почувствовала в  первый  момент  некоторое  смущение.
Потом до меня дошло, что корабль перешел уже в свободный полет и наступило
состояние невесомости, потому что надо мной  в  воздухе  парил  тот  самый
матрос,  который  предупреждал   нас   о   скором   старте.   Он   казался
обеспокоенным.
     - У вас все в порядке, мисс Варгас? - заботливо спросил он.  -  Взлет
был несколько более резким, чем обычно.
     - Да вроде все нормально, - уверила я  его.  Мои  плечи  дернулись  и
дыхательный аппарат издал свистящий звук, когда я,  приподнявшись,  начала
трясущимися пальцами отсоединять трубки.
     - Как там терадианин? - спросила я. - Его аппарат не был присоединен.
Вы плохо позаботились о нем.
     Матрос заговорил медленно и спокойно:
     - Минуточку, мисс Варгас, - сказал он. - Вы,  видимо,  забыли?  Почти
все время, пока я был здесь, я провел возле терадианина, застегивая  ремни
и подключая дыхательный аппарат.
     Он подал мне руку, чтобы помочь подняться,  однако  я  оттолкнула  ее
настолько резко, что  сама  отлетела  к  противоположной  стене  каюты.  Я
схватилась за скобу, вделанную в стену, и взглянула вниз,  на  гамак,  где
лежал терадианин.
     Хаалфордхен был недвижим, расплющенный под  аппаратурой.  Его  острая
мордочка эльфа была сморщенной и  вызывала  страх,  рот  казался  сплошным
кровоподтеком. Я наклонилась ближе, а затем  резко  отшатнулась,  так  что
меня швырнуло назад через всю каюту, чуть ли не в объятия матроса.
     - Вы только что пристегнули его ремни, - сказала я обвиняющим  тоном.
- Перед взлетом они не были закреплены. Это преступная небрежность, и если
Хаалфордхен умер...
     Матрос ответил мне ленивой, презрительной улыбкой:
     - Мое слово против вашего, и только, сестричка.
     -  Из  уважения  к  правилам  приличия,  из  человеколюбия...   -   я
почувствовала, как срывается и дрожит мой голос, и не стала продолжать.
     - Я думал, вы обрадуетесь, - сказал матрос без тени  улыбки,  -  если
эта вонючка помрет при взлете. Вы так сильно беспокоитесь об этой  вонючке
- странно все это.
     Я схватилась за раму гамака и заякорилась. Я была еще слишком  слаба,
и говорить мне было тяжело.
     - Вы что же, - выдавила я наконец, - хотели убить терадианина?
     Злобный взгляд матроса впился в меня.
     - Может, вам лучше заткнуться? - спокойно произнес  он,  но  зловещий
тон не предвещал мне ничего хорошего. - Если вы не будете молчать,  то  мы
найдем способ заставить вас. Мне  не  нравятся  те,  кто  водит  дружбу  с
вонючками.
     Я несколько раз беззвучно открыла и вновь закрыла рот,  пока  наконец
не нашла, что сказать.
     - Вы, надеюсь, понимаете, что я буду вынуждена обратиться к капитану?
     - Делайте, как знаете. - Он  презрительно  отвернулся  и  двинулся  к
входному люку. - С нашей стороны  было  бы  для  вас  одолжение,  если  бы
вонючка умер во время старта. Впрочем,  поступайте,  как  знаете.  Кстати,
сдается мне, ваш вонючка жив. Их не так просто убить.
     Я упала на гамак, силы оставили меня и я лишь проводила его взглядом,
когда он протискивался через диафрагму, закрывшуюся за ним.
     Ну что ж, мрачно размышляла я, я знала,  на  что  шла,  когда  давала
согласие на полет в одной каюте с чужаком. И поскольку все уже  произошло,
я могла бы по крайней мере удостовериться, жив ли Хаалфордхен, или он  уже
мертв. Я решительно зависла  над  его  гамаком,  использовав  возможности,
которые дала мне невесомость.
     Он не был мертв. Я удостоверилась в этом, увидев,  как  подергиваются
его посиневшие и кровоточащие "руки". Внезапно он  издал  тихий  скрипучий
звук. Я ощутила свое бессилие и во мне возбудилось сострадание.
