но сказал незнакомец. - Вас выдают уши. Так  на  чем  мы
остановились? На том, что за вами следит Чека?  Видите  ли,  Бергсон,  для
Чека нет разницы, работаете ли вы от честной фирмы или являетесь эмиссаром
государственной разведки, Чека на это наплевать.  Чека  не  заинтересовано
запросто отдать вам беклемишевское наследство. Но дело в  том,  -  тут  он
сделал паузу, - дело в том, Бергсон, что Чека слишком плохо осведомлено об
этом наследстве. И потом...
   Пауза затянулась. Незнакомец вынул из кармана  пачку  сигарет,  чиркнул
спичкой, прикурил и несколько раз с аппетитом затянулся. При  этом  он  не
спускал насмешливого взгляда с Бергсона.
   Бергсон усилием воли подавил желание спросить: что  потом?  Провокация,
кажется, достигла апогея.  Еще  немного,  и  незнакомец  выложит  козырную
карту. Тогда Бергсон позволит себе слегка  улыбнуться.  Только  слегка.  И
уйдет.
   - Хорошо, - похвалил незнакомец. - Мне говорили, что вы  глупее.  Будем
считать, что вы задали вопрос, а я на  него  ответил.  "Приносящий  жертву
уподобляется богу". До вас доходит глубина этой мысли? Богу, Бергсон?
   Нет, это не провокация. Это что-то чудовищное. Откуда этот дьявол узнал
молитву старого индейца? И для чего  ему  понадобилось  сообщать  об  этом
Бергсону? Ясно только одно: незнакомец упорно вызывает  его  на  разговор.
Искушение выяснить все до конца было очень сильным. Но интуиция разведчика
подсказывала Бергсону, что дело нечисто. И он снова промолчал.  Незнакомец
раздавил окурок в пепельнице, посмотрел на Бергсона долгим взглядом, затем
быстрым  движением  выдернул  из   нагрудного   кармана   пиджака   черный
прямоугольничек и тут же сунул его обратно.
   - Что вы скажете теперь? - лениво осведомился он.
   Бергсон задумался. С этим  паролем  он  сам  шел  к  Ридашеву.  Значит,
незнакомец - это человек Хенгенау. Но тогда на какого  дьявола  он  затеял
весь этот маскарад? Для чего разговоры  о  слежке?  И  откуда  этому  типу
известен он, Бергсон? Хотя...  Хенгенау  мог  его  предупредить...  И  вот
теперь этот тип пришел,  чтобы  передать  Бергсону  ту  штуку,  о  которой
говорил старик. Или затем, чтобы сказать Бергсону,  что  Хенгенау  ему  не
доверяет больше. Довела двойная игра.
   - Кто вы? - хрипло спросил он. - Какого дьявола вам надо?
   - За добро полагается платить, Бергсон, - жестко сказал  незнакомец.  -
Чеком на предъявителя. Вам придется принять эти условия. Печально, но я не
уполномочен беседовать на душещипательные  темы.  Поэтому  будем  говорить
только о деле. В Чека, как я  уже  сообщил  вам,  намыливают  веревку.  Не
сегодня-завтра  петлю  накинут  на  вашу  шею.  В   Советах   с   военными
преступниками не церемонятся...
   - У них нет доказательств...
   - Есть, Бергсон. Вспомните Гамбург. Вспомните  некоего  небезызвестного
вам  профессора...  Транспорт  с  необычным  грузом.   Массовый   расстрел
заключенных на Амазонке. Одного этого хватит за глаза.
   - Дьявол! - прошептал Бергсон. - Что же делать?
   -  Немедленно  исчезнуть.  Во   всяком   случае,   попытаться.   Я   не
заинтересован, чтобы вы выболтали про беклемишевское  наследство.  Кстати,
Чека уже навострило уши. Два убийства - это, согласитесь, многовато.
   - Убийства? - удивился Бергсон.
   - Не ломайте дурака, - рассердился незнакомец.
   - Честное слово, - сказал Бергсон. - Хенгенау так все затемнил,  что  я
фактически был не у дел. О каких убийствах вы говорите?


   Генерал зажег потухшую сигарету, затянулся и  задумался.  Потом  поднял
глаза на Диомидова, сказал:
   - Можем мы его теперь арестовать? - И, не  дожидаясь  ответа,  добавил,
вздохнув: - Жаль. Очень жаль. Такая сволочь уплывает между пальцев.
   - Он свое получит, - усмехнулся Диомидов. - Босс у него серьезный...
   - Это так, - согласился генерал. - Но жаль! Ей-богу. А  насчет  ушей  у
вас здорово вышло. Кстати, для чего вы припутали эти уши? Я не понял.
