ающейся  дверцей.
Строго-настрого было запрещено младшим играть эти пьесы -  кто  знает,  куда
поведет такое увлечение!
     Маленький Бах упрям. Он попробовал: если просунуть сквозь решетку руку,
то, свернув тетрадь в трубку, можно вытащить ее из шкафа. Дождавшись  лунной
ночи - о том, чтобы зажечь  свечу,  и  думать  нельзя  было!  -  он  вытащил
тетрадь. И, как гласит предание, стал  страница  за  страницей  переписывать
композиции, влекущие своей тайной.  Спустя  шесть  месяцев  с  таким  трудом
добытое сокровище было  переписано  маленьким  музыкантом.  Христоф  раскрыл
обман ослушавшегося Себастьяна ж безжалостно отобрал рукопись...
     Соответствует ли истине эта семейная история?  Нужно  было  быть  очень
доброжелательной к маленькому музыканту самой луне, чтобы в  течение  целого
полугодия в дни полного своего свечения разгонять облака и  часами  прилежно
освещать комнаты Себастьяна, может быть, приостанавливая для того даже  свой
ход на небосклоне! Предание малодостоверно, но его нельзя обойти в  книге  о
Бахе: это лишь одна из множества историй, долгое время заменявших  подлинные
факты из жизни композитора,  удостоверенные  документами  и  свидетельствами
современников.
     Иоганн Христоф добросовестно обучал  младшего  брата  технике  игры  на
клавесине, отрывая эти часы от служебных обязанностей и семейных хлопот.
     Себастьяна поощряли за старательность учителя ордруфской  школы.  Слава
богу, он уже дошел до выпускного класса - примы.  Знакомый  Христофу  кантор
Элиас Герда хвалит дискант Себастьяна  и  сулит  ему  успех.  Обстоятельства
складываются удачно. Товарищ Себастьяна Баха по классу  Георг  Эрдман,  тоже
дискантист, приходится земляком кантору, оба  они  из  города  Лейне.  Когда
занятия закончились, кантор Герда рекомендовал Эрдмана, а  вместе  с  ним  и
Себастьяна в Люнебург. Там при кирке св.  Михаэля  давно  существует  лицей,
ставящийся постановкой образования в старших классах по  широкой  программе,
включая серьезное обучение музыке.
     Себастьян рад был освободить брата от опеки. В марте  1700  года  он  с
Эрдманом отправился в новый город, где они и были  приняты  стипендиатами  в
лицей.
     Бах и Эрдман зачислены в хор, в  группу  голосов  сопрано.  При  полном
пансионе им была положена хорошая плата за участие в хоре. Только альтист да
тенор получали больше. Школа св. Михаэля была известна в Германии еще  своей
музыкальной  библиотекой.  В  ее  несколько  мрачных  помещениях  на  полках
хранились нотопечатные  и  переписанные  сборники  произведений  немецких  и
итальянских музыкантов. За дубовым столом сводчатой библиотеки всегда  сидел
за  перепиской  нот   ктонибудь   из   приезжих   канторов,   органистов   и
капельмейстеров.
     Сюда  зачастил  и  Себастьян.  Он  обладал  поразительной  способностью
слышать музыку "внутренним слухом".  Партитуры  и  "голоса"  были  для  него
звучащей музыкой.
     В Люнебурге жил органист и композитор Георг Бем. Сорокалетний  музыкант
был в расцвете сил. Известно, что на формирование музыкального  миросознания
юного певца, скрипача и клавесиниста он оказал заметное  влияние,  хотя  нет
данных о том, что Себастьян брал у Бема уроки. В органных произведениях Баха
это влияние установлено. Бем служил органистом не в церкви св.  Михаэля.  Но
Себастьян с товарищами, конечно, олушал игру талантливого мастера. В  юности
Бем получил образование в  Вене,  был  осведомлен  в  творчестве  выдающихся
композиторов Италии; до переезда в 1698 году  в  Люнебург  лет  пять  жил  в
Гамбурге, а этот большой город, не входивший ни в одно из княжеств, считался
свободным и слыл счастливым пристанищем для музыкантов. Здесь господствовала
северогерманская школа музыки, возглавляемая  знаменитым  старым  органистом
Рейнкеном. Но сказывались и влияния, идущие из  Франции.  Бему  в  Люнебурге
были близки веяния гамбургского искусства. Верный традициям немецкой музыки,
он писал  пьесы  для  клавира,  слыл  искусным  сочинителем  и  исполнителем
органных фуг с прелюдиями и хоральных прелюдий. Очевидно, под влиянием  Бема
Себастьян уже в Люнебурге делает попытки  сочинения  первых  своих  органных
пьес.
