классе с  вами был,  наверное,  какой-нибудь
особо  одаренный  малыш?  Он лучше всех читал вслух  и  чаще всех отвечал на
уроках,  а другие сидели, как истуканы, и ненавидели его от всего сердца?  И
кого  же  вы  колотили и  всячески  истязали  после  уроков,  как  не  этого
мальчишку?  Мы  все  должны  быть  одинаковыми. Не  свободными  и равными от
рождения,  как  сказано  в  конституции,  а   просто  мы  все  должны  стать
одинаковыми.  Пусть люди  станут  похожи  друг на  друга как две капли воды,
тогда все будут счастливы, ибо  не будет великанов, рядом  с которыми другие
почувствуют свое  ничтожество. Вот! А  книга  - это  заряженное ружье в доме
соседа. Сжечь ее!  Разрядить ружье! Надо обуздать человеческий  разум. Почем
знать, кто  завтра  станет очередной мишенью для начитанного человека? Может
быть, я?  Но  я не выношу эту публику? И вот, когда  дома во всем мире стали
строить  из  несгораемых  материалов и  отпала необходимость в  той  работе,
которую раньше выполняли пожарные (раньше они тушили пожары, в этом, Монтэг,
вы  вчера  были правы),  тогда на  пожарных возложили новые обязанности - их
сделали хранителями нашего спокойствия. В них,  как в фокусе, сосредоточился
весь наш вполне понятный и законный страх оказаться  ниже других.  Они стали
нашими официальными цензорами, судьями и исполнителями приговоров. Это - вы,
Монтэг, и это - я.
     Дверь из  гостиной  открылась,  и  на  пороге  появилась  Милдред.  Она
поглядела на Битти, потом на Монтэга. Позади нее на стенах гостиной шипели и
хлопали зеленые, желтые и оранжевые фейерверки под аккомпанемент барабанного
боя, глухих  ударов  там-тама  и звона цимбал.  Губы  Милдред двигались, она
что-то говорила, но шум заглушал ее слова.
     Битти  вытряхнул  пепел из  трубки на  розовую ладонь  и  принялся  его
разглядывать,  словно в этом пепле заключен был некий  таинственный смысл, в
который надлежало проникнуть.
     - Вы должны понять, сколь огромна наша цивилизация. Она так велика, что
мы не  можем допустить волнений  и недовольства среди составляющих ее групп.
Спросите самого себя:  чего мы  больше  всего жаждем? Быть счастливыми, ведь
так? Всю жизнь  вы только это и слышали. Мы хотим быть  счастливыми, говорят
люди. Ну и  разве они не получили то, чего хотели?  Разве мы не держим  их в
вечном  движении, не предоставляем им возможности развлекаться? Ведь человек
только  для  того и  существует.  Для  удовольствий, для острых  ощущений. И
согласитесь, что наша культура щедро предоставляет ему такую возможность.
     - Да.
     По движению губ Милдред  Монтэг догадывался, о чем  она говорит, стоя в
дверях. Но он  старался  не  глядеть  на  нее,  так  как  боялся, что  Битти
обернется и тоже все поймет.
     - Цветным  не нравится книга "Маленький черный Самбо".  Сжечь ее. Белым
неприятна "Хижина  дяди Тома".  Сжечь и ее тоже. Кто-то написал книгу о том,
что  курение предрасполагает  к раку легких. Табачные  фабриканты в  панике.
Сжечь  эту  книгу. Нужна безмятежность,  Монтэг, спокойствие. Прочь все, что
рождает тревогу.  'В  печку!  Похороны нагоняют уныние-это  языческий обряд.
Упразднить похороны. Через пять  минут после кончины  человек уже на  пути в
"большую трубу". Крематории обслуживаются геликоптерами. Через десять  минут
после смерти от человека остается щепотка  черной пыли.  Не будем оплакивать
умерших.  Забудем  их. Жгите,  жгите все  подряд. Огонь  горит  ярко,  огонь
очищает.
