ер и гранитных  скал.
Эти скалы чернели местами, свободные от снега. Между ними кой-где лепились
деревушки.
   Налево позади нас оставалось  вдали  снежное  поле  замерзшего  залива,
справа - белые равнины  громадного  озера.  На  этом  безжизненном  зимнем
ландшафте мне предстояло порвать свои связи со старой землею.  И  вдруг  я
почувствовал - не сомнение, нет, настоящую уверенность, что это  -  разрыв
навсегда...
   Гондола медленно опустилась между скалами, в  небольшой  бухте  горного
озера, перед темным сооружением,  возвышавшимся  на  снегу.  Ни  окон,  ни
дверей не было видно. Часть  металлической  оболочки  сооружения  медленно
сдвинулась в сторону, открывая черное отверстие, в которое и  вплыла  наша
лодка. Затем отверстие снова закрылось, а пространство, где мы находились,
осветилось электрическим светом. Это была большая удлиненная  комната  без
мебели; на полу ее лежала масса мешков с балластом.
   Мэнни прикрепил гондолу к специально предназначенным для этого колонкам
и отворил одну из  боковых  дверей.  Она  вела  в  длинный  полуосвещенный
коридор. По сторонам  его  были  расположены,  по-видимому,  каюты.  Мэнни
привел меня в одну из них и сказал:
   - Вот ваша каюта. Устраивайтесь сами, а я пойду в  машинное  отделение.
Увидимся завтра утром.
   Я был рад остаться один. Сквозь все  возбуждение,  вызванное  странными
событиями  вечера,  утомление  давало  себя  знать,  я  не  прикоснулся  к
приготовленному для меня  на  столе  ужину  и,  погасив  лампочку,  лег  в
постель. Мысли нелепо перемешивались в  голове,  переходя  от  предмета  к
предмету самым неожиданным образом. Я упорно заставлял  себя  заснуть,  но
это мне долго не  удавалось.  Наконец  сознание  стало  неясным;  смутные,
неустойчивые  образы  начали  толпиться  перед  глазами,  окружающее  ушло
куда-то далеко, и тяжелые грезы овладели моим мозгом.
   Цепь снов закончилась ужасным  кошмаром.  Я  стоял  на  краю  громадной
черной пропасти, на дне которой сияли  звезды,  и  Мэнни  с  непреодолимой
силой увлекал меня вниз, говоря, что не стоит бояться силы тяжести  и  что
через несколько сот тысяч лет падения мы  достигнем  ближайшей  звезды.  Я
застонал в мучительной последней борьбе и проснулся.
   Нежный голубой свет наполнял мою комнату. Около меня сидел на постели и
наклонялся ко мне... Мэнни? Да, он,  но  призрачно-странный  и  как  будто
другой: мне казалось, что он стал гораздо меньше, и глаза его не так резко
выступали на лице, у него было мягкое, доброе выражение, а не  холодное  и
непреклонное, как только что на краю бездны...
   - Какой вы хороший... - произнес я, смутно сознавая эту перемену.
   Он улыбнулся и положил руку мне на лоб. Это была маленькая мягкая рука.
Я снова закрыл глаза и с нелепой мыслью о том,  что  надо  поцеловать  эту
руку, забылся в спокойном, блаженном сне.



4. ОБЪЯСНЕНИЕ

   Когда я проснулся и осветил комнату, часы  показывали  десять.  Окончив
свой туалет, я нажал кнопку звонка, и через минуту в комнату вошел Мэнни.
   - Мы скоро отправимся? - спросил я.
   - Через час, - ответил Мэнни.
   - Вы заходили ко мне сегодня ночью или мне только приснилось?
   - Нет, это не был сон; но приходил не я, а наш молодой  доктор,  Нэтти.
Вы плохо и тревожно спали, он должен был усыпить вас посредством  голубого
света и внушения.
   - Он ваш брат?
   - Нет, - улыбаясь, сказал Мэнни.
   - Вы до сих  пор  не  сказали  мне,  какой  вы  национальности...  Ваши
остальные товарищи принадлежат к тому же типу, как и вы?
   - Да, - ответил Мэнни.
   - Значит, вы меня  обманули,  -  резко  заявил  я.  -  Это  не  научное
общество, а нечто другое?
   - Да, - спокойно сказал Мэнни.  -  Все  мы  -  жители  другой  планеты,
представители другого человечества. Мы - марсиане.
   - Зачем же вы меня обманули?
