, в конце концов, здоровые уже кабаны - куда я? На
кой мне хрен что искать-то? Да меня старуха моя прибьет за одну мысль такую!
   В ответ раздался одобрительный гогот. Шериф подсел  к  Сэму,  положил  на
стол свои большие, как две кувалды,  кулаки  и  некоторое  время  равнодушно
обозревал сидящих в зале людей.
   - Не нравятся мне тут чужаки,  -  начал  он.  -  Особенно  такие  чужаки.
Шеф-попечитель, между прочим, выдал им  разрешение,  так  что  к  ним  и  не
придерешься...
   - Пусть валят, откуда приехали, -  мрачно  заявил  один  из  шахтеров.  -
Верно, док?
   - Верно, верно, - поморщился Андрей.
   В этот момент стеклянные двери зала шумно  распахнулись,  и  в  заведение
вошел младший из братьев Пшездецких - Вольдемар, в сопровождении  известного
забияки Цыбина, который держал за  шкирку  совершенно  ополоумевшего  агента
Хатчинсона. Тот даже не сопротивлялся, лишь крутил во все  стороны  головой,
как бы соображая, как и для чего он здесь оказался.
   - Ха, - меланхолично улыбнулся Маркелас, - я так и знал.
   - Вы это видели, шериф? - спросил у него Пшездецкий, подталкивая Цыбина и
его добычу к столику, - Видели?
   - Видел, - ответил Ник. - Он тебе тоже не понравился?
   - Самое смешное, шериф, что эта образина показывает мне какую-то  бумагу,
выданную ему шефом-попечителем. То есть не им  лично,  а  что-то  там  такое
столичное... я хочу спросить: как вы считаете,  у  этого  нашего  Бэрдена  в
голове что - навоз?
   - Он не имел права отказать. Все законно, Вольдемар.
   Пшездецкий довольно долго обдумывал  услышанное.  Все  это  время  верный
Цыбин продолжал держать Хатчинсона за шиворот, а тот  все  так  же  смиренно
висел на его руке, словно позабытая режиссером  театральная  кукла.  Наконец
Пшездецкий резко кивнул головой, и Цыбин разжал пальцы.
   - Пошел отсюда, вонючка. Скажешь своей дирекции, что с нами эти номера не
проходят. Пусть ищут дураков у себя на Авроре, а здесь они давно повывелись.
   - Вы не слишком резко, Вольдемар? - спросил Андрей.
   - Резко, доктор,  знаю.  Ваша,  как  говорится,  правда,  да  вот  только
посудите вы сами: если нас начнут скупать крупные компании, то куда  мы  все
денемся? Я сейчас говорю не о деньгах, нет. Даже если представить себе,  что
заплатят нам по максимуму, все равно - куда? На юг? Так, а что там делать  -
все заново? Нет уж. Мой род тут двести лет сидит,  корни  уже  пустил,  я  и
подумать не могу, чтобы сорваться отсюда куда-то.
   - Тем более что рентабельность наших руд все  равно  остается  достаточно
высокой, - вставил Маркелае. - Просто они почуяли, что  денежек  из  старого
Окса можно качать куда больше, чем прежде, вот и засуетились.
   Официантка принесла Андрею пиво и порцию coсисок. Постукивая пальцами  по
блестящей от старости  столешнице,  он  подумал  о  том,  что  Пшездецкий  с
Маркеласом, безусловно, правы. Стоит только пустить сюда  одну,  всего  лишь
одну из поднявшихся в течение войны "акул", и все, можно складывать вещички.
В ход пойдет все - подкуп чиновничества, юристов по земельному праву, и рано
или поздно, но своего эти типы добьются. Нет, таких,  как  Хатчинсон,  нужно
гнать сразу же, не вступая с ними в какие-либо переговоры: пусть они  знают,
что здешние землевладельцы имеют собственную гордость и понимают, что закон,
пусть даже сугубо формально, стоит на их стороне.
   - Ладно, - Андрей допил свое пиво и поднялся из-за стола, -  поеду  я.  У
меня что завтра, что послезавтра - дурдом. По  двадцать  больных  да  еще  и
объезд.

   Глава 5


   Моросивший с утра  дождик  размыл  дорогу.  Когда-то  она  была  засыпана
гравием на плотной связующей  основе,  но  в  годы  войны  заниматься  такой
ерундой,  как  дороги,  на  Оксдэме  было  некогда,  а  теперь   -   некому.