     Фейерверки  за  спиной  у  Милдред  погасли.  И  одновременно  -  какое
счастливое совпадение!-  перестали двигаться губы  Милдред.  Монтэг с трудом
перевел дух.
     -  Тут, по соседству,  жила  девушка,- медленно проговорил  он.- Ее уже
нет. Кажется, она умерла. Я даже хорошенько не помню ее лица. Но она была не
такая. Как .. как это могло случиться?
     Битти улыбнулся.
     - Время  от времени случается - то там, то тут. Это Кларисса Маклеллан,
да?  Ее  семья нам  известна. Мы держим  их под надзором. Наследственность и
среда  - это, я вам скажу, любопытная штука. Не  так-то просто избавиться от
всех чудаков,  за  несколько  лет  этого  не сделаешь. Домашняя среда  может
свести на нет  многое из того, что пытается привить школа. Вот почему мы все
время  снижали возраст  для поступления  в детские  сады. Теперь выхватываем
ребятишек чуть  не  из колыбели.  К нам уже поступали сигналы о Маклелланах,
еще когда они жили в Чикаго, но сигналы все оказались ложными. Книг у них мы
не нашли. У дядюшки репутация неважная, необщителен  А что касается девушки,
то это была бомба замедленного действия. Семья влияла  на ее  подсознание, в
этом я убедился, просмотрев ее школьную характеристику.  Ее интересовало  не
то,   как  делается  что-нибудь,   а  для   чего   и   почему.   А  подобная
любознательность  опасна.  Начни только  спрашивать почему да зачем,  и если
вовремя не  остановиться, то конец  может быть очень печальный. Для бедняжки
лучше, что она умерла.
     - Да, она умерла.
     -  К  счастью,  такие, как она,  встречаются  редко.  Мы умеем  вовремя
подавлять подобные тенденции. В  самом  раннем возрасте.Без досок  и гвоздей
дом не построишь,  и если не хочешь, чтобы дом был построен,  спрячь доски и
гвозди. Если не хочешь, чтобы человек расстраивался из-за политики, не давай
ему возможности видеть обе  стороны вопроса. Пусть  видит только одну, а еще
лучше - ни  одной. Пусть забудет,  что есть  на свете такая вещь, как война.
Если правительство плохо, ни черта не понимает, душит  народ налогами,-  это
все-таки  лучше,  чем  если народ волнуется.  Спокойствие,  Монтэг,  превыше
всего!  Устраивайте  разные  конкурсы,  например:  кто  лучше  помнит  слова
популярных  песенок,  кто может назвать все  главные города штатов  или  кто
знает, сколько собрали зерна в штате Айова в прошлом  году.  Набивайте людям
головы цифрами,  начиняйте  их безобидными  фактами, пока  их не  затошнит,-
ничего, зато им будет казаться, что они очень образованные. У них даже будет
впечатление, что они мыслят, что они движутся вперед, хоть на самом деле они
стоят на месте. И люди будут счастливы, ибо "факты", которыми они напичканы,
это нечто  неизменное.  Но  не  давайте  им  такой  скользкой  материи,  как
философия  или  социология. Не  дай бог, если они  начнут  строить  выводы и
обобщения. Ибо это ведет к меланхолии! Человек, умеющий разобрать и  собрать
телевизорную стену,-  а в наши дни большинство  это умеет,-  куда счастливее
человека,  пытающегося измерить и  исчислить  вселенную,  ибо  нельзя  ее ни
измерить, ни исчислить, не ощутив при  этом, как сам ты ничтожен и одинок. Я
знаю,  я пробовал!  Нет,  к  черту!  Подавайте  нам  увеселения,  вечеринки,
акробатов   и   фокусников,   отчаянные   трюки,   реактивные    автомобили,
мотоциклы-геликоптеры,  порнографию  и   наркотики.   Побольше  такого,  что
вызывает  простейшие автоматические  рефлексы!  Если драма бессодержательна,
фильм пустой, а комедия бездарна, дайте мне дозу возбуждающего  - ударьте по
нервам оглушительной музыкой! И мне будет казаться, что я реагирую на пьесу,
тогда  как это всего-навсего механическая реакция  на звуковолны.  Но мне-то
все равно. Я люблю, чтобы меня тряхнуло как следует. Битти встал.