     Я изогнулась, чтобы дрожащей рукой взяться за аппарат  Гаренсена,  на
этот раз надежно и искусно закрепленный на теле чужака. Я  ужасно  злилась
оттого, что впервые в своей жизни умудрилась потерять сознание. Если бы не
это, матросу бы не удалось так просто скрыть свою небрежность. А так - все
обстоятельства сложились против Хаалфордхена.
     - Ваши чувства вызывают доверие! -  услышала  она  бесцветный  голос,
почти шепот. - Если я еще раз посягну на вашу  доброту  -  сможете  ли  вы
отстегнуть эти инструменты?
     Я  подтвердила,  что  постараюсь,  спросив  беспомощно,  прежде   чем
выполнить его просьбу:
     - Вы уверены, что с вами все в порядке?
     - Очень сильно не в порядке, - губы  чужака  шевелились  медленно,  а
голос по-прежнему был невыразителен.
     У меня создалось впечатление, что он был страшно недоволен,  что  ему
приходится говорить, но не думаю, что смогла  бы  еще  раз  выдержать  его
телепатическое  прикосновение.  Глаза-щелки  инопланетянина  наблюдали  за
мной, пока я осторожно отсоединяла аспирационные трубки  и  противоударное
устройство.  Вблизи  я  видела,  что  его  глаза  стали   бесцветными,   а
кровоточащие, лишенные кожи, "руки"  были  дряблыми,  сморщенными.  Шея  и
голова чужака покрылись белыми пятнами. Он сказал с усилием:
     - Мне следовало  принять  лекарство;  теперь  слишком  поздно.  Аргха
мати... - он замолк, белые пятна на его шее все еще пульсировали,  а  руки
дергались в агонии, которая казалась еще страшнее в наступившем безмолвии.
     Я схватилась за гамак, встревоженная интенсивностью своих  чувств.  Я
ждала, что Хаалфордхен еще что-нибудь произнесет, но внезапно в моем мозгу
раздался резкий повелительный сигнал:
     "Прокаламин!"
     В первое мгновенье я просто ощутила удар - удар и  еще  отвращение  к
телепатическому прикосновению. Теперь не  оставалось  никаких  сомнений  в
том, что терадианин борется за свою жизнь. Отчаянный возглас в моем  мозгу
повторился:
     "Дай мне прокаламин!"
     И тут я с беспокойством отдала себе  отчет  в  том,  что  большинство
гуманоидов для того, чтобы выдержать состояние  невесомости,  нуждаются  в
приеме  специальных  лекарств,  запас  которых  обычно  имеется  на   всех
звездолетах. У некоторых гуманоидных рас функционирование сердца  основано
на том же принципе, что и у людей, то есть зависит от сокращения сердечной
мышцы.   У   терадиан   же   циркуляция   жидкости,   обеспечивающей    их
жизнедеятельность, зависит от наличия гравитации. Прокаламин  -  вещество,
которое вызывает  искусственный  спазм  мышц,  -  обеспечивает  тем  самым
перекачку их "крови".
     Я  поспешно,  оттолкнувшись  от  гамака,  пронеслась  по  воздуху   к
диафрагмальному отверстию, проникла в  ванную  комнату,  нашла  шкафчик  с
надписью "Первая медицинская помощь" и, отвинтив  болты,  открыла  крышку.
Под  прозрачным  пластиком  были  аккуратно  разложены  стерильные  бинты,
антисептики с четкой надписью "для гуманоидов" и, отдельно, для трех типов
негуманоидных рас, пластиковые шарики со стимуляторами.
     Я  взяла   два   фосфоресцирующих   пурпурных   шарика   с   надписью
"прокаламин",  и  прочла   предупреждение:   "для   использования   только
квалифицированным персоналом". Я была сильно озадачена, у меня  похолодело
под ложечкой. Что  делать:  связаться  с  капитаном  "Весты"  или  вызвать
кого-нибудь из команды? И тут меня охватила  холодная  решимость.  Если  я
позову кого-нибудь - Хаалфордхен наверняка не  получит  стимулятора.  Надо
действовать самой!