Гидрообъемная  трансмиссия,  натужно  завывая,  вращала  облепленные  грязью
колеса, а до одури уставший доктор Огоновский слепо смотрел перед собой,  не
слыша ни воя, ни рева движка, - он ехал домой. Дома ждал  ужин,  дома  ждала
Ханна и радостный щенок Том,  с  визгом  бросающийся  ему  под  ноги.  Перед
глазами  Огоновского  стояла  картина  ужасающей,  непривычной  ему  нищеты,
картина, превратившаяся за последние недели в обыденность,  но  все  еще  не
переставшая шокировать. Он видел пустые дома, в которых осталась  только  та
мебель и утварь, которую никому нельзя было продать. Он видел семьи, живущие
только тем, что родит скупая  оксдэмская  земля,  а  также  подачками  более
удачливых соседей. Более удачливыми были те, чьи мужчины вернулись с войны -
пусть не все, пусть только один-два, но все же вернулись, а значит,  они  не
пропадут. Он с ужасом думал о том, что будет, когда наступит зима...
   Возвращаясь на Оксдэм, Андрей ожидал, конечно, увидеть достаточно суровую
картину, но реальность превзошла самые пессимистические  ожидания.  Это  был
кошмарный сон - поселки, треть жителей которых обречена на вымирание. Он уже
видел женщин, отдающих своим детям  последний  кусок  и  тихо  умирающих  от
голода. Он колол глюкозу направо и налево, понимая:  это  единственное,  что
находится в его власти, - сколько не израсходуй, все тут же  возместят,  тем
более что в планетарном аптечном управлении, как он знал, понимают  ситуацию
не хуже его - и терзался своим бессилием.
   Он испытывал чувство, схожее с  тем  отчаянием,  которое  охватывало  его
всякий раз, когда у него на руках умирал человек.
   На лобовое стекло упали первые крупные  капли  дождя.  Упали,  не  успели
стечь и брызнули во все стороны крохотными водяными шариками -  стекло  было
водоотталкивающим. Медленно проехала широкая щетка "дворника". Андрей скосил
глаза вправо, где рос на холмах небольшой аккуратный поселок, и с удивлением
разглядел служебный грузовик шерифа и горстку вооруженных людей возле  него.
Огоновский остановился, сдал назад и вывернул руль, въезжая на  дорогу,  что
вела к селению.
   Завидев его джип, люди почтительно расступились, позволяя  ему  подъехать
поближе к грузовику. В кабине  машины  сидел  Маркелас,  возбужденно  орущий
что-то в портативную  рацию.  Андрей  выбрался  из  автомобиля,  внимательно
оглядел странную команду - в основном  здесь  были  крепкие,  тертые  войной
мужики, составлявшие костяк местной самообороны. Многие  из  них  служили  в
десанте, так что старенькие  излучатели  отнюдь  не  выглядели  в  их  руках
граблями, как это часто бывает с цивильными.
   - Что случилось", джентльмены? - спросил Андрей и сунулся в машину, чтобы
взять с панели сигареты.
   - Сволочь из болот полезла,  -  возбужденно  ответил  ему  чей-то  ломкий
тенор.
   - Какая сволочь? Блэз, ты здесь?
   -  Здесь,  ваша  милость,  -  из  толпы  выступил   недавний   лейтенант,
вооруженный весьма серьезным "Торном", доставшимся ему,  судя  по  всему,  в
качестве награды.
   - Что за сволочь, о чем они?
   Из машины наконец вывалился растрепанный Маркелас.
   - Вся та мразь, что от призыва пряталась, - объяснил он. - Понравилось им
в старых шахтах да в болотах, а теперь вдруг полезли  -  Вальдека  ограбили,
двух свиней уволокли и дочку его младшую. Вот я и собрал народ. Второй отряд
с запада пойдет, там Воли Пшездецкий. На закате начнем, да и врежем  им  как
следует. Темнота нам в помощь.
   - Я с вами, - сразу решил Андрей. - Знаю я  вас,  Христово  воинство,  вы
впотьмах друг дружку перестреляете.
   - Ура, док! - крикнул кто-то. - Док с нами!
   - Не имеешь права, - негромко произнес Маркелас, глядя в грязь у себя под
ногами, - и гомон возбужденных голосов моментально смолк, уступив  тяжелому,
настороженному молчанию. - Государственный служащий не имеет права  вступать
в подразделения планетарной самообороны, ему  место  в  регулярных  войсках.
Забыл, полковник?
   Андрей вздохнул. Маркелас был прав - как  всегда...  Яростно  затягиваясь
сигаретой, он обошел свой джип и откинул вверх тяжелую дверь багажника.
   - Офицеров много у вас? - спросил он.
   - Блэз, Скляр и еще кто-то, - ответил за всех шериф.
