добнее. Почти всю войну я провел в экипажах, а  там  мы  не  слишком-то
думали о чинопочитании.
   - Тогда я - просто Олли, - понял шеф. - В  конце  концов  вы,  я  да  еще
молодой доктор Коннор - вот и вся  местная  власть...  в  некотором  смысле.
Шерифа Маркеласа я никак не могу назвать государственным человеком.
   - Хо, а Маркеласа выбрали шерифом?
   - Вы знали его раньше?
   - Ну разумеется. Он был видной фигурой до войны. Своеобразная личность...
Вам, наверное, с ним  трудно,  но,  поверьте,  на  самом  деле  он  довольно
симпатичен - если, конечно иметь общее представление о  местных  типажах.  А
что это за Коннор, о котором вы говорите? Военный?
   - Довольно милый юноша. Нет, не служил, не знаю уж почему. Он прибыл сюда
месяц назад... очень такой, знаете, решительный, полный честолюбия и, -  шеф
тихонько хихикнул, - желания отслужить полный срок.
   - Раз так, парень не продержится и один контракт. Здесь нужно работать до
потемнения в глазах, и лишь немногие  выдерживают  эту  каторгу.  Вообще,  я
считаю, что два врача на наш участок - это форменный идиотизм.  Я  хотел  бы
попросить вас, Олли, так,  знаете,  немного  конфиденциально  -  расшевелите
власти, чтобы  нам  скорее  прислали  третьего,  как  положено  по  штатному
регистру. Я знаю, у вас получится.
   Через час Огоновский покинул осоловевшего шефа и забрался в свой колесный
вездеход, привезенный с Авроры вместе с остальным барахлом, необходимым  для
жизни на Оксдэме. "С Бэрденом проблем  не  будет,  -  решил  он.  -  Значит,
следует приступить к обустройству собственной жизни. Договориться с местными
ребятами, чтобы они привели в порядок дом, и в  особенности  -  амбулаторную
часть, окончательно распаковаться, проехаться по поселкам. Но его ждала  еще
одна встреча.

   Глава 2

   Собственно, - думал Андрей, глядя, как мимо него,  качаясь,  уплывают  на
восток плоские буро-зеленые холмы, - мальчишке Коннору следовало бы  явиться
и представиться - хотя бы так, из коллегиального уважения. Я здесь уже пятые
сутки, в округе об этом давно прознали, а он сидит у себя  в  норе  и  ждет,
наверное, что я сам рванусь к нему кланяться. Это нелепо...  доктор  Коннор!
Будет очень здорово,  если  парень  относится  к  той  категории  придурков,
которые, едва получив звание врача, сразу задирают свой носик до самых небес
и в упор не желают смотреть на землю".
   Усмехнувшись этой мысли, он и сам посмотрел на небо - чистое, по-осеннему
белое и словно замершее в предвкушении скорых зимних ветров.  Погруженный  в
спокойное созерцание, Андрей не услышал приближающийся рокот мощного  мотора
и вскинулся тогда лишь, когда из-за ближайшего холма на  грунтовку  выскочил
огромный зеленый вездеход со снятой крышей. За рулем  машины  сидел  плотный
мужчина с висячими седыми усами на длинном  загорелом  лице.  Запавшие  щеки
придавали ему  вид  аскета,  а  черные,  глубоко  упрятанные  глаза  пытливо
постреливали из стороны в  сторону,  словно  ища  среди  степи  нечто  очень
важное. При виде машины Андрея усач резко затормозил и нахмурился;  впрочем,
секунду спустя на его лице возникла хитрая улыбка.
   - А вы меня не узнаете, док!  -  прокричал  он,  останавливаясь  рядом  с
машиной Огоновского.
   - Еще чего, - добродушно фыркнул Андрей,  переводя  рычаг  трансмиссии  в
"нейтраль", - да чтоб я тебя не узнал? Как дела, мастер шериф?