     - Ну, мне пора. Лекция окончена. Надеюсь, я вам все разъяснил. Главное,
Монтэг,  запомните  - мы  борцы  за  счастье-вы,  я  и другие.  Мы  охраняем
человечество от той ничтожной кучки, которая своими противоречивыми идеями и
теориями хочет сделать всех несчастными. Мы  сторожа  на  плотине. Держитесь
крепче Монтэг!  Следите,  чтобы  поток  меланхолии  и  мрачной  философии не
захлестнул наш мир.  На вас вся  наша  надежда! Вы даже не понимаете, как вы
нужны, как мы с вами нужны в этом счастливом мире сегодняшнего дня.
     Битти пожал безжизненную руку Монтэга.  Тот неподвижно сидел в постели.
Казалось, обрушься  сейчас потолок ему на голову, он не  шелохнется. Милдред
уже не было в дверях.
     - Еще одно напоследок,- сказал Битти.- У  каждого пожарника хотя бы раз
за время  его  служебной карьеры  бывает такая  минута: его вдруг охватывает
любопытство. Вдруг захочется узнать: да что же такое написано в этих книгах?
И так, знаете, захочется, что нет сил бороться. Ну  так вот что, Монтэг, уж-
вы  поверьте,  мне  в  свое  время  немало  пришлось  прочитать книг  -  для
ориентировки, и  я вам  говорю: в книгах ничего нет!  Ничего такого,  во что
можно бы поверить, чему  стоило бы научить  других.  Если это беллетристика,
там рассказывается  о  людях,  которых  никогда  не  было  на  свете, чистый
вымысел! А если это научная  литература,  так еще хуже:-один ученый обзывает
другого идиотом,  один философ старается перекричать другого. И все суетятся
и мечутся,  стараются потушить звезды и погасить  солнце. Почитаешь - голова
кругом пойдет.
     -  А что, если пожарник  случайно,  без всякого  злого  умысла унесет с
собой  книгу?-  Нервная  дрожь  пробежала по  лицу  Монтэга. Открытая  дверь
глядела на него, словно огромный пустой глаз.
     - Вполне объяснимый поступок.  Простое любопытство, не больше,- ответил
Битти.- Мы из-за  этого  не тревожимся и не приходим в ярость. Позволяем ему
сутки держать у себя книгу.  Если через сутки  он сам ее не сожжет,  мы  это
сделаем за него.
     - Да. Понятно..- Во рту у Монтэга пересохло.
     - Ну вот и  все,  Монтэг. Может, хотите сегодня выйти попозже, в ночную
смену? Увидимся с вами сегодня?
     - Не знаю,- ответил Монтэг.
     - Как?- На лице Битти отразилось легкое удивление.
     Монтэг закрыл глаза.
     - Может быть, я и приду. Попозже.
     - Жаль, если сегодня не придете,- сказал Битти в раздумье, пряча трубку
в карман.
     "Я никогда больше не приду",- подумал Монтэг.
     - Ну, поправляйтесь,- сказал Битти.- Выздоравливайте.- И, повернувшись,
вышел через открытую дверь.
     Монтэг   видел   в  окно,  как  отъехал   Битти   в  своем   сверкающем
огненно-желтом с черными, как уголь, шинами жуке-автомобиле.
