онтэг
побежал за ними.
     Они  ворвались в дом. Схватили женщину,  хотя она и  не пыталась бежать
или прятаться. Она стояла, покачиваясь, глядя на пустую  стену перед  собой,
словно оглушенная ударом по голове. Губы ее  беззвучно шевелились, в  глазах
было такое выражение,  как будто она старалась  что-то вспомнить и не могла.
Наконец вспомнила, и губы ее, дрогнув, произнесли:
     -  "Будьте  мужественны,  Ридли. Божьей милостью  мы  зажжем сегодня  в
Англии такую свечу, которую, я верю, им не погасить никогда".
     -  Довольно! -  сказал Битти.-  Где они? С  величайшим  равнодушием  он
ударил  женщину по  лицу  и повторил свой  вопрос.  Старая женщина  перевела
взгляд на Битти.
     - Вы знаете, где они, иначе вы не были бы здесь,- промолвила она.
     Стоунмен   протянул  записанную  на   карточке   телефонограмму:  "Есть
основания подозревать чердак  дома No 11 по Элм-Стрит". Внизу вместо подписи
стояли инициалы "Э. Б.".
     -  Это,  должно  быть, миссис  Блейк,  моя  соседка,-  сказала женщина,
взглянув на инициалы.
     - Ну хорошо, ребята. За работу!
     И в следующее мгновение пожарные  уже  бежали  по  лестнице, размахивая
сверкающими  топориками  в застоявшейся  темноте пустых  комнат,  взламывали
незапертые  двери,  натыкаясь  друг  на  друга,  шумя  и  крича,  как ватага
разбушевавшихся мальчишек:
     - Эй! Эй!
     Лавина  книг  обрушилась  на  Монтэга,  когда  он  с  тяжелым  сердцем,
содрогаясь всем  своим существом,  поднимался вверх по крутой лестнице.  Как
нехорошо получилось! Раньше всегда проходило гладко... Все  равно как  снять
нагар со свечи. Первыми являлись полицейские, заклеивали  жертве  рот липким
пластырем и, связав ее, увозили куда-то в своих блестящих жуках-автомобилях.
Когда приезжали пожарные, дом был уже пуст. Никому не причиняли боли, только
разрушали  вещи.  А вещи не чувствуют боли, они не кричат и не  плачут,  как
может закричать  и  заплакать  эта женщина,  так  что совесть тебя  потом не
мучила.  Обыкновенная уборка, работа дворника. Живо, все по порядку! Керосин
сюда! У кого спички?
     Но сегодня кто-то допустил  ошибку. Эта  женщина  тем, что  была здесь,
нарушила весь ритуал.  И  поэтому  все старались  как  можно  больше шуметь,
громко разговаривать,  шутить, смеяться, чтобы заглушить страшный немой укор
ее  молчания.  Казалось,  она  заставила пустые стены  вопить от возмущения,
сбрасывать на мечущихся по комнатам людей тонкую пыль вины, которая лезла им
в   ноздри,  въедалась  в  душу...  Непорядок!  Неправильно!   Монтэг  вдруг
обозлился. Только этого ему  не хватало, ко всему  остальному!  Эта женщина!
Она не должна была быть здесь!
     Книги сыпались на плечи и руки Монтэга,  на его обращенное кверху лицо.
Вот книга, как белый голубь, трепеща крыльями, послушно опустилась прямо ему
в  руки.  В  слабом  неверном  свете  открытая  страница  мелькнула,  словно
белоснежное перо с начертанным на нем узором слов. В спешке и горячке работы
Монтэг лишь на  мгновение  задержал на  ней  взор,  но строчки,  которые  он
прочел,  огнем обожгли  его мозг  и запечатлелись  в нем,  словно  выжженные
раскаленным железом: "И  время,  казалось, дремало в  истоме  под полуденным
солнцем". Он уронил книгу на пол. И сейчас же другая упала ему в руки.
