Рыбам - вода, птицам - воздух, а человеку - земля. Так испокон веку
сам бог положил. Залез ты в мокрое место.

- Однако человек по воздуху теперь летает лучше всякой птицы, - возражал
Конобеев, прихлебывая чай.

Марфа Захаровна не обратила внимания на эту реплику и продолжала, все более
повышая тон:

- Коли женился ты на мне, так и живи со мной, а не с горбушами и сельдями.
Какой ты муж после этого, когда тебе селедка милей, чем жена? Сорок лет
жили вместе, а тут на тебе! Как подменили человека. Сдурел на старости лет.
Не хочу и не желаю. Либо я, либо селедка. Теперь женщине вольная воля. Вот
пойду в загс, да и разведусь с тобой.

- Однако... - начал Конобеев, но поперхнулся чаем. Залаяла собака, а из-за
двери показался Ванюшка.

- Правильно, Марфа Захаровна, правильно, мамафа! - крикнул Ванюшка,
появляясь в дверях в одних трусах. - Теперь не старый режим. А только вы
напрасно, мамафа, на Макар Ивановича серчаете. Вы бы лучше пришли сами к
нам жить...

- Что? Я! Под воду? К селедкам? Я не русалка, прости господи, чтобы под
водой жить. С лягушками, с гадами морскими.

- Нет там лягушек, Марфа Заха...

- Да никогда!

- А вы бы хоть глянули, Марфа Захаровна. У нас там очень даже отлично. В
самом море-океане стоят фелезные хоромы-колпаки, а под колпаками - избуфка.
А в избуфке и светло, и тепло, и никакой воды, - сухо вполне. И чаек, и
сахарок, и самоварчик найдется.

- Ты бы лучше штаны надел, чем старых людей учить. Бесстыдник! А еще
комсомолец.

- Боитесь, значит?

- Ничего не боюсь. А отсыреть не желаю.

- А вот Пунь не побоялась. Корейка-то смелей вас. Она у нас на все руки. И
варит, и фарит, и белье стирает, и пол моет.

- Пол моет? Под водой-то?

- Да что же вы в самом деле думаете, что у нас все водой залито, - и полы,
и кровати, и самоварные трубы? Ничего подобного! Суше, чем в вашей фанзе.
Эх, вот только что плохо: не умеет по-нашенски варить обед Пунь. Как
наварит своих корейских куфаний, - один только Цзи Цзы и лопает с
аппетитом. А если бы вы, Марфа Захаровна, нам ффи сготовили, как помните,
угоффяли меня? Я до сих пор пальчики облизываю. Вы бы нам варили да фарили,
да пироги рыбные пекли с рыбной Начинкой, да пельмени...

Похвала подействовала, - Марфа Захаровна смягчилась, но о том, чтобы
спуститься под воду, и слышать не хотела.

- Приходи сам сюда пельмени есть, - ответила она, улыбнувшись.

- Однако нам пора, - сказал Конобеев и начал надевать на себя маску и
водолазное облачение.

- Глаза бы мои на тебя не глядели! - качая головой, сказала старуха.

- Ничего особенного, однако, - ответил Конобеев и направился с Ванюшкой к
берегу навстречу налетавшим волнам. Волны грохотали, пена шипела на песке,
брызги летели дождем, а Конобеев смело шел вперед.

- Держись за меня! - крикнул он Ванюшке, когда они подошли к волнорезу.
Ванюшка ухватился за богатырскую руку старика. Первая волна обдала их и
едва не сбила с ног. Наклонив головы, прижавшись друг к другу, Конобеев и
Топорков бросились вперед. Волны покрыли их. На мгновение показалась еще
раз косматая седая голова Макара Ивановича и скрылась.

Марфа Захаровна, сложив красные руки на круглом животе, склонила свое
круглое красное лицо. Губы кривились; она готова была заплакать. А собака
Хунгуз, подойдя к самой воде, вдруг подняла морду и начала выть. Потом
сердито залаяла на волны и начала бегать по берегу, как бы желая броситься
вслед ушедшим под воду. И снова завыла, жалобно и протяжно...

III. ПОД ПЯТЬЮ КУПОЛАМИ

Трудно идти по дну океана навстречу приливу. Труднее, чем по земле против
ветра в шторм. Конобеев нагнул голову и таранил ею упругую движущуюся массу
воды. А Ванюшка шел на буксире, держась руками за бедра старика-великана.

