зучила
моя Нэтти. Вот что я там прочитал.

   "Мой Лэнни! Я ни разу не говорила с тобой о моих прежних личных связях,
но это было не потому, что я хотела скрывать от тебя что бы то ни было  из
моей жизни. Я глубоко доверяю твоей ясной  голове  и  твоему  благородному
сердцу; я не сомневаюсь, что, как бы ни были чужды и непривычны  для  тебя
некоторые из наших жизненных отношений, ты в конце концов  всегда  сумеешь
верно понять и справедливо оценить их.
   Но я боялась одного...  После  болезни  ты  быстро  накоплял  силы  для
работы, но то душевное равновесие, от  которого  зависит  самообладание  в
словах и поступках во всякую минуту  и  при  всяком  впечатлении,  еще  не
вполне к тебе вернулось. Если бы под  влиянием  момента  и  стихийных  сил
прошлого, всегда таящихся в глубине человеческой души, ты хоть на  секунду
обнаружил ко мне, как  женщине,  то  нехорошее,  возникшее  из  насилия  и
рабства отношение, которое господствует  в  старом  мире,  ты  никогда  не
простил бы себе этого. Да, дорогой мой,  я  знаю,  ты  строг,  часто  даже
жесток к самому себе, - ты вынес эту черту из вашей суровой  школы  вечной
борьбы земного мира, и одна секунда дурного, болезненного порыва  навсегда
осталась бы для тебя темным пятном на нашей любви.
   Мой Лэнни, я хочу и могу  тебя  успокоить.  Пусть  спит  и  никогда  не
просыпается в душе твоей  злое  чувство,  которое  с  любовью  к  человеку
связывает беспокойство за живую собственность.  У  меня  не  будет  других
личных связей. Я могу легко и уверенно обещать тебе это, потому что  перед
моей любовью к тебе, перед страстным желанием помочь тебе в твоей  великой
жизненной задаче все остальное становится так мелко и  ничтожно.  Я  люблю
тебя не только как жена, я люблю  тебя  как  мать,  которая  ведет  своего
ребенка в новую и чуждую ему жизнь, полную усилий и опасностей. Эта любовь
сильнее и глубже всякой другой, какая может быть у человека к человеку.  И
потому в моем обещании нет жертвы.
   До свиданья, мое дорогое, любимое дитя.
   Твоя Нэтти".

   Когда я дочитал письмо, Нэлла вопросительно посмотрела на меня.
   - Вы были правы, - сказал я и поцеловал ее руку.



6. В ПОИСКАХ

   От этого эпизода у меня осталось в душе чувство глубокого унижения. Еще
болезненнее, чем прежде,  я  стал  воспринимать  превосходство  надо  мной
окружающих  и  на  фабрике  и  во  всех  других  сношениях  с  марсианами.
Несомненно, я даже преувеличивал это  превосходство  и  свою  слабость.  В
доброжелательстве и заботливости их  обо  мне  я  начинал  видеть  оттенок
полупрезрительной  снисходительности,  в  их  осторожной  сдержанности   -
скрытое отвращение к низшему  существу.  Точность  восприятия  и  верность
оценки все более нарушались в этом направлении.
   Во всех других отношениях мысль оставалась ясной, и теперь она особенно
сильно работала над заполнением  пробелов,  связанных  с  отъездом  Нэтти.
Больше, чем прежде, я был убежден, что для участия Нэтти в этой экспедиции
существовали еще неизвестные мне мотивы, более сильные и более важные, чем
те, которые приводились для меня. Новое доказательство любви Нэтти и  того
громадного значения, которое она придавала моей миссии  в  деле  сближения
двух миров, было новым подтверждением того, что без исключительных  причин
она не решилась бы покинуть меня надолго среди глубин и мелей и  подводных
камней океана чуждой мне жизни, лучше и яснее меня  самого  понимая  своим
умом, какие опасности тут угрожали. Было что-то, чего я не  знал,  но  был
убежден, что оно имело ко мне какое-то серьезное отношение;  и  надо  было
выяснить это что-то во что бы то ни стало.
   Я  решил  добраться  до  истины  путем  систематического  исследования.
