одного клавиша педали на другой, и в ушах  слушателей  раздавались  тяжелые,
гулкие, как раскаты грома, звуки".  И  далее  добавит  с  подобострастием  к
кронпринцу: "И если он (то  есть  Бах)  заслужил  такой  подарок  только  за
ловкость своих ног, что же пожаловал бы ему принц, если  бы  он  призвал  на
помощь ногам еще и руки?"
     Подобные рассказы - пример  всеобщего  восхищения  невиданной  свободой
обращения Баха  с  царственным  инструментом.  Рассказы  рождались  в  среде
канторов и органистов захолустных городков и деревень, возникали в дворцовых
кругах.  В  причудливых  созданиях  молвы,  несомненно,  отражена  истина  о
расширявшейся славе веймарского органиста.
     К Иоганну Себастьяну обращались за советами о поддержании в порядке или
о перестройке органов магистраты и консистории разных городов. Герцогу  было
лестно держать у себя такого  способного  мастера.  И  он  давал  милостивое
согласие на своеобразные гастрольные поездки гофорганиста.
     Сохранились документально подтвержденные сведения о нескольких  выездах
Баха из Веймара.
     Осенью 1713 года его пригласили в Галле. Там  строился  большой  орган.
Задуман  он  был  органистом  Вильгельмом   Цахау,   известным   музыкальным
педагогом, у которого, в частности, учился в отрочестве Гендель.  Год  назад
Цахау умер, но строительство органа продолжалось, значительная его часть уже
была возведена. Кому  поручить  пробу  и  осмотр  сооружения?  Обратились  к
молодому знатоку дела Баху.
     Себастьян с волнением прикоснулся пальцами к  клавиатуре,  ногами  -  к
педали инструмента, уже выверенного строителями. Служители надувают мехи  за
фасадом величественного многотрубного сооружения. Все приходит в движение  -
и клавиши  мануалов,  и  клавиши  педалей,  и  клапаны  управления;  воздух,
разбиваясь на сотни струй, заставляет трубы  звучать  на  разные  голоса,  в
разных регистрах. Этот миг одухотворения материи, еще недавно  безмолвной  и
косной, Иоганн Себастьян переживал с внутренним трепетом и восторгом.
     ...В Галле приехал уже не юноша, а зрелый и знатный мастер. Он  остался
доволен сооружаемым  величественным  инструментом.  Дал  нужные  советы  для
завершения работ. Патрон  музыки  в  Галле  Август  Беккер  пригласил  гостя
показать свою игру. Неизвестно, что исполнял и импровизировал Себастьян.  Но
восхищение было, видимо, столь сильное, что органисту  сразу  же  предложили
стать преемником Цахау. Бах представил  себе,  каким  будет  новый  орган  в
готовом виде, оценил по достоинству лестное предложение. Не  раздумывая  дал
согласие. Уже нарисовал себе картину жизни с семьей в понравившемся  городе.
Более того, написал даже "пробную кантату".  Возможно,  он  уже  томился  на
службе у герцога...
     Едва выйдя из почтовой кареты в Веймаре, Себастьян с  радостью  сообщил
жене о своем намерения. Молодой матери, прижившейся с семьей в  Веймаре,  не
хотелось сниматься с гнезда. Тем более что здесь едва ли не постоянно жила у
Бахов ее старшая сестра, помогала по хозяйству и уходу за детьми. На  досуге
Иоганн Себастьян взвесил "за" и "против". Герцог  терпим  и  не  мешает  ему
создавать большую музыку. А доходы? Он узнал, что, несмотря на высокий  ранг
покойного Цахау, он,  Бах,  в  Галле  будет  иметь  гульденов  куда  меньше.
Себастьян пошел на попятный. В Галле  его  отказ  вызвал  недовольство,  его
упрекнули в корысти, там прослышали, что веймарский  герцогский  двор  после
поездки органиста прибавил ему жалованье.
     Завязалась неприятная переписка, она затянулась  до  весны  1714  года.
Черта характера: в искреннем  увлечении,  согласиться  с  чем-то,  а  потом,
пообдумав,  остыть  и  отказаться,  -  нередко  портила  отношения  Баха   с
сослуживцами и высокопоставленными особами.