     - Эй, там, внизу! Монтэг! Сюда!
     Рука  Монтэга  сама  собой  стиснула  книгу.  Самозабвенно,   бездумно,
безрассудно он прижал ее к груди. Над его головой на чердаке, подымая облака
пыли, пожарники  ворошили горы  журналов, сбрасывая их вниз. Журналы падали,
словно  подбитые птицы, а женщина стояла среди этих  мертвых тел смирно, как
маленькая девочка.
     Нет, он, Монтэг, ничего не сделал. Все сделала его рука. У его руки был
свой мозг, своя совесть, любопытство в  каждом  дрожащем пальце, и  эта рука
вдруг стала  вором.  Вот она  сунула  книгу под мышку,  крепко прижала ее  к
потному телу и вынырнула уже пустая...  Ловкость, как у фокусника! Смотрите,
ничего нет! Пожалуйста! Ничего!
     Потрясенный, он разглядывал эту белую руку, то  отводя ее подальше, как
человек, страдающий дальнозоркостью, то поднося к самому лицу, как слепой.
     - Монтэг!
     Вздрогнув, он обернулся.
     - Что вы там встали, идиот! Отойдите!  Книги лежали, как  груды  свежей
рыбы,  сваленной  на  берег  для  просолки.  Пожарные  прыгали   через  них,
поскользнувшись падали. Вспыхивали золотые глаза  тисненых заглавий, падали,
гасли...
     - Керосин!
     Включили насосы,  и холодные струи керосина вырвались из баков с цифрой
451 - у каждого  пожарного за спиной  был прикреплен  такой бак. Они  облили
керосином  каждую книгу,  залили  все комнаты. Затем торопливо спустились по
лестнице. Задыхаясь от керосиновых испарений, Монтэг, спотыкаясь, шел сзади.
     - Выходите!  -  крикнули  они женщине.- Скорее!  Она  стояла на коленях
среди  разбросанных   книг,  нежно   касалась  пальцами   облитых  керосином
переплетов, ощупывала тиснение заглавий, и глаза ее с гневным укором глядели
на Монтэга.
     - Не получить вам моих книг,- наконец выговорила она.
     - Закон вам  известен,-  ответил Битти.- Где ваш здравый смысл? В  этих
книгах  все  противоречит  одно другому. Настоящая вавилонская  башня! И  вы
сидели в ней взаперти целые годы. Бросьте все это. Выходите на волю. Люди, о
которых тут написано, никогда не существовали. Ну. идем!
     Женщина отрицательно покачала головой.
     -  Сейчас  весь   дом  загорится,-  сказал   Битти.  Пожарные  неуклюже
пробирались к выходу. Они оглянулись на Монтэга, который все еще стоял возле
женщины.
     - Нельзя же бросить ее здесь! - возмущенно крикнул Монтэг.
     - Она не хочет уходить.
     - Надо ее заставить!
     Битти поднял руку с зажигалкой.
     - Нам пора  возвращаться на пожарную  станцию. А  эти  фанатики  всегда
стараются кончить самоубийством. Дело известное.
     Монтэг взял женщину за локоть.
     - Пойдемте со мной.
     - Нет,- сказала она.- Но вам - спасибо!
     - Я буду считать до десяти,- сказал Битти.- Раз, два...
     - Пожалуйста,- промолвил Монтэг, обращаясь к женщине.
     - Уходите,- ответила она.
     - Три. Четыре...
     - Ну, прошу вас,- Монтэг потянул женщину за собой.
     - Я останусь здесь,- тихо ответила она.
     - Пять. Шесть...-считал Битти.
     -  Можете дальше  не считать,- сказала женщина  и  разжала пальцы -  на
ладони у нее лежала крохотная тоненькая палочка. Обыкновенная спичка.
     Увидев  ее,  пожарные  опрометью  бросились вон  из дома.  Брандмейстер
Битти,  стараясь  сохранить достоинство,  медленно  пятился  к  выходу.  Его
багровое лицо лоснилось и горело блеском тысячи пожаров и ночных тревог.