Припоминая некоторые  случайные  и  невольные  намеки  Нэтти,  беспокойное
выражение, которое я очень задолго улавливал на ее  лице,  когда  при  мне
заходила речь о колониальных экспедициях, я пришел к заключению, что Нэтти
решилась на эту разлуку не тогда, когда  об  этом  мне  сказала,  а  очень
давно, не позже первых дней нашего брака. Значит, и  причины  надо  искать
около этого времени. Но где их искать?
   Они  могли  быть  связаны  либо  с  личными  делами   Нэтти,   либо   с
происхождением, характером, значением самой этой экспедиции. Первое  после
письма Нэтти  представлялось  наименее  вероятным.  Следовательно,  прежде
всего надо было направить розыски по второму направлению и начать с  того,
чтобы вполне выяснить историю происхождения экспедиции.
   Само  собой  разумеется,  что  экспедиция  была  решена   "колониальной
группой" - так  называлось  собрание  работников,  активно  участвующих  в
организации  междупланетных  путешествий,  вместе  с  представителями   от
центральной статистики и от тех заводов, которые делают этеронефы и вообще
доставляют  необходимые  средства  для  этих  путешествий.  Я  знал,   что
последний съезд этой "колониальной группы"  был  как  раз  во  время  моей
болезни. Мэнни и Нэтти участвовали там. Так как я тогда уже  выздоравливал
и мне было скучно без Нэтти, то я хотел быть тоже на этом съезде, но Нэтти
сказала, что это опасно для моего здоровья. Не зависела ли "опасность"  от
чего-нибудь такого, чего мне не  следовало  знать?  Очевидно,  требовалось
достать точные протоколы съезда и прочитать все, что  могло  относиться  к
данному вопросу.
   Но тут встретились затруднения.  В  колониальной  библиотеке  мне  дали
только собрание решений съезда.  В  решениях  была  превосходно  намечена,
почти до мелочей, вся организация грандиозного предприятия на  Венере,  но
не было ничего такого, что специально меня теперь интересовало. Это никоим
образом  для  меня  не  исчерпывало   вопроса.   Решения   при   всей   их
обстоятельности были изложены без всякой мотивировки, без всяких  указаний
на все обсуждение, которое им предшествовало. Когда я сказал библиотекарю,
что  мне  нужны  самые  протоколы,  он  мне  объяснил,  что  протоколы  не
опубликованы и что подобных протоколов вообще не велось, как обыкновенно и
делается при технически-деловых собраниях.
   На первый взгляд это казалось  правдоподобным.  Марсиане  действительно
чаще всего публикуют только решения своих технических съездов, находя, что
всякое разумное и полезное  мнение,  высказанное  там,  либо  найдет  себе
отражение в принятой резолюции, либо гораздо лучше и обстоятельнее, чем  в
короткой речи, будет выяснено автором в  особой  статье,  брошюре,  книге,
если сам автор находит его важным.  Марсиане  вообще  не  любят  чрезмерно
размножать  литературу,  и  ничего  подобного  нашим  многотомным  "трудам
комиссий" у них найти нельзя:  все  сжимается  до  наименьшего  возможного
объема. Но в данном случае я не поверил библиотекарю.  Слишком  крупные  и
важные вещи решались на съезде,  чтобы  можно  было  так  отнестись  к  их
обсуждению, как к обычным дебатам по какому-нибудь  обычному  техническому
вопросу.
   Я, однако, постарался скрыть свое недоверие и, чтобы  отвлечь  от  себя
всякое подозрение, покорно углубился в изучение  того,  что  мне  дали,  в
действительности же тем временем обдумывал план дальнейших действий.
   Было очевидно, что в книжной библиотеке я не получу того, что мне надо:
протоколов либо в самом деле не было, либо предупрежденный  моим  вопросом
библиотекарь  искусно  спрячет   их   от   меня.   Оставалось   другое   -
фонографическое отделение библиотеки.
   Там протоколы могли найтись даже в том случае, если не  были  изданы  в
печати. Фонограф часто заменяет у марсиан  стенографию,  и  в  их  архивах
хранятся многие неизданные фонограммы различных общественных собраний.
   Я  выбрал  момент,  когда  книжный  библиотекарь  был  сильно  поглощен
работой, и незаметно для  него  прошел  в  фонографический  отдел.  Там  я
спросил у дежурного товарища большой каталог фонограмм. Он дал мне его.