   - Очень хорошо. Офицеры умеют пользоваться, им и даю. - Андрей сбросил на
землю два прямоугольных ящика с  удобными  заплечными  петлями,  на  которых
чернели трафаретные жезлы Эскулапа и эмблема  Флота.  -  Взяли!  А  я  успею
подготовить операционную. Ник, не забудь связаться с Коннором, пусть он тоже
готовит. Если что-то сложное - ко мне.
   Спускаясь с холмов, он еще долго чувствовал, как смотрят ему в спину  эти
люди. Он и в самом деле не имел права вмешиваться, так как  формально  -  о,
будь оно все проклято! - не являлся членом местной общины.
   - Ужин, кофе как можно крепче - и готовить операционную,  -  приказал  он
Бренде, едва ступив на порог своего дома. - Сегодня будет много раненых.
   - Что-о? - Глаза медсестры едва не вылезли из орбит, она  побледнела  как
мел и, как показалось Андрею, пошатнулась. - О чем вы, доктор?
   - О том, что из болот полезли бандиты. Не беспокойтесь, здесь это обычное
явление, местная самооборона надерет им задницы, и они надолго утихнут.
   - А... полиция? Вы  что  же,  будете  принимать  раненых  без  протоколов
полицейских агентов? Но ведь это нарушение закона, доктор! Я должна  сказать
вам...
   - Здесь нет полиции, Бренда! Здесь есть шериф, его  стража  -  и  местная
самооборона!  Ужин  мне,  скорее   -   и   операционную.   Приготовьтесь   к
реанимационным мероприятиям.
   Следующие часы прошли в ожидании. Андрей не отходил от рации, с  надеждой
ожидая вызова Маркеласа, который отменит тревогу, но эфир молчал. За  окнами
совсем стемнело, дождь то стихал, то вновь принимался барабанить по стеклам.
Огоновский сидел внизу,  в  гостиной,  придвинув  к  огню  камина  громадное
кресло, доставшееся ему в наследство от старого хозяина, и  играл  с  Томом,
щенячья неутомимость которого не знала пределов.  Наконец  вдалеке  заревели
моторы.
   - Бренда, Лалли, мыться! - заорал он, выскакивая в холл.  -  Ханна,  тащи
сюда носилки!
   Возле дома замерли два автомобиля, один из которых был грузовиком шерифа.
Вздохнув, Андрей вышел на аллею.
   Одного из раненых вели под руки, второй, с забинтованной грудью, лежал на
носилках, входивших в медкомплект, который вручил ополченцам Андрей.
   - Что - только двое? - поразился он.
   - Они удрали, - мрачно ответил ему из  темноты  сиплый  голос  шерифа.  -
Странно так удрали... док, я могу остаться? Хочу поговорить.
   - Да, конечно... так, наверх обоих, живее!
   Один из раненых, молодой парнишка в грязном, пропахшем  болотом  комбезе,
был ранен в плечо - Андрей сразу сдал его  на  попечение  Бренды  и  занялся
вторым, таким же молодым,  но  пострадавшим  куда  сильнее:  чья-то  очередь
полоснула его поперек груди.
   Офицеры-десантники все сделали  правильно,  заблокировав  кровотечение  и
погрузив раненого в состояние управляемой комы, чтобы  частично  затормозить
происходящие в организме процессы. Андрей  быстро  облачился  в  герметичный
комбинезон, натянул тонкие прозрачные перчатки и  подмигнул  стоявшей  рядом
Лалли: - Такое ты, конечно, уже видела.
   - Могу даже сама, - серьезно ответила она.
   - Не спеши...  еще  успеешь.  Лазер  -  сюда,  ниже.  Пошли  по  грудине.
Блокадеры... тампон. Снимай кровь, живее. Открой мне пошире поле...
   Через полчаса, закончив возиться с раненым, он содрал с  рук  перчатки  и
кивнул девушке: - Молодчина, вижу школу. Зашивай - и в камеру.  Как  минимум
на двое суток, а потом посмотрим.
   У второго все  уже  было  в  порядке.  Бренда  обработала  ожог,  провела
тканевосстановительные  мероприятия,  "обстреляла"   паренька   скобками   и
отправила его в палату. Андрей бегло осмотрел рану, махнул рукой, помылся  и
спустился вниз, к Нику.
   Маркелас ждал его в гостиной - непривычно мрачный.
   - Я  до  сих  пор  не  могу  понять,  что  произошло,  -  заявил  он  без
предисловий.
   - Что ты имеешь в виду? - спросил Андрей, доставая коньяк.
