ссчитываться
друг с другом. Все в воле Единого.
     Грей-Дварр стоит рядом с Лайком, держа руки на двух рукоятях.  Второй
меч ему  выковал  мастер-хнум  по  просьбе  Лайка  Александра.  Грей-Дварр
изменился. Прежде произносивший целые речи, пусть частенько и невпопад, он
постепенно стал молчаливым, как немой хнум. Последними были слова о  "душе
гор", которая "ушла под землю". Стратег наша главная опора,  поразительно,
насколько он предан второму, младшему Александру. Но почему-то я  не  могу
не  опасаться  его.  Я  знаю:  ему  довелось  пережить  трагедию  северной
экспедиции, столько лет вдали от Селентины - время сделало  его  таким.  И
все-таки...
     Он  хочет  только  убивать.  Больше  ничего.  Да,  бой  -  величайшее
наслаждение в  жизни  воина,  таинство,  но  ведь  есть  еще  небо,  море,
деревья... Горы, наконец... Золото с его недоступным для хнумов  обаянием.
Искусства. Крепкий чай на берегу в  дозоре,  перед  восходом,  когда  Луна
показывается людям во всей своей красе. Я воин, рыцарь,  бывший  дефендер,
но я без этого  не  могу.  А  Грей-Дварр  может.  Он  лелеет  единственное
желание, и желает он не сражаться, а именно убивать, потому что исход  его
схватки с кем бы то ни было, по-моему, предопределен.
     Что-то чужое...
     Дьявол, блаберон! Да  я  не  просто  опасаюсь,  я,  кажется,  начинаю
бояться его!..
     Я отвожу взгляд от Стратега, еще раз оглядываю все вокруг и чувствую:
красота зала давит, как и бесстрашие Грей-Дварра. Он словно брошен кем-то,
покинут раз и навсегда.
     И тишина. О Луна, какая тишина!..
     Все ждут.  В  зале  больше  тысячи  хнумов  и  все  ждут  Колдуна.  В
Златограде или в Храме Ириса при таком небывалом  скоплении  народа  я  бы
слышал хоть какие-то звуки. А тут, в зале со сводами...
     Может, все дело в том, что самому старшему  подданному  и  гражданину
около трехсот, а старцы хнумов насчитывают свыше двух тысяч?
     Я не поверил Лайку, когда он сказал, что в  течение  первой  растущей
доли хнумы постоянно имели пять вариантов уничтожения каждого из  нас.  На
всякий случай. Стрелы были нацелены, и  топоры  готовы  опуститься  каждый
торн.
     Эргэнэ...
     А потом появился и Колдун.
     Кто он, откуда? Какая у него сила? Куда уходил и зачем вернулся, если
его не видели в Темном Аметисте больше десяти лет? Что  такое  волшебство?
Дома я никогда не верил во  всяких  драконов,  демонов,  призраков...  Что
такое дьявол? Ругательство? Отец нечисти, порождение страха?  По  сказкам,
нечистая сила пошла из Мартона, древнейшего города. Не  знаю  как  Мартон,
здравый смысл синеглазого человека  во  мне  силен,  но  глядя  на  Темный
Аметист, на этот зал,  можно  поверить,  что  здесь  водятся  какие-нибудь
дьяволята...
     Лайк застыл, как и все, как золотой Отец Гор, как безоружные хнумы...
Почему за столько времени я ни разу  не  видел  вооруженного  хнума?  Даже
хранители позади старцев - и те безоружны. Я осторожно поворачиваю голову:
Эргэнэ стоит в шаге от меня, она замерла  в  почтительном  внимании  перед
мрачным величием своего народа.
     Эргэнэ...
     И тут входит Колдун.
     Я больше не могу. Вот-вот я хрустну пальцами или переступлю с ноги на
ногу...
     Колдун в обычной грубой шкуре. И я в такой шкуре, и Эргэнэ, и  старцы
в драгоценных креслах, и даже Грей-Дварр. Лишь Лайк сияет синевой.
     Первым делом Колдун подходит к золотому Единому и прикасается  губами
к праху у Его ног. Прах у ног Отца  Гор,  впрочем,  тоже  золотой:  у  ног
Единого - золото разных цветов, со своего места я различаю синие, красные,
белые отблески. Затем он разгибается во весь рост, отбрасывает  капюшон  и
оборачивается к старцам.
     Это очень древний человек. Очень древний. И мне  кажется,  что  карие
глаза его пусты и бессмысленны.
     Впрочем, он далеко. Возможно, мне кажется.
     Колдун делает несколько шагов и  останавливается  между  креслами  из
рубина и топаза.
     - Можешь ли ты  изречь  три  суждения,  о  Колдун  Черного  Камня?  -
спрашивает старец, восседающий в рубиновом кресле.
     Колдун молчит. Он оглядывает старцев. Он не равен им. Не лучше  и  не
хуже. Он другой. Но сейчас готов признать их первенство. В общем, он готов
говорить для них.
     И он говорит - так,  как  должна  была  бы  говорить  Эргэнэ.  Мягко,
размеренно, шелк чередуется с бархатом, речь и внешность  обманывают  друг
друга. Эргэнэ молчалива, молчаливы старцы и  замолчал  в  Темном  Аметисте
Верховный Стратег Грей-Дварр. Весь мир молчалив.
     Говорит Колдун.


