богов  год  как  торн.  А  вся  жизнь...
прогулка...
     - А Лунная Заводь... - начал я.
     - Лунный каприз, - прошептал  Лайк.  -  Я  хотел  успеть...  Я  хотел
сделать вылазку... Догнать... Добить... А хотеть  нужно  только  исполнить
волю Луны. Просто. Но понять, в чем эта воля...
     Сон. Какой-то сон. Мне надо было сказать ему что-то важное. Я знал, я
слышал  что-то,  оно  вертелось  в  голове,  оно  прямо-таки  чесалось   в
подсознании, но извлечь его наружу не удавалось.
     - Ты стал много понимать, Гилденхом, - сказал Лайк. - Я не ошибся.
     Но я должен, должен открыть ему!..
     Медлительная тяжеловесность ума. Я  оглянулся.  Хранители,  подлинные
дети камня, недвижимо стояли у входа рядом со своими факелами.


     Еще восемь дней упали в колодец Единого,  первая  треть  одиннадцатой
лунной доли была позади. Столько, сколько  необходимо,  чтобы  погребенные
тела окончательно растаяли.
     Лайк поправился. Вчера он сам отправился на круг к старцам, а  нынче,
кажется, был  готов  заново  прошагать  расстояние  от  Храма  до  Темного
Аметиста с мешком за спиной и рыцарем  Артур  Грином  по  левую  руку.  Но
предложение старца Рубина  вылететь  с  гриффинами  на  разведку  встретил
решительным отказом.
     Мне выделили отдельную, "свою" гриму. Теперь у Эргэнэ была грима и  у
меня была грима. Я был настоящим хнумом. Я даже привык  есть  один  раз  в
день и думать об этом как о благе.
     Иногда я непроизвольно прикасался  к  ножнам,  скрывающим  знаменитый
клинок.
     У Лайка гримы не было. Он не  принял  ее,  чтобы  оставить  при  себе
Йойна. Однако едва Лайк поднялся на ноги, хранители увели Йойна к старцам.
Больше я его не видел.
     Эргэнэ учила меня летать на грифоне. Я отдал ей свой прежний  меч,  с
селентинским клинком она казалась еще меньше. Конечно, гриффине меч  ни  к
чему, как и мне,  надеюсь,  не  придется  защищать  замки,  поднимаясь  на
десять-пятнадцать свордов над землей. Но познавать нечто новое -  как  это
свойственно Королевской Республике!
     Вчера объединенный круг принял решение заключить  союзный  договор  с
Селентиной и вручить Лайку Александру грамоту для заверения ее Оракулом.
     А за час  до  захода  солнца  наблюдатель  морской  башни  сообщил  о
появлении корабля. Флаг на корме был синий с золотой полосой.


     12 апвэйна 311 года. Торжественная дата заключения освященного  союза
между двумя народами.
     До полнолуния сорок восемь дней. Я стою  на  ветру,  который  сегодня
дует с запада, и ожидаю выхода процессии  из  глубин  внутреннего  города.
"Цветок Ириса" пришел как раз вовремя, еще  немного  -  и  море  покроется
льдом, отдельные льдины уже заплывают с севера.
     Гримы, гриффины, простые хнумы глядят на меня, как на ожившую  судьбу
народа дварров. А я ловлю последние торны, прощаясь с горами. В прозрачном
воздухе, странно освещаемые солнечным  светом,  горы  невероятно  красивы.
Вечный художник прекрасно оттенил их изрезанные контуры, и северное  небо,
оно специально создано, чтобы соприкасаться с вершинами. Я привык к ним  и
перестал  замечать.  Часть  замка,  стихия  хнумов,  пять  долей  Луны   -
нависающая скала вместо флага.  Но  сейчас,  перед  новой  дорогой,  перед
расставанием склоны, и пики, и скалы, и  даже  скучная  каменная  равнина,
каждое утро встречавшая меня за узким  окном  третьего  яруса  башни,  все
проснулось, ожило, разбудило  мои  чувства,  мое  зрение,  все  засверкало
яркими истинными красками. Я почуял запах полнолуния, привкус  обновления,
признаки скорого переворота в душе и как следствие...
