к он может быть уверен? А если не уверен, то
что же - он просто  бездушный газетный робот, который  ради информации готов
забыть обо всем? А он, Воронцов, молча сидит рядом. Если бы  на месте Дженни
была Ира, что сделал бы он? Разумеется, бросился бы в полицию. К чертям все.
     Крымов  был  дома,  но  встреча  оказалась не совсем  такой, на которую
рассчитывал Воронцов.
     - Господи, Алексей  Аристархович! - Крымов смотрел  на Воронцова, будто
увидел  привидение.- Где  вы обретаетесь?  То, что вы  делаете  -  нелепо...
Проходите в кабинет. Вы тоже, господин Портер.
     - Что нелепо? - удивился Воронцов.
     - Погодите... По вашему виду я понимаю, что вы ничего не знаете.
     - Чего не знаю?
     - Кажется,- сказал Портер,- Алекс что-то натворил?
     - Час  назад  в консульство звонили  из  Бюро  и сказали, что  Воронцов
занимается промышленным  шпионажем, и у  них есть доказательства.  По закону
Воронцов может быть арестован, но фирма,-  не знаю названия,-  дела пока  не
возбуждает.  Власти, вероятно, потребуют высылки Воронцова. Вот так.  Консул
вне  себя. Он поехал объясняться и доказывать, что все это провокация. А вас
ищут...
     - Вот бред так бред,- пробормотал Воронцов.
     - Индивидуальный подход,- усмехнулся Портер.- С Жаклин они избрали один
путь, с Льюином - другой... А с вами... Логично.
     - Что  логично? -  раздраженно  сказал  Крымов.-  Вы понимаете, Алексей
Аристархович, что я обязан позвонить в консульство и сообщить, что вы здесь?
     - Думаю,-  тихо сказал  Портер,-  что  если  господин  Крымов  разрешит
воспользоваться видеомагнитофоном, мы будем знать гораздо больше, сопоставив
мою и вашу, Алекс, информации. Господин Крымов будет при этом присутствовать
и позвонит  консулу, когда сочтет нужным.  От того, как быстро  мы с Алексом
разберемся, будет зависеть и судьба Дженни.
     Крымов пожал плечами.


Часть 2. Дэвид Портер

     Жаклин Коули не исполнилось и двадцати  пяти. Она была худенькая и вряд
ли  производила  впечатление  на  мужчин  - в  ней  все было с едва уловимым
недостатком. Узковатые бедра, небольшая грудь, чуть раскосые  глаза. К  тому
же,  когда она открыла Портеру дверь, на ее лице не было грима, оно казалось
желтым, усталым и испуганным.
     Портер прошел в  маленькую  комнату, которая выглядела  еще меньше, чем
была  на самом  деле, потому что половину ее занимал белый кабинетный рояль.
На крышке рояля стопками лежали ноты и стоял в рамке большой портрет Верди.
     - Это итальянский композитор,- сказала  Жаклин,  проследив  за взглядом
Портера,- жил больше века назад, потому выглядит таким старым.
     Портер улыбнулся.
     - Вы, наверно, решили, мисс, что репортеры понимают в музыке не больше,
чем в  ядерной  физике,  да? Верди был  моим любимым композитором, пока я не
открыл для себя  Гершвина. "Порги" с некоторых пор действует на меня сильнее
бури в "Отелло". Вы можете это объяснить?
     - Могу,-  сказала Жаклин и  села к роялю, потому  что больше сесть было
некуда, единственное кресло занял Портер.- Могу, но не стану. Ведь вы пришли
не о музыке разговаривать... А теперь и вовсе не станете мне верить.
     - Почему "теперь"? - настороженно спросил Портер.
     - Вы не читали  газет?  - Жаклин  перебросила ему сразу  две. Это  были
утренние  филадельфийские  газеты,  раскрытые  на развороте,  в  правом углу
которого  Портер  сразу увидел портрет  Жаклин - фотография  была не  новой,
Жаклин  на  ней  выглядела  еще моложе,  прямо  девочка. Текст  он  пробежал
взглядом  профессионально  - быстро  и  цепко.  Он сразу  понял,  что это не
фальшивка, да и поведение Жаклин не оставляло сомнений.
     -  Это  очень  серьезно?  -  участливо  спросил  он.-  Я  имею  в  виду
последствия для вас.
     -  С работы меня уже... Теперь придется  жить только  уроками музыки. А
кому это сейчас нужно? И кто захочет отдать ребенка... такой как я?
     - Простите,- сказал Портер,-  у меня  ощущение,  что эта напасть  из-за
моего к вам звонка.