     В почтительнейших письмах высокоуважаемому господину Беккеру  и  чтимой
коллегии Бах скромно оправдывается, объясняя положение дела. А те  наступают
и, наконец, открыто упрекают в том,  что  их  предложение  он  принял,  дабы
поднять свой вес в кругах герцогского  двора.  В  начале  1714  года  Иоганн
Себастьян, не скупясь на слова признательности и похвалы деятелям  Галле,  с
достоинством отводит обвинения. Больше упреков из Галле не поступало.
     Впрочем, упреки эти не были лишены основания. Именно  после  поездки  в
Галле Баху увеличили жалованье  со  156  гульденов  до  229,  а  вскоре  оно
возросло еще более. В марте 1714 года он получает  новую  должность:  теперь
Бах не только гофорганист, но и концертмейстер капеллы.
     В том же 1714 году Иоганн Себастьян побывал в Лейпциге. Он давно  хотел
повидать  университетский  город  Саксонии.  Лейпциг   гордился   питомцами,
вышедшими из стен университета.  Среди  них  был  Готфрид  Лейбниц,  ученый,
дипломат,  философ,  чье  имя  славилось  в  Европе.  В   Лейпциге   создано
музыкальное общество, названное именем другого здешнего  воспитанника,  едва
ли не самого известного в Германии композитора, Георга Филиппа Телемана, чьи
сочинения хорошо знакомы Баху. Телеман преуспевал в разных видах музыки -  в
ораториях и кантатах, в оркестровых сюитах,  в  концертах  и  увертюрах.  Он
легко переходил от духовной музыки к светской, от од  к  застольным  песням.
Телеман, однако, был далек Иоганну Себастьяну  как  художник.  Он  охватывал
поверхность музыки, Бах шел в глубь ее. Будучи старше Иоганна Себастьяна  на
четыре года, этот блестящий композитор переживет Баха  почти  на  семнадцать
лет. Его шумная слава заслонит на время известность  Баха-композитора,  хотя
как виртуоз исполнитель тот уже в веймарскую пору  почитался  в  музыкальных
кругах Германии выше Телемана.
     В Лейпциге продолжал сочинять музыку, писать  книги  знаменитый  Иоганн
Кунау. Ему было 54 года, когда Бах приехал в Лейпциг. Больше  четверти  века
Кунау занимает почетную должность кантора школы знаменитой церкви св.  Фомы.
С детства Себастьян изучал  сочинения  лейпцигского  композитора  и  бережно
хранил у себя собственноручно переписанные ноты его произведений; он знал  и
о  книгах  Кунау.  Этот  остроумный  писатель,  автор  трактатов  о  музыке,
вспоминался в беседах с Вальтером.
     Между тем в Веймар пришло  письмо  из  гостеприимного  Галле.  Механики
завершили строительство могучего органа. Магистрат и совет церкви Богоматери
приглашают для пробы органа и первого  концертирования  на  нем  знаменитого
Кунау, а также опытного практика-музыканта  Ролла  из  города  Кведлинбурга;
третьим заблаговременно приглашается веймарский гофорганжст  Себастьян  Бах.
Яисъмо прислал лиценциат прав Август Беккер, который, несмотря  на  недавнюю
тягостную переписку с Бахом, сохранял к нему дружеское расположение.
     22 апреля 1716 года Себастьян посылает в Галле письмо с  благодарностью
за приглашение. Оно поражает обилием лестных выражений. Хочется привести его
полностью как документ, свойственный эпохе и той среде, в  которой  вращался
служивый художник.
     "Высокородный особочтимый господин.
     Весьма обязан Вам за Ваше совершенно благосклоннейшее и  исключительное
ко мне доверие Вашей высокородной милости, а также и всех Ваших высокочтимых
коллег; мне доставляет величайшее удовольствие почтительнейше служить Вашему
высокоблагородию и по возможности удовлетворить  требованиям  в  предстоящем
испытании. Прошу сообщить это мое решение высокочтимой  коллегии,  при  этом
засвидетельствовать  мое  всепокорнейшее   почтение   и   поблагодарить   за
совершенно исключительное доверие.
     Так как Ваша высокородная милость неоднократно,  а  не  только  сейчас,
утруждала себя из-за меня, то я позволю себе  с  покорнейшей  благодарностью
заверить, что для меня  на  протяжении  всей  моей  жизни  будет  величайшей
радостью называться

     Вашей высокородной милости высокочтимого  моего  господина  покорнейшим
слугой
     Йог. Себ. Бах,
     концертмейстер" {*}.

     {* В переводе Я. С. Друскина.}

     Открытие  органа  состоялось  в  Галле  3  мая  1716  года.   Испытание
инструмента прошло как  празднество,  звучало  много  музыки,  произносились
речи.