     "Господи,-  подумал  Монтэг.-  а ведь  правда!  Сигналы тревоги  бывают
только ночью. И никогда днем. Почему? Неужели только потому, что ночью пожар
красивое, эффектное зрелище?"
     На  красном  лице Битти, замешкавшегося в дверях,  мелькнул испуг. Рука
женщины сжимала спичку.  Воздух  был  пропитан парами  керосина.  Спрятанная
книга  трепетала у  Монтэга под мышкой,  толкалась  в  его грудь, как  живое
сердце.
     - Уходите,- сказала  женщина. Монтэг почувствовал, что пятится  к двери
следом за Битти, потом вниз по ступенькам и дальше, дальше, на лужайку, где,
как след гигантского червя, пролегала темная  полоска керосина.  Женщина шла
за ними. На крыльце она остановилась и окинула их долгим спокойным взглядом.
Ее молчание осуждало их.  Битти  щелкнул  зажигалкой.  Но он опоздал. Монтэг
замер  от ужаса.  Стоявшая на крыльце  женщина, бросив на них взгляд, полный
презрения, чиркнула спичкой о перила. Из домов на улицу выбегали люди.
     Обратно ехали  молча,  не  глядя  друг на друга.  Монтэг сидел впереди,
вместе  с Битти и Блэком. Они даже  не  курили  трубок, только молча глядели
вперед, на  дорогу. Мощная  Саламандра круто  сворачивала  на перекрестках и
мчалась дальше.
     - Ридли,- наконец произнес Монтэг.
     - Что? - спросил Битти.
     - Она сказала "Ридли". Она что-то  странное говорила, когда мы вошли  в
дом: "Будьте мужественны, Ридли". И еще что-то... Что-то еще...
     - "Божьей  милостью мы зажжем сегодня в Англии такую свечу, которую,  я
верю, им не погасить никогда",- промолвил Битти.
     Стоунмен и Монтэг изумленно взглянули на брандмейстера.
     Битти задумчиво потер подбородок.
     - Человек  по имени Латимер сказал это человеку, которого звали Николас
Ридли, когда их сжигали заживо  на костре за ересь в  Оксфорде шестнадцатого
октября тысяча пятьсот пятьдесят пятого года.
     Монтэг и Стоунмен снова перевели  взгляд на мостовую, быстро мелькавшую
под колесами машины.
     -   Я  начинен   цитатами,  всякими   обрывками,-  сказал   Битти.-   У
брандмейстеров  это не редкость.  Иногда сам  себе  удивляюсь.  Не  зевайте,
Стоунмен!
     Стоунмен нажал на тормоза.
     - Черт! - воскликнул Битти.- Проехали наш, поворот.
     - Кто там?
     - Кому же быть, как  не мне?- отозвался  из темноты Монтэг. Он затворил
за собой дверь спальни и устало прислонился к косяку.
     После небольшой паузы жена наконец сказала:
     - Зажги свет.
     - Мне не нужен свет.
     - Тогда ложись спать.
     Он  слышал,  как  она  недовольно  заворочалась  на   постели,  жалобно
застонали пружины матраца.
     - Ты пьян?- спросила она.
     Так  вот  значит  как  это  вышло!  Во  всем  виновата  его   рука.  Он
почувствовал,  что  его руки - сначала одна, потом другая -  стащили  с плеч
куртку, бросили ее на пол. Снятые брюки повисли в его руках, и он равнодушно
уронил их в темноту, как в пропасть.
     Кисти его  рук поражены заразой, скоро  она  поднимется выше, к локтям,
захватит плечи, перекинется, как искра,  с одной лопатки на другую. Его руки
охвачены  ненасытной жадностью. И  теперь эта жадность передалась уже и  его
глазам:  ему  вдруг захотелось глядеть и глядеть, не  переставая, глядеть на
что-нибудь, безразлично, на что, глядеть на все...