     - Возможно... Вскоре после вас позвонил кто-то и сказал, что... ну... о
чем  бы  я вам  ни  говорила,  верить  мне не будут, ведь все  знают,  что я
наркоманка. Я  растерялась... Я очень быстро  теряюсь и перестаю соображать.
Хотела найти вас и предупредить,  что не стану с вами разговаривать, а утром
мне опять позвонили... на этот раз директор и сказал... А в почтовом ящике я
обнаружила газеты. Вообще-то я их не выписываю.
     - Я могу уйти,- сказал Портер.- Мне  очень нужна ваша  информация, но я
уйду, если вы скажете.
     Жаклин подняла на него глаза, и Портер понял, что уйти не сможет.
     - Когда мы познакомились с Уолтом, я знала, что добром это не кончится.
У меня  всегда  бывают  предчувствия,  когда я знакомлюсь  с людьми... Будто
кто-то говорит: держись от него подальше.  А с этим  тебе может быть хорошо.
Но я никогда не слушаю предчувствий. А потом убеждаюсь, что напрасно.
     - Меня вы тоже видите впервые...
     - Не впервые. Впервые - вчера по видео. Хотите кофе?
     - Не откажусь,- сказал Портер. Жаклин  вышла. Портер огляделся -  кроме
рояля, который отвлекал  внимание от деталей, в  комнате стоял еще стеллаж с
книгами. Портер  встал  и подошел  ближе.  В простенке  между  книгами  была
наклеена фотография - Льюин и Жаклин на фоне полуразрушенной крепости. Льюин
смотрел в  небо и показывал на что-то  - птицу или самолет, а Жаклин ласково
смотрела на Льюина. Портер  дал  бы голову  на  отсечение, что к  наркотикам
Жаклин пристрастилась после того, как физик ее бросил.
     Жаклин вкатила сервировочный  столик с  двумя  большими чашками кофе  и
тарелкой  с  сэндвичами.  Она  поставила   столик  перед  креслом,  принесла
вертящийся стул и села рядом.
     Портер опустился  в  кресло,  взял в  руки  чашку  и  понял, что сейчас
заснет. Ночь он провел  за рулем,  а  вчера летал из Нью-Йорка в Вашингтон и
обратно, на рассвете  мчал в  Филадельфию и сбивал кого-то с хвоста, гадая -
кого  именно. Сейчас он  подумал, что делал это напрасно. Все  равно кому-то
стало известно, что он звонил Жаклин и договорился о встрече.
     - Я был вчера в Вашингтоне,- сказал Портер,- слушал выступление Льюина.
Я  в недоумении. Прежде  он был другим  человеком. Я как-то говорил  с  ним,
писал о нем, это небо и земля.
     -  Небо  и земля,-  повторила  Жаклин.-  Мы  познакомились...  Ну,  это
неважно... Я влюбилась  в него  по уши,  знаете, как это бывает с девушками,
когда им кажется, что явился принц. Я знала, что он женат, и у него взрослый
сын, но это не имело значения. Скажите, разве с этим теперь считаются?
     - С этим и раньше не считались,- вздохнул Портер.
     - Когда мы расстались,  я... Мне  было плохо. Но ведь он прав. Скажите,
если  больше не любишь, то...  Разве имеет  значение,  что другой... Разве с
этим считаются?
     - Уолтер - большой  ученый,- осторожно сказал Портер,- и ход его  мысли
не всегда понятен.
     - Вот!  Сейчас  я  тоже  так  думаю.  Правда,  не всегда.  А раньше мне
казалось... Впрочем, это неважно. Вы его видели, да?
     - Видел и слышал. Уолтер говорил, что неплохо бы организовать небольшую
ядерную войну.
     -  Не понимаю,- пробормотала  Жаклин.- Он не говорил таких вещей, когда
мы были вместе. Как-то он ездил с миссией мира в Бирму... ну, помните, когда
на  пакистанской  границе...  и  радовался как  мальчик, что удалось  их там
помирить.  А  потом...  Умерла  Клара.  И  Рой попал  в катастрофу. Я  бы не
перенесла.  Я хотела, чтобы он вернулся, ко мне, а  он... Вы знаете, что мне
сказал Уолт? Все и так для всех кончено. И еще он увидел знак на моем платье
и сказал, что... Ну, это неважно.
     - Говорите, я слушаю.
     - Сказал, что  видеть не может  этого  знака, а ведь это был наш  с ним
знак, хотя и не совсем наш, но все-таки и наш тоже...
     - Какой знак?