Когда спустились в подводную лощину, стало сразу тише. Здесь чувствовался
только водяной "ветерок". Ванюшка отцепился от Конобеева и поднял голову
вверх. Солнце стояло над ними светящимся размытым пятном. Волнение на
поверхности мешало видеть резко очерченный шар, как это бывало во время
штиля.

"Полдень. Пора обедать", - подумал Ванюшка.

И в этот самый момент послышался звук колокола. Под водой он был слышен
очень отчетливо. Колокол прозвонил двенадцать. В зеленоватой мгле мерцал
огонек. Это светился маяк на крыше подводного жилища. Его гасили только
тогда, когда все были в сборе. Конобеев распрямил спину и быстро пошел на
свет. Ванюшка едва поспевал за своим вожаком.

Сквозь лес длинных водорослей свет маяка разгорался все ярче по мере того,
как путники подвигались вперед. Ванюшка много раз уже любовался подводным
ландшафтом - и не мог налюбоваться. Как будто он попал на неведомую
планету, где все иное. Длинные полосы, ленты, шнуры, веревки бурых
водорослей тихо колебались, извивая, как полусонные змеи, свои гибкие тела.
Среди этих лент, протянутых, как серпантин, резко выделялись широкие
пальмовидные листья ламинарий.

Скоро можно было различить уже и подводное жилище. Издали оно напоминало
пять куполов-полусфер византийского храма: как будто храм провалился в
землю до самых куполов. Дом стоял в долине между двумя поперечными
возвышенностями, которые предохраняли от морских "ветров" - прилива и
отлива.

Здесь всегда было тихо.

Яркий свет подводного прожектора собирал множество рыб, шнырявших между
водорослями, как разноперые птицы в тропическом лесу. Только эти птицы были
молчаливые.

Путники вошли в железную камеру и плотно закрыли за собою дверь. Ванюшка
повернул кран, и вода начала уходить в трубу. Через пять минут сильные
насосы освободили камеру от воды; другие насосы наполнили ее воздухом.
Ванюшка и Конобеев сняли водолазные костюмы и мокрую одежду, переоделись и
вошли через железную и деревянную двери в деревянную избушку. Они были у
себя дома.

Под средним, самым большим, куполом находилось "общественное здание" из
четырех комнат. В одной помещалась общая столовая, в другой - кухня с
кладовой, в третьей - библиотека-читальня и в четвертой - машинное
отделение.

Вокруг этого большого центрального купола с маяком были расположены четыре
меньших. Купол с выходною дверью, направленный к берегу, назывался
западным. Он прикрывал собою избушку в две комнаты, в которой помещались
Топорков и Волков. Затем следовали: северный купол - там жили стряпуха Пунь
и ее муж Цзи Цзы; западный - в двух комнатах этой избушки помещались
Конобеев и Гузик; и, наконец, южный - в этом куполе было две комнаты: одна
- лаборатория-мастерская Гузика, а другая - запасная - для "приезжающих",
где иногда ночевали приходившие с берега по делам к Волкову и Гузику.

Ванюшка вышел в столовую. Она, кроме выходной двери, имела еще две: прямо -
в кухню и влево - в библиотеку-читальню. В этой комнате, как и в других
комнатах центрального дома, совсем не было окон. Сильная электрическая
лампа под потолком хорошо освещала большой, застланный китайской чистой
скатертью стол с шестью приборами и шесть табуреток у стола. Еще несколько
запасных табуреток стояли у стен. Рядом с дверью в кухню, у стены стоял
буфет карельской березы; на круглом столике сверкал полированными боками
большой самовар, лучший друг Конобеева

В столовой еще никого не было. Ванюшка потянул носом, поморщился и прошел в
кухню.

У электрической плиты возилась маленькая скуластая Пунь в синем платье и
белом переднике. Ее черные, как смоль, жесткие волосы были гладко зачесаны
и собраны сзади в пучок, сколотый двумя шпильками с шариками на концах.

История ее появления в подводной колонии была такова. Волков нанял для
работы корейца Цзи Цзы, или - по корейскому произношению - Кые Ца.
Сговорились о плате. Цзи Цзы получил задаток и в назначенный день явился со
своею подругой жизни, которую отрекомендовал:

- Пунь.

- Почему "Пунь"? - спросил Волков, который знал, что "пунь" - это мелкая
корейская монета.

- Больсе не стоит, - ответил Цзи Цзы.

- А ты сам сколько стоишь? - спросил улыбаясь Волков.

- Сто пунь будет нянь, а десять нянь будет кань. Вот сколько я стою. Кань!
- ответил Цзи Цзы.