     - Я видел Вселенную. Одиннадцать  торнов  назад  Отец  заповедал  мне
сказать вам об этом. Я видел своими глазами и видел Его глазами.  Я  видел
по-разному. Отец есть Единый, и он подтвердил, что дети гор должны слушать
только Его. Но они должны знать о том, что  я  видел,  о  Вселенной,  дабы
Вселенная, дабы другие народы не обольстили детей гор. Итак, знайте.
     Желтый город. Синее знамя. Помните,  дварры,  посольство  Штормхейма?
Морские люди обольстили желтоглазое племя. В башне желтого  города  отныне
родятся варвары с синими глазами.
     Город над морем. Серые стены. Люди спешат. Людей много. Их все больше
и больше. Музыка на набережной. Звуки,  звуки...  Плеск  волн...  Корабли,
корабли... Первая земля покрыта кораблями.
     Но и на второй земле есть корабли. За морем, за морем  вторая  земля.
Какая синева глубже? Что происходит, когда сходятся море и море?
     Слушайте, дварры! На север от первых кораблей и на восток от  вторых,
в пределах этой земли, на запад от Темного Аметиста, за  ледяной  пустыней
на запад - жив Рубиновый Дом!
     Но на восток от Темного Аметиста - новая  тьма.  Черный  город.  Отец
железа. Закованные в броню воины. Они заняли свою землю. Землю на востоке.
За морем, за морем третья земля. Рыцари ее любят бой. Любят звон железа, и
пожары любят, красящие все в черноту.  Стены  Аргронда,  помните,  дварры?
Зола вслед за огнем...


     Одиннадцать торнов назад. Прикоснувшись губами к праху у ног... Я  не
могу сообразить, и лишь потом вспоминаю, что торном  дварры  называют  наш
год. Они растянуты во времени, их время громоздко. Мельчайшая частица - от
полнолуния до полнолуния. Хотя что им Луна, что  им  Солнце?  Торн  -  это
когда рубин вернется к рубину... Их боги внизу, а не  вверху.  Одиннадцать
лет назад ушел Колдун в странствие, услыхав Отца Гор.


     - О,  дварры!  Дабы  познать  тайный  смысл,  слушайте  учение  Отца,
переданное через Колдуна Черного Камня!
     Всего у мира есть восемь начал.  Восемь  стихий,  каждая  из  которых
побуждаема источником волевого импульса.
     Золото.
     Земля.
     Камень.
     Огонь.
     Дерево.
     Вода.
     Воздух.
     Железо.
     Разные дети мира считают изначальным только камень, или только огонь,
или только воздух, однако начал восемь, и лишь  все  вместе  они  образуют
материю.
     Начала входят в сложные отношения друг с другом. Одни  всегда  против
других. Третьи вместе с четвертыми.
     Железом берется золото, но золото покупает железо.
     Земля и воздух.
     Огонь и дерево.
     Вода и камень.
     Огонь уничтожает все живое, но гасится водой, которая уходит в землю.
     Железо закаляется в огне.
     Камню хорошо с землей.
     Луна и Солнце делят небо.
     Смысл первооснов скрыт,  труднодоступен,  но  именно  они  определяют
характер народов, ход войн, движение истории.