   - А вы стали бы меня слушать, если бы я сразу сказал вам всю правду?  У
меня было слишком мало времени, чтобы убедить  вас.  Приходилось  исказить
истину ради правдоподобия. Без этой переходной ступени ваше сознание  было
бы чрезмерно потрясено. В главном же я сказал правду - в том, что касается
предстоящего путешествия.
   - Значит, я все-таки ваш пленник?
   - Нет, вы и теперь свободны.  У  вас  еще  час  времени,  чтобы  решить
вопрос. Если вы откажетесь  за  это  время,  мы  отвезем  вас  обратно,  а
путешествие отложим, потому что нам одним теперь возвращаться нет смысла.
   - Зачем же я вам нужен?
   - Чтобы послужить живой связью  между  нашим  и  земным  человечеством,
чтобы ознакомиться с нашим строем  жизни  и  ближе  ознакомить  марсиан  с
земным, чтобы быть -  пока  вы  этого  пожелаете  -  представителем  своей
планеты в нашем мире.
   - Это уже вполне правда?
   - Да, вполне, если вы окажетесь в силах выполнить эту роль.
   - В таком случае надо попытаться. Я остаюсь с вами.
   - Это ваше окончательное решение? - спросил Мэнни.
   - Да, если и последнее ваше объяснение не представляет  какой-нибудь...
переходной ступени.
   - Итак, мы едем, - сказал Мэнни, оставляя без внимания мою колкость.  -
Сейчас я пойду сделать последние указания машинисту,  а  потом  вернусь  к
вам, и мы пойдем вместе наблюдать отплытие этеронефа.
   Он ушел, а я предался размышлениям. Наше  объяснение,  в  сущности,  не
было вполне закончено. Оставался еще один вопрос, и довольно серьезный; но
я не решился предложить его Мэнни. Сознательно ли  содействовал  он  моему
разрыву с Анной Николаевной? Мне казалось, что да. Вероятно,  он  видел  в
ней препятствие для своей цели. Может быть, он был прав. Во всяком случае,
он мог только ускорить этот разрыв, а не создать его. Конечно, и это  было
дерзким вмешательством в мои личные дела. Но теперь я  уже  был  связан  с
Мэнни и все равно должен был подавлять свою враждебность к  нему.  Значит,
незачем было и трогать прошлое, лучше всего  было  и  не  думать  об  этом
вопросе.
   В общем, новый оборот дела не слишком меня поразил: сон  подкрепил  мои
силы, а удивить меня чем-нибудь после всего пережитого накануне  было  уже
довольно трудно. Надо было только выработать план дальнейших действий.
   Задача состояла, очевидно, в том,  чтобы  как  можно  скорее  и  полнее
ориентироваться в своей новой обстановке. Самое лучшее было -  начинать  с
ближайшего и переходить шаг за шагом к  более  отдаленному.  Ближайшим  же
являлось - этеронеф, его обитатели и начинающееся  путешествие.  Марс  был
еще далеко: самое  меньшее  на  два  месяца  расстояния,  как  можно  было
заключить из вчерашних слов Мэнни.
   Наружную форму этеронефа я успел заметить еще накануне: это  был  почти
шар со сглаженным сегментом внизу, на манер поставленного колумбова  яйца,
- форма, рассчитанная, конечно, на то, чтобы  получался  наибольший  объем
при  наименьшей  поверхности,  то  есть  наименьшей  затрате  материала  и
наименьшей площади охлаждения. Что  касается  материала,  то  преобладали,
по-видимому, алюминий и  стекло.  Внутреннее  устройство  мне  должен  был
показать и объяснить Мэнни, он же должен был  познакомить  меня  со  всеми
остальными "чудовищами", как я мысленно называл моих новых товарищей.
   Вернувшись, Мэнни повел меня к остальным  марсианам.  Все  собрались  в
боковой зале с громадным хрустальным окном  в  половину  стены.  Настоящий
солнечный свет был очень приятен  после  призрачного  света  электрических
лампочек. Марсиан было  человек  двадцать,  и  все  были,  как  мне  тогда
показалось, на одно лицо. Отсутствие бороды, усов, а также и морщин на  их
лицах почти сглаживало у них даже  разницу  возраста.  Я  невольно  следил
глазами за Мэнни, чтобы не потерять его среди этой  чуждой  мне  компании.