     -  Что ты там делаешь?- спросила жена. Он стоял, пошатываясь в темноте,
зажав книгу  в  холодных, влажных от  пота пальцах. Через минуту  жена снова
сказала:
     - Ну! Долго ты еще будешь вот так стоять посреди комнаты?
     Из груди его вырвался какой-то невнятный звук.
     - Ты  что-то сказал?-  спросила жена. Снова  неясный звук  слетел с его
губ.  Спотыкаясь, ощупью добрался он до  своей  кровати, неловко сунул книгу
под  холодную  как  лед  подушку,  тяжело повалился  на  постель.  Его  жена
испуганно вскрикнула. Но ему казалось, что она где-то далеко, в другом конце
комнаты, что его постель  -  это ледяной остров среди пустынного моря.  Жена
что-то говорила ему, говорила долго, то  об одном, то о другом, но  для него
это были  только слова, без связи и  без смысла. Однажды в доме  приятеля он
слышал,  как,  вот так же лепеча, двухлетний малыш выговаривал какие-то свои
детские словечки,  издавал приятные на слух, но ничего не значащие  звуки...
Монтэг молчал. Когда невнятный стон снова слетел с его уст, Милдред встала и
подошла к его постели. Наклонившись, она коснулась  его щеки. И Монтэг знал,
что, когда Милдред отняла руку, ладонь у нее была влажной.
     Позже ночью он поглядел на Милдред.  Она не спала. Чуть слышная мелодия
звенела в воздухе - в ушах  у  нее опять были "Ракушки", и опять она слушала
далекие  голоса  из  далеких  стран. Ее  широко  открытые глаза  смотрели  в
потолок, в толщу нависшей над нею тьмы.
     Он вспомнил избитый анекдот о жене,  которая так много разговаривала по
телефону,  что  ее  муж, желавший узнать,  что сегодня на обед, вынужден был
побежать  в ближайший автомат  и позвонить  ей  оттуда. Не купить ли и  ему,
Монтэгу,   портативный  передатчик  системы   "Ракушка",   чтобы  по   ночам
разговаривать со своей женой, нашептывать ей на ухо. кричать, вопить, орать?
Но что нашептывать? О чем кричать? Что мог он сказать ей?
     И вдруг она показалась ему такой чужой, как  будто он никогда раньше ее
и в глаза не видел. Просто он по ошибке попал в  чей-то дом, как тот человек
в анекдоте, который, возвращаясь  ночью пьяный, открыл  чужую дверь, вошел в
чужой дом и улегся в постель  рядом с чужой женой, а рано утром встал и ушел
на работу, и ни он, ни женщина так ничего и не заметили...
     - Милли!- прошептал он.
     - Что?..
     - Не пугайся! Я Только хотел спросить...
     - Ну?
     - Когда мы встретились и где?
     - Для чего встретились?- спросила она.
     - Да нет! Я про нашу первую встречу. Он знал, что сейчас она недовольно
хмурится в темноте.
     Он пояснил:
     - Ну, когда  мы с тобой в первый раз увидели друг друга. Где это было и
когда?
     - Это было...- она запнулась.- Я не знаю. Ему стало холодно:
     - Неужели ты не можешь вспомнить?'
     - Это было так давно.
     - Десять лет назад. Всего лишь десять!
     -  Что  ты так  расстраиваешься?  Я  же  стараюсь вспомнить.- Она вдруг
засмеялась  странным,  взвизгивающим смехом.- Смешно!  Право, очень  смешно!
Забыть,  где впервые встретилась  со  своим мужем... И муж  тоже  забыл, где
встретился с женой...
     Он лежал, тихонько растирая себе веки,  лоб, затылок.  Прикрыл ладонями
глаза и  нажал, словно  пытаясь вдвинуть память на  место. Почему-то  сейчас
важнее всего на свете было вспомнить, где он впервые встретился с Милдред.