   - У меня сложилось  ощущение,  что  они  хорошо  организованы.  Прям  как
регулярные войска. Никакой паники, ничего  подобного:  очевидно,  нас  засек
какой-то дозор - короткий обстрел, и только мы их и видели. Я,  в  принципе,
догадываюсь, куда эта мразь удрала, но ты знаешь, такого  я  еще  не  видел.
Вместо того чтобы удирать толпой, они уходили, как десантный легион: мы  все
время, вплоть до последних минут, были под обстрелом.
   - Но ведь стреляли-то они паршиво.
   - Паршиво... но кто мог их научить таким вещам? Я уже  не  раз  устраивал
облавы и всегда наблюдал одно и то же - стоит нам как следует нажать, и  они
тотчас же бросаются врассыпную, только отстреливай. Как в тире! А  сейчас  я
сам видел, как уходили две компактные группы - не рассеиваясь и не прекращая
стрелять. Если дальше так пойдет, то они прижмут нас всерьез...
   Андрей  пожевал  губами.  Ему  не   очень   верилось   в   стратегическую
гениальность местной мрази, которая никогда  не  служила  в  армии  и  умела
только грабить, а потом убегать. Схватить, удрать - и в глубину  болот,  где
сам черт ногу сломит. Или в черную паутину выработанных,  давно  заброшенных
шахт, атаковать которые не всегда решится даже регулярный  десант.  Убежать,
да! Но проявить при этом выучку, дисциплину и хладнокровие?
   "Не почудилось ли Нику, в темноте-то? - подумал Андрей. - Как-то уж очень
все это странно".
   - У меня отличный коньяк, - сказал он примирительным тоном.  -  Попробуй,
не пожалеешь.
   - Ты считаешь, что все это мне приснилось, -  проговорил  Маркелас,  водя
рюмкой под носом, - да,
   конечно, у тебя боевой опыт  высадки,  я  слышал  даже,  совсем  какие-то
странные приключения были... но клянусь тебе, я сам это видел!
   - Странные приключения были, - согласился Андрей. - Так что  в  некотором
роде я действительно специалист по спецоперациям. Звучит-то как здорово, да?
   Он подошел к окну, отдернул в сторону тяжелую штору и вдруг  увидел,  как
бежит по степи белый луч фар. Кроме как  к  нему,  ехать  тут  было  некуда.
Андрей встревоженно прищурился - меж холмов шел обычный фермерский вездеход,
каких здесь было много. "Опять больной, - подумал он.  -  Не  вовремя,  черт
возьми".
   - Ник, - сказал Андрей. - Ко мне опять кого-то  везут.  Будем  надеяться,
что там ничего страшного. Если хочешь,  можешь  заночевать  у  меня.  Ночью,
наверное, теперь шляться опасно.
   - У тебя выдающееся самомнение, - невесело  улыбнулся  Маркелас.  -  Иди,
принимай болящего.
   Машина проехала по аллее и с визгом тормознула у  самых  дверей.  Услышав
тревожные голоса, Огоновский поспешил навстречу.
   Из большого, изрядно  потрепанного  джипа  выгружали  раненого.  В  свете
яркого фонаря, который горел  над  входом,  Андрей  увидел  серые  губы,  на
которых  запеклась  кровь,  темные,   насквозь   окровавленные   бинты   под
расстегнутым комбинезоном и неестественно вывернутую правую стопу в  грязном
носке. Сапог лежал рядом на носилках.
   - Откуда это? - изумился Огоновский.
   - Его не принял этот, как его - Коннор, -  ответил  ему  чей-то  знакомый
голос.
   - Господи, да это же лейтенант Хэнкок!
   - Да, - ответил Блэз, выбираясь на свет. - Он был во втором отряде. Ближе
было к Коннору, туда и повезли. Он не принял...
   - Как это - не принял?! Что ты мне несешь?
   - Вот так - не принял! - заорал в ответ Блэз. - Не принял, потому что без
власти, говорит, без протокола шерифа огнестрел принять не  могу,  закон  не
позволяет. Срать он ему позволяет, а?
   - Пульс пока на месте... давайте  его  наверх,  скорее.  Бренда!  Бренда!
Лалли, вставайте, живо!
   Крови было много, но Огоновский видел и гораздо более неприятные  случаи.
Хэнкоку повезло, по нему стреляли с предельной дистанции, и работа не заняла
много времени. Все это время  Блэз  и  его  тесть,  хмурый  седой  дядька  с
длинными висячими усами, стояли в предбаннике операционной, дожидаясь,  пока
нервный, непривычно поспешный Огоновский не закончит с беднягой Хэнкоком.