Впрочем, я скоро  стал  различать  между  ними  моего  посетителя,  Нэтти,
выделявшегося своей молодостью и живостью, а также  широкоплечего  гиганта
Стэрни,  поражавшего  меня  каким-то  странно  холодным,  почти   зловещим
выражением лица. Кроме самого Мэнни, один Нэтти говорил со мною по-русски,
Стэрни и еще три-четыре человека - по-французски, другие - по-английски  и
по-немецки, между собою же они говорили на каком-то совершенно  новом  для
меня - очевидно, своем родном языке. Язык этот был звучен и красив и,  как
я с удовольствием заметил, не представлял, по-видимому, никаких  особенных
трудностей в произношении.



5. ОТПЛЫТИЕ

   Как ни интересны были "чудовища", но главное мое внимание было невольно
устремлено  к  приближающемуся  торжественному   моменту   "отплытия".   Я
пристально смотрел на снежную поверхность, находившуюся перед нами,  и  на
отвесную гранитную стену, поднимавшуюся за  нею.  Я  ожидал,  что  вот-вот
почувствую резкий толчок и все это быстро замелькает, удаляясь от нас.  Но
ничего подобного я не дождался.
   Бесшумное, медленное, чуть заметное движение стало  понемногу  отделять
нас от снежной площади. В течение нескольких  секунд  поднятие  было  едва
заметно.
   - Ускорение два сантиметра, - сказал Мэнни.
   Я понял, что это значило. В первую секунду мы должны были пройти  всего
один  сантиметр,  во  вторую  три,  в  третью  пять,  в   четвертую   семь
сантиметров; и скорость  должна  была  все  время  изменяться,  непрерывно
возрастая по закону арифметической прогрессии. Через минуту мы должны были
достигнуть скорости идущего человека, через 15 минут - курьерского  поезда
и т.д.
   Мы двигались по закону падения  тел,  но  падали  вверх  и  в  500  раз
медленнее, чем обыкновенные тяжелые тела, падающие близ поверхности земли.
   Стеклянная пластинка окна начиналась от самого пола и составляла с  ним
тупой угол, сообразно направлению шаровой  поверхности  этеронефа,  частью
которого она являлась. Благодаря этому мы могли, наклоняясь вперед, видеть
и то, что было прямо под нами.
   Земля  все  быстрее  уходила  из-под  нас,   и   горизонт   расширялся.
Уменьшились темные пятна скал и деревушек, очертания  озер  вырисовывались
как на плане. А небо становилось все темнее; и в то самое время как  синяя
полоса незамерзшего моря заняла западную сторону горизонта, мои глаза  уже
стали различать наиболее яркие звезды при полуденном солнечном свете.
   Очень медленное вращательное движение этеронефа вокруг его вертикальной
оси позволило нам видеть все пространство вокруг.
   Нам казалось, что горизонт поднимается вместе с нами, и земная  площадь
под  нами  представлялась  громадным  вогнутым  блюдечком   с   рельефными
украшениями.  Их  контуры  становились  мельче,  рельеф  все  плоше,  весь
ландшафт принимал все в большей мере характер географической карты,  резко
вычерченной  в  середине,  расплывчато  и  неясно  к  ее  краям,  где  все
заволакивалось полупрозрачным синеватым туманом. А небо  сделалось  совсем
черным, и бесчисленные звезды,  вплоть  до  самых  мелких,  сияли  на  нем
спокойным, немерцающим светом, не боясь яркого солнца, лучи которого стали
жгучими до боли.
   - Скажите, Мэнни, это ускорение в два сантиметра, с которым  мы  сейчас
движемся, будет продолжаться все время путешествия?
   - Да, - отвечал он, - только его направление будет около 50  километров
в секунду, а средняя - около 25 километров,  но  к  моменту  прибытия  она
станет так же мала, как была в самом начале пути, и мы без всякого  толчка
и сотрясения опустимся на поверхность Марса. Без этих огромных  переменных
скоростей мы бы не могли достигнуть ни Земли, ни Венеры, потому  что  даже
их ближайшие расстояния - 60 и 100 миллионов километров  -  при  скорости,
например, ваших поездов удалось бы проехать только в течение  столетий,  а
не месяцев, как это сделаем мы с вами. Что же касается способа  "пушечного
выстрела", о котором я читал  в  ваших  фантастических  романах,  то  это,
конечно, простая шутка, потому что по законам механики практически одно  и
то же - находиться ли внутри ядра во  время  выстрела  или  получить  ядро
внутрь.
   -  А  каким  путем  вы  достигаете  такого  равномерного  замедления  и
ускорения?