   По каталогу я быстро нашел номера фонограмм интересующего  меня  съезда
и, делая вид, что не хочу беспокоить доставанием  их  дежурного  товарища,
отправился сам разыскивать их. Это мне также легко удалось.
   Всех фонограмм было пятнадцать, по числу заседаний съезда. При  каждой,
как обыкновенно у марсиан делается, было приложено писаное  оглавление.  Я
быстро пересмотрел их.
   Первые  пять  заседаний  оказались  посвященными  всецело  докладам  об
экспедициях,   устроенных    после    предыдущего    съезда,    и    новых
усовершенствованиях в технике этеронефов.
   В заголовке шестой фонограммы значилось:
   "Предложение центральной статистики о переходе к массовой  колонизации.
Выбор планеты - Земля и Венера. Речи и предложения Стэрни, Нэтти, Мэнни  и
других. Предварительное решение в пользу Венеры".
   Я почувствовал, что это то самое, что искал.  Я  вставил  фонограмму  в
аппарат. То, что я услышал, навсегда врезалось мне в  душу.  Вот  что  там
было.
   Шестое заседание открыл  Мэнни,  председатель  конгресса.  Первым  взял
слово для доклада представитель центральной статистики.
   Он посредством ряда точных цифр доказал, что при данном росте населения
и  прогрессе  его  потребностей,  если   марсиане   будут   ограничиваться
эксплуатацией всей планеты, то через тридцать лет  начнется  недостаток  в
средствах питания. Помешать этому могло  бы  открытие  технически  легкого
синтеза  белков  из  неорганической  материи,  но  никоим  образом  нельзя
ручаться, что за тридцать лет этого удастся достигнуть. Поэтому совершенно
необходимо, чтобы колониальная группа  от  простых  научных  экскурсий  на
другие планеты перешла к делу организации настоящего массового переселения
туда  марсиан.  Налицо  имеется  две  доступные  для  марсиан  планеты   с
громадными естественными богатствами. Надо немедленно же решить, какую  из
них сделать для начала центром колонизации, и затем приступить к выработке
плана.
   Мэнни  спрашивает,  есть  ли  желающие  возразить  по  существу  против
предложения центральной статистики или против его мотивировки. Желающих не
оказывается.
   Тогда Мэнни ставит на обсуждение вопрос о том, какую планету выбрать  в
первую очередь в деле массовой колонизации.
   Слово берет Стэрни.



7. СТЭРНИ

   -  Первый   вопрос,   поставленный   нам   представителем   центральной
статистики, - так начал Стэрни своим обычным, математически-деловым тоном,
- вопрос о выборе планеты для колонизации, на мой взгляд, не  нуждается  в
решении, потому что решен давно, решен самой  действительностью.  Выбирать
не из чего. Из  двух  доступных  нам  теперь  планет  только  одна  вообще
пригодна для массовой колонизации. Это Земля. О Венере существует  большая
литература, с которой все вы, конечно, знакомы. Вывод из всех собранных  в
ней данных возможен только один: овладеть Венерой мы теперь не  можем.  Ее
жгучее солнце истомит и обессилит наших колонистов, ее  страшные  грозы  и
бури разрушат наши постройки, размечут в  пространстве  наши  аэропланы  и
разобьют их  об  исполинские  горы.  С  ее  чудовищами  мы  могли  бы  еще
справиться, хотя и ценою немалых жертв; но ее бактериальный  мир,  страшно
богатый формами, известен нам лишь в ничтожной степени, - а сколько  новых
болезней для нас скрывает он в себе? Ее вулканические силы еще находятся в
беспокойном брожении; сколько неожиданных землетрясений, извержений  лавы,
океанических наводнений они  нам  обещают.  Разумные  существа  не  должны
предпринимать  невозможного.  Попытка  колонизовать  Венеру  дала  бы  нам
бесчисленные, но и бесполезные жертвы, не жертвы науки и общего счастья, а
жертвы безумия и мечты. Этот вопрос, мне кажется, ясен, и уже один  доклад
последней экспедиции на Венеру вряд ли в ком-нибудь мог оставить какие  бы
то ни было сомнения.
