я вода - это болото, это ярки,  бездарный  несчастный
народ.
     Однако не верить в Единого Отца неизменности и неподвижности я теперь
не мог.
     Почему?
     Потому что благодаря одной Его слезе я узнал, понял, нашел  то,  чего
не знал раньше.
     Я почувствовал зов и обернулся. На пороге комнаты стояла Эргэнэ.  Она
приглашала меня в угол грифонов.


     Существо взирало на меня из вольера.
     - Как его зовут?
     - Эргэнэ!
     Рыжее туловище завершалось пушистым хвостом с  золотистой  кисточкой.
Задние лапы неуклюже прогибались: в планы Отца Гор, как видно, не входило,
чтобы существо быстро бегало или крадучись пробиралось через  лес.  Шерсть
на загривке по молодости стояла дыбом. Крылья были  сложены,  а  угрожающе
вздернутый клюв с трудом уживался рядом с глубокими карими глазами.
     Я уже видел грифонов издалека,  но  на  расстоянии  двух  свордов  от
"страшного чудовища" находился впервые.
     Взгляд его был почти осознанным.
     - Эргэнэ? - переспросил я.
     А возможно, мне показалось, что я произнес вслух ее имя.
     Эргэнэ накинула на грифона странное сплетение кожаных ремней и удобно
устроилась между крыльев. Ремень на себя, крылья расправились - и  грифон,
вдруг сделавшись собранным целенаправленным зверем, поднялся в воздух.
     - Выше! - вскричал я.
     Пройдет три года, три торна вечных дварров,  и  он  станет  настоящим
боевым грифоном, взрослым, и тогда никто, кроме  Эргэнэ,  не  сможет  даже
подойти к нему.
     - Еще выше!
     Грифон взбирался на высоту кругами, его  крылья  совершали  несколько
взмахов - и выигрывали по восемь-десять свордов на каждый взмах. Все  выше
и выше... Дети гор, дети  высоты.  Я  вспомнил  касаток,  управляющихся  с
парусами. Они тоже смотрели на мир сверху. Сейчас Эргэнэ увидит море...
     И  вдруг  грифон  бросился  вниз,  стремительно   отдавая   понемногу
завоеванные сворды, он не летел, он падал, падение было неотвратимым,  оба
не могли не разбиться, я зажмурился...
     Когда я открыл глаза, Эргэнэ  бежала  ко  мне  и  кричала.  Это  было
невероятно, кричащая Эргэнэ, но она  кричала  и  размахивала  руками.  Она
подбежала ближе, и я  увидел,  что  крик  Эргэнэ  обращен  не  ко  мне.  Я
обернулся. Вдалеке стоял  хнум-хранитель.  Вдруг  он  тоже  развернулся  и
побежал.
     Лишь теперь я разложил ее крик на отдельные слова.
     - Черный корабль! - кричала Эргэнэ. - Дварры! Черный корабль!!!



                 СОСТОЯНИЕ СЕДЬМОЕ. МЕЛОДИИ ЛИЛОВОГО ЦВЕТКА

     ...И молния после долгого перерыва снова запела  свою  песню.  И  меч
заныл, как ноет часть тела, уставшая быть без движения. И торны  зазвенели
над головой. Уходя в никуда, отсчитывая шансы.
     Я стоял на стене между левой и средней башнями. Внизу  строились  для
атаки черные рыцари.
     Корабль,   обнаруженный   Эргэнэ,   был   не   один.    Спустя    час
наблюдатель-дварр из морской башни сообщил о появлении эскадры.
     Я вспомнил: история этой земли могла быть совсем иной, если бы Черный
Властелин однажды вышел из своей столицы.
     Эргэнэ - уже не грима, но еще  не  гриффина  -  была  единственной  в
народе дварров, кто принял оружие для битвы. Два коротких копья.  И  кроме
меня ей не нашлось пары.
     Я считал железных бойцов, то и дело сбиваясь со счета. Больше тысячи.
И столько же хнумов на стенах. Диких, мудрых, одетых  в  шкуры  безоружных
хранителей против закованных в броню рыцарей с  прекрасным,  должно  быть,
оружием.
     Я вспомнил: серые убили тьму и покорили черную цитадель. Эй,  Путник,
а это кто тогда по-твоему?
     Рыцари вытянулись правильными рядами,  ровными,  как  горизонт.  Ряды
двигались к нам, к подножию  скалы,  расцветающей  Темным  Аметистом.  Они
маршировали так, словно вот сейчас согласно плану колонны воинов, не теряя
строя, перейдут в наступление по вертикальной стене и каждый упавший будет
считаться преступником, нарушителем боевого порядка.