     Из окна  была видна улица и дома с плоскими фасадами.  Что это Кларисса
однажды  сказала о них? Да: "Больше нет крылечек на фасаде. А  дядя говорит,
что прежде  дома были  с  крылечками. И  по  вечерам  люди сидели у  себя на
крыльце, разговаривали друг с другом, если им хотелось, а нет,  так молчали,
покачиваясь  в качалках. Просто  сидели  и  думали о чем-нибудь. Архитекторы
уничтожили крылечки, потому что они будто бы портят фасад. Но дядя  говорит,
что это только отговорка, а на самом деле нельзя было допускать, чтобы  люди
вот так сидели  на крылечках, отдыхали, качались в качалках, беседовали. Это
вредное времяпрепровождение. Люди слишком много разговаривали. И  у них было
время думать. Поэтому крылечки решили уничтожить. И  сады тоже. Возле  домов
нет  больше   садиков,  где   можно  посидеть.   А   посмотрите  на  мебель!
Кресло-качалка  исчезло.  Оно  слишком  удобно.   Надо,  чтобы  люди  больше
двигались. Дядя говорит... дядя говорит... дядя..." Голос Клариссы умолк.
     Монтэг  отвернулся от окна и взглянул на жену, она  сидела в гостиной и
разговаривала  с диктором,  а тот, в свою очередь, обращался к ней.  "Миссис
Монтэг",-  говорил диктор,- и еще какие-то слова.-  "Миссис Монтэг"  - и еще
что-то.  Специальный прибор, обошедшийся им в сто долларов, в  нужный момент
автоматически произносил имя его жены. Обращаясь  к своей аудитории,  диктор
делал паузу и  в каждом доме в этот момент прибор  произносил  имя хозяев, а
другое специальное  приспособление соответственно изменяло  на телевизионном
экране движение губ и мускулов лица диктора. Диктор был другом дома, близким
и хорошим знакомым...
     "Миссис  Монтэг,  а  теперь взгляните  сюда". Милдред повернула голову,
хотя было совершенно очевидно, что она не слушает. Монтэг сказал:
     - Стоит сегодня  не  пойти на работу - и уже можно не ходить  и завтра,
можно не ходить совсем.
     - Но ты ведь пойдешь сегодня?- воскликнула Милдред.
     - Я  еще  не решил.  Пока  у меня только  одно желание  -  это  ужасное
чувство!- хочется все ломать и разрушать.
     - Возьми автомобиль. Поезжай, проветрись.
     - Нет, спасибо.
     -  Ключи  от машины  на  ночном  столике.  Когда  у  меня бывает  такое
состояние,  я  всегда кажусь  в машину  и  еду  куда глаза  глядят,  -только
побыстрей. Доведешь до девяноста пяти миль в час -  и  великолепно помогает.
Иногда всю ночь катаюсь, возвращаюсь домой под утро, а ты  не знаешь ничего.
За городом хорошо. Иной раз под колеса кролик попадет, а то и собака. Возьми
машину.
     - Нет, сегодня не надо. .Я  не хочу,  чтобы это чувство рассеивалось. О
черт,  что-то кипит  во  мне!  Не  понимаю,  что  это  такое. Я  так  ужасно
несчастлив, я так зол, сам не знаю почему. Мне кажется, я пухну, я разбухаю.
Как будто я слишком  многое  держал  в себе...  Но что, я  не знаю. Я, может
быть, даже начну читать книги.
     - Но ведь тебя посадят  в тюрьму.-  Она посмотрела  на него так, словно
между ними  была стеклянная стена.  Он  начал одеваться, беспокойно бродя по
комнате.
     - Ну и пусть. Может, так  и надо, посадить меня, пока я еще кого-нибудь
не покалечил. Ты слышала Битти? Слышала, что он говорит? У  него на все есть
ответ. И он прав. Быть счастливым - это  очень важно. Веселье - это все. А я
слушал его и твердил про себя: нет, я несчастлив, я несчастлив.
     -  А  я счастлива,- рот Милдред  растянулся  в ослепительной улыбке.- И
горжусь этим!