     В молчании хнумов появились новые нотки. Надо же, я все-таки научился
участвовать в их молчании.
     Лайк появился первым в окружении четырех избранных хранителей. За ним
важно выступали старцы первого  круга.  Далее  -  гриффина  Раамэ,  старцы
второго круга и хранители, выстроившиеся в две линии. Еще недавно подобное
шествие  не  показалось  бы  мне  величественным.  Действительно,  даже  в
провинциальнейшем Златограде в праздничный день комендант  Луций  выглядел
куда наряднее. Но теперь я понимал исключительность  выхода  старцев:  они
собрались все, они оставили свои мольбы к Единому, и  в  их  одновременном
появлении под солнцем было больше торжественности, нежели в обилии золотых
украшений и изысканных дорогих одежд.
     Лайк поднял руки над головой, в  них  что-то  блеснуло.  Кажется,  он
обратился к хнумам, но я не мог расслышать его слов. Я  взглянул  направо.
Эргэнэ стояла совсем близко. Хорошо, что она тоже здесь  в  момент...  Да,
пожалуй в момент моего триумфа!
     Именно я повезу грамоту в Храм Оракула и четыре  избранных  хранителя
будут сопровождать меня.
     Дварры не впустили в город ни  единого  селентинца.  Лайк  говорил  с
посланцем Короля из морской башни,  и  целый  летучий  отряд  во  главе  с
гриффиной Раамэ спустился к шлюпке,  чтобы  принять  королевскую  грамоту.
Союз должен быть освящен с обеих сторон. Странно, я почему-то считал,  что
хнумы не верят в истинность Оракула.
     Лайк будет ждать меня в Темном Аметисте.
     Ночью он, улыбнувшись, протянул  мне  оставшийся  мешочек.  Я  совсем
забыл о нем. Золотые плиты у ног золотого Единого исключали слово  "цена",
и я забыл о деньгах в царстве камня. "Возьми! - сказал Лайк. - На  корабле
платить не надо. Именем Короля. Оракулу оставишь половину. Десять синих за
союз, остальное на Лайка Александра.  Половину  заберешь.  Носи  вот  так.
Храни. Знай: я тебя жду."
     "Я вернусь!" - сказал я.
     Я поймал себя на том, что губы мои прошептали:
     - Я вернусь...
     Процессия приближалась.
     Лайк снова поднял руки над головой и теперь я увидел. Хнумы не  знали
бумаги и не умели писать. Но почти все они,  даже  лучшие  из  хранителей,
умели гравировать по металлу.
     Союзный договор был начертан на  золоте.  С  одной  стороны  пластина
отсвечивала синим, с другой  ярко-рыжим,  цветом  светлой  лолы.  Синее  и
коричневое золото были слиты вместе. Достойное подношение Оракулу!
     И вновь Лайк поднял тяжелую грамоту.  Дабы  народ  мог  видеть.  Дабы
каждый полюбовался единством с людьми моря.  Новая  молодость  -  дваррам.
Новая судьба  вымирающему  племени.  И  вновь  солнце,  соприкоснувшись  с
разноцветным драгоценным металлом, перемешало оттенки...
     Я не сразу понял, что произошло.
     Только старец  Аметиста  отшатнулся  и  старец  Рубина,  как  это  ни
невероятно, не сумел сдержать крика.
     Предчувствие звука не успело  предупредить  об  опасности,  и  молния
прозвучала слишком внезапно. Взвыла - и тут же умолкла.
     Оборвавшись тишиной в моем сознании.
     А потом я увидел падающего Лайка  и  услышал  рокочущий,  разрывающий
пространство громовой голос - с небес, с вершин гор:
     - ДВАРРРРРЫ!!!