     - Длинная речь! - перебил Колдуна старец Рубина. - Скорее открой  три
суждения, рожденный Черным Камнем!
     Колдун замолчал.
     Старец Рубина  даже  пошевелился.  Он  был  очень  недоволен.  Прочие
старцы, казалось, навсегда слились со своими креслами.
     - А звезды? Чьи они? - раздался вдруг резкий голос  Эргэнэ.  И  сразу
повисло напряжение  в  огромном  зале,  сразу  явилась  неловкость,  своды
кричали  о  бестактности  поступка  будущей  гриффины.  Возможно,  кому-то
другому пришлось бы серьезно поплатиться за нарушение  таинства  беседы  с
Колдуном, но Эргэнэ, последнему произведению Единого, многое прощалось,  -
и старцы сделали вид, будто  не  слышали  вскрика,  и  хранители  остались
недвижимы.
     - Открой три суждения! - повторил старец Рубина.
     И Колдун повиновался.
     -  Скоро,  уже  скоро  вспомнят  дварры  разницу  между  мужчинами  и
женщинами, - сказал Колдун.
     - Вода,  замерзая,  образует  лед.  Лед  обладает  свойствами  камня.
Величайшие вершины украшены льдом, - сказал Колдун.
     - Отцу железа нужны горы. Черным рыцарям нужны дварры. Лорду  Востока
нужен Гриффинор, - сказал Колдун.
     Первым поднялся старец Аметиста, сидевший в топазовом кресле.
     - О, народ  дварров!  -  произнес  старец  Аметиста  слова  окончания
обряда. - Вы слышали голос знания. Оставьте иное скрытому совету.
     Старец, сидевший  в  кресле  из  камня,  имя  которого  я  так  и  не
припомнил, указал на Колдуна, гриффину Раамэ, восемь старцев второго круга
и Лайка Александра.
     Лайка пригласили одного, но Грей-Дварр двинулся за ним  с  видом,  не
допускающим противоречий.
     Хнумы, гриффины, я и Эргэнэ направились к выходу из прекрасного зала.
     Все происходило в тишине. Лишь  ножны  Стратега  отчетливо  лязгнули,
когда их кольца соприкоснулись друг с другом.


                                  Вечер

     - Я спросила неправильный вопрос!
     Она не боится. Ее душа полна раскаяньем, мне непонятным.
     Спрашивать  можно  кого  угодно.  Можно  спросить  Короля,  а   можно
Верховного Стратега. Подданный обязан отвечать на вопросы, зато  свободный
гражданин имеет право их задавать. Лучше, конечно, не спрашивать под  руку
во время боя. В любое другое время право вопроса  у  гражданина  всегда  с
собой.
     Но Эргэнэ принадлежит к народу хнумов. Она не должна, не должна  была
говорить одновременно со старцем и задавать вопросы Колдуну.
     - Идем! - зовет она, и я не спрашиваю "Куда?", потому что  спрашивать
Эргэнэ, конечно же, можно, но бесполезно.
     Эргэнэ... Примирившая меня с народом серых теней.  Однажды  я  понял,
что, если она принадлежит к  хнумам,  хнумы  не  обязательно  должны  быть
врагами.
     Мы петляем в лабиринте каменных коридоров, и в этих узких проходах, в
этих холодных угрюмых лазах Эргэнэ спокойно и  благостно.  Мне  приходится
нагибаться, как-никак любой из нас - я, Лайк,  Грей-Дварр  -  выше  любого
хнума на голову.
     Эргэнэ неслышно скользит впереди,  я  еле  успеваю  за  ней.  Я  хочу
чего-то странного... Мне хорошо от того,  что  я  иду  сейчас  за  ней,  и
хочется... Мне хочется, чтобы мы стояли рядом с оружием в руках,  и  чтобы
судьба одного из нас висела на острие меча другого. Но глаза  наши  разной
масти, мы служим разным богам - разве возможно нам сражаться вместе?..
     Мы входим в полукруглую пещеру, где в центре освещенный тремя  яркими
факелами стоит хнум-хранитель. Вдоль стен темнеют каменные ниши.  Я  знаю,
что некоторые из них уходят вглубь на десятки свордов. В нишах ждут своего
торна слезы гор. Здесь дварры от начала времен беседовали с Единым.
     Слезы гор - это удивительные образования. Их рождают скалы, и  похожи
они больше всего на ледяное  дерево,  растущее  сверху  вниз.  Для  хнумов
подобные рассуждения недопустимы. Слезы гор - это слезы гор,  произведения
Отца. Под ними дварры говорят с  Ним.  Такое  рассуждение,  впрочем,  тоже
недопустимо: не дварры говорят с Отцом, а Отец говорит с дваррами. И когда
Он считает нужным, слеза срывается  со  своего  места  и  убивает  дварра.
Прежде так бывало.  Но  последний  раз  слеза  гор  решила  судьбу  дварра
одиннадцать лет назад.
     Хнум-хранитель указывает направо. Там две слезы в одной нише.  Эргэнэ
простирает руку, предлагая мне войти. Она видит, что я не могу решиться  и
кивает головой, поощряя. Мол, ты не наш, ты из морских людей,  воин  чужой
западной страны, но ничего, Отец Гор примет тебя...
     А  я  думаю,  что  вот  сейчас-то  слезка  и  оторвется.  Может,  она
одиннадцать лет ждала именно этого момента?
     Нет, не то. Я не о том думаю.
     Я думаю, что Луна не видна отсюда. Хнумам Луна ни к чему, им  незачем
видеть ее. Что Луна, что Солнце... Нужен ли мне тогда их Единый?  Каменный
бог...  Но  тут  я  вспоминаю  о  пещере  Грей-Дварра...   и   о   чувстве
вседозволенности...
     Я вхожу в нишу и, поджав ноги, сажусь под слезой гор.
     Я жду...
     Но свобода - та, первобытная, - не приходит. Я ищу  ощущение  остроты
жизни от сознания близкой смерти, ведь  эта  штука  запросто  может  убить
меня, - но ничего похожего нет. Ничего нет.  Здесь  не  так,  как  было  в
пещере. Я сижу... Я  уже  просто  дожидаюсь  Эргэнэ.  Интересно,  что  она
чувствует  под  своей  слезой,  нашептывает  ли  ей   указания   неведомый
повелитель? Я просто сижу... Я задумываюсь о  чем-то,  мои  мысли  убегают
из-под контроля...
     И вдруг я понимаю, что не  больше  торна  назад  Единый  незаметно  -
украдкой, исподтишка, - вложил в меня знание хнумов.