   Таким образом, если  дело  идет  вообще  о  массовом  переселении,  то,
конечно, только о переселении на Землю. Тут препятствия со стороны природы
ничтожны, ее богатства неисчислимы, - они в восемь раз превосходят то, что
дает  наша  планета.  Самое  дело  колонизации  хорошо  подготовлено   уже
существующей на Земле, хотя и невысокой культурой.  Все  это,  разумеется,
известно и центральной  статистике.  Если  она  предлагает  нам  вопрос  о
выборе, а мы  находим  нужным  его  обсуждать,  то  исключительно  по  той
причине, что Земля представляет нам одно очень серьезное препятствие.  Это
ее человечество.
   Люди Земли владеют ею, и ни  в  каком  случае  они  ее  добровольно  не
уступят, не уступят сколько-нибудь значительной доли ее  поверхности.  Это
вытекает из всего характера их культуры.  Ее  основа  есть  собственность,
огражденная организованным  населением.  Хотя  даже  самые  цивилизованные
племена Земли эксплуатируют на деле только ничтожную  часть  доступных  им
сил природы, но стремление к захвату новых территорий  у  них  никогда  не
ослабевает. Систематическое ограбление земель и имущества менее культурных
племен носит у них название колониальной политики  и  рассматривается  как
одна из главных задач их государственной жизни.  Можно  себе  представить,
как отнесутся они к естественному и разумному предложению с нашей  стороны
- уступить нам часть их материков, взамен чего мы научили бы их и  помогли
бы  им  несравненно  лучше  пользоваться  остальной  частью...   Для   них
колонизация - это вопрос только грубой силы и насилия; и хотим мы  или  не
хотим, они заставят нас принять по отношению к ним эту точку зрения.
   Если бы при этом дело шло только о том,  чтобы  один  раз  доказать  им
перевес нашей силы, это было бы сравнительно просто и  потребовало  бы  не
больше жертв, чем любая из их обычных бессмысленных  и  бесполезных  войн.
Существующие у  них  большие  стада  дрессированных  для  убийства  людей,
называемых армиями, послужили бы самым подходящим  материалом  для  такого
необходимого насилия. Любой из наших этеронефов мог бы посредством  потока
губительных лучей, возникающих при ускоренном разложении радия, уничтожить
в несколько минут одно-два таких стада, и это было бы скорее полезно,  чем
вредно даже для их культуры. Но,  к  сожалению,  дело  не  так  просто,  а
главные трудности только начались бы с этого момента.
   В вечной борьбе между племенами Земли у них  сложилась  психологическая
особенность, называемая патриотизмом. Это  неопределенное,  но  сильное  и
глубокое чувство заключает в себе  и  злобное  недоверие  ко  всем  чуждым
народам и расам, и стихийную привычку к своей общей жизненной  обстановке,
особенно к территории, с которой земные племена срастаются,  как  черепаха
со своей оболочкой, и какое-то коллективное самомнение, и, часто  кажется,
простую жажду  истребления,  насилия,  захватов.  Патриотическое  душевное
состояние чрезвычайно усиливается и обостряется после  военных  поражений,
особенно когда победители отнимают у побежденных часть  территории;  тогда
патриотизм побежденных  приобретает  характер  длительно  ной  и  жестокой
ненависти к победителям, и месть им  становится  жизненным  идеалом  всего
племени, не только его худших элементов - "высших", или правящих, классов,
но и лучших - его трудящихся масс.
   И вот если бы  мы  взяли  себе  часть  земной  поверхности  посредством
необходимого насилия, то несомненно, что это повело бы к объединению всего
земного человечества в одном чувстве земного  патриотизма,  в  беспощадной
расовой ненависти и злобе против наших колонистов; истребление  пришельцев
каким бы то ни было способом, вплоть до самых предательских,  стало  бы  в
глазах людей священным и благородным подвигом, дающим  бессмертную  славу.
Существование наших колонистов сделалось  бы  совершенно  невыносимым.  Вы
знаете, что разрушение жизни - дело вообще очень легкое,  даже  для  нашей
культуры; мы неизмеримо сильнее земных людей в случае открытой борьбы,  но
при неожиданных нападениях они могут  убивать  нас  так  же  успешно,  как
обыкновенно делают это друг  с  другом.  Надо  к  тому  же  заметить,  что
искусство истребления развито у  них  несравненно  выше,  чем  все  другие
стороны их своеобразной культуры.