   - Для убедительности, - засмеялся Диомидов. - И потом, нужно же было  о
чем-то говорить. Я намеренно затягивал беседу. К тому  моменту,  когда  на
свет появилась пресловутая черная картонка, он был почти готов. Правда,  и
мне пришлось попотеть. Сначала он считал, что я его провоцирую. На  всякий
случай  я  брякнул  про  "приносящего  жертву".   Помните,   в   дневниках
Беклемишева эта молитва попадалась. Откровенно говоря, я  даже  не  думал,
что попаду в цель. Ему, оказывается, известна эта молитва. Бергсон услышал
ее  в  храме  от  одного   старого   индейца,   когда   Хенгенау   готовил
беклемишевскую акцию. Все это он выложил мне, когда поверил, что я человек
Хенгенау.
   - Да, да, - кивнул генерал. - Давайте-ка подумаем вот над чем. Выходит,
что эта самая "Маугли" с ее обезьяньим апофеозом и беклемишевское  дело  -
разные вещи?
   - Бергсон полагает, что это так. Он плохо осведомлен. Между прочим,  он
удивился, когда узнал из газет, что обезьяны вырвались на  свободу.  И  до
сих пор не понимает, что это: несчастная случайность или  какой-то  хитрый
ход Хенгенау. А босс сообщил Бергсону, что Хенгенау мертв. Я,  разумеется,
не стал опровергать эту версию.
   - Это возможно в общем-то, - согласился генерал.
   - Вполне, - сказал Диомидов. -  Но  главное  -  теперь  мы  знаем,  что
произошло с Бергсоном.
   - А вы, я смотрю, оптимистично настроены.
   - Да как сказать, - откликнулся Диомидов. - Туман еще не рассеялся.  Но
кое-что стало ясным. Я доволен, что наши предположения подтвердились.
   - Это вы насчет Ридашева? - осведомился генерал.
   - Да, Бергсон шел к нему в полной уверенности, что это  именно  и  есть
эмиссар Хенгенау. Но почему Дирксен допустил такую грубейшую оплошность?
   - А он ее не допускал, - задумчиво  произнес  генерал.  -  Это  слишком
грубо, чтобы быть оплошностью. Дирксен и в мыслях не держит,  что  схватил
пустоту.
   - Возможно, - согласился Диомидов. - Хотя вопрос и не снимается.
   - А вы надеетесь найти ответ на него в биографии писателя Ридашева. Так
я понимаю?
   - Я ее наизусть выучил, - сказал Диомидов. -  Нужны  подробности.  Меня
занимают, в частности, детали побега Ридашева из  Треблинки.  Кроме  него,
никто этого рассказать не может. А обстоятельства  сейчас  сложились  так,
что поговорить с ним невозможно.  Пока  мы  не  найдем  подлинного  убийцу
Беклемишева, Ридашев не должен ничего знать. Кто знает, что еще  придет  в
голову Дирксену, когда он узнает о неудаче Бергсона. Ведь тот ни словом не
обмолвится о разговоре со мной. Возможно, что Дирксен повторит попытку.  А
мы еще кое-что выясним. Кстати, я почти не сомневаюсь, что сейчас  эмиссар
Хенгенау оказался в полной изоляции.
   - Ну что ж, - согласился генерал. -  Будем  держать  курс  на  изоляцию
этого эмиссара. Это разумно при всех условиях. А в Бергсоне вы уверены?
   - Он дрожит за свою шкуру. Когда я сообщил ему о том, с  кем  он  имеет
дело, надо было посмотреть на его лицо. На  нем  отразился  такой  сложный
комплекс переживаний, что я стал опасаться,  не  хватил  бы  его  инфаркт.
Завтра-послезавтра он задаст лататы. И надо полагать, что до  той  минуты,
пока до него доберется босс, пройдет достаточно времени. Одним словом,  на
Бергсоне можно поставить точку. Мавр сделал свое дело...
   Генерал взглянул на часы.
   - Что-то долго молчит Беркутов. Меня, признаться, беспокоит, не  наврал
ли вам этот мавр номер телефона.
   - Не думаю. В тот момент он еще считал, что разговаривает  с  человеком
от Хенгенау.
   И генерал и Диомидов с нетерпением ждали беркутовского  звонка.  Майору
было поручено возможно быстрее уточнить,  где  установлен  телефон,  номер
которого  сообщил  Диомидову  Бергсон.  Это  был  номер,  данный  Бергсону
профессором Хенгенау. Это было  первое  звено  цепи,  потянув  за  которое
Диомидов надеялся распутать наконец  клубок  таинственного  дела.  Идя  на
разговор с Бергсоном,  Диомидов  почти  не  сомневался,  что  ему  удастся
ухватиться за  кончик  нити.  Действительность  даже  превзошла  ожидания.