- Но зачем же ты привел свою жену? - спросил Волков, поглядывая на женщину,
покорно стоявшую около своего властелина.

Цзи Цзы удивился вопросу и в недоумении пожал плечами.

- Как зачем? Чтобы она работала.

- Но ведь я нанимал тебя. А ты что же будешь делать?

- Я буду получать деньги, - ответил спокойно Цзи Цзы.

Волков решил, что женщина может пригодиться в доме по хозяйству, а Цзи Цзы
возьмется рано или поздно за работу, и согласился принять Пунь, которая
беспрекословно надела водолазную маску и последовала за мужем в воды
океана. Так же беспрекословно она пошла бы за ним даже "в страну теней".

Пунь оказалась на редкость полезным членом подводной колонии. Она варила
обед, мыла посуду, полы, стирала белье, наводила чистоту и еще успевала
помогать мужчинам в их работе вне дома. Зато Цзи Цзы ровно ничего не делал,
если не считать получения жалованья.

Он целыми днями валялся на кровати, покуривал трубочку. Однажды Волков
указал корейцу, что он своим курением портит воздух. Цзи Цзы ничего не
сказал, надел водолазную маску и отправился на берег. Что он там делал,
было неизвестно. Вероятно, в хорошие дни валялся на берегу. Но к обеду он
являлся аккуратно.

- Здравствуй, Пунь, чего ты нам сегодня наворотила? - обратился Ванюшка к
поварихе, заглядывая в горшки и сковороды. Морская капуста, соус, вероятно,
тоже из водорослей, трепанги, иваси, еще какой-то пряно пахнущий неведомыми
травами соус...

- Халасе наваратила! - весело ответила Пунь, потряхивая сковородку.

- Щец бы! - вздохнул Ванюшка, но Пунь не поняла его и начала в чем-то
оправдываться.

Она вдруг быстро-быстро заговорила по-корейски, и ее тоненький голосок
раздавался, как птичье щебетанье.

- Ладно уж! - покровительственно ответил Ванюшка и прошел в библиотеку.
Стены этой комнаты были заставлены книжными шкафами. За круглым столом
сидел Конобеев, наклонившись над иллюстрированным журналом.

- Мастодонт, читающий последние политические известия! - рассмеялся
Ванюшка, увидав старика за таким "неподходящим" занятием. Действительно, со
своим громоздким телом, огромной бородой, руками, которые были способны
задушить акулу, но не обращаться с книгой, он как-то не подходил к этой
обстановке.

- Гляди, однако, - сказал Конобеев, с невероятными усилиями переворачивая
корнеобразными несгибающимися пальцами страницу журнала.

- Краб лучше тебя листы ворочал бы. Чего смотреть-то, однако? - спросил
Ванюшка.

Конобеев показал на снимок летящего аэроплана.

- Летают, однако!

- Ну и что же? - спросил Ванюшка, не поняв, что Конобеев в душе продолжает
спорить со своей старухой, отстаивая право жить под водой. И, не ожидая
объяснений Макара Ивановича, Ванюшка прошел в машинное отделение.

Там пахло особенно, - "электричеством", как шутя говорил Ванюшка.

- Здравствуй, Гузик! Сегодня мы с тобой еще не видались! - весело крикнул
Топорков молодому человеку, сидевшему спиной к нему на корточках около
электрической машины.

- Вот тебе и два с половиной диэлектрическая постоянная эбонита! - ответил
Гузик.

- Заговариваешься, братишка?

- А, это ты, Ваня? Здравствуй! - Гузик поднялся, отряхнулся и повернулся к
Ванюшке лицом. Густые, каштановые, немного вьющиеся волосы над высоким лбом
и большие очень прозрачные светло-серые глаза, всегда задумчивые, смотрящие
куда-то вдаль, как бы пронизывающие вещественные предметы, -
"рентгеновские", как выразился однажды Волков. Эти глаза невольно обращали
на себя внимание.

Молодой инженер-электрик, ученый изобретатель Микола Гузик был прост, как
ребенок, и феноменально рассеян. Но эта рассеянность относилась лишь к
внешнему миру и внешним вещам, и происходила она оттого, что Гузик умел так
глубоко внутренне сосредоточиваться, что забывал обо всем окружающем.

- Идем обедать, что ли! - сказал Ванюшка.

- Да, да... - ответил Гузик и, переведя взгляд прозрачных глаз с неведомых
мировых высот на динамо, опять уселся на корточки и начал возиться у машины.