   - Движущая сила этеронефа - это одно из  радиирующих  веществ,  которое
нам удается добывать  в  большом  количестве.  Мы  нашли  способ  ускорять
разложение  его  элементов  в  сотни  тысяч  раз;  это  делается  в  наших
двигателях при помощи довольно простых  электрохимических  приемов.  Таким
образом освобождается громадное количество энергии. Частицы  распадающихся
атомов разлетаются, как вам известно,  со  скоростью,  которая  в  десятки
тысяч раз превосходит скорость артиллерийских снарядов. Когда эти  частицы
могут вылетать из этеронефа только по одному определенному направлению, то
есть по одному каналу  с  непроницаемыми  для  них  стенками,  тогда  весь
этеронеф движется в противоположную сторону, как  это  бывает  при  отдаче
ружья или откате орудия. По известному  вам  закону  живых  сил  вы  легко
можете рассчитать, что незначительной части  миллиграмма  таких  частиц  в
секунду вполне достаточно, чтобы  дать  нашему  этеронефу  его  равномерно
ускоренное движение.
   Во время нашего разговора все марсиане исчезли из залы. Мэнни предложил
мне идти позавтракать в его каюте. Я пошел с ним. Его  каюта  примыкала  к
стенке этеронефа, и в ней было большое  хрустальное  окно.  Мы  продолжали
беседу. Я знал, что мне предстоят  новые,  неиспытанные  ощущения  в  виде
потери тяжести моего тела, и расспрашивал об этом Мэнни.
   - Да, - сказал Мэнни, - хотя  Солнце  продолжает  притягивать  нас,  но
здесь  это  действие  ничтожно.  Влияние  Земли  тоже   станет   незаметно
завтра-послезавтра. Только благодаря непрерывному  ускорению  этеронефа  у
нас будет сохраняться 1/400 - 1/500 нашего прежнего  веса.  В  первый  раз
привыкать к этому нелегко,  хотя  перемена  происходит  очень  постепенно.
Приобретая легкость,  вы  будете  делать  массу  неправильно  рассчитанных
движений, ведущих мимо цели. Удовольствие летать по воздуху покажется  вам
весьма  сомнительным.  Что  касается  неизбежных  при  этом  сердцебиений,
головокружений и даже тошноты, то избавиться от  них  поможет  вам  Нэтти.
Трудно будет также справляться с водою и другими жидкостями, которые будут
при малейших толчках ускользать из сосудов и разбрасываться повсюду в виде
огромных сферических капель. Но у нас все  старательно  приспособлено  для
устранения этих неудобств: мебель и посуда прикрепляются к месту, жидкости
сохраняются закупоренными, всюду приделаны ручки  и  ремни  для  остановки
невольных полетов при резких движениях. Вообще же вы  привыкнете;  времени
для этого хватит.
   Со времени отъезда прошло около двух часов, а уменьшение веса было  уже
довольно ощутительно, хотя пока еще очень приятно: тело становилось легче,
движения свободнее, и ничего больше. Атмосферу мы успели вполне  миновать,
но это нас не беспокоило, так как в нашем  герметически  закрытом  корабле
имелся, конечно,  достаточный  запас  кислорода.  Видимая  область  земной
поверхности стала окончательно похожа на географическую карту,  правда,  с
перепутанным  масштабом:  более  крупным  в  середине,  более   мелким   к
горизонту; кое-где ее закрывали  еще  белые  пятна  облаков.  На  юге,  за
Средиземным морем, север Африки и Аравии был довольно  ясно  виден  сквозь
синюю дымку; на севере,  за  Скандинавией,  взгляд  терялся  в  снежной  и
ледяной пустыне, только скалы Шпицбергена выделялись еще темным пятном. На
востоке, за зеленовато-бурой полосой Урала, местами  прорезанной  снежными
пятнами, начиналось опять сплошное царство белого цвета, кое-где только  с
зеленоватым отливом  -  слабым  напоминанием  о  громадных  хвойных  лесах
Сибири. На западе, за ясными контурами средней Европы, терялись в  облаках
очертания берегов Англии и северной Франции. Я не мог  долго  смотреть  на
эту гигантскую картину, так как  мысль  о  страшной  глубине  бездны,  над
которой мы находились, быстро вызывала у меня чувство, близкое к обмороку.
Я возобновил разговор с Мэнни.
   - Вы капитан этого корабля, не так ли?