     Все виды оружия, известные людям, появились на свет  одновременно:  в
эпоху молодых гор, когда первый дварр услышал Отца. И  тогда  же  разделил
Отец народ дварров на способных хранить знание и  неспособных.  Первым  он
дал цельные самостоятельные души, а вторым повелел  делить  свой  образ  с
третьими детьми, крылатыми детьми высоты - грифонами.
     Первые стали мужчинами, вторые -  женщинами.  Дабы  как-то  различать
первых и вторых.
     Взрослели  горы,  дварры  познавали  Единого,  осваивая  многообразие
видов. И чем больше  умел  дварр,  тем  глубже  постигал  он  суть  вещей,
порожденную волей Отца.
     А потом разошлись по  земле,  распространились,  расхватались  чужими
народами мечи, копья,  щиты,  луки,  дротики,  кинжалы,  палицы,  глюки  -
произведения фантазии Единого. И  дварры,  не  желая  быть  среди  прочих,
навсегда выпустили из своих  рук  любое  оружие.  Как  родоначальник,  как
хозяин дварр должен уметь отобрать у врага его меч, или его глюк, или  его
копье. А точнее, свой  меч,  свой  глюк,  свое  копье.  Отобрать  отданное
когда-то. Ведь, познавая Единого, дварр познает все мечи, все  глюки,  все
копья. Но дварр ни в коем случае,  ни  под  какими  соблазнами  не  должен
заранее вооружать себя, потому что тогда он сужает свой  путь,  он  теряет
образ Единого во всей Его цельности  и  обрекает  себя  на  вечную  службу
примитивному мертвому инструменту.
     Какие топоры, какие стрелы?!
     Отобрать - устранить угрозу - и бросить отобранное, чтобы дальше идти
налегке.
     Без оружия хорошо обороняться. Без оружия трудно нападать.
     Для этого в народе дварров присутствовали вторые.
     Нет, вторые могли слушать  Единого,  и  слушали,  и  слышали,  но  по
природе своей они были  не  способны  познать  Его  полностью.  А  значит,
истинное знание было скрыто от них.
     Управляли народом первые. И  прозревали  волю  первые.  И  на  стенах
стояли надежным оплотом всегда первые. Воины-тени. Однако...
     Однако вторые,  растящие  грифонов,  готовящие  из  неразумных  чудищ
бойцов во имя Отца, вторые покоряли для  дварров  пространства  и  вселяли
ужас в сердца изнеженных жителей южных  городов.  Они  летели  убивать,  и
хранители-дварры  сами  не  всегда  понимали,  откуда   такая   ярость   в
женщинах-гриффинах.  Конечно,  первые  указывали,  куда  лететь.  Но  сами
первые, если бы им все-таки пришлось нападать, воевали бы иначе...
     Не  все  женщины  становились  гриффинами.  Чтобы  стать   гриффиной,
женщине-гриме нужно было найти в горах яйцо грифона,  и  гримы  штурмовали
самые крутые скалы в поисках своей судьбы.  Женщина,  вырастившая  боевого
грифона, получала статус, ее неполная  душа  обретала  недостающую  треть,
новый образ Отца наделялся именем, а безымянные гримы,  вернувшиеся  ни  с
чем, могли лишь сидеть в бою позади гриффины да прислуживать ей и  дваррам
в повседневной вечной жизни.
     Дваррам скоро придется вспомнить разницу между мужчинами и женщинами,
сказал  Колдун.  Значит,  скоро  будет  война.  Черные  рыцари...   Дьявол
блаберонский, но откуда они взялись?! Черная сила проиграла свой последний
бой давным-давно, чуть ли не триста лет назад...
     Я встал и вышел из-под слезы.
     Последние мысли были уже только моими. Единый больше  не  говорил  со
мной.