     - На  платье,  я же говорю. Я его выбросила... Нет,  я  собиралась, раз
Уолт сказал, но... А, конечно!  - Жаклин бросилась из комнаты, и Портер едва
не застонал.  Ее  могли и не компрометировать, в том, что  говорила  Жаклин,
смысла  было  не  больше,  чем в  болтовне  любой брошеной  женщины.  Портер
проверил,  нормально  ли работает видеокамера  -  сумку он предусмотрительно
поставил так, чтобы объектив смотрел в сторону журнального столика.
     Жаклин  вбежала, неся  на  вытянутых руках оранжевое вечернее платье из
модного пять лет назад политрена.
     -  Вот,-  сказала  она,  распрямляя  перед Портером  складки.  На левой
стороне у плеча были вышиты скрещенные стрелы и знак вопроса.
     - И что же это? - спросил Портер.
     - Наш с Уолтом талисман.
     - Вы сказали, Джекки, что это ваш знак, но и не совсем ваш. Он означает
что-то еще?
     -  Господи, конечно! Тогда  было такое движение... Вы репортер и ничего
об  этом не знаете? Об  этом даже в Сенате говорили, я  сама слышала, я была
там с Уолтом. Это было в мае...да, в мае третьего года.
     - Погодите, Джекки, об этом потом. Что еще означает этот знак?
     Жаклин замолчала,  приложила  ладонь  ко  рту,  закрыла  глаза.  Прошла
минута, и Портер подумал, что она просто боится сказать лишнее, а слова  так
и хотят  соскользнуть с языка, и у нее нет иного способа молчать,  кроме как
ждать, пока репортеру не надоест, и он не захочет уйти.
     - Простите,- сказала Жаклин неожиданно ясным  голосом.- Я вам, наверно,
кажусь дурой. Просто... Когда я вспоминаю, мне трудно  держать себя в руках.
Простите. Я сейчас...
     В молчании  прошла еще минута. Жаклин открыла глаза, и  это был  другой
взгляд - внимательный и чуть ироничный.
     -  Я  скажу  вам,  когда Уолт переменился.  У меня все  ассоциируется с
собственными переживаниями, а они вам неинтересны. Не возражайте. Так вот...
Несколько  лет назад Уолт работал  в какой-то  фирме, проводил исследования,
важные для  будущего. Так он говорил. И  у  фирмы был  этот знак. Сначала  я
получила по почте  анкету  с таким знаком. Ответила на  вопросы  и отправила
обратно. А потом пришел Уолт... Так мы познакомились. Листы с этим знаком он
потом приносил еще много раз.  Очень необычные вопросы. Мне было  трудно, но
интересно, многое там касалось географии,  физики, войны, мира, философии, я
спрашивала, зачем мне это, а Уолт отвечал - очень  важно, чтобы  такие листы
заполнили добросовестно как можно больше  людей самых разных профессий.  Для
чего важно? Для будущего, говорил он, а значит и для нас двоих.
     - Какие там были вопросы?
     - Не помню точно, честное слово, у меня отвратительная  память на такие
вещи.
     - Но ведь Уолт говорил, что это важно, как же вы...
     -  Важность для меня ассоциировалась с  нашим  знаком, но  он  оказался
несчастливым. Однажды мы с  Уолтом поехали на  уик-энд  во Флориду, а  когда
возвращались, он все  молчал и был мрачен, я не понимала -  отчего. Решила -
больше не любит.  Дура,  да? Уолт сказал, что любит меня по-прежнему, но это
не имеет  значения, потому  что все  нужно  делать  так,  будто завтра конец
света. А если нет, то нужно  все делать так, чтобы конец света наступил  как
можно скорее, потому  что иначе будет еще хуже.  Вы понимаете, что  он хотел
сказать? Я не понимала. А  Уолт  усмехнулся и сказал, что, к  счастью, никто
этого не понимает. Понять  это так  же сложно,  как  ответить на вопрос: для
чего живет человечество. И я опять не поняла. Потом... Да, именно после того
вечера Уолта будто подменили. Точно. Именно тогда. Второго февраля  третьего
года.
     - У вас прекрасная память!
     - Боже мой, в  тот вечер мы  впервые поссорились. Потом помирились,  он
приезжал ко  мне  опять,  но  все было  уже  иначе. Уолт  смотрел на  меня с
жалостью. Раньше он так не смотрел  - зачем было меня жалеть? Когда  любишь,
жалость не нужна, жалеть начинаешь, когда бросаешь...
     - Погодите,  Джекки, давайте  вернемся. Уолтер  изменился, говорите вы.