     Бем  мог  много  интересного  рассказать  своему  юному  почитателю   о
Гамбурге. Себастьян  побывал  в  этом  городе  не  раз.  По  нынешним  мерам
расстояния до Гамбурга от Люнебурга сорок километров. Маленькие путешествия,
как передает  семейная  хроника,  Себастьян  совершал  пешком.  Возможно.  В
Гамбурге  же  он  останавливался  у  родственников,  так   что   путешествия
обходились недорого.
     Себастьян  слушал  там  знаменитую  оперную  труппу,  первую  тогда   в
Германии. Опера была в расцвете, руководимая молодым,  не  достигшим  еще  и
тридцати  лет,  композитором  Рейнхардом  Кейзером.  Он  сочинял   оперы   в
итало-французской манере на  мифологические  сюжеты.  Лишь  несколько  позже
Кейзер приблизил оперу к традициям немецкой музыки,  взяв  жанровые  сюжеты,
близкие народной жизни. Будучи очень способным мелодистом, Кейзер  одним  из
первых в Германии композиторов ввел в оперу речитатив.
     Можно  представить,  с  каким  интересом  юный  музыкант  из  провинции
всматривался в сцену с декорациями, вслушивался в  оперное  представление  с
участием профессиональных артистов и, что было ново, с участием певиц.  Даже
в княжеских капеллах в те годы редко-редко звучали женские голоса. Ни  слова
не дошло до нас о впечатлениях люнебургского лицеиста от оперы. Однако Ромен
Роллан доказал влияние Кейзера  на  музыкальную  речь  Баха.  Вместе  с  тем
последующая творческая  жизнь  Иоганна  Себастьяна  позволяет  сказать,  что
опера, в частности гамбургская, как музыкальный жанр, не увлекла  его  ни  в
юности, ни в последующие годы. Путь Кейзера был далек  от  пути,  избранного
Бахом.
     Коснувшись же имени Кейзера, отметим, что  его  опера  немалое  влияние
оказала на сверстника Баха  -  Георга  Генделя.  Слава  Кейзера  возрастала;
разносторонне образованный музыкант прожил в Гамбурге до  самой  смерти,  он
скончался в 1739 году. За несколько лет до того он побывал в России  и  даже
занимался переложением для оркестровых инструментов мотивов русских песен.
     Что  же  самое  важное  вывез  из  Гамбурга   Себастьян?   Впечатление,
полученное от игры знаменитого органиста, импровизатора и композитора  Адама
Рейнкена. Старый органист церкви св. Катарины потряс своей игрой. Строгой  и
вместе  с  тем  поэтически-импровизационной.  Своды  собора  то  наполнялись
безмерной мощью звуков,  то  легчайшими  звуковыми  узорами  песни-исповеди.
Себастьян, конечно, не смел и подойти  к  этому  мастеру,  когда  тот  после
службы спускался с хоров и, держась величаво, покидал храм, - на плечах  его
воистину держались традиции органного искусства Северной Германии,  ведущего
начало свое от ранней поры XVII века.
     Посещал  ли  Себастьян  Гамбург  в  одиночку  или   с   товарищами   по
люнебургской школе, неизвестно. Но ради того, чтобы послушать  Рейнкена,  он
готов был еще и еще раз побывать в этом "великом городе", как называли тогда
Гамбург. С каким нетерпением по возвращении садился он за орган, если  Георг
Бем разрешал ему это в свободный от службы час в церкви св. Иоанна.
     Окончив в 1703 году обучение в  лицее,  Бах  уже  был  сочтен  искусным
скрипачом и клавесинистом, благодаря же изучению  рукописей  и  сборников  в
музыкальной  библиотеке  он  знал  итальянцев   -   Палестрину,   Габриелей,
Монтеверди и немцев - от Шейдта и Шюца, ученика А. Габриели, от  Хакслера  и
Франка  до  современных  ему  композиторов  Германии.  Никак  нельзя  счесть
Себастьяна самоучкой, каким его представляли некоторые биографы.  Георг  Бем
своим примером помог собраться воле  Себастьяна,  а  игра  Рейнкена  придала
целеустремленность его художническим порывам.
     Что же сталось с певческими способностями  стипендиата  школы  Михаэля?