                                   Ночь

     Шаги на  лестнице  разбудили  тишину.  Спустя  три  торна  я  услышал
приглушенный голос Лайка:
     - Гилденхом!
     Я не спал. Я размышлял о слезах гор.
     Лайк Александр вошел и присел на краешек одной из расстеленных шкур.
     Однажды он уже приходил вот так, среди ночи. Тогда он посидел  рядом,
постоял у окна над темной равниной, а потом сказал: "Они очень нужны  нам,
Гилденхом. От этого зависит все, судьба мира и судьба Луны."
     Что он скажет сегодня?
     Лайк Александр сидит в сворде от меня. Я слушаю его молчание.  В  его
молчании смешаны удивление и растерянность. Редкая  смесь  для  обладателя
Светлого Клинка Диайона.
     Он встает и, отпечатывая шаги по каменным плитам,  подходит  к  окну.
Доля Апвэйна. Мерзлая равнина  под  студеными  звездами.  Луна  сейчас  не
видна, но она, конечно же, стремится к полнолунию.
     - Знаешь, Гилденхом, почему они не  убили  нас  сразу?  -  произносит
Лайк.
     Я молчу, и он продолжает:
     - Они увидели звезду. Звезда сказала им,  что  к  ним  должен  прийти
герой. Их герой. С волшебным мечом и одним другом. Посланец Отца Гор.
     - Лайк Александр, - выговаривают мои губы, а  руки  сами  тянутся  за
мечом. - Ты - хнум?!!!
     - Нет, - отвечает Лайк. - Я селентинец. Но я их герой. И они готовы в
меня верить.
     Мы молчим вместе. В моем молчании присутствует  раздвоение  сознания,
желаний,  обязанностей.  Молчание  Лайка  постепенно  обретает  логическую
стройность, в конце которой вот-вот появится решение.
     Наконец, Лайк оборачивается и сообщает:
     - А Колдуна они убили. За учение о восьми стихиях.


                                Новое утро

     Я проснулся под сшитыми вместе грубыми шкурами. Жесткий мех  северной
свиньи лучше других защищал от холода. Я осторожно освободил голову.
     Ритм. Каждое утро похоже на предыдущие. Может  быть,  в  этом  секрет
счастья? Только нужно иногда менять ритмы. В моей жизни их  сменилось  уже
несколько. Ритм Златограда. Ритм монотонных дорог. Ритм Храма. И теперь  -
ритм Темного Аметиста.
     Опять за пределами нагретого пространства был холод, а  за  пределами
башни - страшный холод; опять я пил горячий отвар, и отвращение боролось с
удовольствием; тысячелетняя магия напитка дварров одолевала всепроникающий
северный ветер, но я старался не думать,  что  вслед  за  временем  оникса
неминуемо  наступит  время  ясписа.  Сегодняшнее  утро   повторяло   своих
собратьев-близнецов, точно так же долю назад я  старался  не  думать,  что
вслед за временем хрисолита неминуемо наступит  время  оникса.  Утро  было
точь-в-точь таким же.
     Внешне.
     На самом деле все изменилось.
     Появилась двойственность.
     Царство камня, в котором я находился,  безусловно,  совершенно  точно
было созданием Единого.  Каменный  стол  на  тысячи  йонов,  от  замка  до
перевала, принадлежал Ему. Все в Темном Аметисте состояло из камня, и  сам
народ  дварров  был  недвижим  и  неизменен.  Я  понимал:  об  него  можно
разбиться, в крайнем случае сдвинуть с  места,  но  его  нельзя  изменить.
Миссия Лайка представилась мне невыполнимой.
     Однако в самого Лайка я продолжал верить.
     Почему?
     Потому что царством непрерывного преображения были мы.  Мы  разлились
по земле, стремясь заполнить свободное место  (я  опять  повторяю,  каждый
день я повторяю одно и то же), мы  растворили  в  себе  культуры,  теории,
учения, ни от чего не отказываясь, ничему  не  подчиняясь.  Луна  ежегодно
переливала нас из одного сосуда в другой, чтобы  мы  не  застаивались,  не
замирали, ведь стояча