   Маркелас удовлетворенно осклабился и вытащил из  кармана  куртки  длинную
плоскую флягу.
   - Ячмень хорош в этом году, - многозначительно  произнес  он  и  отвинтил
пробку. - А вами, полковник, теперь весь Гринвиллоу гордиться  будет.  Знаем
уже, знаем... ишь, надо же! Наш старый док лицом в грязь не ударил!
   - Аксель умер генералом, - негромко перебил его Андрей.
   Шериф спрятал улыбку и, неторопливо отпив из фляги, протянул  ее  Андрею.
Тот машинально  глотнул,  ощутил  знакомый  вкус  местного  самогона,  шумно
выдохнул и потянулся за сигарой.
   - Док Кренц был настоящим мужиком, - сказал Маркелас,  -  я  горжусь  им.
Особенно  после  того,  как  покойник  приварил  меня  по  балде   моим   же
излучателем, а потом волок  меня  на  себе,  чтобы  заклеить  рану.  Да-а...
настоящие мужики, они... черт... вот так вот, в общем. Заедете ко мне,  док?
- неожиданно спросил он.
   - Не могу, - поморщился Андрей. - Давай лучше ты ко мне - тем  более  что
тут и ехать-то два шага  осталось.  У  меня  мымра  моя,  старшая  сестрица,
закончила распаковывать аптеку, посмотреть надо,  а  то  она,  знаешь...  Ты
посидишь минуту, а потом и поболтаем.
   - Идет,  -  легко  согласился  Маркелас  и,  дав  газ,  развернул  своего
мастодонта почти на месте.
   Убедившись, что Бренда все сделала как надо, Огоновский  спустился  вниз,
однако шерифа не обнаружил. Тот ждал его в саду.
   - Знаете, - сказал он, прихлебывая свой самогон, - у  меня  часто  бывает
так, что положу деньги в какой-то карман, а потом долго не могу их  найти...
В последнее время у нас появились люди, которые всегда помнят, где у них что
лежит.
   Андрей вопросительно поднял брови. Раньше Ник Маркелас не  умел  говорить
намеками.
   - После войны многое изменилось. Вы поздно приехали, док, нам тут здорово
не хватало вас. Никто, в общем-то, и не верил, что вы вернетесь,  -  думали,
погибли, как все...
   - Что значит, как все? - удивленно переспросил Андрей.
   - Да вот то и значит. Я ведь, - шериф сделал глоток и  яростно  затянулся
сигаретой, - трижды подавал  прошение  зачислить  меня  кем  угодно  и  куда
угодно, а мне все отвечали: нет, до инвалидов пока не дошло. Нашли инвалида,
с-суки!
   - Ну, призывные комиссии правы,  куда  с  твоим  позвоночником.  Ты  ведь
перегрузку не выдержишь, зачем тебя калечить?
   - Да при чем тут мой позвоночник! У нас же  больше  половины  мужиков  не
вернулись, понимаете?
   - Я знаю, Ник. Я смотрел статистику. Да, Оке почему-то пострадал  сильнее
всех... судьба.
   - Ни черта вы, док, не знаете! Вы б видели баб,  которые  криком  кричат,
потому что сынишки подрастут - когда еще, а в шахту лезть надо  сегодня!  Вы
еще увидите... фермы стоят, док, шахты валятся, в этот  год  почти  половина
так и не посеялись. Жрать они что будут? Я пришел к  шефу  этому,  Бэрду,  и
говорю: надо писать отчет, требовать правительственных субсидий, а он мне  в
ответ только вздыхает. Никто нам,  говорит,  никаких  денег  не  даст,  надо
выползать как получится. Как получится, док? Как?