     Я взяла фосфоресцирующую иглу, предназначенную для введения  лекарств
через наружный покров негуманоидов, проколола шарик и набрала шприцем дозу
прокаламина. После этого, зажав в кулаке  пластиковый  шарик  со  все  еще
погруженным в него кончиком иглы, я скользнула обратно в каюту, к  чужаку,
все еще недвижимо распластанным в своем гамаке.
     Паника  вновь  стала  овладевать  мной,  когда  до  меня  дошло,  что
неизвестно, куда вводить стимулятор, а самое главное - как это  сделать  в
условиях невесомости. Ведь это, наверное,  непросто  даже  для  обученного
человека. Тем не менее, у меня не было выбора  и  я  осторожно  приподняла
одну из лишенных кожи "рук". Я не переставая размышляла  о  том,  как  мне
узнать, правильно ли выбрано место для инъекции.  Мне  удалось  преодолеть
отвращение, хотя инстинкт из отдаленного прошлого землян подсказывал  мне,
что лучше  будет  бросить  нечеловеческую  плоть,  съежиться  от  ужаса  и
завопить, как сделали  бы  на  моем  месте  мои  обезъяноподобные  предки.
Покрытая слизью мембрана была горячей и неприятно скользкой  на  ощупь.  Я
боролась с подступающей  к  горлу  тошнотой,  одновременно  пытаясь  найти
место, куда следовало ввести иглу.
     В  невесомости  нет  ни  постоянства,  ни  направления.   Шприц   для
подкожного введения,  как  известно,  действует  по  принципу  поршня,  но
задачей номер один было проколоть оболочку плоти. От парения в невесомости
у меня закружилась голова и я поняла,  что  если  в  ближайшие  минуты  не
сделаю инъекцию, то не смогу ее сделать совсем.
     Мгновение я колебалась, из глубин подсознания поднялись мысли о  том,
что если  чужак  умрет,  я  лишусь  мерзкого  соседа  и  мое  межпланетное
путешествие станет вполне сносным. Но я быстро справилась с  соблазном  и,
крепко  сжимая  шприц,   попыталась   преодолеть   дурноту   и   нарушение
пространственной ориентации, из-за чего терадианин казался то над, то подо
мной.
     Мой  центр  тяжести  переместился  куда-то  вниз  и  я   боролась   с
приобретенным мною во  время  предыдущих  полетов  желанием  свернуться  в
клубок и так  парить  в  невесомости.  Я  приблизилась  к  терадианину.  Я
понимала, что если бы смогла сблизиться с ним на  минимальное  расстояние,
то наши два тела создали бы совместный центр притяжения масс и я смогла бы
наконец сориентироваться в пространстве и ввести терадианину лекарство.
     Маневр был не из приятных, поскольку чужак был без сознания, его тело
было дряблым и контакт с ним вызывал тошноту. Ощущение  толстой,  покрытой
слизью конечности, слабо вздрагивающей в моей руке, было омерзительным.  В
конце-концов мне удалось сблизиться с ним  достаточно,  чтобы  образовался
общий центр  тяжести  -  ось,  вокруг  которой  я  парила,  подвешенная  в
невесомости.
     Я подтянула в этот центр,  то  есть  в  узкий  зазор  между  собой  и
терадианином, его "руку", поднесла к ней шприц и решительно уколола.
     К несчастью, мое движение  оказалось  слишком  резким,  оно  нарушило
слабое искусственное притяжение, и тело Хаалфордхена  снова  опустилось  в
гамак. "Рука" поплыла вниз и игла выскочила из нее. Я едва подавила в себе
вскрик отчаяния, злость  обуяла  меня,  я  взмахнула  рукой  и...  кубарем
полетела через всю каюту к противоположной стене.
     Возвращалась я  медленно  и  осторожно,  сцепив  зубы.  Со  злости  я
схватила "руку" терадианина, которая уже почти не вздрагивала, и плавно  -
каждое резкое движение снова отбросило бы меня от него  -  завела  ее  под
ремень и затянула его.
     Терадианин, наверное, еще ощущал  боль,  потому  что  его  конечность
дернулась, и я чуть было не отлетела  назад.  Но  мне  удалось  зацепиться
ногами под рамой гамака, а свободной рукой я крепко держалась  за  ремень,
которым был прикован чужак.