     Колонн было уже шестнадцать, первые три подошли вплотную и уперлись в
скалу. Рыцари собирались атаковать  по  всей  длине  стен,  крайняя  левая
колонна нацелилась на угол грифонов. Сомнений в том, что атака  состоится,
быть не могло.
     Но как?! Я не видел пока ни одного осадного приспособления.
     Вдруг все хнумы замерли. Каждый опустил голову и защитился от  звуков
мира ладонями. Они что-то говорили, как всегда, молча, и мне, как  всегда,
оставалось только  догадываться,  но  Эргэнэ,  быстро  взглянув  на  меня,
произнесла:
     - Повторяй!
     Был день. Луна отдыхала с той стороны неба, и потому я тоже посмотрел
вниз,  стараясь  прозреть  нечто  глубоко  под  землей.  Я   повторял   за
женщиной-дварром, чей грифон еще не стал боевым:
     - Поднимись, Отец, в гневе и силе.
     - Поднимись, Отец, в гневе и силе.
     - Восстань против врагов наших, моих и Твоих, пробудись,  Отец,  ради
суда.
     - Восстань против врагов наших, моих и Твоих, пробудись,  Отец,  ради
суда.
     Ради синевы...
     - Поднимись из глубин, Отец. Суди мое искусство, суди Свой народ,  по
закону и по желанию Своему.
     - Поднимись из глубин, Отец. Суди мое искусство, суди Свой народ,  по
закону и по желанию Своему.
     Ради свободной стихии готов я идти в бой...
     - Да разобьется о камень  злоба  врагов,  да  разобьется  о  горы  их
победоносность. Неси, Отец, оружие мое, ведь в Твоих руках мое оружие.
     - Да разобьется о камень  злоба  врагов,  да  разобьется  о  горы  их
победоносность. Неси, Отец, оружие мое, ведь в Твоих руках мое оружие.
     Мы не говорим речи перед битвой, но мы знаем, что за нами  прекрасные
города...
     - Да обратится железо врагов в их руках, да упадут их замыслы  на  их
головы. Ради Тебя, Отец, выступаем мы в бой.
     - Да обратится железо врагов в их руках, да упадут их замыслы  на  их
головы. Ради Тебя, Отец, выступаем мы в бой.
     "Луна зовет на золотую службу..." Что дальше?  Дьявол,  я  должен,  я
обязан вспомнить, что дальше!..
     - Услышь, Отец, слова мои, слова наши. Приди, Отец, поддержать нас.
     - Услышь, Отец, слова мои, слова наши. Приди, Отец, поддержать нас.
     - Славим Тебя, Отец, и слушаем Твой голос.
     - Славим Тебя, Отец, и слушаем Твой голос.
     О Луна, помоги мне, дай хотя бы маленькую частицу твоей силы, и тогда
никто не сможет одолеть меня в предстоящей битве!
     - Славим Тебя, Отец, и слушаем Твой голос.
     - Славим Тебя, Отец, и слушаем Твой голос.
     - Славим и слушаем.
     - Славим и слушаем.
     Больше слов не было. Я поднял голову.
     И тогда каждый хнум подошел к стоящему рядом и прикоснулся  губами  к
его лбу. А стоящий рядом проделал то же со следующим.
     О, дьявол!..
     И  Эргэнэ,  приподнявшись  на  носках  (мне  пришлось   наклониться),
прикоснулась губами к моему лбу.
     О, дьявол!..
     Это было отвратительно.
     Я взглянул на следующего по стене - на Лайка. Дикий обряд! Неужели  и
с ним?.. Однако Лайк посмотрел на меня точно так же и прикоснулся губами к
одному из клинков Грей-Дварра. Я поднял меч и сделал то же самое.
     В мире много обычаев, у разных народов  разные.  Селентинцы  терпимее
других относятся к чужим обрядам. Но прикосновение тела к телу у всех  без
исключения всегда вызывало крайне неприятные ощущения. И никто не  пытался
бороться с этим законом природы. Конечно,  в  битве  могут  соприкоснуться
незащищенные части, или один из противников схватит другого за  шею...  Но
даже в битвах, где не до мелочей, каждый старается ухватить за одежду  или
за волосы. Альфы, например, специально воевали голыми  и  обритыми,  чтобы
враги боялись к ним прикоснуться. И наши акулы, когда приходилось  драться
на кораблях, частенько прибегали к  тому  же  приему.  Однажды,  года  три
назад, во время чаепития я соприкоснулся пальцами с Гаем. Тогда  мне  тоже
было очень нехорошо. И сейчас... Мерзкое чувство  скользкого  и  шершавого
одновременно, да еще рыхлого, проваливающегося... Смысл битвы  -  не  дать
никому притронуться к твоему телу. Может  быть,  хнумы  как  раз  и  хотят
подчеркнуть такой смысл? Только сам, только сам ты владеешь  своим  лицом,
руками, мышцами...