   Андрей промолчал. Он знал, что Маркелас, наверное, прав, но в то же время
понимал  и  еще  кое-что:  слава   богу,   что   на   Оксдэм   не   навесили
продовольственную программу. Чиновников  крупных  метрополий  совершенно  не
волнует, сколько рабочих рук потеряла та или иная планета, у них  есть  план
госзаказа, и его надо выполнять. А то, что на Оксдэме дерьмовые почвы  и  он
еле научился обеспечивать самого себя - так кого это  волнует?  Конфедерация
только что вылезла из войны, потери кошмарные, причем это  везде,  и  сейчас
нужно в первую очередь  восстанавливать  экономику,  а  не  платить  кому-то
какие-то субсидии.
   - Я слышал, что у тебя возник конфликт? - осторожно поинтересовался он.
   - Басюк, сучий сын, - фыркнул Маркелас. - Есть у меня странные  ощущения,
док, но это не сейчас.
   - Какие - странные?
   - А вот такие - странные, и все тут. Вы сами увидите, как  покрутитесь  в
долинах. Вы мне лучше вот что скажите - вы работать-то готовы или  как?  Что
мне людям говорить, когда спрашивать будут?
   - Я готов работать всегда, Ник, и ты это прекрасно знаешь.  Ты  обиделся?
Но почему?
   - Да бог с вами, док... это вы меня простите.  Вы...  вы  еще  на  войне,
наверное, а я тут и никуда отсюда  не  девался.  Простите,  поеду.  А  люди,
кстати, ждут вас... да.
   - Обожди, Ник. - Андрей остановил шерифа уже  возле  самой  машины.  -  А
доктор Коннор... он что?
   - Коннор? - Маркелас скривился, пожал плечами и молча нырнул за  руль.  -
Счастливо, док.
   Огоновский проводил его долгим взглядом, дождался,  когда  зеленая  корма
вездехода растает среди холмов, и поплелся к себе.
   С Авроры он привез двух медсестер: старшую, Бренду, которая  имела  самые
лучшие  рекомендации,  ему  фактически  навязали  в  Центре  здравоохранения
развивающихся миров. Бренда всю жизнь прослужила  в  разных  респектабельных
клиниках,   была,   безусловно,   компетентна   и   так   же,    безусловно,
неприспособлена  для  Оксдэма.  Андрей  был  уверен,  что  если  она  тут  и
задержится, то только на характере - этого добра Бренде  было  не  занимать.
Младшая, милое существо  по  имени  Лалли,  прошла  всю  войну  операционной
сестричкой и честно заслужила свои лейтенантские погоны вместе  с  Рыцарским
Крестом. Едва Андрей узрел в Центре грустную, немного неуклюжую из-за своего
совсем не девичьего роста сестру с "Рыцарем" на жакете, как ему стало  ясно:
это то, что надо. Лалли вызывала у  него  откровенно  отцовские  чувства,  и
сразу же по прибытии он дал себе слово сосватать ей сыночка  кого-нибудь  из
местных  аристократов.  Очаровательный  гренадер  в   юбке,   плюс   еще   и
госслужащая, плюс украшенная одной из высших боевых наград -  да  от  такого
компота любой навозный лендлорд растает, как снег на экваторе.
   С сестрами все было вроде как ясно. Вот с  остальным  было  хуже.  Андрей
органически не мог существовать без шумной  толпы,  населяющей  его  дом,  -
молоденьких девочек, чьих-то детей, которые остались  на  "пару  деньков"  и
зависли на месяц, без всей той атмосферы бедлама, которая сопровождала его в
прежние годы на Оксдэме. Он привык спускаться к  обеду  в  плотном  домашнем
камзоле с неизменным, древним стетоскопом на  шее,  с  напускной  строгостью
оглядывать свое многочисленное "семейство", хлопать по заднице  какую-нибудь
из девчонок, делать традиционный, совершенно театральный выговор кухарке  и,
хитро щурясь, садиться с краю стола. Наверное, именно ради этого он и  летел
в этот не самый лучший из миров.