     - Да это же не имеет никакого значения.-  Она, очевидно, встала и вышла
в ванную. Монтэг слышал плеск  воды, льющейся из  'крана, затем глотки - она
запивала водой таблетки.
     -  Да,  пожалуй, что  и  не имеет,- сказал  он. Он попытался сосчитать,
сколько  она  их  проглотила,  и  в  его  памяти  встали  вдруг  те  двое  с
иссиня-бледными, как цинковые белила, лицами, с сигаретами в тонких губах, и
змея с электронным глазом, которая, извиваясь, проникала все глубже во тьму,
в застоявшуюся  воду  на  дне... Ему захотелось окликнуть Милдред, спросить:
"Сколько ты  сейчас проглотила таблеток? Сколько  еще проглотишь и  сама  не
заметишь?" Если не сейчас, так позже, если не в эту ночь, так в следующую...
А я буду лежать всю ночь  без  сна, и эту, и следующую, и  еще много ночей -
теперь,  когда  это  началось.  Он  вспомнил  все,  что  было  в  ту  ночь,-
неподвижное тело  жены, распростертое  на постели,  и  двоих  санитаров,  не
склонившихся заботливо над ней, а стоящих около, равнодушных и бесстрастных,
со скрещенными на груди руками. В ту ночь возле ее постели  он почувствовал,
что, если она умрет, он не сможет плакать по ней. Ибо это будет для него как
смерть чужого человека, чье  лицо он мельком видел  на улице или на снимке в
газете... И это показалось ему таким ужасным, что он заплакал. Он плакал  не
оттого, что Милдред может  умереть, а оттого, что.  смерть ее  уже не  может
вызвать  у  него   слез.  Глупый,  опустошенный  человек  и  рядом   глупая,
опустошенная женщина,  которую у него на  глазах еще  больше  опустошила эта
голодная змея с электронным глазом...
     "Откуда эта опустошенность?-  спросил он себя.- Почему все, что  было в
тебе, ушло и осталась одна пустота? Да еще этот цветок,  этот одуванчик!" Он
подвел  итог:  "Какая жалость! Вы ни в кого не влюблены".  Почему  же  он не
влюблен?
     Собственно говоря, если вдуматься, то между ним и Милдред всегда стояла
стена. Даже не одна, а целых  три,  которые к тому же стоили так дорого. Все
эти дядюшки, тетушки, двоюродные братья  и сестры, племянники  и племянницы,
жившие  на этих  стенах, свора тараторящих  обезьян,  которые  вечно  что-то
лопочут без связи, без смысла, но громко, громко, громко! Он с самого начала
прозвал их "родственниками":
     "Как поживает дядюшка Льюис?"-"Кто?"-"А тетушка Мод?"
     Когда  он  думал  о  Милдред, какой  образ  чаще  всего  вставал  в его
воображении?  Девочка,  затерявшаяся  в  лесу (только в  этом  лесу, как  ни
странно,  не  было деревьев)  или,  вернее,  заблудившаяся  в  пустыне,  где
когда-то  были деревья (память  о них еще пробивалась то тут, то там), проще
сказать, Милдред в своей "говорящей" гостиной. Говорящая гостиная!  Как  это
верно! Когда бы он ни зашел туда, стены разговаривали с Милдред:
     "Надо что-то сделать!"
     "Да, да, это необходимо!"
     "Так чего же мы стоим и ничего не делаем?"
     "Ну давайте делать!"
     "Я так зла, что готова плеваться!"
     О чем они говорят? Милдред не могла объяснить. Кто на кого зол? Милдред
не знала. Что они хотят делать? "Подожди и сам увидишь",- говорила Милдред.
     Он садился и ждал.
