в
ней еще до рыцарского возраста. И было это в одном  и  том  же  городе.  А
потом...
     Потом начались пробуждения на земле, между лесом и морем; в трюме;  в
молельне по сигналу молнии; в  лесу,  через  сутки  после  схватки,  когда
цветок  ириса  прятал  след;  пробуждения  в   затерянных   пространствах,
преддверьях настоящего севера.
     Я взглянул на Лайка. Он тоже просыпался и так же, как я, первым делом
посмотрел на Стратега с мечом.
     - С пробужденьицем, молодые люди! - приветствовал Грей-Дварр.
     В сотне свордов за его спиной виднелись остатки Аргронда. За  день  и
за ночь мы сумели вернуться к черной стене. "Там  есть  нечто",  -  заявил
Грей-Дварр, и Лайк ему поверил. "Там есть нечто для тебя", -  вот  так  он
сказал.
     Где-то охраняли пристани и обучали молодых рыцарей, где-то  снаряжали
отряды и отправляли их в  Храм;  селентинские  гарнизоны  укрепляли  своим
присутствием города  варваров,  но  главное  происходило  здесь.  Мы  трое
служили острием меча, направленного Королевской Республикой.
     - Вставайте, молодые люди! Вы уверены, что море и Луна победили,  что
теперь весь мир будет смотреть сам на себя синими глазами. Но  все  только
начинается. Все только  начинается!  Начинается  самое  интересное...  Мир
больше, чем многие думали.  И  ваша  земля,  от  дварров  до  Мартона,  от
Гриффинора до варваров, - эта земля не одна, есть еще другие земли.  Утром
я сказал последнее прощай великому Аргронду. Там, под сохранившейся стеной
погиб быстрейший из седоков. Он был настоящий герой, и умирая, он  оставил
нечто. Я принес для тебя...
     Грей-Дварр наклонился и поднял обломок меча. Даже не обломок,  только
рукоять - и все. В Храме я видел, как мечи ломались от сумасшедших ударов.
Как правило, то были посредственные или вовсе тренировочные мечи. Но чтобы
боевой клинок был снесен полностью, по рукоять...
     - Вот он! - торжественно сказал Стратег.
     Некогда на пристани города Апвэйна именно  с  таким  выражением  Лайк
произнес "Вот он!", увидев "Цветок Ириса".
     Я вспомнил касаток. Мне почему-то ужасно  захотелось  встретить  хоть
одну из них снова.
     - Возьми, - сказал Стратег.
     Он осторожно протянул древнюю, пыльную рукоять Лайку. Осколки великих
битв... Я подошел поближе и разглядел маленькие непонятные  буквочки  там,
где пальцы Стратега сняли слой пыли.
     Лайк принял рукоять...
     - Светлый Клинок Диайон! - возгласил Грей-Дварр.
     И я увидел меч в руке  Лайка.  Но  не  тот,  который  он  получил  от
бригадира-коменданта Луция, нет, тот покоился на поясе. Новый,  хрустально
чистый, блестящий так, словно на  него  одновременно  падали  лучи  десяти
солнц, на моих глазах вырос из рукояти.
     Лайк положил клинок на землю. Аккуратно-аккуратно, как если бы в  его
руках находилось что-то очень хрупкое.
     Клинок исчез. Лишь рукоять сиротливо лежала пред ногами Александра.
     Он взглянул на Грей-Дварра. Грей-Дварр молчал.
     Но едва пальцы Лайка вновь легли на рукоять, сияющая сталь появилась.
     -  Когда-то,  молодой  человек,  я  владел  этим  чудом,   -   сказал
Грей-Дварр. - Теперь он твой!
     Свободной рукой Лайк снял с пояса  то,  что  Стратег  назвал  "грубой
работой" и бросил мне. Я поймал оружие. Я понял своего спутника. Я  ударил
сверху, мечи должны были скреститься, и они встретились. Но как!
     Вместо отпора чужого железа,  который  я  обязан  был  почувствовать,
вместо звона оружия - звука, сопровождающего рыцаря в его  пути  по  миру,
вместо всего этого клинок в моих руках просто рассыпался. Пусть он был  не
самым лучшим, пусть бы он переломался надвое, - но нет, сталь превратилась
в пыль, соприкоснувшись с загадочным подарком Грей-Дварра.
     - Да, когда-то Марк Селентин Александр Верховный Стратег  Грей-Дварр,
получивший последнее наименование  за  прекрасную  победу,  первую  победу
селентинцев над дваррами недалеко от полуострова, когда-то  Марк  Селентин
со Светлым Клинком, бешеной отвагой, горячим  сердцем,  целиком  преданным
золотой Луне, и,  прямо  скажем,  не  очень  умной  головой,  пришел  сюда
окончательно добить коричневых  дварров,  которых  он  тогда  еще  называл
серыми хнумами. И вот теперь тень  того  Стратега,  правда,  тень  изрядно
поумневшая, идет с новым героем совершать новые подвиги.
     - Новые? - глухо переспросил Лайк Александр, и то,  что  он  произнес
первое слово после многодневного  молчания,  поразило  меня  сильнее,  чем
длинная речь Стратега.
     - Новые, - подтвердил Грей-Дварр. - Старым подвигам больше нет места.