     Найдено в архиве меню званого обеда, устроенного  церковным  советом  в
честь гостей-музыкантов и депутатов, посетивших Галле ради такого торжества.
Мы можем представить себе  хозяев  и  гостей,  сидящих  за  длинным  столом,
покрытым домотканой скатертью. Известно даже,  во  что  обошелся  этот  обед
совету: 11 талеров и 12 грошей,  кроме  расходов  на  прислугу.  Бодрящих  и
освежающих напитков выпили на  15  талеров  и  14  грошей,  даже  на  сумму,
большую, чем стоили яства. На блюдах, которыми был уставлен стол,  мы  видим
щуку, копченую ветчину, пирожки, сосиски со шпинатом, баранину. Гости  были,
кроме того, потчеваны горячей спаржей, гарниром из гороха и вареной тыквы, а
также весенним салатом и молодым картофелем. Среди  сладостей  виднелись  на
столе засахаренные пластики лимона и варенье, сваренное, возможно, из  вишен
сада настоятеля церкви Богоматери.
     Себастьяну было что рассказать Марии Барбаре по возвращении  домой.  Ну
как же, читатель, автору удержаться и не заглянуть здесь в грядущее:  судьбе
угодно будет спустя несколько лет  снова  свести  имя  лейпцигского  кантора
Кунау с именем Баха, а пятилетний  первенец  Фридеман,  шустро  бегающий  по
уютной квартире Бахов и севший вот сейчас за клавикорд, чтобы показать  отцу
упражнение, выученное им, впоследствии станет знатным музыкантом, органистом
того самого города, где побывал  только  что  Себастьян,  и  даже  войдет  в
историю музыки "галльским Бахом"...
     В 1716 году Иоганн Себастьян совершил еще два  путешествия.  Одно  -  в
милый памятью о многих  Бахах  Эрфурт.  Оттуда  пришло  приглашение  бывшему
воспитаннику Люнебургского лицея - тоже для испытания органа.
     Другая поездка - в Мейнинген, где жила семья его  родственника  Иоганна
Людвига Баха, который  принадлежал  к  "мейнингенской  ветви"  музыкантского
рода. Больше века назад там поселился Липс, сын Фейта  Баха.  О  нем  смутно
помнили потомки, зато его сын, внук Фейта, уже пожилой  родственник  Иоганна
Себастьяна, был очень  уважаем  в  семье  Бахов.  Веймарский  гость  поразил
невиданной глубиной и беглостью исполнения на клавесине труднейших сочинений
-  своих  и  чтимых  Бахами  немецких  сочинителей.  И   доставил   истинное
удовольствие музыканту, сыграв наизусть его клавирные пьесы,
     В Веймар до Баха из разных  городов  доходили  все  новые  похвалы  его
исполнительскому искусству. Однако  отзывов  записных  критиков  в  печатных
изданиях  о  его  композиторском  даре  в  эти  годы  не  было.  Лишь   одно
высказывание о  Бахе  -  сочинителе  музыки  отыскано  на  страницах  книги,
вышедшей в свет в 1717 году под названием "Заново открытый  оркестр".  Автор
ее, уже известный читателю  гамбургский  теоретик  музыки  Иоганн  Маттесон,
посвятил такие строки нашему мастеру:
     "Я  слышал  некоторые  произведения  известного  органиста  в  Веймаре,
господина Иоганна Себастьяна Баха, - церковные произведения для  упражнения.
Они созданы столь хорошо, что заставляют отнестись к этому  мужу  с  высоким
уважением".
     Маттесон инкогнито слушал  Баха,  очевидно,  в  Веймаре.  Он  разглядел
композиторский дар органиста.

КАНТАТЫ В НОВОМ СТИЛЕ

     После первой поездки в  Галле,  весной  1714  года,  Бах  был  назначен
концертмейстером. Он оставался  и  в  должности  гофорганиста,  ему  вменили
теперь в обязанность сочинение кантат для воскресных и праздничных  служб  в
дворцовой церкви Веймара.
     Музыкальное миросознание композитора-полифониста уже нашло  совершенное
воплощение в органных произведениях. Но сочинение кантат  он  любил  и  даже
отдавал предпочтение этому виду композиторского  и  исполнительского  труда.
Здесь слово соединялось с музыкой!