Случился казус в  час  пения  в  хоре.  Из  гортани  прилежного  и  ценимого
дискантиста вырвался звук в  неположенном  регистре.  Растерянный  Себастьян
сомкнул губы. Мутация голоса повзрослевшего юнца, увы, лишила его вокального
дара. Но Бах остался стипендиатом - теперь уже как скрипач школьной капеллы.
     Еще об одной поездке из Люнебурга нужно упомянуть. В Целле,  резиденцию
герцога Брауншвейгского. Женившись на гугенотке,  герцог  Вильгельм  окружил
себя исключительно французскими приближенными и завел  капеллу,  исполнявшую
преимущественно, а может  быть,  только  французскую  музыку.  Из  Люнебурга
попасть в Целле было непросто, потому что путь  туда  вел  через  дикие  еще
леса. Может быть, доброжелатель Бем помог Себастьяну в  такой  поездке.  Бах
побывал в Целле, слышал аллегорическую музыку, сюиты, музыку  на  воздухе  -
пленэрную, по версальскому образцу. Могла здесь звучать и клавесинлая музыка
в стиле сорокалетнего тогда  француза-виртуоза  Луи  Маршана,  чье  имя  еще
встретится в этой книге, и пасторали парижанина Клерамбо. Не под влиянием ли
этой поездки Себастьян перепишет  в  Люнебурге  для  своего  собрания  пьесы
французских сочинителей?
     Обучение в школе св. Михаэля Бах заканчивает весной 1703  года.  Кто-то
из лицеистов стремится в университет. Георг Эрдман  подумывает  о  служебной
карьере юриста. Какое же будущее изберет  Себастьян?  В  литературе  не  раз
высказывалось сожаление, что для малоимущего выпускника школы  была  закрыта
дорога к университетскому образованию. Возможно, это так, но нет  решительно
никаких указаний на то, что восемнадцатилетний музыкант выражал желание идти
в университет. Богословский факультет не притягивал его к себе,  потому  что
ни пастором, ни ученым Бах себя не видел. Будущие музыканты  шли  обычно  на
юридические   факультеты   немецких   университетов,   получая   там   общее
гуманитарное  образование.  Но  Бах   уже   знал   свое   призвание.   Кровь
потомственного шпильмана звала к жизненной музыкальной практике.
     Расставание с Люнебургом  было  быстрым.  В  начале  апреля  1703  года
Себастьян оказался уже на службе скрипачом маленькой капеллы герцога Иоганна
Эрнста в Веймаре. Это был не царствующий  саксен-веймарский  герцог,  а  его
брат, имевший довольно скромную резиденцию, именуемую "Красным замком".
     А между тем о способном молодом Бахе прослышали  в  Арнштадте.  В  этом
городе, в церкви,  построенной  на  месте  сгоревшей  кирки  св.  Бонифация,
сооружался новый орган. Работа подошла  к  концу.  Магистрат  и  консистория
города, где  имена  Бахов-музыкантов  уважались  давно,  доверили  испытание
построенного органа Себастьяну.
     Не прошло и трех месяцев службы в веймарском  "Красном  замке",  как  3
июля он оказался уже за испытанием нового инструмента  в  Арнштадте.  И  так
понравился там, что в начале августа восемнадцатилетнего музыканта утвердили
в должности органиста Новой церкви и руководителя школьного хора.

АРНШТАДТСКИЙ ОРГАНИСТ

     Наезженная дорога была не очень пыльной, повозка  весело  поскрипывала,
Арнштадт издали выглядел приветливо в августовский солнечный день.
     Окруженному старой каменной стеной городку,  казалось,  было  тесно  за
ней; красные черепичные крыши лепились одна к другой, над ними  поблескивало
несколько шпилей. Городок разрастался, основательные здания были сооружены и
за пределами стен. Тут же виднелись маленькие домики: горожане, забыв уже  о
страшном времени Тридцатилетней войны,  норовили  поселиться  в  предместьях
городка, хотя издавна здесь разрешалось возводить одни ветряные мельницы.  В
этот летний день лениво крутились их широкие короткие крылья.