- Микола-чудотворец! - закричал вдруг Ванюшка и начал трясти Гузика за
плечи. - Довольно! Айда в столовую! - И он потащил своего ученого друга. -
Макар Иваныч, обедать! - крикнул он мимоходом Конобееву.

В столовой уже сидел Волков. Пунь подавала па стол. К общему удивлению, Цзи
Цзы не пожаловал к обеду.

- Где Кые Ца? - спросил Волков Пунь.

- Цолт зял (черт взял), - ответила она. - И пусть! Гузик мог не есть целыми
днями. Но, усевшись за стол и глубоко задумавшись, он ухитрялся незаметно
для себя съедать и больше, чем надо. Однажды он один съел большую сковороду
печенки, приготовленной для всех. Теперь молодой изобретатель принялся за
соус, сделанный из морской капусты, и поглощал его с большим аппетитом,
пронизывая Конобеева невидящим взглядом.

- А ну-ка, дай попробовать! - сказал Ванюшка, пододвигая к себе соусник и
накладывая на тарелку.

Соус был очень вкусный и питательный, но Ванюшка недовольно повел носом.

- Не то! - сказал он, вздохнув.

- Непривычка и больше ничего, - возразил Волков, - морская капуста вкуснее
земной и гораздо питательнее. Когда ты привыкнешь, то не захочешь другой. И
я уверен, что морская капуста скоро будет таким же необходимым блюдом за
каждым столом, как картошка. Ведь картофель вначале тоже не хотели и даже
боялись есть. Саранча, муравьи, ласточкины гнезда кажутся тебе
омерзительными, а между тем у многих племен кушанья эти являются самым
лакомым блюдом.

Ванюшка даже кулаком ударил себя по груди.

- Семен Алексеевич! Чувствую, понимаю! Если бы не понимал, то и на дно бы
не полез. Ради чего я полез? Ради этой самой морской капусты полез. Но
только, Семен Алексеевич, не привык я еще. Вот Марфа Захаровна недавно
угощала нас щами. Натуральными. Ах, невозможно забыть, Семен Алексеевич!
Красота! - И вдруг, хлопнув Конобеева по спине, Ванюшка воскликнул: - Макар
Иваныч, помнишь? Нет, как хочешь, а Марфу Захаровну мы сюда доставим. Если
под водой у нас щами запахнет, совсем другой океан будет. Красота! Только
как, Макар Иваныч? На какой бы крючок, на какую приманку нам эту рыбку
поймать - Марфу Захаровну то есть?

Конобеев вздохнул и даже ложку отложил в сторону.

- Не сделано еще такого крючка, на который можно было бы таких
самостоятельных старух ловить, - отвечал он. - Греха боится по глупости
бабской.

Староверка она у меня.

- А ты тоже старовер? - спросил Ванюшка.

- Был, да весь вышел, однако! - ответил Конобеев. - Темность.

Макар Иванович о чем-то глубоко задумался, потом, не окончив обеда,
поднялся из-за стола и вышел.

- Скучает! - тихо сказал Ванюшка, кивнув вслед Конобееву. - Эх ты,
крученье-мученье с этим полом, с длинным подолом.

А Конобеев прошел в свою комнату, хмурый, озабоченный. Его густые брови,
усы и борода топорщились и беспрерывно шевелились. Он надел водолазный
костюм. Старику хотелось на берег, но на глаза Марфе Захаровне он не
решался показываться. И он отправился далеко на юг, на разведки. Эти
разведки Конобеев очень любил. Потом он докладывал обо всем виденном под
водой Волкову: где какая почва, где растут водоросли, где они не растут, но
расти могут.

Конобеев пробродил целый день, вернулся поздно ночью, улегся на полу - он
не любил спать на кровати - и начал так ворочаться и вздыхать, что разбудил
Гузика.

- Чего вы ворочаетесь, Макар Иванович? - спросил его Микола.

- К непогоде. Тайфун будет, - отвечал Конобеев. - Всегда чую!

Но не одно приближение тайфуна заставило его ворочаться и вздыхать
по-слоновьи. Ему было жалко старуху, Марфу Захаровну, которая в эту ночь
ворочается одна в китайской фанзе под елью. Ель шумит, дверь скрипит,
собака воет, а она одна...

Жалко старуху, но и бросить воду он не может. Нет, никак не может! Да и как
бросить налаженное дело, шутка ли?

Макар Иванович начал вспоминать свою жизнь вплоть до того момента, как он
встретился с Волковым.