   - Что вы тут торчите! - набросился он на них,  продираясь  сквозь  пленку
термокамеры. -  Послезавтра,  не  раньше.  Послезавтра,  я  сказал!  Он  под
наркозом и в себя все равно не придет. До послезавтра.
   - Что там у тебя? - испугался Маркелас, видя, как Андрей яростно  срывает
с себя операционный комбинезон. - Кто это?
   - Это Хэнкок из второго отряда!  И  его  отказался  принять  наш  славный
доктор Коннор. Едем, Ник, едем немедленно. Налей мне коньяку.
   - Куда едем? Ты о чем? Ты на часы смотрел?
   - Мы едем к Коннору. Не спорь со мной! Молчи, молчи, молчи! Я такого  еще
не видел, честное слово... закон ему, ты посмотри! Закон сукиному сыну!..
   Маркелас смотрел в спину Андрею, огорченно покачивая  головой.  Он  знал,
что Коннора, конечно, можно обвинить  в  нарушении  врачебной  этики;  можно
также - в незнании законов о развивающихся мирах.  Для  того  чтобы  принять
раненого, здесь не требовались протоколы  полиции  -  на  криминал  смотрели
значительно проще, и, соответственно, упрощено было и  законодательство.  Но
что толку? Понятия цехового суда на Оксдэме не  существовало,  пресса  также
была весьма далеко, и выходило, что доктору  Коннору  все  эти  порицания  -
глубоко до фени.
   Он понимал, что  остановить  разъяренного  Огоновского  ему  не  удастся.
Единственное, на что надеялся шериф, - это что по  дороге  (а  им  предстоял
конец в  двадцать  с  лишком  километров)  док  поостынет  и  выскажет  свои
претензии к Коннору в более-менее корректной форме.
   Маркелас ошибся.
   Всю  дорогу  облаченный  в  комбинезон  и   теплую   кожаную   куртку   с
полковничьими погонами и шевроном медслужбы - шериф догадался, что он  надел
ее специально, - Огоновский мрачно глотал  коньяк  из  захваченной  с  собой
огромной армейской фляги, а рядом с  ним,  между  сиденьями,  лежал  тяжелый
офицерский излучатель с роскошным,  полированным  деревянным  прикладом,  на
котором поблескивала серебряная табличка: "Лейтенанту-полковнику Огоновскому
за самоотверженное мужество при спасении человеческих жизней в бою".
   Поглядывая на доктора, Маркелас ловил себя на навязчивой мысли, что война
изменила его гораздо сильнее, чем он думал  раньше.  Огоновский  никогда  не
относился к разряду сопляков, способен работать как скальпелем, так и мечом;
но теперь Ник Маркелас видел в нем нечто большее,  чем  просто  цельность  и
упорство. Рядом с ним, шумно прихлебывая коньяк, сидел настоящий, совсем  не
картонно-плакатный солдат, офицер, умеющий принимать решения, брать на  себя
любую ответственность и добиваться  своего,  чего  бы  ему  это  ни  стоило.
Маркелас  подумал,  что  таких,  как  чуть  постаревший   ("Ишь,   заматерел
все-таки!"), с седыми нитями в черных  локонах  Огоновский,  лучше  иметь  в
качестве друзей, но не врагов. Всегда, а не только сейчас.
   К темному дому доктора Коннора  они  подлетели  со  стороны  болот.  Едва
Андрей  распахнул  свою  дверь,  в  спину  ударил  противный,  сырой  ветер.
Резиденция второго врача территории Гринвиллоу была выбрана  явно  неудачно.
Он не знал, что стало с домом Акселя, Да к  тому  и  не  стремился,  слишком
много воспоминаний связывало его с той старой усадьбой.
   - Ну и погода, - поежился Маркелас, глядя в темное небо.
   Андрей сплюнул под ноги и вытащил из машины свой жутковатый излучатель.
   - Идем, - сказал он.
   - Надеюсь, ты не станешь вламываться в дом коллеги с оружием в  руках?  -
озабоченно поинтересовался Маркелас. - Ты ставишь меня в нелепое положение.
   - Не переживай, - хохотнул Огоновский. - Он сам нас примет.
   Его кулак обрушился на лакированное дерево двери.
   - Открывай, сука, - прошипел он.
   Удар, еще удар, еще. Маркелас  увидел,  что  кулак  его  друга  садит  по
щегольской металлической  табличке  с  надписью:  "Арманд  Коннор,  бакалавр
медицины.  Государственный  корпус  здравоохранения  развивающихся   миров".
Наконец в доме кто-то зашевелился. В окне второго этажа  загорелся  свет,  и
вскоре из-за двери раздался низкий, раздраженный женский голос: -  Кто  там?
В