Бергсон выболтал все, что знал.  Тайна  происхождения  фиолетовых  обезьян
перестала  быть  тайной.  Правда,  Бергсон  не   был   посвящен   в   суть
экспериментов Хенгенау. Но даже из его туманных показаний можно  было  уже
делать кое-какие выводы. Стала яснее и история с  тростью.  Когда  Бергсон
рассказал о храме в сельве, жертвенном  камне  и  статуе  кошкочеловека  с
поднятой рукой, Диомидов понял, что держал в  этой  руке  кошкочеловек  ту
самую трость, которую Беклемишев привез с берегов  Амазонки.  Трость  была
скипетром. Этот скипетр в руки бога вложили предки  индейцев,  встреченных
Беклемишевым.  Скипетр  обладал  некими  чудесными   свойствами,   которые
проявлялись в моменты жертвоприношений.  "Приносящий  жертву"  уподоблялся
богу.  Непонятно  было,  каким  образом.  Зато  поднималась   завеса   над
поведением эмиссара Хенгенау.  Убив  Беклемишева,  он  привел  в  действие
механизм скипетра. Возможно, он испугался, когда в саду образовалась яма и
столб  серебряного  света  поднялся   над   Сосенском.   Вернулся   он   в
беклемишевский сад на другую ночь. Без помех вскрыл  замок  на  калитке  и
унес уже безопасный прибор из тайника, где хранил его хозяин.  Милиционер,
сидевший на крылечке дома Беклемишева, не мог  его  видеть.  В  Москве  на
глаза эмиссару  попался  вор.  Появилась  возможность  проверить  действие
странной штуки в относительно спокойной обстановке.  И  он  берет  вора  с
собой в лес. Неожиданное появление Зои путает карты.  Стрелять  в  нее  он
опасается: ему еще не все ясно насчет свойств трости. Но, удрав  из  леса,
он не торопится вручить скипетр Бергсону. Он понижает, что наломал дров, и
затаивается. А возможно, он заметил, что за Бергсоном наблюдают.
   Диомидов рассуждал вслух. Генерал внимательно слушал и  кивал  головой,
время от времени взглядывая на часы. Наконец он  поднял  трубку.  Диомидов
услышал, что он вызывает Беркутов а.
   Через две минуты тот вошел  в  кабинет.  Генерал  строго  посмотрел  на
майора.
   - Долгонько, товарищ Беркутов, - буркнул он.
   - Виноват, - сказал майор. - Но пришлось проверять.  Дело  в  том,  что
этот телефон... - он замялся, подыскивая слова. - Словом, это телефон того
музея, где хранились рукописи Беклемишева.
   - Что? - в один голос сказали генерал и Диомидов.
   - Я проверял,  -  стараясь  говорить  спокойнее,  подтвердил  майор.  -
Аппарат, имеющий этот номер, установлен в конторе того музея,  где  лежали
дневники.
   Генерал вопросительно взглянул на Диомидова. Полковник вытащил сигарету
и стал разминать ее в пальцах. Если бы Беркутов сказал, что телефон  стоит
в Сандуновских банях,  Диомидова  это  сообщение  поразило  бы,  наверное,
меньше.
   - Расскажите подробнее, - приказал генерал.
   Беркутов повторил, что, получив задание,  он  тут  же  связался  с  кем
нужно. Ответ поступил через десять минут. Беркутов не поверил  и  попросил
уточнений. Еще через десять минут он получил подтверждение. Тогда  он,  не
решившись звонить, послал в музей своего сотрудника. Несколько минут назад
тот вернулся. Да, аппарат стоит в конторе музея. Сейчас вечер.  В  конторе
никого нет.
   - "Возвращаются ветры на круги своя", - мрачно процитировал  генерал  и
забарабанил пальцами по крышке стола.
   - Предусмотрительный, гад, - выругался Диомидов.
   Беркутов не понял. Он не  догадывался  о  том,  о  чем  уже  догадались
генерал и Диомидов. Кроме того. Беркутов был еще молодым человеком. Он  не
читал Екклезиаста.


   Разные живут на Земле люди. Одни любят задавать вопросы. Их интересует,
почему расширяется вселенная и где зимуют раки. Они пытаются поговорить  с
дельфинами  и  построить  фотонную  ракету.  Им  любопытно  знать,  почему
гусеница зеленая и что снится собаке в дождливую погоду. Эта группа  людей
дала  миру  Архимеда  и  неизвестного  изобретателя  колеса,  Эйнштейна  и
Мечникова, Павлова  и  Оппенгеймера,  Ньютона  и  Лобачевского,  новаторов
производства и профсоюзных активистов.