     Так я продолжала безуспешно  тыкать  иглой  в  "руку"  чужака,  пока,
совсем отчаявшись, я уразумела, что единственная  надежда  -  надавить  на
шприц всей массой  своего  тела.  Я  рванулась  вперед  и  это  судорожное
движение кинуло меня к телу терадианина. Хотя в  невесомости  вес  у  меня
отсутствовал, но за счет момента движения удалось вонзить иглу  глубоко  в
плоть руки чужака. Я до отказа  вдавила  поршень  шприца,  затем  медленно
приподняла голову и... увидела матроса, который, просунув голову в дверной
люк, с отвращением смотрел на меня. С места, где он стоял, получалось, что
я нахожусь под терадианином, прижавшись к нему.
     Под его ледяным, полным презрения взглядом, я онемела.  Я  потихоньку
вытащила иглу из тела  терадианина.  Холодный  осуждающий  взгляд  матроса
изменился. Теперь он глядел на меня с выражением, средним между  ужасом  и
обвинением.
     Мне казалось, что время застыло, и прошли  века,  пока  он  торчал  в
дверях, с лицом, вытянувшимся над тесным воротничком  его  черной  кожаной
униформы. Затем, так и не сказав ни слова, он не торопясь убрал голову  из
люка, диафрагма сжалась  за  ним,  оставив  меня  наедине  с  тошнотворным
ощущением гадливости и почти истерической вины.
     Я свернулась в клубок, продолжая сжимать иглу в высоко поднятой руке,
мои нервы не выдержали и я разрыдалась как последняя дурочка.
     Я долго не могла совладать  со  своими  нервами,  и  не  успела  даже
удостовериться, жив ли еще Хаалфордхен, когда раздался сигнал, означавший,
что наступило время приема пищи и  обед  послан  по  пневмопроводу  в  мою
каюту. Я апатично отодвинула дверцу в стене.
     Все еще думая о том, какой же дурой я  себя  выставила,  я  перенесла
свой обед к гамаку и установила его в  специальные  гнезда.  После  этого,
взглянув  на  фигуру,  безжизненно  свисавшую  на  ремнях  безопасности  в
соседнем гамаке, я пожала плечами, оттолкнулась  и  снова  отправилась  по
воздуху через всю  каюту,  чтобы  принести  Хаалфордхену  фосфоресцирующие
тюбики.
     Негуманоид издал  усталый  звук,  который  я  приняла  за  признание.
Чувствуя, что еще немного, и я сойду с ума, я закрепила рядом с ним тюбики
и вернулась к своему гамаку, чтобы  заняться  непростой  проблемой  приема
пищи в условиях невесомости.
     Поев, я отправила тюбики обратно в желоб пневмопровода.  Я  прекрасно
понимала, что мне предстоит весь путь провести  в  каюте.  На  звездолетах
пространство ограничено до минимума. Здесь не предусмотрено помещений  для
прогулок   пассажиров,   всюду   теснота   и    оборудование,    требующее
квалифицированного и  осторожного  обращения,  а  команда  обычно  слишком
занята, чтобы следить за томящимися бездельем туристами.
     В аварийных ситуациях пассажир может  вызвать  члена  команды,  нажав
кнопку звонка. Но в остальном мы были предоставлены сами себе.
     Я задержалась на полпути к гамаку Хаалфордхена. Его  тюбики  с  пищей
казались нетронутыми, и я спросила его:
     - Может, вы бы попробовали съесть что-нибудь?
     Его бесстрастный голос стал совсем слабым  и  каким-то  скрипучим,  а
слова - невнятными. К тому же построение фраз стало неправильным, и к  ним
примешивались  слова  его  родного  самарранского  языка  -   он   пытался
переложить дословно свои мысли на понятный мне язык.
     -  Сердечно  благодарю  вас,   тхаккава   Варгас-Мисс;   но   поздно.
Хаалфордхен-я погружаюсь в  благодатное  желание...  -  дальше  шел  поток
самарранских слов, а затем  он  произнес,  как  бы  обращаясь  к  себе:  -
Терадиане-мы  умираем  только  на  Самарре,  и   через   немного   времени
Хаалфордхен-я, знаю, умрет, и должен вернуться на родную  планету.  Саата.