   Мэнни утвердительно кивнул головою и заметил:
   - Но это не значит, чтобы я обладал тем, что у вас  называется  властью
начальника. Просто я наиболее опытен в деле управления этеронефом,  и  мои
указания принимаются так же, как я  принимаю  астрономические  вычисления,
выполняемые Стэрни, или как все мы принимаем медицинские советы Нэтти  для
поддержания нашего здоровья и рабочей силы.
   - А сколько лет этому доктору Нэтти? Он кажется мне очень уж молодым.
   - Не помню, шестнадцать или семнадцать, - с улыбкой ответил Мэнни.
   Приблизительно так мне и казалось. Но я  не  мог  не  удивляться  такой
ранней учености.
   - И в этом возрасте быть уже врачом! - невольно вырвалось у меня.
   - И прибавьте: знающим и опытным врачом, - дополнил Мэнни.
   В то время я не сообразил, а Мэнни умышленно  не  напомнил  этого,  что
годы марсиан  почти  вдвое  длиннее  наших:  оборот  Марса  вокруг  Солнца
совершается в 686 наших дней, и 16 лет Нэтти равнялись 30 земным годам.



6. ЭТЕРОНЕФ

   После завтрака Мэнни провел  меня  осматривать  наш  "корабль".  Прежде
всего мы направились  в  машинное  отделение.  Оно  занимало  нижний  этаж
этеронефа, примыкая прямо к его уплощенному дну, и делилось  перегородками
на пять комнат - одну центральную и четыре боковые. В середине центральной
комнаты возвышалась движущая машина, а вокруг нее со всех  четырех  сторон
были сделаны в полу круглые стеклянные окна, одно из чистого хрусталя, три
из цветного  стекла  различной  окраски;  стекла  были  в  три  сантиметра
толщиной, удивительно прозрачные. В данную минуту мы  могли  видеть  через
них только часть земной поверхности.
   Основную часть машины составлял вертикальный металлический цилиндр трех
метров вышины и полметра в диаметре, сделанный, как мне объяснил Мэнни, из
осмия - очень тугоплавкого, благородного металла, родственного платине.  В
этом  цилиндре  происходило  разложение  радиирующей  материи;  накаленные
докрасна 20-сантиметровой толщины стенки ясно свидетельствовали об энергии
этого процесса. И, однако, в комнате не было слишком жарко:  весь  цилиндр
был  окружен  вдвое  более  широким  футляром  из  какого-то   прозрачного
вещества, прекрасно защищающего от жары; а вверху этот футляр соединен был
с трубами, по которым нагретый воздух отводился из него во все стороны для
равномерного "отопления" этеронефа.
   Остальные части машины, связанные  разными  способами  с  цилиндром,  -
электрические катушки, аккумуляторы, указатели с циферблатами  и  т.п.,  -
были расположены вокруг в красивом порядке, и дежурный машинист  благодаря
системе зеркал видел все их сразу, не сходя со своего кресла.
   Из боковых комнат одна была "астрономическая", справа и  слева  от  нее
находились "водяная" и  "кислородная",  а  на  противоположной  стороне  -
"вычислительная". В астрономической комнате пол  и  наружная  стенка  были
сплошь  хрустальные,  из  геометрически  отшлифованного  стекла  идеальной
чистоты. Их прозрачность была такова, что когда я, идя вслед за  Мэнни  по
воздушным мостикам, решился взглянуть прямо вниз, то  я  ничего  не  видел
между собой и бездной, расстилавшейся под нами, - мне приходилось  закрыть
глаза, чтобы остановить мучительное головокружение. Я старался смотреть по
сторонам на инструменты,  которые  были  расположены  в  промежутках  сети
мостиков, на сложных штативах, спускавшихся с потолка  и  внутренних  стен
комнаты.  Главный  телескоп  был   около   двух   метров   длины,   но   с
непропорционально большим объективом  и,  очевидно,  такой  же  оптической
силой.
   - Окуляры мы применяем только алмазные, -  сказал  Мэнни,  -  они  дают
наибольшее поле зрения.
   - Насколько значительно обычное увеличение этого телескопа?  -  спросил
я.
   - Ясное увеличение около 600 раз, -  отвечал  Мэнни,  -  но  когда  оно
недостаточно, мы фотографируем поле зрения и рассматриваем фотографию  под
микроскопом. Этим путем увеличение фактически  доводится  до  60  тысяч  и
более; а заземление с фотографированием не составляет у нас и минуты.