   Вспомнив былые годы, Андрей горько вздохнул  и  пошел  наверх  к  себе  в
кабинет, заваленный не  распакованными  еще  книгами  и  коробками  с  кучей
военных реликвий.
   - Лалли! - гаркнул он, поднимаясь по  лестнице.  -  Принеси  мне  кофе  и
булочку!
   Старик генерал,  владевший  домом,  имел,  по  всей  видимости,  огромную
библиотеку, но после его  смерти  дом  некоторое  время  стоял  без  всякого
присмотра, и книги перешли в собственность всяких  обормотов,  шлявшихся  по
окрестностям. Андрей был рад уже тому,  что  в  большущем  кабинете  уцелели
камин и темные, под самый потолок, книжные шкафы. Свой ковер он расстелил на
полу в первый  же  день,  прежде  чем  занести  остальные  вещи.  За  ковром
последовал  письменный  стол  и  новенькое,  приятно  скрипящее  кресло,  от
которого пахло дорогими ботинками.
   Дождавшись, когда Лалли принесет на подносе кофейник  и  булочки,  Андрей
принялся вскрывать ящики с  книгами.  Библиотека  у  него  была  большая,  с
медициной  соседствовала  классическая  беллетристика  самых  разных   эпох,
начиная еще с XIX века, многие  издания  были  старинными,  попадались  даже
раритеты  имперского  времени,  напечатанные  на  бессмертном   пластике   и
переплетенные в специально обработанную кожу, которой не страшны столетия, -
то  была  собственность  его  семьи,  прошедшая  через  множество  парсек  и
сражений.  Прихлебывая   кофе,   Огоновский   располагал   книги   на   чуть
поскрипывающих деревянных  полках.  Шкафы  были  местной  работы,  солидные,
никакой химии, только дерево и лак, да небьющийся пластик в тяжелых дверцах.
Он долго, с наслаждением перебирал тома, подбирая их сперва по  тематике,  а
потом - по цвету корешков. К тому моменту,  когда  большинство  книг  заняли
свои места на полках, кофейник был  пуст,  а  пепельница,  наоборот,  полна.
Андрей устало сел в кресло, глянул за окно - уже начало темнеть  -  и  вдруг
услышал, как внизу приглушенно заблеял звонок.
   Тихо, словно стесняясь, щелкнула входная дверь. Огоновский навострил уши:
ему показалось, что он слышит слабый, очень усталый голос молодой женщины. И
- резкий, сухой ответ Бренды: - Доктор не может  принимать  в  такое  время.
Существует распорядок... приходите завтра.
   - Старая сука, - прошипел Андрей,  вскакивая.  -  Бренда!  -  заорал  он,
открыв дверь кабинета. - Не смейте выпроваживать посетителей!
   В гостиной стояла худенькая, совсем еще юная девушка  в  потертом  плаще,
под которым виднелись  большие  болотные  сапоги.  Увидев  спускающегося  по
лестнице Андрея, она подняла на него измученные, полные безнадежности глаза:
- Доктор... мой братик, он, кажется, умирает. Мать послала меня за вами,  но
я так долго шла...
   - Бренда, принесите ей рому, - приказал Андрей. - Что с вашим парнем?
   - Он весь синий, доктор, почти не дышит.  Губы  распухли,  глаза  тоже...
мама давала ему травы, но ничего не помогает.
   - На болотах был?
   - Да откуда ж нам знать, доктор? Он ведь целыми  днями  бегает,  где  ему
вздумается. Ему всего одиннадцать, как за ним таким уследишь?
   - Выпейте рому, он вас успокоит. Бренда, выездной кейс. Лалли! Одеваться!
   - Вы собираетесь ехать к больному на  ночь  глядя?  -  широко  распахнула
глаза сестра. - Но где же такое видано?
   - Здесь вам не Аврора, -  прошипел  Андрей,  -  на  этой  планете  нельзя
отказывать больному только из-за того, что у вас  приступ  мигрени.  Советую
вам это запомнить - раз и навсегда. Иначе нам с вами не сработаться.