     - Дварры!!! - раздался  над  миром  низкий  грозный  звук,  и  следом
какой-то  из  старцев  второго  круга  возопил  неестественным,  каркающим
криком, так, словно впервые после длительной  немоты  ему  удалось  издать
членораздельный звук:
     - Убейте чужеземца!
     Над Лайком дважды подняли и опустили посох,  а  потом  я  увидел  его
голову, подброшенную и пойманную на острие.
     Я не успел, я даже сделать шаг не успел!
     - Будьте верны!.. - вскричал кто-то, и гром в небе продолжил:
     - ЕДИНОМУ!!!
     Я хотел  ринуться  туда,  в  гущу  старцев,  ворваться,  отомстить  и
обязательно,  непременно  погибнуть,  но  я  вспомнил:   "Цветок   Ириса",
ожидающий дружеского посольства. Шлюпка, наверное, уже  спущена,  посланец
Короля говорил с Лайком, и никто из них, ни один из тех, кто  на  корабле,
не уйдет, потому что никто не знает, что надо попытаться уйти.
     И я побежал.
     Все выходы из замка были для меня закрыты, я никогда бы  не  выбрался
из чрева горы, я запутался бы в бесконечных  узких  извилистых  коридорах,
где наверняка храниться про  запас  возможность  десятки  раз  перехватить
беглеца. У меня был исключительный  и  последний  шанс  -  грифон  Эргэнэ.
Один-единственный небоевой грифон.
     Я бежал в угол грифонов, в тот, что недавно отстоял Лайк, а  за  мной
неслись гримы, простые хнумы, хнумы-хранители, гриффины, кто знает,  может
быть, даже старцы. Я не мог позволить себе оглянуться.
     Грима Эргэнэ не остановила меня, она еще ни о чем не знала.  Я  успел
открыть вольер и первым взмахом перерубил толстый привязной ремень. Вторым
взмахом отделив кусок ремня, я кое-как накинул его на шею грифону.
     Погоня была в десяти свордах, когда я прыгнул на спину  и  проговорил
как можно спокойнее:
     - Во имя Отца!
     - Эргэнэ!!! - раздался вопль.
     Она звала не меня, она звала его, своего любимца, свое  оружие,  свое
призвание. Отныне я для нее был врагом.
     Мои и Лайка полеты испортили молодого грифона. Иначе он никогда бы не
взлетел, услыхав свое имя. Но я повторил:
     - Во имя Отца!
     Мы оторвались от земли.
     Я обязан был разбиться, я ни разу не поднимался выше стен и тем более
не выбирался за пределы замка. Я лишь догадывался о  половине  команд,  но
грифон Эргэнэ, казалось, сам знал, что ему делать. Он шел в сторону моря.
     Я должен был и не имел права разбиться. После того, как побежал, я не
имел такого права.
     Шлюпка медленно продвигалась к берегу.
     - Уходите! - закричал я, из  последних  сил  цепляясь  за  ремень.  -
Поднять паруса! Скорей! Уходите!
     На шлюпке подняли головы, но продолжали грести.
     - Уходи-и-и-те! - закричал я, не удержался и полетел в воду.
     Мертвый холод обнял меня, схватил, связал  по  рукам  и  ногам,  и  я
понял, что не выплыву.



                         СОСТОЯНИЕ ВОСЬМОЕ. ПУСТОТА

     Очнулся я на палубе. Надо мной разговаривали.
     - Одежда дикарей.
     - Синие глаза!
     - Грифон...
     - Глаза синие!
     - Точно?
     Я открыл глаза.
     - Точно...
     Ветер надувал паруса. Значит, они меня послушались.
     - Кто ты?
     Он был в синей форме, богато отделанной пушистым  голубым  мехом.  О,
Луна! Значит, все это действительно случилось...
     - Ты кто?
     - Гней Гилденхом Артур  Грин.  Спутник  Лайка  Александра,  героя.  И
Грей-Дварра Несчастного, Верховного Стратега Селентины.
     - Верховный Стратег погиб сто сорок четыре года тому назад.