     До  сего  времени  Иоганн  Себастьян  называл  свои  кантаты  мотетами,
оставаясь верным старой певчески-оркестровой форме музыки,  сочинявшейся  на
тексты из священного писания или духовных стихов лютеровского времени.
     С арнштадтской поры, изучив опыт Букстехуде и других мастеров, он писал
кантаты в установившейся манере  на  собственные  тексты  -  переложения  из
Евангелия. В сравнении с мотетами "эпохи строгого письма", достигшего своего
высокого развития в XVI веке, это был уже относительно новый стиль  духовных
кантат. Не было, как  раньше,  полного  подчинения  партий  инструментальной
музыки партиям хора и солистов, голоса певцов теперь зву-
     чали, когда того желал  сочинитель,  тоже  "инструментально".  То  было
время дальнейшего обогащения  полифонического  искусства  в  жанре  духовных
кантат. Искусство обретало новые возможности музыкального  повествования  на
евангельские сюжеты и темы.  Но  тексты  евангелистов,  даже  обрабатываемые
самими сочинителями музыки,  ограничивали  музыкальные  возможности  жанров.
Теперь в кантатах свободнее сочетались арии, ариозо, речитативы  с  партиями
хора, инструментов и оркестра в  целом  в  сопровождении  органа.  Открылись
большие просторы для соединения вокальных и инструментальных голосов.
     Бах и его великий сверстник Гендель гениально завершали развитие старой
ариозно-хоральной кантаты и,  обогащая  полифонию,  заимствуя  вековой  опыт
итальянской музыки, перешли к форме кантат  и  ораторий  на  тексты  поэтов,
близкой концертной. Хотя в основе и  новых  стихов  лежали  канонизированные
церковью тексты.
     С Бахом - автором кантат, сочинявшихся в старом духе, -  в  наше  время
познакомиться трудно. Эти кантаты редко звучат  в  концертах.  Они  известны
лишь исследователям, умеющим слышать  музыку  в  нотной  записи.  И  в  этих
кантатах  содержатся  гениальные  фрагменты.  Альберта  Швейцера   восхитила
посвященная неизвестно чьей  памяти  заупокойная  кантата  "Actus  tragicus"
(106). С полной достоверностью не установлена принадлежность текста ее Баху,
но доверимся интуиции Швейцера и других исследователей. Швейцер без сомнения
приписывает текст кантаты  автору  и  находит  этот  текст  одним  из  самых
совершенных в музыкальном отношении, он восхищается воззрением Баха на жизнь
человеческую, завершаемую актом смерти, как актом,  принимаемым  "с  миром",
ибо благословляется и этим  актом  вечность  всеобщей  жизни.  Исследователь
прослеживает эту линию как сквозную  в  баховской  "музыкальной  философии",
проходящую в его творчестве с юных лет до последних дней.
     Швейцер даже выразил сожаление, что Бах отдал дань моде и отказался  от
испытанной формы кантаты. Но того требовала сама жизнь искусства. Маттесон в
Гамбурге шел даже дальше: он склонен  был  вовсе  отказаться  от  хорала.  В
городе Зорау жил в эти годы поэт и проповедник-моралист  Эрдман  Ноймейстер,
ему было уже лет сорок, и он  выступал  за  введение  новой  формы  духовной
кантаты, писал стихи для композиторов.
     Навещая Веймар, Ноймейстер сблизился с  Иоганном  Себастьяном,  сочинял
стихотворные  тексты  для  кантат  в  новом  стиле.  Темпераментный,  широко
мысливший деятель поэтического и ораторского искусства оказался на жизненном
пути Баха одним из  немногих  современников,  оценивших  не  только  высокую
одаренность музыканта как импровизатора и исполнителя-органиста,  но  и  как
композитора.
     Себастьян познакомился в Веймаре и с местным поэтом Заломо Франком, уже
пожилым   человеком,    секретарем    консистории;    Франк    был    скорее
поэтом-ремесленником, но старательным. К тому же, как служащий  консистории,
он угадывал запросы  веймарского  двора.  И  был  покладист,  позволяя  Баху
вносить изменения в  текст  своих  стихов;  больше  двадцати  кантат  Иоганн
Себастьян в веймарскую пору написал на тексты именно Заломо Франка.