     Город имел пять ворот, в  одни  из  них  въезжал  Себастьян.  Как  и  в
остальных городах Тюрингии, фамилия Бахов в Арнштадте была издавна  известна
старожилам. Себастьян бывал здесь в детстве на семейных  праздниках.  В  эти
дни всегда вспоминали старейшего из арнштадтских Бахов, Каспара,  жившего  в
городе в 16351642 годах. Может быть, мимо  двухэтажного,  со  сдвоенными  по
фасаду окнами его домика и проезжал Себастьян в этот день.  Может  быть,  он
въезжал в город другим путем, но именно благодаря памяти о  нем,  величайшем
из Бахов, в XX веке будет прикреплена мемориальная  доска  к  стене  дома  в
переулке Якоба, 13/15.
     Жила в ту пору в Арнштадте Регина Ведерман; ее сестра была  замужем  за
двоюродным дядей  Себастьяна,  Иоганном  Михаэлем,  геренским  органистом  и
композитором. Его уже не было в живых, но племянник хорошо  помнил  дядю,  а
мотеты  и  клавирные  сонаты  Иоганна  Михаэля  знал  наизусть,   ноты   их,
собственноручно переплетенные, лежали на  дне  дорожного  сундука  вместе  с
произведениями    других    авторов.    Впоследствии    некоторые     мотеты
дяди-композитора  долгое  время  принимались  даже  за   сочинения   Иоганна
Себастьяна. Родня была оповещена Региной о приезде Себастьяна. В  том  числе
Христоф Хертум, органист другой арнштадтской церкви, по совместительству еще
и писарь.
     На другой день утром, одевшись построже, в новом  парике,  высветленный
надеждами,  Бах  пошел  в  консисторию.  Чины  консистории  сегодня  хотя  и
выказывали благосклонность к  новому  музыканту,  но  были  чопорны.  Иоганн
Себастьян как драгоценность принял с резного блюда ключ от заветного органа.
Благодарственный поклон, и  вместе  с  настоятелем  он  отправился  в  Новую
церковь.
     В сравнении с заработком  скрипача  в  Веймаре  Себастьяну  положили  в
Арнштадте тройное  жалованье  -  84  гульдена  в  год.  Место  для  молодого
музыканта не оставляло желать ничего  лучшего.  По  должности  органиста  он
обязан был по воскресеньям с 8 до 10 часов утра играть в церкви на органе, а
два раза в будние дни заниматься с небольшим ученическим хором  в  церковной
школе; хор мальчиков выступал  самостоятельно,  иногда  же  присоединялся  к
большому любительскому хору, участвуя в исполнении произведений значительной
сложности. К удовольствию  Себастьяна,  настоятель  позволил  упражняться  в
музыке, когда пожелает органист, в часы, свободные от службы  и  отправления
треб. Именно о такой свободе и мечтал он.
     Полвека спустя в некрологе Баха с эпической краткостью будет  написано,
что  именно  в  Арнштадте  "созрели  впервые  планы  его  прилежных  занятий
искусством игры на органе и композициями, которые он изучал путем вдумчивого
анализа  произведений  известных  в  то  время  серьезных   композиторов   и
самостоятельного применения изученного на деле".
     Ни один биограф Баха и исследователь его трудов не проходит  мимо  этих
слов  некролога,  хотя  не  установлено  точно,  произведения  каких  именно
композиторов - немецких и  иноземных  -  изучал  Бах  в  арнштадтские  годы.
Себастьян дорожил фамильными связями. Музыканты  Бахи  и,  может  быть,  еще
люнебургские друзья посылали с оказией  в  Арнштадт  попадавшие  им  в  руки
произведения, Себастьян знакомился с ними, что-то переписывал и отсылал ноты
обратно. Как музыкант-исполнитель и как начинающий композитор, он  овладевал
искусством полифонии, многоголосия.
     Столетия развивалась полифоническая музыка в странах Европы.  Искусство
одновременного ведения двух  или  нескольких  равноправных  голосов  было  и
наукой, требовало от музыканта, композитора глубоких знаний. И  в  сочинении
инструментально-хоровых   произведений   -   мотетов   или   кантат,   и   в
инструментальной  музыке.  Орган,  инструмент,  имевший  десятки   и   сотни
регистров, занимал царственное место  в  музыке  предшествующих  столетий  и
эпохи XVII - XVIII  веков.  Именно  органу  Бах  и  отдал  страсть  молодого
художника в Арнштадте.