     Если мне удастся погибнуть достойно, возможно, я вернусь  в  мир  еще
раз.  Рыцарей,  погибших  достойно,  Луна  обращает  к  новым  боям.  И  я
произведусь на свет в одном из замков, и возможно это вновь  будет  город,
лишь недавно ставший селентинским. А может...
     Луна берет на золотую службу...
     Как там дальше?.. Нет...
     Луна зовет на золотую службу...
     Надо же, я  забыл  вторую  строчку!  Я  забыл  строчку  из  Селентина
Александра!
     Ночью мне приснились жрецы, молния и официант из "Горячей Пиццы".  За
всем этим наверняка снилось что-то еще,  что-то  более  важное,  но  пицца
заслонила остальное. Как ни странно, сейчас я не хотел есть.
     Я хотел драться!
     Но перед тем как сорвать меч с пояса - хоть ненадолго  увидеть  воду.
Много текущей свободной воды, синей или пусть  даже  фиолетово-зеленой,  и
смотреть на нее, и видеть отражения небес,  предметов,  лиц,  перемежаемые
солнечными бликами. Вода так похожа на  меня,  на  мои  мысли...  Морская,
речная, льющаяся из кружки... Вода, наверное,  начало  всех  начал,  а  не
просто символ Селентины. Вот что приснилось мне ночью  за  прочими  снами:
все течет, цвета переливаются один в другой, молния - звук льющейся  воды,
мы заполняем собой землю, как  чай  из  опрокинутой  чашки  заливает  весь
стол...
     Я понял, что хочу не только драться. Мне хотелось вернуться  назад  и
еще раз испытать то странное состояние, которое настигло меня в пещере при
виде Грей-Дварра.
     Вдруг Лайк и Грей-Дварр остановились.
     Следующие два слова они произнесли одновременно:
     - Вот он!


     Замок висел над каменной пустыней. Он был вырублен в скале и не сразу
даже  осознавалось,  что  гладкий  черный  выступ  с  подобиями  башен   -
Даркдваррон. Он готов был сорваться и  улететь,  оставив  мир  без  своего
безупречно-черного цвета. Но  он  же  находился  здесь  всегда,  с  начала
времен, угрожающе-неприступный, мудрый старший брат мертвого  Аргронда,  и
становилось ясно, что если Даркдваррон когда-нибудь  оторвется  от  скалы,
освободиться  из-под  власти  камня,  то  это  будет   предвестием   конца
известного людям мира.
     Входа в черный замок не было. Лишь грифоны могли бросаться с его стен
и парить, ведомые своими хозяевами.
     Внешний вид Даркдваррона отбивал всякие мысли об осаде.
     Именно такая защита называлась легендарной.


     Хнумы появились внезапно. Я так  и  не  понял,  откуда  они  взялись.
Восемь низкорослых человечков двигались к нам, издали строясь в  полукруг.
Еще через сто шагов полукруг превратился в кольцо. В центре кольца  стояли
мы трое.
     Очевидно, низкорослые человечки  умели  драться.  Но  их  было  всего
восемь. Я наблюдал за стенами нависающего замка.  Я  ждал.  Сейчас  оттуда
должны вылететь серые, никогда мною не виданные крылатые чудища.
     Хнумы приближались.
     Грифонов не было.
     Мне вспомнилось, что уже нынче грядет ночь новолуния.
     Хнумы  подошли  совсем  близко.  Я  вцепился  в  рукоять.  Грей-Дварр
повторил мое движение.
     Даркдваррон замер.
     Я не сомневался: первую восьмерку мы положим быстро. А дальше...
     Грей-Дварр смотрел на Лайка. И  я  тоже,  стараясь  не  броситься  на
хнумов, следил за ним. Мы оба ждали, когда Лайк Александр поднимет Светлый
Клинок Диайон.
     Лайк Александр развел руки в стороны и громко, отчетливо произнес:
     - О, гордые доблестные дварры! Ради вечных  гор,  ради  славы  вершин
позвольте трем изнуренным путникам войти в вашу знаменитую столицу!