Были какие-то внешние события?  Ведь  не  ваша  поездка во  Флориду стала...
Скажите, ему угрожали? Или что-то еще?
     Жаклин покачала головой.
     - Ничего такого, о чем бы я знала. Ему не угрожали, это точно, этого он
бы от меня не скрыл. Просто он так решил сам... После той поездки он никогда
не  приносил  бумаг с нашим знаком,  и платье я  спрятала, но все равно было
поздно. А  знак наш я потом видела  еще  раз. В Вашингтоне. Я поехала  туда,
потому  что знала:  Уолт там. Искала его  и нашла.  Я  думала, что  замешана
другая женщина, представляете? Это первое, что приходит на ум, самое простое
и глупое. Он шел  на Капитолий, я подошла к нему у входа. Уолт был  поражен.
Сказал: "Хочешь услышать, что от всего этого осталось?" Я ничего  не поняла,
но сказала "хочу", и мы пошли на  какое-то заседание. Там обсуждали фирму, у
которой был наш знак.  Сенатская подкомиссия обвинялась в том, что потратила
на эту фирму много денег. А фирма растратила деньги на исследования, которые
не стоят и цента. Но я смотрела только на знак и думала, что Уолт специально
привел меня, чтобы я убедилась:  у  нас все кончилось,  как  и у этой фирмы.
Когда мы выходили, он сказал что-то вроде: "Они-то выпутаются, а вот  все мы
как?" Потом сказал, что нам нужно расстаться, со мной он становится слабым и
ни на что не может решиться. А он должен. Стоял совершенно  чужой мужчина  и
говорил: я должен. Мне стало страшно... Почему вы молчите?
     -  Джекки,- сказал Портер,- я еще  не знаю, что буду делать, но  обещаю
вам  две вещи. Во-первых, у меня в Нью-Йорке много  знакомых, и я поговорю о
работе для вас. Во-вторых, я разберусь с этой фирмой. Вы только вспомните ее
название. И фамилии. На заседании называли чьи-то фамилии. Вспомните.
     - Нет... У меня отвратительная память на фамилии. Честно. Другое дело -
музыка, звуки. Вот только если...  Вы  бы  называли фамилии, а я по звучанию
вспоминала... Почему вы молчите?
     - Это бессмысленно, Джекки. Неужели нет никакой зацепки?
     - Хотите, поделюсь  безумным? Я пыталась  склеить, но  у меня с логикой
плоховато. Однажды,  примерно  год назад, я  прочитала  в газете про  одного
химика. Писали, что он сексуальный  маньяк. И я вспомнила,  что  его фамилию
называли тогда в Сенате.  Это промелькнуло, и я опять забыла... Месяц спустя
была другая фамилия, тоже из тех. Биолог, довольно известный, судя по всему,
оказался наркоманом. Кронинг? Нет... Или... Не буду врать, не  помню. Вскоре
- еще одна фамилия. Философ. Связь с мафией. Потом и еще были. Я даже хотела
записывать. Один из них, кажется, торговал девочками, представляете? Честное
слово. Конечно, в газетах много чего пишут, но тут было что-то неладное...
     -  Сколько же фамилий было названо тогда в Сенате? -  осторожно спросил
Портер.
     -  Наверно, сорок...  или  больше.  Но  вот, что  меня  поразило.  Одна
фамилия. Генетик.  Я обратила внимание потому, что он погиб в первом году. Я
еще подумала: он-то при чем,  ведь тогда и фирма только-только образовалась.
Но  фамилию  все  равно  забыла.  А  полгода  назад прочитала  в  газете: он
вкладывал деньги в подпольные игорные дома.  Зачем же покойников трогать, а?
И эту фамилию я запомнила. Джеймс Скроч. Точно. Генетик... А теперь  вот моя
очередь.
     - Разве ваша фамилия тоже...
     - Нет, конечно. Но все равно - на мне знак. Понимаете?
     - Джекки,- Портер встал,-  извините, я ненадолго вас покину. У вас ведь
нет компьютера? А мне он срочно нужен, я передам информацию и вернусь.
     Портер  действительно был  уверен, что  вернется,  отправив  инструкции
Воронцову.

x x x
     Он зашел в  ближайшее  кафе и позавтракал.  Сидел перед чашечкой кофе -
второй за утро - и думал, имеет ли смысл эта игра. Что получил  в результате
лично он, Портер? Материал, которым придется делиться с Воронцовым. Стоит ли
материал нервов? Кто  стоит за Льюином? После разговора с  Жаклин Портер был
убежден,   что   речь  идет  о  научных   проблемах.   Некая  фирма  провела
исследование, результат которого  заставил физика изменить взгляды на жизнь.