     - Я  должен  что-то сделать,- сказал Монтэг.- Не знаю  что.  Но  что-то
очень важное.
     -  Мне  надоело  слушать  эту  чепуху,-   промолвила  Милдред  и  снова
повернулась к диктору. Монтэг тронул регулятор на стене, и диктор умолк.
     -  Милли!- начал  Монтэг и остановился.- Это  ведь и твой  дом тоже, не
только мой. И, чтобы быть честным, я должен тебе рассказать. Давно надо было
это сделать, но я  даже самому себе боялся признаться. Я покажу тебе то, что
я целый год тут  прятал. Целый  год собирал, по одной,  тайком. Сам не знаю,
зачем я это делал, но вот, одним словом, сделал, а тебе так и не сказал...
     Он взял стул с  прямой спинкой, не спеша отнес его в переднюю, поставил
у стены возле входной двери, взобрался на него. С минуту постоял неподвижно,
как статуя на пьедестале, а Милдред стояла рядом, глядя на него снизу вверх,
и ждала. Затем он отодвинул вентиляционную решетку в  стене, глубоко засунул
руку в вентиляционную  трубу, нащупал и отодвинул еще одну решетку и  достал
книгу. Не глядя, бросил ее на пол. Снова засунул руку, вытащил еще две книги
и  тоже бросил на пол.  Он вынимал книги  одну за другой и бросал их на пол:
маленькие, большие,  в желтых, красных, зеленых переплетах. Когда он вытащил
последнюю, у ног Милдред лежало не менее двадцати книг.
     - Прости  меня,- сказал он.- Я сделал это не  подумав. А теперь похоже,
что мы с тобой оба запутались в эту историю.
     Милдред отшатнулась, словно увидела перед собой стаю мышей, выскочивших
из-под пола.  Монтэг слышал ее  прерывистое  дыхание, видел  ее побледневшее
лицо,  застывшие  широко открытые  глаза.  Она повторяла его имя - еще и еще
раз,- затем с жалобным стоном метнулась к  книгам, схватила одну и бросилась
в кухню к печке для сжигания мусора.
     Монтэг схватил ее. Она завизжала и, царапаясь, стала вырываться.
     - Нет,  Милли,  нет!  Подожди!  Перестань, прошу  тебя.  Ты  ничего  не
знаешь... Да перестань же!..  -  он ударил ее по лицу и, схватив  за  плечи,
встряхнул.
     Губы ее снова произнесли его имя, и она заплакала.
     - Милли!- сказал он.-  Выслушай меня.  Одну секунду!  Умоляю! Теперь уж
ничего не поделаешь. Нельзя их сейчас жечь. Я  хочу сперва заглянуть в  них,
понимаешь, заглянуть хоть разок. И если  брандмейстер прав, мы вместе сожжем
их.  Даю тебе слово, мы вместе  их сожжем! Ты  должна  помочь мне, Милли!-Он
заглянул ей в лицо. Взял ее за подбородок. Вглядываясь в ее'лицо, он искал в
нем себя, искал ответ на вопрос, что ему делать.
     - Хочешь не хочешь, а мы все равно уже запутались. Я ни о чем не просил
тебя  все эти  годы,  но  теперь  я  прошу,  я  умоляю.  Мы  должны  наконец
разобраться, почему все так получилось - ты и  эти пилюли и безумные поездки
в автомобиле по ночам, я и моя работа. Мы катимся в пропасть, Милли! Но я не
хочу, черт возьми!  Нам  будет нелегко, мы даже не знаем, с чего  начать, но
попробуем  как-нибудь  разобраться, обдумать все это, помочь друг другу. Мне
так нужна твоя помощь, Милли, именно  сейчас! Мне даже трудно передать тебе,
как нужна! Если ты хоть капельку меня любишь, то  потерпишь день,  два.  Вот
все, о чем я тебя прошу,- и на том все кончится! Я обещаю, я клянусь тебе! И
если есть хоть что-нибудь толковое в этих книгах,  хоть крупица разума среди
хаоса, может быть, мы сможем передать ее другим.