                      СОСТОЯНИЕ ШЕСТОЕ. ВОДА И КАМЕНЬ

     ...Древняя дверь открывалась,  медленно-медленно,  год  за  годом,  и
оттуда вырывался ярко-синий свет,  и  скрип  сменялся  протяжным  ликующим
звуком, не то хором, не то молнией, и  крысы  бежали  от  такого  света  и
такого звука, все озарялось волшебным сиянием...
     Холод гнал видения,  заставлял  возвращаться,  но  надо  спать,  надо
поспать еще чуть-чуть...
     Дверь готова была поддаться, последнее усилие  -  и  ярко-синий  свет
хлынет навстречу, ударит по глазам, окрашивая их синевой, - но на сей  раз
запор остался на месте, удержанный холодом.
     Передо мной была темнота.
     И полусказочный замок, рожденный самым крайним, запредельным севером,
окруженный непроходимыми горами,  куда  с  трудом  проникает  даже  холод.
Путник не придет и конь не  проскачет  протоптанной  тропой.  Неприступней
Даркдваррона, неприступней всего на свете. Там  умирают  мудрые  птицы,  и
три,  или  пять,  или  восемь  устремленных  армий  мечтают  помешать   им
безвозвратно исчезнуть...
     Мне стало душно. Я проснулся.
     Я лежал под сшитыми вместе  грубыми  шкурами.  Жесткий  мех  северной
свиньи лучше других защищал от холода. Я осторожно освободил голову.
     Да, я проснулся.
     Я находился в Даркдварроне, в одной из башен. На дворе стояла поздняя
осень. Внизу за окном простиралась каменная равнина, огромный пустой стол.
Когда-то я прошагал его из угла в угол.
     Если подойти и взглянуть с пугающей высоты, пробуждение будет полным.
Но так нельзя, выбираться из-под спасительных шкур я, посланец  юга,  могу
лишь постепенно.
     Вошла Эргэнэ. Она принесла мне чай.
     Обычно чай приносила ее грима. Но сегодня Эргэнэ пришла сама.
     Волевое усилие - вслед за головой я выпустил наружу правую руку.  Два
глотка, чтобы согреть внутренности. Потом наступит  очередь  головы,  рук,
ног, кончиков пальцев...
     Эргэнэ молчит. Но я  знаю,  что  она  желает  мне  прозрачного  утра,
милости Отца Гор и грохочущей доблести.
     Я тоже молчу. Я тоже желаю ей всего хорошего.