   Через две минуты он, затянутый в кожаный  комбинезон  пилота  атмосферных
машин, уже заводил свой джип. На  заднем  сиденье  расположилась  совершенно
невозмутимая Лалли со  здоровенным  белым  чемоданом,  в  котором  было  все
необходимое для акта воскрешения на месте.
   - Как вас зовут? - спросил он девушку.
   - Анита, доктор. Скажите, это лихорадка, доктор? Мама очень  боится,  что
Юрген подхватил на болотах лихорадку...
   - Я не могу ставить  диагноз  на  расстоянии,  Анита.  Мне  нужно  видеть
больного. Губы, говорите, распухли? Но он общается с вами, а? Крыша  у  него
не поехала?
   - Он в полном сознании, доктор. Но он еле дышит, понимаете?
   - Понимаю. Учись, Лалли, - произнес он, обернувшись  к  своей  сестре,  -
сейчас ты увидишь довольно типичный случай. Если, конечно, я не ошибаюсь.
   Дорога до фермы "Три ключа", где произошло несчастье, заняла у Андрея  не
более пятнадцати минут. Спустившись в долину, он увидел, как  светятся  окна
большого,   запущенного   дома,   за   которым   расположился   целый    лес
ветрогенераторов.
   На фырканье джипа  из  дома  выбежала  высокая,  некогда  очень  красивая
женщина в пухлой теплой куртке.
   - Ах, доктор, мы все так рады, что вы вернулись к нам! - Она дрожала,  но
не от холода. - Наш Юрген, кажется, подхватил-таки лихорадку. Я уже  думала,
что Анита не успеет. Пойдемте, пойдемте... он, кажется, задыхается.
   Сопровождаемый  молчаливой  Лалли,  Андрей  поднялся  на  второй  этаж  и
очутился в чистенькой комнатке, стены которой еще недавно  покрывали  ковры.
Теперь ковров не было, как не было в  ней  и  игрушек,  кроме  пары  старых,
истрепанных кукол в ногах кровати, на которой лежал  белокурый  мальчишка  с
вытянутым, синюшным лицом. Его рот с такими же,  почти  фиолетовыми,  губами
был широко раскрыт, из красных, словно навыкате глаз текли слезы.
   - Та-ак, - хмыкнул Андрей, подходя к кровати, - ну что, парень, что ж это
ты? Хм-м, да это прямо классика. Лалли, возьмите свет и загляните ему в рот.
Что вы там видите? Десны, н„бо? Как состояние слизистой?
   - Все интенсивно-красного цвета, однако  я  не  вижу  ни  фолликулов,  ни
отечности, - доложила сестра.
   - Но губы распухшие, не так ли? И, конечно же, некоторый отек гортани.  А
теперь смотрите.
   Наклонившись, Андрей сорвал с  ног  мальчишки  одеяло  и  после  недолгих
поисков повернул под яркий  свет  фонаря  его  правую  лодыжку,  на  которой
виднелось крохотное пятнышко застывшей крови.
   - Вот, - удовлетворенно сказал он. - Я сколько уже раз  говорил,  что  по
болотам нельзя бегать без сапог! На этой планете водится маленький червячок,
яд которого содержит сильнейший токсин комбинированного действия...  Всадите
ему токсиштамм, Лалли, я думаю, кубов так пять, пистолетом,  прямо  в  вену.
Это
   все ерунда. Через сутки после укуса наступает отек  гортани...  асфиксия,
смерть. Иногда  отек  легких.  Следует  помнить  -  отекшие  губы  и  полное
сознание, запомните это, иначе вы перепутаете червячка с лихорадкой,  а  это
дело серьезное. При лихорадке - бред в течение первых же суток...  Мадам,  -
Огоновский повернулся к перепуганной матери, - не выпускайте сына без сапог.