     Тем временем из  прохода  между  скалами  на  равнину  потекли  новые
рыцари. Торны звенели, стучали над головой, а внизу аккуратно, неторопливо
выстраивались вторые шестнадцать колонн.
     Что они будут делать?! Блаберонить гору насквозь своими шлемами?..
     - Пора! - закричал, не выдержав, Грей-Дварр. Он кричал вниз, рыцарям.
- Пора! В бой!!!
     Да, без сомнения он первый воин. Но, если честно, я не  понимаю,  как
такой человек мог быть Верховным Стратегом Селентины.
     Вторые шестнадцать колонн встали позади первых. Однако  новые  рыцари
уже создавали следующие шестнадцать колонн.
     Они встанут на плечи друг другу, и тогда верхушка пирамиды начнет бой
на стенах замка.
     Вся  равнина  была  заполнена  темными  сверкающими  доспехами.  Лайк
внимательно рассматривал  врагов.  Эргэнэ,  кажется,  нервничала.  Красота
ужаса. Красота смерти. Впрочем, я видел красоту, я ощущал  смерть,  но  не
чувствовал никакого ужаса.
     И от красоты смерти, лишенной  страха,  мне  вдруг  стало  невероятно
хорошо.
     Славим и слушаем Отца Гор.
     Славим и слушаем.
     Сорок восемь черно-багровых знамен взвились над колоннами.
     И все-таки: как?!
     Но едва я задал себе этот вопрос... Но как только сорок восьмое знамя
заколыхалось и распрямилось под ониксовым ветром...
     Крики хнумов-хранителей, вопль воплощенного молчания, заставили  меня
оглянуться и увидеть. Со стороны горы,  сверху,  величественно  и  страшно
летели, спускались на Темный Аметист два громадных, чудовищных, нереальных
создания...
     Два дракона.
     Изображения в свитках. Сказочные рисунки  на  вазах.  Древний  значок
далекого южного Мартона.
     Темно-зеленый трехголовый зверь  размерами  с  дом  коменданта  Луция
редко взмахивал десятисвордовыми крыльями с красным отливом;  он  медленно
приближался к правой угловой башне. Второй, абсолютно черный, сверкал так,
словно его остроугольное тело  было  сделано  из  неизвестного  академикам
Лунной  Заводи  металла.  У  него  имелась  одна   голова,   всего   одна,
прямоугольная и металлическая, но на ней, вернее над ней, в том месте, где
голова переходит в шею, -  повтор  или  издевательство,  маленькое  точное
подобие, такая же прямоугольная головка раз в пять меньше.
     Черный дракон  повторил  утренний  маневр  Эргэнэ:  он  опустился  на
уровень замка, оценил его защитников, воспарил высоко  вверх,  дабы  затем
стремительно низвергнуться на стену. Но  перед  тем  как  взмыть  в  небо,
дракон пристально поглядел на меня,  именно  на  меня,  и,  кажется,  даже
подмигнул большой головой. На один короткий торн мне представилось, что  я
не здесь. Нет хнумов, нет Темного Аметиста, я сижу в уютной башне и  читаю
свиток. Изречения Селентина Александра пробуждают  сознание,  в  тишине  я
проникаюсь их смыслом и между строчками  пью  крепкий  крупнолистный  чай,
заваренный моим любимым способом.
     Черный дракон несся  вниз,  я  переглянулся  с  Эргэнэ,  краем  глаза
заметил  Грей-Дварра  с  двумя  клинками,  принял  стойку  поустойчивее  и
выставил меч перед собой.
     Следующим ощущением был звон, заполнивший равнину. Я  вздрогнул,  так
неожиданно он раздался. Это рыцари там, под стенами, одновременно  ударили
мечами о щиты. У хнумов - обращение к Отцу,  у  черных  воинов  -  звон  и
скрежет железа. А у нас:

                       Воин, не бойся, ты не умрешь,
                       Если готов умереть.

     В лапах у черного дракона оказались крючья, он сбросил их  на  стену;
крючья зацепились и вниз по стене упали лестницы из металлического  жгута.
Рубить их было бессмысленно, да и нечем: учение Единого не предусматривало
металлических лестниц, сбрасываемых на стены сказочными чудовищами.  Хнумы
растерялись. Ударами хвоста и головы, ударами освободившихся лап дракон  в
считанные торны, в полете разбросал защитников  и,  не  коснувшись  стены,
снова  взмыл  вверх.  По  лестницам  с  удивительной  для  железных  людей
быстротой полезли рыцари.