                                   Утро

     Еще два глотка.
     Впервые я испробовал эту жидкость в тот памятный день, когда мы вошли
в Даркдваррон. Нам, замерзшим, изголодавшимся, поднесли каждому по горячей
чаше, и на вопрос Лайка "Что там?" последовал  короткий  ответ:  "Чай".  Я
возликовал. Я  был  поражен:  даже  дикие  хнумы  знают  напиток  истинных
селентинцев. С некоторым торжеством поглядел я  на  Лайка:  не  дождешься,
мол, ты своего кофе в пустынном краю... Хотя, возможно, мне только  сейчас
кажется, что я так думал, а на самом деле я просто очень устал, ничего  не
понимал и больше всего на свете желал или умереть  в  прекрасном  неравном
бою или уснуть в  теплой  уютной  постели.  Впрочем,  заглянув  в  чашу  и
приблизив к ней нос, я быстро осознал, что "чай" хнумов чаем не  является,
не является ни в коей мере. Содержимое чаши, ошибочно и  нагло  называемое
благородным именем Чая, представляло собой  отвратительную  смесь  чего-то
горного с чем-то хнумьим. Например, хвост грифона, настоянный на  ядовитых
коричневых мхах, с добавлением  подземной  воды  и  топленого  жира  птицы
Кургуду. Поначалу я отказался от экзотического  до  тошноты  напитка,  но,
во-первых, Лайк сказал, что хнумы могут обидеться, а во-вторых  в  тот  же
день подул резкий северо-восточный ветер,  и  когда  коченеть  в  закрытом
помещении стали не только уши и нос, в общем-то бесполезные для воина,  но
также руки и ноги, необходимые для битв, тогда я сдался.
     Еще два глотка и еще два. Решительно отшвырнув мех, я покидаю  теплое
убежище и отправляюсь в объятия холода.
     Перед  тем  как  выйти  из  башни  Эргэнэ  останавливается.  Ее  губы
соприкасаются  с  камнем,  с  дикой   необработанной   скальной   породой,
выступающей в гладкой, отшлифованной мастерами-хнумами стене. Это святыня.
Это первозданная материя, с которой все началось.
     Эргэнэ...
     Я иду за ней и пытаюсь прочувствовать затаившийся смысл каждого звука
ее имени.
     Я пытаюсь представить...
     Ею, такой знакомой, красивой, порою понятной, управляет некто  единый
и таинственный. Он  был  давным-давно,  Он  старше  народа  Селентины.  Он
управляет ею и всеми хнумами, и  хнумы  готовы  повиноваться  каждому  Его
слову. Они никогда не видели Его, но Он есть, Он создал их горы  и  теперь
покоится где-то в неведомых недрах. Они готовы, они  жаждут  быть  верными
Ему до конца. И Эргэнэ согласна повиноваться Ему, что бы  ей  ни  пришлось
сделать.
     Мне не понять их.
     Мы выходим под тяжелое серое небо...
     Возможно, есть некто мудрый  в  совсем  уж  запредельных  недоступных
подземельях. Возможно, он пришел в мир  действительно  очень-очень  давно,
так давно, что для него я, Эргэнэ и, скажем, Грей-Дварр одинаково  молоды.
Тогда, конечно, его опыт позволил бы ему стать повелителем,  и,  существуя
рядом с хнумами, наблюдая их от начала, этот  мудрый  мог  бы...  В  конце
концов, всадники тоже служили Солнцу, а  мы,  баловни  судьбы,  счастливая
нация, любим Луну, советуемся с ней, грустим о ней  и  твердо  знаем,  что
есть в ее сиянии то самое загадочное нечто. Но ведь Солнце и  Луна  совсем
другое дело. Нами никто не управляет, мы свободны. Лишь по своей  воле  мы
любим лунный свет, ловим его невысказанные советы, грустим о нем и  твердо
знаем...
     Мы выходим под тяжелое серое небо...
     Но жить под властью  какого-то  Единого?  Это  противоречит  сущности
воды.
     Мы выходим под тяжелое серое небо, горы нависают над нами, как мы над
равниной,  и  в  меня  стремительно,  каменным  обвалом,  снежной  лавиной
вторгается мир страшных когда-то дварров.
     Или это я вторгаюсь в него.
     Всего два замка. Возможно, еще три. Возможно, уже один.
     Даркдваррон. Темный Аметист.  "Обиталище  тьмы..."  Глаза  у  них  не
серые, глаза карие, темнее или светлее.  И  знамя  не  серое.  Серыми  они
почудились миру от страха. А потом мир уже не видал их.  И  забыл.  Темный
Аметист, Даркдваррон.
     Гриффинор. "Затерянный, мистический, притаившийся от всего  света..."
Полон тайны для самих хнумов. Только их женщины бывали там.  Только  самые
древние из женщин. Гриффинор - мечта Эргэнэ.
     Рубиновый Дом. Первая родина. В сотне тысяч йонов  ледяного  пути  на
запад. Последние вести - пятнадцать лет  назад.  Есть  ли  он  еще?  Гонцы
уходили и не возвращались. Рубиновый Дом, отбивший натиск всадников  в  их
знаменитом походе. Имя из самых древних песен и сказаний: Рубиновый Дом.
     Я не имею ничего общего с хнумами. Я  отчетливо  представляю,  что  у
меня иные ценности и заботы. Но их мир разливается по  моему  сознанию,  я
растворяю его в себе - и слышу протяжную тоскливую ноту.
     В башнях они не живут. В башнях они готовы умирать за Темный Аметист,
хотя никто и не мыслил нападать на него после 167-го года. Город под небом
для них аванпост.  Настоящий  город  спрятался  в  горе,  там  бесконечные
коридоры-улицы, и освещенные залы, и ниши-храмы в честь Отца Гор, а здесь,
на ветрах, лишь пятая часть. Но там, внутри, так же холодно.
     За горой, частью которой является их город, - море. Замок  следит  за
равниной, а на море с той стороны смотрит одинокая башня. Это  далеко,  но
башня соединена  с  замком  подземным  ходом  и  служит  четвертой  башней
Даркдваррона. Я был там. Я видел море. Оно  холодное  и  стальное.  Совсем
скоро их море покроется льдом.
     Новые хнумы не появлялись на свет вот уже двадцать два года.
     Вот уже десять лет те, что остались, не видят снов.
     Их мир, мир дварров был построен на  видениях  и  беседах  с  Единым.
Никаких видений. Мир прост, суров и безнадежен, как пронизывающий холод.
     Эргэнэ  -  последнее  создание  Единого  накануне  двадцатидвухлетней
спячки. Она идет передо мной, младшая в роду хнумов.
     Нет, Темный Аметист  -  это  не  одна  нота.  Это  целая  трагическая
симфония.
     Мы выходим на площадь. Слева - угол грифонов. Левая башня срослась  с
уходящим вверх крутым склоном.
     Эргэнэ оборачивается.
     И тут я вижу Лайка. Он широко шагает  наперерез  нам,  как  всегда  в
сопровождении Стратега, который, как всегда, бросает выразительные взгляды
на окружающих хнумов. Лайк Александр великолепно смотрится в моей синей  с
золотом  шелковой  форме.  Он  еще  ничего  не  сказал,   но   я   заранее
предвосхищаю, я уже  слышу  его  уверенное:  "Идем,  Гилденхом!"  Я  сразу
вспоминаю: сегодня именно тот  день,  когда  Колдун  должен  изречь  новые
слова.
     Первое апвэйна 311-го года. По календарю дварров: время оникса,  день
открывающий. Год 13163-й.