     Шквал звуков  обрушивался на него со стен. Музыка  бомбардировала его с
такой силой,  что  ему как будто  отрывало сухожилия от  костей, сворачивало
челюсти и  глаза  у  него  плясали  в орбитах, словно  мячики. Что-то  вроде
контузии. А когда это кончалось, он чувствовал себя,  как человек,  которого
сбросили со скалы,  повертели в воздухе с быстротой центрифуги и  швырнули в
водопад, и он летит, стремглав летит в пустоту- дна нет, быстрота такая, что
не задеваешь  о стены... Вниз... Вниз...  И  ничего кругом... Пусто...  Гром
стихал. Музыка умолкала.
     - Ну как?- говорила Милдред.- Правда, потрясающе?
     Да, это было потрясающе. Что-то совершилось, хотя люди на стенах за это
время не двинулись с  места и ничего между ними не произошло. Но  у вас было
такое чувство, как будто  вас протащило сквозь стиральную машину или всосало
гигантским пылесосом. Вы захлебывались от музыки, от какофонии звуков.
     Весь в  поту, на грани  обморока Монтэг выскакивал из гостиной. Милдред
оставалась  в  своем   кресле,  и  вдогонку  Монтэгу  снова  неслись  голоса
"родственников":
     "Теперь все будет хорошо",- говорила тетушка.
     "Ну, это еще как сказать",- отвечал двоюродный братец.
     "Пожалуйста, не злись"
     "Кто злится?"
     "Ты".
     "Я?"
     "Да. Прямо бесишься".
     "Почему ты так решила?"
     "Потому".
     - Ну хорошо!- кричал Монтэг.- Но из-за чего у них ссора? Кто они такие?
Кто этот  мужчина И кто эта женщина? Кто  они, муж и жена? Жених  и невеста?
Разведены? Помолвлены? Господи, ничего нельзя понять!..
     -  Они...-  начинала  Милдред.-  Видишь ли.  они...  Ну,  в общем,  они
поссорились.  Они часто ссорятся.  Ты бы только послушал!.. Да, кажется, они
муж и жена. Да. да, именно муж и жена. А что?
     А если не гостиная, если не эти три говорящие стены, к которым по мечте
Милдред  скоро  должна  была  прибавиться  четвертая,  тогда это  был жук  -
открытая  машина, которую  Милдред вела со скоростью  ста миль  в  час.  Они
мчались по городу, и он кричал ей,  а она кричала ему в ответ,  и оба ничего
не слышали,  кроме рева мотора.  "Сбавь до минимума!"-  кричал  он.  "Что?"-
кричала она в ответ.  "До  минимума! До  пятидесяти  пяти!  Сбавь скорость!"
"Что?"-  вопила она,  не расслышав. "Скорость!"- орал он. И она вместо того,
чтобы  сбавить,  доводила  скорость  до  ста пяти  миль  в  час,  и  у  него
перехватывало дыхание.
     А  когда  они выходили  из  машины,  в  ушах  у Милдред уже опять  были
"Ракушки".
     Тишина. Только ветер мягко шумит за окном.
     -  Милдред!- Он  повернулся на  постели.  Протянув  руку,  он  выдернул
музыкальную пчелку из ушей Милдред:
     - Милдред! Милдред!
     - Да,-  еле слышно ответил ее голос из темноты. Ему показалось, что  он
тоже  превратился  в  одно из странных существ,  живущих  между  стеклянными
перегородками телевизорных стен. Он говорил, но  голос его не проникал через
прозрачный  барьер. Он мог объясняться только жестами и  мимикой  в надежде,
что Милдред обернется и заметит его. Они не  могли даже  прикоснуться друг к
другу сквозь эту стеклянную преграду.
     - Милдред, помнишь, я тебе говорил про девушку?
     - Какую девушку?- спросила она сонно.
     - Девушку из соседнего дома.
     - Какую девушку из соседнего дома?
     - Ну, ту, что учится в школе. Ее зовут Кларисса.
     - А, да,- ответила жена.
     - Я уже несколько дней ее нигде не вижу. Четыре дня, чтобы быть точным.
А ты ее не видала?
     - Нет.
     - Я