IV. ПОДВОДНЫЙ СОВХОЗ

Конобеев родился и вырос в Приморье. Отец его был зверолов. И Макар
Иванович еще десятилетним мальчишкой уже ходил с отцом на медведя. Сколько
он их потом уложил на своем веку, выходя на зверя "один на один"! Но не в
пример отцу, который был настоящим "лесным человеком", у Макара Ивановича
была общественная жилка. Еще в старое время, до революции, он пытался
организовать артель охотников и рыболовов. Но из этого ничего не вышло.
Конобеев доверчиво роздал членам артели деньги, которые скопил, продавая
пушнину; его обманули, ушли с деньгами и не вернулись.

После революции Макар Иванович перекочевал к самому берегу океана и занялся
рыбной ловлей, - сначала один, потом небольшой артелью от Дальсельсоюза. Но
от времени до времени в нем просыпался охотник, и он бросал невод и
острогу, чтобы взяться за ружье и рогатину. Во время этих охотничьих запоев
Конобеев и встретился с агрономом Волковым, тоже завзятым охотником. Они
скоро подружились, как два истых профессионала.

Волков не так давно поселился в Приморье. Раньше он работал в Белоруссии по
колхозному строительству. Но у него была беспокойная натура. Наскучив
работой землемера, он пристроился к одной научной экспедиции, которая
отправлялась на Дальний Восток. Красота и своеобразие этого края так
пленили Волкова, что он остался там жить.

У него было настоящее чутье охотника и меткий глаз. Если Конобеев "стоил"
четырех десятков медведей, то у Волкова были другие заслуги: он
собственноручно убил двух тигров, - не плохой стаж для новичка. Правда,
одного тигра ему пришлось убить, случайно наткнувшись на него и обороняясь.
Лишь исключительное хладнокровие и находчивость спасли ему жизнь. Тигр был
убит, но уже издыхающий успел царапнуть щеку Волкову одним коготком,
оставив отметину на всю жизнь.

Сидя у костра, Конобеев и Волков рассказывали друг другу бесконечные
истории из охотничьей жизни.

Однажды утром они вышли на берег моря. Стоял конец октября. Погода была на
редкость тихая. На океане отлив обнажил отмели с наметанными на них кучами
морских водорослей. Недалеко от берега два японца занимались странным
занятием. Один из них сидел в тупоносой лодке, нагруженной связанными в
пучок бамбуковыми ветвями. Второй японец, поставив голую ногу на край
лодки, другой ногой, налегая всей тяжестью тела, наступал на конический
заступ, имевший две рукоятки, как в детских ходулях. Поднимая и опуская
заступ, он двигался вдоль борта лодки; следуя за ним, его товарищ брал
пучки бамбуковых веток и втыкал их в дно.

Волкову впервые приходилось видеть такое зрелище.

- Что они делают? - спросил он Конобеева. Старик усмехнулся.

- Капусту садят!

- Нет, в самом деле?

- Однако в самом деле капусту садят, - ответил Конобеев. - Морскую капусту.

- Но ведь это не капуста, а ветки бамбука.

- Ну да, ветки бамбука. Вишь ты, какая штука: когда морская капуста
выпустит семя...

- Споры?

- Никаких споров. Обыкновенное семя. Семя это летит по воде, как пыль по
воздуху. А вот эти самые кусты задерживают семя. И на этом месте начнет
капуста расти. Место тут неглубокое, удобное для того, чтобы капусту потом
палками с крючками срывать. Вот они и садят ветки. Огород, значит,
разводят, вроде как подводные земледельцы. Однако к нам лезут! Тесно у них
на островах, податься некуда, вот и лезут. Да нешто одни японцы нас
обирают? А американцы что делают? Глаза бы не видали! Одних котов[4] тыщами
изводят.

- Макар Иваныч. Это что же такое? Контрабандная реквизиция общественного
достояния? - услышал Волков чей-то молодой голос и обернулся. Перед ним
стоял веселый черномазый юноша, сверкая белыми зубами. На нем была надета
кепка, толстовка и кожаные штаны, заправленные в огромные рыбацкие сапоги с
голенищами выше колен.

- Ванюшка? Здравствуй! - отозвался Конобеев и, обратившись к Волкову,
пояснил: - Ванюшка Топорков в нашей артели работает. Комсомолия.

- Ты чего не на работе? - спросил он Ванюшку.

- Выходной я, Макар Иваныч! Я говорю: что это делается? Здравствуйте,
гражданин, - поздоровался он с Волковы