     По-видимому, зеленый дракон совершил то же самое около правой  башни.
Расправившись с хнумами, он полетел вдоль стены, сбрасывая лестницы.
     И тут проявила себя защитная заготовка хнумов.  Верхний  ряд  камней,
образующих  стену,   оказался   подвижным.   Используя   скрытые   рычаги,
подоспевшие  на  смену  погибшим  опрокидывали  верхние  камни  вместе   с
лестницами на головы врагов.
     Но драконы вернулись.
     На  двенадцати  лапах  трехголового  дракона  висело  много  запасных
крючьев-лестниц, и на шести лапах черного чудовища их тоже хватало.  Хнумы
были бессильны против драконов. Однако под упавшими камнями уже погибло не
менее колонны рыцарей.
     Черный  дракон  сбросил  оставшиеся  крючья  и  стал  просто  убивать
хранителей. Я ждал, когда он приблизится к нам.
     - Грифоны! - вырвалось у Эргэнэ.
     Из левого угла в небо поднялся отряд из двадцати с лишним грифонов.
     Черный дракон в третий раз ушел вверх. Я был уверен, что  он  полетит
на грифонов. Но дальше по стене стояли Лайк и  Грей-Дварр.  Хранителей  на
нашем участке уже не осталось, синяя форма Лайка притягивала взгляд.
     Дракон ринулся вниз.
     Я побежал к Лайку. Он увидел меня. Он сделал предостерегающий жест  и
выхватил  Светлый  Клинок.  Диайон  на  глазах  возник  в  его   руке.   Я
остановился.
     Дракон бросился на стену между двумя Александрами. Правые лапы должны
были расправиться с Лайком, левые - со Стратегом.
     И опять, опять он смотрел на меня!
     О Луна, как пронзителен взгляд его черных глаз!
     Грей-Дварр успел раньше. Он  дико,  не  по-человечески  подпрыгнул  и
ударил чудовище в основание шеи сразу двумя мечами. Таким ударом, пожалуй,
можно было бы срубить центральную  мачту  "Цветка  Ириса"  в  два  обхвата
шириной.
     Клинки без всякой пользы отскочили от тела дракона.
     Однако дракон,  не  ожидавший  подобного,  промахнулся  тремя  левыми
лапами.
     На долю торна позже Лайк, увернувшись от первой  правой  лапы,  отсек
Диайоном вторую. Но третья лапа зацепила  его,  он  потерял  равновесие  и
упал, едва не полетев вниз со стены. Светлый  Клинок  выскользнул  из  его
руки, тотчас же превратившись в обломанную рукоять.
     И рукоять эта отскочила к моим ногам.
     Дракон разворачивался для новой атаки.
     ...И вспыхнула, взорвалась во мне самая прекрасная  из  всех  мелодий
молнии!
     Я поднял Светлый Клинок.
     Я поймал взгляд черного дракона.
     О, Луна!!!
     Светлый Клинок Диайон в моей руке остался обломанной рукоятью.
     Дракон, насмешливо глядя на меня, летел на безоружного,  беззащитного
Лайка; Лайк что-то кричал, но молния заглушала его крик...
     - Держи!  -  истошно  крикнул  я  Эргэнэ.  Я  понял:  Светлый  Клинок
принадлежит Лайку и хнумам.
     Но и в ее руке рукоять не стала оружием.
     Дракон открыл  страшную  пасть.  Ничто  уже  не  могло  спасти  Лайка
Александра.
     Я видел во сне!  Я  совершенно  точно  видел  этот  момент,  я  редко
вспоминаю то, что мне снится, жаль,  но  я  вспоминаю  сны  редко,  однако
именно этот момент...
     Я выхватил рукоять у Эргэнэ, вздрогнув от  прикосновения  к  телу,  и
швырнул через десяток свордов Лайку. Я не боялся, что  промахнусь.  Я  был
абсолютно уверен, что он поймает ее вовремя.
     Дракону оставалось лишь сомкнуть  челюсти,  когда  рукоять  и  ладонь
Лайка Александра встретились, и Светлый Клинок вспыхнул  там,  где  только
что не могло быть никакого сопротивления.
     Лайк полоснул по черной морде, заставив ее уйти  влево.  Второй  удар
был направлен в основание шеи - туда, куда до этого  бил  Грей-Дварр.  При
всей своей массивности дракон успел  ускользнуть:  Светлый  Клинок  рассек
кожу-броню, но не проник глубже.