     - Грей-Дварр погиб второго апвэйна сего года.
     - Что он говорит? - спросил человек в форме.
     О, Луна! Прости меня! Я не выполнил твою просьбу...
     - Что он говорит?
     - Артур...
     - Рыцарь на грифоне?..
     - Где грамота?..
     Я обхватил голову и крепко  зажмурился.  Я  спасся.  Мне  было  очень
плохо. Я думал, думал, думал, думал!
     - Он тот...
     - Где грамота...
     - Говори!..
     "Цветок Ириса" удалялся от берега страны хнумов. Он плыл на юг.  Этот
корабль не  догнать  лучшим  гриффинам,  когда  касатки  знают,  что  надо
спешить.
     - Кофе ему... Одеяло... Шоколад...
     - Гай Аристон, шоколад холодный...
     - Холодный...
     Еще недавно у меня было так много, так много всего!
     Квинт Арета, погибший, чтобы мы прошли.
     Грей-Дварр, погибший, чтобы дракон не убил нас.
     Мы... Нас...
     - Гай Аристон, он не отвечает!
     Лайк Александр, Лайк, мой добрый спутник, повелитель, который никогда
не командовал, герой, настоящий герой... Мой друг. Мой самый  лучший.  Мой
единственный друг.
     Обезглавленный труп на мерзлой земле.
     Давший  мне  все,  показавший  мир,  сотворивший   из   меня   воина,
воина-победителя.
     И никто не знает! Никто не знает о его подвигах, о битве, о сраженных
драконах и побежденных черных рыцарях. Только хнумы. Хнумы...
     Эргэнэ.
     И ее считал я другом.
     - Гриф-фина! - выкрикнул я с отвращением. Человек в  форме  вздрогнул
от моего крика.
     Они предали. Мы подарили им победу, а они, коварно устроив поддельное
торжество, лживый союз... Иначе они никогда не одолели бы его! Всучив  ему
в руки тяжелую плиту, отвлекли внимание... Все! Весь народ хнумов отвлекал
внимание!
     И она! Она тоже предала нас!
     Предала меня. Предала Лайка. Вместе со всеми.
     Хнумы...
     Мы пойдем войной на их проклятый замок, страшной войной, если  нужно,
мы объединимся с черными рыцарями...
     Рука моя скользнула к поясу, я нащупал туго набитый мешочек.
     - Где грамота? - еще  раз  спросил  человек  в  форме,  Гай  Аристон,
по-моему, не слишком надеясь на ответ.
     - Нет грамоты, - сказал я. - Нет союза. Хнумы - враги.
     Человек помолчал. Он совсем не умел молчать.
     - Ты посланец? - спросил он.
     - Да.
     - Ты пришел в Даркдваррон через Храм Ириса?
     - Да.
     - Хорошо.
     Он кивнул и направился к рулевой касатке.
     О, Лайк! Нет грамоты и нет союза, я ничего не должен платить  в  Храм
Оракула. Ты оставил мне золото на несколько лет жизни.
     Обезглавленный труп. Под серым небом. На мерзлой земле.
     - Гилденхому Артуру носовую каюту!
     Моя рука вновь скользнула к поясу.
     Я не хочу! Я не хочу твоего золота!
     В каюте было тепло. Дрожа, я сдирал с себя мокрые обвисшие шкуры.
     Верхняя  носовая  каюта  на  "Цветке   Ириса".   Прежде   недоступная
роскошь...
     - Кофе, рыцарь!
     Тело тает восемь  дней.  На  девятый  Лайк  увидит  в  лунной  долине
Грей-Дварра, и Грей-Дварр скажет ему: "Зачем ты помешал мне расправиться с
ними?!"
     Новая сухая одежда. Селентинская. Только пояс  останется  прежний.  Я
развязал мешочек и извлек на свет один золотой.
     Я не поверил глазам. Я поднес монету к двери и вертел ее так и  эдак,
стараясь разглядеть синий оттенок, потому что я не верил цвету.
     Золото было с голубым отливом.