   - Дядя доктор, - свободной левой рукой  мальчишка  поднял  одеяло,  и  на
Андрея уставилась пара влажных черных глаз, - купите у нас Тома... нам нечем
его кормить..., ну купите, ну что вам стоит... он не  может  без  людей,  он
умрет один.
   Андрей глубоко вздохнул. Не  видя  побледневшей  женщины,  которая  вдруг
покраснела до корней волос и закрыла  рукой  губы,  он  вытащил  из  кармана
купюру в двадцать крон и поднял за шкирку довольно крупного черного с желтым
брюхом  щенка.  Щенок  задергал  хвостом,  тихонько  заскулил  и  тотчас  же
устроился у него на руках.
   - Пока, Юрген, - улыбнулся Андрей, стараясь не глядеть на хозяйку. - Будь
осторожен на болотах.
   Он держал руль левой рукой, а правой  почесывал  тощего  мохнатого  Тома,
который, враз признав в нем  хозяина,  лежал  под  его  бедром,  внимательно
поглядывая вперед. На дорогу Андрей почти не смотрел.
   Перед его глазами крутились полыхающие, изуродованные корабли. Он  видел,
как корчатся в пламени, гибнут от удушья тысячи людей, видел, как плачут  от
боли раненые, обгоревшие солдаты, он ощущал характерный запах  операционной,
через которую за сутки прошло больше ста человек,  -  тот  запах  страдания,
запах   горелого   человечьего   мяса,   смешанный   с   вонью   оплавленных
комбинезонов...
   Щенок утробно заворчал, завозился и опустил  голову  на  гладкую  кожаную
ногу Андрея.
   - Ага, Томми, - сказал он, - ну, скоро и у нас будет семья, верно?

   Глава 3

   К вам доктор Коннор. Андрей недоуменно оторвался  от  книги  и  несколько
секунд пытался сообразить,  о  ком,  собственно,  идет  речь.  Вспомнив,  он
скорчил недовольную мину: - Просите, Бренда... я сейчас спущусь.
   Доктор Коннор оказался высоким молодым парнем в дорогом кожаном  плаще  и
совершенно неуместных здесь легких туфлях. Бросив  короткий  взгляд  на  его
узкое лицо,  на  котором  застыло  выражение  брезгливой  усталости,  Андрей
постарался нарисовать на своем улыбку: - Рад знакомству, коллега. Андрей...
   - Арманд.  -  Его  рукопожатие  было  настолько  сильным,  что  позволяло
заподозрить в юноше спортсмена. - Счел своим  долгом  представиться,  мастер
доктор. Если я не ошибаюсь, мы с вами приписаны к одной территории?
   - Только вчера пришел приказ  о  моем  увольнении  с  Флота.  Так  что  с
сегодняшнего дня я действительно  приписан  к  Гринвиллоу.  Может  быть,  мы
поднимемся в мой кабинет? Лалли, прими у доктора его плащ...
   Оказавшись наверху, доктор Коннор хищно  осмотрелся  -  так,  словно  уже
видел  себя  в  роли  приценивающегося  покупателя.  Разглядывая  книги,  он
неодобрительно  прищурился;  немного  удивленный,  Андрей  пожал  плечами  и
гостеприимно взмахнул рукой: - Коньяк, виски?
   Доктор Коннор молча боднул головой и опустился в кресло.
   - Как вам Оксдэм, доктор? - Наливая гостю коньяк, Андрей спрашивал  себя,
что именно так раздражает его  в  этом  мальчишке  -  может  быть,  то,  что
считается обаянием  и  лоском  где-то  там,  в  огромных  чопорных  клиниках
столиц?.. Он не знал. - В наших широтах не лучший климат, а?
   - Меня предупреждали, что это мерзкая планетка, - вздохнул Коннор, - но я
и представить себе не мог, что настолько.
   - Все так считают. Все, кто прибывает на Оксдэм с больших и с