Скомпрометированные ученые - вот, что интересно. Если это только не фантазии
Жаклин.
     Портер подошел  к  стойке и спросил хозяина, есть  ли здесь компьютер -
ему срочно нужно дать материал  в редакцию, он репортер,  вот удостоверение.
Хозяин не сдвинулся с места, что было, впрочем, не удивительно  - в нем было
фунтов триста  веса. Он восседал  за  стойкой как Будда,  но  руки, смешивая
коктейли,  действовали быстро и  ловко. Портер  положил  перед ним бумажку в
пять долларов, и хозяин, спихнув ее в ящиек кассы, кивнул официанту.
     В  соседней с  баром комнате был  компьютер и, что не без  удовольствия
обнаружил Портер,- выход во двор.  Официант скрылся, оставив дверь открытой,
чтобы хозяин мог  наблюдать за  клиентом. В  свою  очередь,  и  Портер видел
уголок  кафе.  Он передал  на резервированный блок сообщение  для Воронцова,
немного подумал  и затребовал  информацию  из "Нью-Йорк  таймс" и "Вашингтон
пост"  за последние два года. Он  знал, что национальный банк данных  хранит
колоссальную  информацию, рассортированную по  темам,  которая  выдается  по
требованию пользователя, если, конечно, данные не заблокированы кодом. Кодов
же было множество, в  частности, репортеры пользовались сведениями,  которые
можно было затребовать, набрав номер личной карточки,-  машина  сверялась  с
реестром и после этого выдавала нужный материал.
     Набирая запрос, Портер  подумал о том, что в этих проклятых компьютерах
заложено  гораздо  больше, чем он подозревает,  и  уж,  наверное, бесконечно
больше,  чем думает  любой  средний американец. Наверняка в  голографических
ячейках хранится все, о чем Портер хочет знать. Но  упрятана  эта информация
надежно. Обратиться  к банку  данных, чтобы получить нужный ответ,-  высокое
искусство, своего  рода  талант. Чаще  бывает (Портер сталкивался  с этим не
раз), что роешь носом землю в поисках фактов, находишь их, исколесив страну,
выясняешь  почти все. Остается  единственный вопрос, с ним  и  обращаешься к
банку данных. И с ответом получаешь еще и все то, за  чем охотился неделю, а
то  и  больше.  Один  кибернетик,  у  которого  Портер как-то брал интервью,
сказал, что техника хранения и выдачи информации опережает сознание среднего
потребителя  лет  на  сто, если  не  на  двести.  Все  равно как  если бы  в
семнадцатом веке начали продавать личные автомобили. Люди держали  бы машины
в гаражах, а ездили бы на лошадях, потому что понятия не имели бы о том, как
обращаться с транспортом будущего.
     Запрос, которые он сделал, касался возможных разоблачений неблаговидной
деятельности  ученых. Нужны фамилии, профессии,  места  работы и проживания.
Прошло  минуты  две, ответа не  было.  Видимо,  поиск  велся  по  спирали, и
информация накапливалась  в памяти, чтобы быть выданной  сразу.  Краем глаза
Портер увидел,  что к хозяину  подошел  мужчина  и  сел  за  стойку. Смотрел
мужчина не столько  в бокал  с  виски, сколько  в зеркало на противоположной
стене. В зеркале  он  видел  внутреннюю комнату, но и Портер  видел все, что
происходило перед стойкой. Оба делали вид, что не интересуются  друг другом,
но Портер все больше нервничал.
     Наконец,  на экране появился  текст,  и Портер,  не  читая,  затребовал
распечатку. Он знал, что тем  самым дает преследователям возможность следить
и дальше за  его передвижениями: данные можно распечатать вторично, что, без
сомнения, и  сделает  тип перед стойкой или  кто-то другой. Но имен в списке
было  много, и Портер,  естественно, обратится  не к тому, который обозначен
первым.
     Портер направился  к двери в  зал и увидел в зеркале, как мужчина начал
слезать с табурета. Подойдя к  двери, Портер захлопнул  ее  и запер изнутри,
вырвал  из  принтера список, взял  свою  сумку  и  выбежал  во  двор.  Здесь
громоздились ящики и коробки с товаром, и Портер,  миновав ворота,  оказался
на  улице. Оглянулся - за ним никто не шел.  Быстрым шагом он  направился  к
перекрестку  и  перехватил такси,  из  которого  только  что  вышла  молода