   И есть люди, которые вопросов не  задают.  Они  сомневаются,  отрицают,
опровергают или попросту игнорируют. Они не  хотят  признавать  телепатию.
Вольфа Мессинга и Розу Кулешову они считают мелкими жуликами. Они довольно
улыбаются и потирают руки, когда узнают  об  очередной  неудачной  попытке
сконструировать вечный двигатель. На вопрос: может ли  машина  мыслить?  -
эти люди отвечают отрицательно, не замечая  при  этом,  что  непроизвольно
становятся на точку  зрения  папы  римского,  считающего  человека  венцом
творения.
   Василий Алексеевич Тужилин делал вид, что задает вопросы. Собачка Белка
притворялась, что отвечает на них.
   И экспериментатор и объект исследования были довольны. Тужилин исправно
заполнял журнал наблюдений,  собачка  жирела  на  казенных  харчах.  Кроме
журнала  наблюдений,  Василий  Алексеевич  заполнял  страницы   популярных
журналов и молодежных газет.  В  своих  статьях  и  очерках  он  разъяснял
существо опытов Павлова и Сеченова, рассуждал о второй сигнальной системе,
ссылаясь на первоисточники, и  скромно,  всегда  во  множественном  числе,
напоминал читателям о  том,  что  и  сам  он,  являясь  в  некотором  роде
продолжателем, вносит посильный вклад в науку о мозге.
   - Насобачился,  -  говорил  обычно  Лагутин,  прочитав  очередной  опус
Тужилина. Он не разъяснял, что именно хотел выразить этим  словом.  То  ли
это была оценка литературных данных Василия Алексеевича, то ли он  имел  в
виду  собачку  Белку,  слюна  которой  с  некоторых  пор  стала   обладать
свойствами  шагреневой  кожи.  Но  если  кожа  уменьшалась  после  каждого
исполненного желания владельца, то о  слюне  этого  сказать  было  нельзя.
Слюна  капала  в  пробирку  каждый  день.  И  вызвать  ее   отделение   не
представляло особой трудности. Можно было просто показать  Белке  мясо.  А
можно было просигналить над станком красным светом. Результат был  один  и
тот же.
   Конечно, наивно было бы полагать, что Лагутин отвергал условный рефлекс
как индикатор для выявления  и  изучения  закономерностей  высшей  нервной
деятельности. Он просто не считал его единственным средством. Кроме  того,
Лагутин был сторонником распространения физиологического  эксперимента  на
живую клетку. Памятрон указывал ему, по какому  пути  можно  пойти  дальше
Анохина и Лурии, Мэгуна и Дельгадо. Нет,  Лагутин  не  отвергал  условного
рефлекса. Он отвергал Тужилина, который делал  вид,  что  задает  вопросы.
Тужилин не умел их формулировать. Он повторял вопросы, которые были заданы
раньше, и получал ответы, которые были уже получены. Безусловно, он не был
настолько глуп, чтобы повторять их слово в слово.
   Белка накапала Тужилину должность и популярность, квартиру с аквариумом
и герань на окошке. Правда, Анна Павловна  восставала  против  герани.  Ей
казалось, что герань - это несовременно и немодно. Но  Василий  Алексеевич
был непреклонен. Он смутно помнил, что кто-то  из  великих  любил  держать
цветы на подоконниках в своем кабинете. Он хотел походить на  великого.  И
еще многого хотел Тужилин. Например, совершить открытие. Но об этом  своем
желании Василий Алексеевич не сообщал никому. Даже Анне Павловне.
   Однако ему не везло. Белка исправно  отвечала  на  раздражители.  Слюна
капала в пробирку. В редакциях популярных  изданий  Тужилина  встречали  с
распростертыми  объятиями.  А  открытия  все  не  было  и  не  было.  Пока
однажды...
   Тужилин  отрабатывал  с  Белкой  новый  комплекс  условных   рефлексов.
Конечной целью предпринятого исследования  ставилось  подтверждение  давно
доказанной мысли об охранительной функции торможения.  Никто,  правда,  не
заставлял Василия Алексеевича проводить эти  подтверждающие  эксперименты.
Но никто и не запрещал. Уже много лет к Тужилину в институте относились по
принципу "чем бы дитя ни тешилось". Хочется  подтверждать  -  подтверждай.
Вреда от этого не будет. А может, глядишь, и  сверкнет  вдруг  жемчужинка.