     Сначала я просто ничего не понимал.
     Я пришел сражаться. Я ведь воин.
     Сначала я думал, мы вошли в город,  чтобы  усыпить  их  бдительность.
Чтобы напасть изнутри. И поражался: как могли они пустить  нас?!  Лайка  с
волшебным мечом, бешеного в бою  Грей-Дварра,  да  и  меня,  по-настоящему
обученного рыцаря. Лайк Александр, Храм и пять дней со  Стратегом  сделали
свое дело: у ворот Даркдваррона я был... В общем, я был бойцом!
     У ворот... У каких ворот? Нет у Темного Аметиста ворот, и в город  мы
входили с завязанными глазами. Под землей, через сеть каменных  коридоров,
кругами ведущих наверх, наверх... Грей-Дварр чуть было не убил сразу троих
хнумов, когда справа от него упал  камешек.  Я  сорвал  повязку,  но  Лайк
остановил драку. "Ради каменных богов..." - сказал он, так и  не  выпустив
на волю Светлый Клинок и даже не сняв с глаз черную ленту. "Бог  один",  -
коротко ответил хнум. "Спрячь  меч,  Стратег!"  -  сказал  тогда  Лайк,  и
Стратег повиновался. Или последовал совету. А хотелось ему больше всего на
свете рассекать хребты и отрубать головы.
     Дней десять я ждал. Я мерз, я почти не спал эти десять дней - я  ждал
сигнала. "Как мудро! - думал я в восхищении. -  Мы  уже  здесь.  И  теперь
великий Александр сумеет выбрать самый  выгодный,  самый  безнадежный  для
хнумов момент!" Я еще не знал, что внешняя часть замка далеко  не  все.  А
потом Лайк обронил несколько расточительных фраз, и я понял: мы не нападем
на Даркдваррон. Никогда.
     Мы пришли с миссией. Мы пришли как друзья.  Хнумы  могут  думать  что
угодно, но мы пришли как друзья. Мы принесли свет Селентины, ее  молодость
древнему вымирающему народу. Зачем убивать их? Надо не дать им  погибнуть.
Даркдваррон - грозное рычащее название, придуманное испуганными людьми.  В
Королевскую Республику должен войти Темный Аметист.
     Хнумы и Королевская Республика. Трудно представить себе что-то  более
противоположное.
     Народ, убежденный, что от него пошли остальные, и  народ,  призванный
остальных объединить. Владыки прошлого  и  властители  будущего.  В  любом
настоящем вторые растворяют в себе первых.


                                   День

     Мы находимся в огромном зале.
     Я здесь впервые.
     Я потрясен.
     Снаружи может идти снег, бушевать метель, нагрянувший из  угла  земли
ураган, а здесь, внутри, будут царить спокойствие, тишина и свет множества
факелов.
     Восемь  старцев  первого  круга  покоятся  в  прекрасных  креслах  из
редчайших горных пород: рубина, топаза, изумруда,  карбункула,  сапфира...
остальные забыл. За каждым замер хнум-хранитель. Старцы второго круга чуть
поодаль, справа и слева. Их кресла попроще.
     Над старцами, в конце зала, а вернее, в  начале  всего  их  города  -
огромная  статуя  Единого,  его  воплощение,   единственное   произведение
искусства хнумов, не считая древних полузабытых песен. Отец Гор из чистого
золота с коричневым отливом. В  Отце  Гор  -  весь  золотой  запас  народа
дварров. Он неделим. Золото никак не участвует в расчетах  хнумов  друг  с
другом. Они не знают о его роли. У них  вообще  нет  нужды  ра