     Милдред больше  не сопротивлялась, и он отпустил ее. Она отшатнулась  к
стене, обессиленно  прислонилась  к ней,  потом  тяжело  сползла на пол. Она
молча сидела на полу,  глядя на разбросанные книги.  Нога ее коснулась одной
из них, и она поспешно отдернула ногу.
     - Эта женщина вчера...  Ты не была 'там, Милли, ты не видела ее лица. И
Кларисса... Ты никогда не  говорила  с  ней. А  я говорил.  Такие  люди, как
Битти, боятся  ее. Не  понимаю!  Почему  они боятся  Клариссы и  таких,  как
Кларисса?  Но  вчера  на  дежурстве  я начал сравнивать ее с  пожарниками на
станции и вдруг понял, что  ненавижу их,  ненавижу самого себя.  Я  подумал.
что, может быть, лучше всего было бы сжечь самих пожарных.
     - Гай!
     Рупор у входной двери тихо забормотал: "Миссис Монтэг, миссис Монтэг, к
вам пришли, к вам пришли"
     Тишина.
     Они испуганно смотрели на входную дверь, на книги, валявшиеся на полу.
     - Битти!- промолвила Милдред.
     - Не может быть. Это не он.
     - Он вернулся!- прошептала она.
     И Снова мягкий голос из рупора: "... к вам пришли".
     - Не надо открывать.
     Монтэг прислонился к стене, затем медленно опустился на корточки и стал
растерянно перебирать книги, хватая то одну, то другую, сам не понимая,  что
делает.  Он весь дрожал,  и больше  всего ему хотелось снова  запрятать их в
вентилятор. Но он знал, что встретиться еще раз с брандмейстером Битти он не
в силах. Он сидел на корточках,  потом просто  сел на  пол, и тут уже  более
настойчиво  прозвучал голос  рупора у двери. Монтэг  поднял с полу маленький
томик.
     - С чего мы начнем?  - Он раскрыл  книгу на середине и заглянул в нее.-
Думаю, надо начать с начала...
     - Он войдет, - сказала Милдред,- и сожжет нас вместе с книгами.
     Рупор  у  двери  наконец  умолк.  Тишина.   Монтэг   чувствовал  чье-то
присутствие  за дверью: кто-то стоял, ждал, прислушивался. Затем послышались
шаги. Они удалялись. По дорожке. Потом через лужайку...
     -  Посмотрим,  что  тут  написано,-  сказал Монтэг. Он  выговорил это с
трудом, запинаясь, словно его сковывал жестокий  стыд. Он пробежал глазами с
десяток  страниц,  перескакивая  с   одного  на   другое,  пока  наконец  не
остановился на следующих строках:
     "Установлено, что за все это время  не меньше одиннадцати тысяч человек
пошли  на казнь, лишь бы не подчиняться  повелению разбивать яйца с  острого
конца".
     Милдред сидела напротив.
     - Что это значит? В этом же нет никакого смысла! Брандмейстер был прав!
     -  Нет, подожди,  -  ответил  Монтэг.- Начнем  опять.  Начнем  с самого
начала.

Часть 2. СИТО И ПЕСОК

     Весь долгий день они читали, а холодный ноябрьский дождь  падал  с неба
на притихший дом. Они читали в передней. Гостиная казалась  пустой  и серой.
На  ее  умолкших  стенах  не  играла  радуга конфетти,  не  сверкали  огнями
фейерверки,  не было женщин в платьях из золотой  мишуры, и мужчины в черных
бархатных   костюмах  не   извлекали  стофунтовых  кроликов   из  серебряных
цилиндров.  Гостиная была мертва.  И Милдред с застывшим, лишенным выражения
лицом то и дело поглядывала на молчавшие стены, а Монтэг то беспокойно