Кроме  того,  руководство  института  ценило  литературные  опыты  Василия
Алексеевича. Ведь кто-то должен освещать работу коллектива в печати.
   Словом, Белка находилась в полном распоряжении  Тужилина.  Эта  собачка
была  обыкновенной  дворнягой  чрезвычайно  общительного  характера.   Она
позволила бы, если бы того пожелал Василий Алексеевич,  делать  над  собой
любые эксперименты. Лишь бы после  каждого  из  них  у  нее  перед  мордой
возникала тарелка с мясным порошком.
   Но  вот  однажды  Белка  неожиданно   для   Тужилина   растеряла   свои
способности. Случилось это следующим образом.
   Василий Алексеевич, придя утром на работу, подготовил  все  необходимое
для опыта и открыл дверцу клетки, в которой Белка ночевала. Обычно  собака
лениво потягивалась, зевала. Потом, виляя хвостом, бежала за  Тужилиным  в
лабораторию, вскакивала сама в станок и подставляла щеку для  того,  чтобы
тот мог приклеить к ней знаменитую пробирку.
   Тек примерно все произошло и на  этот  раз.  Вскочив  в  станок,  Белка
приветливо махнула хвостом и подставила щеку. Тужилин  проделал  все,  что
нужно, и  просигналил  красным  светом.  По  сигналу  у  Белки  начиналось
слюноотделение. Это была прелюдия перед  экспериментом,  проверка  психики
собаки, ее состояния.
   Тут-то и началось. Взглянув мельком на Белку,  Тужилин  вдруг  заметил,
что собака  ведет  себя  странно.  Шерсть  на  загривке  поднялась  дыбом,
послышалось даже как будто ворчание. Василий  Алексеевич  просигналил  еще
раз. Ворчание усилилось. И самое странное - в  пробирке  не  оказалось  ни
капли слюны.
   Тужилин не поверил своим глазам. Он наклонился к станку. Белка рявкнула
не своим голосом. Острые зубы клацнули возле самого носа  Тужилина.  Затем
собака сделала попытку выпрыгнуть из станка.
   - Что ты, Белочка, - вкрадчиво спросил Тужилин и  попробовал  протянуть
руку к спине собаки.
   Белка завизжала поросенком  и  так  забилась,  что  опрокинула  станок.
Растерянный экспериментатор глядел на нее и никак не мог взять в толк, что
вдруг случилось с животным. Оно явно  не  узнавало  Тужилина.  Оно  словно
растеряло все свои  благоприобретенные  условные  рефлексы  и  моментально
превратилось в дикого зверя. Собака не реагировала на свое имя,  звонки  и
вспышки красных ламп  не  вызывали  у  нее  обычных  реакций.  У  Тужилина
родилось опасение, что Белка взбесилась. Он протянул к морде собаки  миску
с водой. Это была проверка.
   Белка подозрительно потянула носом и стала  лакать  воду.  Изредка  она
скалила зубы и тихонько рычала на Тужилина.
   - Странно, - пробормотал Василий Алексеевич. - Весьма.
   И стал глубокомысленно рассматривать собаку.  Больной  она,  во  всяком
случае,  не  выглядела.  Однако  кое-какие  перемены   даже   не   слишком
наблюдательному Тужилину удалось подметить. Белка словно подтянулась.  Это
была в общем-то расхлябанная  собака,  довольно  ленивая  и  нелюбопытная.
Сейчас в ней появилась собранность. Перед Тужилиным стоял в  станке  живой
комок  упругих  мускулов  и   нервов.   Глаза   смотрели   внимательно   и
настороженно. Василий Алексеевич бросил ей кусок мяса. Раз! Зубы лязгнули.
Немигающие глаза по-прежнему злобно уставились на Тужилина.
   Поведение  собаки  не  укладывалось  в  схему   задуманного   Тужилиным
эксперимента. Следовательно, надо было убрать собаку из схемы. О  причинах
собачьего бунта Василий Алексеевич думать не стал. Для него,  в  сущности,
не имело значения, какое конкретное животное стоит  в  станке:  Белка  или
Жучка. У Белки испортилось настроение? Что ж, тем хуже для  Белки.  Хорошо
еще, что никто из сотрудников не видел конфуза.
   Когда в лабораторию пришли коллеги  Тужилина,  он  закреплял  в  станке
другую собаку. Она преданно махала  хвостом  в  ожидании  вспышки  красной
лампы. Слюноотделение у животного было в пределах нормы.
   - А где же Белочка?  -  поинтересовалась  одна  из  сотрудниц,  заметив
замену.
   - Она нездорова, - ответил Василий Алексеевич.  -  А  опыт  я  не  могу
срывать.
   -