     Я достал еще золотой, и  еще,  и  еще.  Я  плотно  затворил  дверь  и
пересчитал. Я-то полагал, что везу синее золото. Как бы не так!  Пятьдесят
разноцветных монет со вчерашнего вечера покоились у меня на поясе.
     Я даже не представлял, сколько может стоить  голубое  золото!  Десять
монет.
     Я  и  не  догадывался,  и  никогда  не  слышал  о  самой  возможности
существования золота черного. Десять монет.
     Десять красных - золото ярок, я знал о нем,  но  ни  разу  не  видел.
Конечно, оно не было столь уникально, как голубое и  черное,  но  с  синим
соотносилось один к восьми.
     Десять белых - соотношение один к трем.
     И десять синих - те, о которых говорил Лайк, по сравнению с остальным
мелочь для размена.
     Я все сложил обратно и покрепче затянул намокшую тесьму.
     Это  уже  не  два-три  года  существования.  Это  дом  как  у  Луция,
путешествие  в  любой  из  храмов,  собственное  судно.  Это   все   блага
Королевской  Республики,  которые  она  только  может  предложить   своему
гражданину. Свобода распоряжаться собой в пределах данного мира.
     Кофе не умел побеждать холод. Но мне  было  все  равно.  Я  распахнул
дверь...
     Снаружи шел снег. Редкий первый  снег,  он  падал  и  таял.  Снежинки
исчезали от соприкосновения с палубой, словно люди, упавшие на эту  землю,
словно их тела, растаявшие от неудачного соприкосновения с другими, такими
же телами. Я никогда не видел снега, в Златограде его не могло  быть,  так
же как не могло быть в Златограде голубого и черного золота, прекрасной  и
ненавистной Эргэнэ, грозных нависающих скал,  волшебного  клинка  Диайона,
который не помог, не уберег, не успел уберечь...
     И как не могло быть в  Златограде  такого  Гнея  Артур  Грина,  каким
сейчас был я.
     Прости меня, Луна!
     Снег - это твои слезы, редкие белые слезы, ведь и ты бела, как  снег,
в северном небе. Ты не спишь, хотя полдень - время твоего сна. Ты забыла о
полуострове и смотришь на проклятый замок вырождающегося народа. Прости! У
меня нет слез, но есть одиночество и отчаяние. И дрожу я не от  холода.  У
меня никого не осталось, кроме тебя, никого.  Даже  родного  города.  Есть
город, но он не мой, потому  что  меня  больше  нет.  Вместо  меня  кто-то
другой, новый, и я еще сам не привык к нему. Я не  знаю,  что  мне  с  ним
делать. Я жду твоего полнолуния, я жду, Луна... Помоги  мне  дождаться.  Я
жду полнолуния...
     - Смотрите!
     Касатки показывали вправо и вверх, они протягивали руки. Над "Цветком
Ириса" парил синий орел.
     Как и все, я смотрел на него, задрав голову, и  мне  казалось,  будто
вот-вот откроется что-то такое, скрытое от всего мира, и я  узнаю,  пойму,
постигну...
     - Знамение, - проговорил кто-то, но слово звучало пусто и  ничего  не
значило.
     Снег усилился.
     Синий орел спустился ниже. Сейчас он был прямо над средней мачтой.
     - Куда мы плывем?
     - В Лунную Заводь, - ответил Гай Аристон, не  отводя  глаз  от  вещей
птицы.
     У меня на поясе хранилось целое состояние; я  находился  на  корабле,
который плыл в столицу Республики.
     Слезы Луны.
     Одиночество и отчаяние.
     Где  же  я  ошибся?  Окончательно,  безвозвратно.  Я  не  должен  был
отступать от него ни на шаг...
     Постепенно и отчаяние уходило. Внутри не оставалось ни-че-го.
     Синий орел еще  какое-то  время  сопровождал  "Цветок  Ириса",  потом
повернул назад и, рассекая снежную завесу, полетел в  направлении  Темного
Аметиста.