     Одним из признаков обновленного жанра была трехчастная  ария  da  capo,
где первая, "головная", часть повторяется в виде третьей части. Новый  стиль
кантат сближал этот жанр со светской мадригальной музыкой. Ария  da  capo  в
соединении  с  речитативом  позволяла,  по  словам  Ф.  Вольфрума,  отражать
"индивидуальные  настроения"  слушателей  "в  противоположность  объективным
словам Библии и духовной песне  общины".  Смягчались  границы  между  стилем
церковных  и  светских  композиций  Баха.  Новая  форма  кантаты   позволяла
свободнее вводить в музыку мотивы народных песен и даже народных танцев, что
несло с собой знакомые слушателю, близкие  жизни  образы.  Кантата  способна
была вобрать живую  сложность  человеческого  сердца,  страдания  и  надежды
человеческие, гармонию и страсть земной природы.
     Обогащение  духовной  музыки  поэзией  обосновывалось  и  теоретически.
Веяния  эпохи  породили  учение  об  аффектах,  Affektenlehre.  Это   учение
оказывало  сильное  влияние  как  раз   на   музыкально-драматические   виды
искусства.  Иоганн  Вальтер  был  знатоком  этого  учения  и,  конечно,  мог
благотворно влиять на своего друга-композитора.
     Речь шла о  воздействии  музыки  на  человеческие  чувства.  По  теории
аффектов приемы построения музыкальных пьес, сочетание средств  музыкального
искусства должны связываться с  теми  или  иными,  но  всегда  определенными
ощущениями. Закономерностями таких связей и обязан  пользоваться  компонист,
желающий полнее воздействовать на сердца людей. Были  определены  главнейшие
состояния аффекта, которые надо знать музыканту: любовь, страдание, радость,
гнев,  сострадание,  страх,  дерзость,  удивление.  О  чувствах,  выражаемых
средствами музыки, спустя много лет подробно  напишет  в  своем  "Лексиконе"
Иоганн Вальтер. Теперь же он развивал эту теорию в  беседах,  затягивавшихся
до позднего часа.
     Неудержимым  в  целенаправленности  своей   представляется   нам   Бах,
выбивающийся из-под педантичной опеки чиновников и церковных догматиков.  На
портрете Себастьяна веймарских лет,  писанном  около  1715  года,  мы  видим
волевого,  сильного  Баха  с  открытым  лицом.  Зеленый  с  красным  камзол,
обтягивающий статную, с широкими плечами фигуру, усиливает ощущение энергии,
исходящей от фигуры деятельного человека.
     За кружкой домашнего вина, присланного из какойнибудь семьи  Бахов  или
Леммерхиртов, приятели рассуждали  о  новой  форме  кантаты,  о  музыкальных
новостях, достигавших Веймара. А в дальней спальне Мария  Барбара,  отпустив
служанку, кормила грудью младенца или напевала колыбельную песенку - они  не
затихали никогда в семье Баха...
     К новой  форме  кантаты  Бах  обращался  еще  в  1712  или  1713  году.
Сохранилась  кантата  (142)  на  слова  Ноймейстера  с  ариями  da  саро   в
мадригальном стиле. Но Иоганн Себастьян не  отказывался  и  от  традиционной
формы. Первая кантата, написанная  им  уже  в  должности  концертмейстера  и
исполненная  летом  1714  года,  была  и  первой  кантатой,   написанной   -
предположительно - на слова Франка. Это одно  из  известнейших  произведений
"веймарского Баха": "Я много познал страданий" (21). В ней  находят  приметы
сходства с "Actus tragicus", например, начало у обеих кантат  -  оркестровая
"синфония".
     Очень красива в  арии  сопрано  мелодия  жалобы,  передающая  явственно
ощущаемые вздохи. Учение об аффектах нашло  отражение  в  арии  тенора,  при
словах "буря и волны". Форма же арии da саро избрана Иоганном Себастьяном на
этот раз только в дуэте сопрано и баса.
     Кантаты Баха  веймарских  лет  не  уступают  сочинениям,  написанным  в
последующие времена. Тридцатилетний композитор столь же совершенно работал в
жанре кантаты, как и Бах, умудренный опытом.  Исполнителями  же  -  певцами,
хором  и  музыкантами-инструменталистами  -  Бах   в   Веймаре   располагал,
по-видимому, даже более сильными, чем когда-либо.
     Одна из лучших в веймарские годы - праздничная баховская  кантата  (31)
на текст Заломо Франка "Der Himmel  lacht,  die  Erde  jubilieter"  ("Небеса
смеются, земля ликует"). Она написана для хора, трех  солистов  и  большого,
даже величественного по тем временам оркестра: двух  скрипок