Ожидать возвращения и умереть,  терадиане-мы,  когда  близка  смерть...  -
опять  последовала  длинная  фраза  на  его  родном  языке.   Его   "руки"
задергались. После негуманоид произнес странную фразу:
     - Но я не живым вернусь, когда  я  могу  остановиться-умереть.  Очень
скоро Хаалфордхен-я покину, хотя Варгас-мисс хотели помочь, как бы  сделал
свой. Простите тех ваших, которые  не  помогли.  -  Он  помолчал,  как  бы
собираясь  с  силами  и,  издав  странный  хрюкающий  звук,  продолжал:  -
Хаалфордхен-я дам Варгас-вам стоп-подарок в наследство, будет полезен.
     Дряблое тело негуманоида внезапно сделалось жестким,  напряглось.  На
его глаза опустились роговые пластины. Я пыталась подплыть к нему поближе,
чтобы хоть как-то помочь ему. Но тело перестало слушаться меня.
     Я ощутила внезапно ледяной холод, острый приступ дурноты  сдавил  мне
горло и я почувствовала болезненное прикосновение чужака  к  моему  мозгу,
такое близкое, что все его ощущения передались мне, мое тело стало дряблым
и я забилась в конвульсиях глубокого гипнотического контакта. Волна  тьмы,
почти осязаемая, накрыла мое сознание. Я пыталась  крикнуть:  "Остановись!
Не надо!" Панический ужас вошел в мой мозг с последним проблеском сознания
умиравшего.
     "Вот почему люди правы - телепатия не должна вмешиваться..."
     А затем широкая дверь, сотканная  из  мрака,  раскрылась  и  сознание
вернулось ко мне.


     Наверное, мрак поглотил мое сознание всего на пару мгновений,  потому
что, придя в себя, я обнаружила, что по-прежнему беспомощно  парю  посреди
каюты и гляжу, серьезно и бесстрастно, на гамак с терадианином подо  мною.
Что-то особенно ужасающее в расслабленности его тела заставило меня широко
раскрыть глаза.
     К горлу подкатил комок, я опустилась ближе. Прежде мне не приходилось
видеть мертвого терадианина, но у меня на сей счет не было сомнений  -  он
умер. У  меня  началась  истерика,  я  рванулась  прочь  от  тела,  начала
судорожно нажимать на аварийную кнопку, крича и рыдая...
     Весь остаток пути меня накачивали успокаивающими лекарствами. Дважды,
смутно припоминалось мне, я приходила в себя и кричала  что-то  совершенно
бессмысленное.  Мне  делали  уколы,  и  я  снова  погружалась  в  сон  без
сновидений.
     Ближе к завершению полета, когда мой мозг был еще затуманен, они дали
мне подписать бумагу, в которой я  подтверждала,  что  ответственность  за
смерть терадианина экипаж не несет.
     Теперь все это не имело никакого смысла. Что-то  ясное  и  ледяное  в
моем мозгу, за туманной пеленой, сказало мне, что я должна делать все так,
как  они  того  желали,  чтобы  не  получить  на  свою  голову   серьезные
неприятности от земных властей. Тогда  я  даже  не  была  озабочена  этим,
полагая, что сказывается побочное действие препарата. Теперь мне  известна
истина.
     По прибытии на Самарру мне следовало покинуть "Весту" и пересесть  на
транспорт, который бы держал курс  в  сторону  Терры.  Недомерок,  капитан
"Весты", держал мою руку и упорно избегал  моего  взгляда,  не  сказав  ни
слова о мертвом терадианине. У меня было ощущение  -  странное,  но  очень
четкое - что он касается меня так же осторожно и с опаской - как  если  бы
он прикасался к бомбе с часовым механизмом,  которая  может  взорваться  в
любое мгновение.
     Я понимала, как  страстно  он  желал  поскорее  переправить  меня  на
корабль,  отправляющийся  на  Терру.  Он   предложил   даже   помочь   мне
зарезервировать место на космолайнере, по номинальной стоимости, при  этом
он откровенно лгал, утвержд