     Часами он не покидал запертого  на  засов  храма.  Инструмент  с  двумя
ручными клавиатурами и ножной был превосходен. Без парика и камзола, коротко
остриженный, в рубахе и жилете, в башмаках, удобных  для  работы,  Себастьян
походил больше на мастерового, чем на степенного  церковного  органиста.  Он
упражнялся в приемах игры, искал новые комбинации постановки пальцев, иногда
входя в противоречия с принятыми правилами. Он упражнял  ноги.  Люнебургский
Бем сочиняя органные  произведения  преимущественно  для  работы  на  ручных
клавиатурах; педаль не имела у него  самостоятельного  значения.  И  техника
исполнения мало отличалась от игры на клавесине.  Старый  Рейнкен  виртуозно
работал ногами, и это особенно восхищало Себастьяна в искусстве гамбургского
органиста.
     В арнштадтской церкви он импровизировал, достигая  легкости  исполнения
на клавишах педали. Иногда вел мелодию без участия рук, в быстром темпе,  со
всенарастающей мощью и любовался  гулкими  звучаниями,  заливающими  сумерки
храма и галереи, протянувшейся вдоль стен. И снова вводил в действие  пальцы
рук, легко скользя ими по клавишам мануалов. Зажигал свечи  у  пюпитра;  они
стоили дорого, и Себастьян довольствовался  иной  вечер  одной-двумя.  Пламя
свечей не преодолевало  сумрака  и  отбрасывало  огромную  неспокойную  тень
музыканта в пространство, заполняемое густыми звуками труб.
     Уставал служитель, орудующий мехами; он молчаливо-удивленно  следил  за
не знающим устали господином органистом. Сколько же шумит  в  пустой  церкви
этот новый кантор...
     Кончая игру, Себастьян частенько давал послушному и терпеливому  служке
грош-другой, тот покорно кланялся и потом в кабачке, наверно, рассказывал  о
непонятном упрямце, просиживающем дни и вечера на деревянной скамье.  Но  он
был доволен  и,  пропустив  стаканчик  вина,  хвалил  преданность  господина
органиста святому Бонифацию, чье имя издавна носила церковь.
     Заходил в церковь настоятель. Он садился так, чтобы был виден органист.
В  часы  богослужений  он  слышал  умиротворенные  молитвенным   настроением
мелодии, в эти же минуты инструмент извергал непривычны" для церкви  каскады
звуков.  Пастор  считал  себя  вправе  задавать  вопросы,   чтобы   сгладить
недоумение, но органист не всегда отвечал на них в угодном пастору духе.
     Впрочем, настоятель  был  покладист  и  не  обижался.  Построенная  лет
двадцать пять назад церковь мало посещалась горожанами; старый,  обветшавший
орган удручал прихожан. Теперь заметны перемены. Новый инструмент  прекрасно
звучит у этого молодого Баха, церковь посещают и горожане  других  приходов,
наезжают  и  из  окрестных  селений.  Конечно,  ему,  настоятелю,  было   бы
спокойнее, если бы  музыку  исполнял  более  послушный  органист  и  кантор.
Звучали бы хоралы и мотеты, канонизированные временем. Потребности  прихожан
в музыке скромные, им даже приятно слышать знакомое, повторяемое из  года  в
год, звучащее без выдумок и  хитростей,  это  утверждает  их  в  собственном
достоинстве:  нам  все   известно.   Вдохновение   же,   не   контролируемое
послушанием, может повести  к  соблазнам,  породить  искушения  и  усложнить
мирную жизнь пастырей.
     Но этот органист с упрямым подбородком, с открытым взглядом,  уверенный
в своем ремесле, все-таки рушит привычные ограничения.
     Вот и сейчас, в вечернюю вору, невообразимое творят  в  своем  движении
руки и ноги музыканта. Что ж, пусть  не  всегда  звуки  органа  ласкают  ухо
настоятеля, молодой органист воистину находка для города.
     Пастор покидает храм, а за стенами запертой церкви еще клубятся  глухие
и страстные звуки. Ему, пастору, нашептывали, что даже  городские  гуляки  с
удивлением останавливаются  в  поздний  час  и  слушают.  А  потом  сочиняют
небылицы.
     Заходил в церковь по праву родства и принадлежности к  цеху  музыкантов
Христоф Хертум. Он садился на дальнюю скамью, как положено, спиной к  органу
и, слившись с сумраком храма, оттуда слушал игру.  Такой  силы  и  быстроты,
такого легкого мастерства он что-то не помнит у других Бахов, а их он слышал
немало. Не знал зависти музыкант, причастный к этой семье. Но  как  графский
писарь, понимавший, что к чему в жизни, Христоф Хертум  не  был  спокоен  за
судьбу Иоганна Себастьяна. Музыканты - люди служивые, они обя