   Жить вместе с ними и среди них было бы, конечно, прямо невозможно;  это
означало бы вечные заговоры и террор с  их  стороны,  постоянное  сознание
неотвратимой опасности и бесчисленные жертвы для наших товарищей. Пришлось
бы выселить их изо всех занятых нами областей -  выселить  сразу  десятки,
может быть, сотни миллионов. При  их  общественном  строе,  не  признающем
товарищеской   взаимной   поддержки,   при   их   социальных   отношениях,
обусловливающих услуги и помощь уплатою денег, наконец, при их неуклюжих и
лишенных  гибкости  способах  производства,  не   допускающих   достаточно
быстрого  расширения  производительности  и  перераспределения   продуктов
труда,  -  эти  миллионы  выселенных  нами  людей  были  бы  в   громадном
большинстве  обречены  на  мучительную  голодную   смерть.   А   уцелевшее
меньшинство образовало бы кадры ожесточенных, фанатичных агитаторов против
нас среди всего остального человечества Земли.
   Затем пришлось бы все-таки продолжать борьбу. Вся наша  земная  область
должна была бы превратиться в непрерывно охраняемый военный лагерь.  Страх
дальнейших захватов с нашей стороны и великая расовая ненависть  направили
бы все силы земных племен на подготовку и  организацию  войн  против  нас.
Если уже теперь их оружие гораздо совершеннее их орудий  труда,  то  тогда
прогресс истребительной техники пойдет у них еще несравненно быстрее. В то
же время  они  будут  отыскивать  и  подстерегать  случаи  для  внезапного
открытия войны, и если  им  это  удастся,  они,  несомненно,  нанесут  нам
большие невознаградимые потери, хотя бы дело и окончилось  нашей  победой.
Кроме того, нет ничего невозможного и в том, что они каким-нибудь способом
узнают устройство нашего  главного  оружия.  Радиирующая  материя  им  уже
известна, а метод ускоренного ее разложения может быть либо  разведан  ими
каким-нибудь способом у нас, либо даже самостоятельно открыт  их  учеными.
Но  вы  знаете,  что  при  таком  оружии  тот,  кто  на  несколько   минут
предупреждает противника своим нападением, тот неизбежно его уничтожает; и
разрушить высшую жизнь в этом случае так же легко, как самую элементарную.
   Каково же было бы существование наших товарищей среди этих опасностей и
этого вечного ожидания? Были бы отравлены не только все радости жизни,  но
и самый тип ее скоро  был  бы  извращен  и  принижен.  В  нее  мало-помалу
проникли   бы   подозрительность,   мстительность,    эгоистичная    жажда
самосохранения и  неразрывно  связанная  с  нею  жестокость.  Эта  колония
перестала бы быть нашей колонией, превратившись в военную республику среди
побежденных, неизменно враждебных племен.  Повторяющиеся  нападения  с  их
жертвами не только порождали бы чувство мести и злобы, искажающее  дорогой
нам образ человека, но и объективно вынуждали бы к переходу из  самозащиты
в беспощадное наступление. И в  конце  концов  после  долгих  колебаний  и
бесплодной мучительной  растраты  сил  дело  пришло  бы  неизбежно  к  той
постановке вопроса, какую мы,  существа  сознательные  и  предвидящие  ход
событий, должны  принять  с  самого  начала:  _колонизация  Земли  требует
полного истребления земного человечества_.
   (Среди сотен слушателей проносится ропот ужаса, из которого  выделяется
громкое негодующее восклицание  Нэтти.)  Когда  тишина  восстанавливается,
Стэрни спокойно продолжает:
   - Надо понять необходимость и твердо смотреть ей в  глаза,  как  бы  ни
была она сурова. Нам предстоит одно из двух:  либо  остановка  в  развитии
нашей жизни, либо уничтожение чуждой нам жизни на Земле.  Ничего  третьего
нет перед нами. (Голос Нэтти: "Неправда!" Я знаю, что имеет в виду  Нэтти,
протестуя против моих  слов,  и  разберу  сейчас  ту  третью  возможность,
которую она предлагает.
   - Это попытка  немедленного  социалистического  перевоспитания  земного
человечества, план, к которому все мы еще недавно склонялись и от которого
теперь,