     Дракон развернулся так быстро, что Лайк даже не приготовился к атаке.
Диайон вовсе не коснулся черного тела. Дракон занял стену.  Две  уцелевшие
правые лапы сгребли Лайка и безусловно убили бы его, но Верховный  Стратег
Селентины вонзил меч, подаренный  хнумами,  в  рассеченное  место  на  шее
создания дьявола, а второй, любимый клинок, с 50-го года живущий на  свете
вместе с Грей-Дварром, просунувшись с головой в раскрытую  от  боли  пасть
погрузил в воспаленное, красное, наверное, очень мягкое н„бо.
     И несколько раз провернул.
     Черный  глаз,  по-прежнему  смотрящий  на   меня,   лопнул,   изнутри
пронзенный сталью  50-го  года.  И,  повинуясь  инстинкту  сновидения,  я,
бегущий в центр схватки давным-давно, десять свордов  расстояния,  полтора
торна времени, два такта мелодии, я, наконец добежав, вонзил свое  простое
железное  оружие  в  единственный  глазок  на  маленькой  головке  черного
дракона. Я даже понял,  зачем  Луна  повелела  мне  сделать  это  -  иначе
уходящая жизнь спряталась бы в запасную прямоугольную головку и там тлела,
поддерживая смертоносное тело до конца битвы.
     Дракон был почти мертв. Его воли, его желания убивать  могло  хватить
на одно-единственное последнее движение. Он мог повернуть  правые  лапы  и
разорвать  Лайка  Александра.  Он  мог  сомкнуть  челюсти   и   уничтожить
Грей-Дварра. Но он уже не мог убить сразу двоих.
     Из недр загадочной плоти вдруг вырвалось  пламя  и  израненная  пасть
медленно неотвратимо закрылась.
     А спустя тридцать торнов так же медленно разжались  длинные,  некогда
мощные пальцы-отростки на правых лапах.
     Лайк встал на ноги и произнес:
     - Нечисть.


     Я не доверял ему. Особенно в последнее время. Не доверял,  не  любил,
порой побаивался. Все казалось мне подозрительным:  странные  речи  первых
дней и немота, сковавшая его в стенах чужого замка; сумасшедший блеск глаз
и четвертое имя;  загадочная  история  с  невозвращением  в  Республику  и
оскорбительная манера не замечать никого, кроме Лайка.
     И вот он умер. Непревзойденный, непобедимый воин погиб  прежде  меня,
прежде Эргэнэ. Он казался  вечным,  в  его  неуязвимости  чудилось  что-то
нечеловеческое, а он взял и умер, спасая нас, спасая презираемых им хнумов
и, конечно же, в первую очередь - младшего Александра, единственного, кого
он признавал себе равным.
     Да, Лайк располагал к себе, Стратег отталкивал. Я не знаю почему,  но
так было. Да, в замке и я  перестал  существовать  для  него,  но  в  пути
несколько уроков мастерства дополнили меня всем тем, что я недобрал,  уйдя
раньше срока из Ирисового Храма.
     Что-то нечеловеческое... Да разве мог быть Верховный  Стратег  таким,
как все люди?
     И возможно, я обижал его своим отношением. Возможно, он все видел - и
мое недоверие, и мою нелюбовь.
     Пусть примет тебя Луна, Грей-Дварр!
     А тот из нас, кто уцелеет, расскажет  в  Лунной  Заводи  о  последнем
подвиге первого бойца, второго рыцаря Селентины...


     Битва продолжалась!
     Тело мертвого чудовища развалилось  во  всю  ширину  стены,  туловище
нелепо  изогнулось,  металлическая  кожа  размякла,   углы   разгладились,
огромный хвост свешивался в  город.  Но  трехголовый  собрат  поверженного
дракона был жив. Он снова отбросил защитников на подходах к правой  башне,
оттолкнулся от стены четырьмя задними лапами и полетел на грифонов.
     От правой башни к средней продвигались по стене рыцари.
     Мы побежали в среднюю башню.
     Отряд из двадцати хранителей готовился к обороне. Из города подоспели
еще пятьдесят хнумов.
     - Туда! - вскричал Лайк. - Правая башня! Они спустятся в город!!!
     И хнумы повиновались. Победа над драконом, гибель  многих  хранителей
сделали свое дело. Пусть на короткое  время,  но  хнумы  признавали  право
человека в синей форме распоряжаться в их городе!
     С нами остались Эргэнэ и десять хранителей. Остальные бросились  вниз
по внутренней лестнице и через город в правый угол.
     Во главе с Лайком мы выступили на ст