колько
рано,  а  я,  как  вы  понимаете,  не  мог  дать  дочери  соответствующего
воспитания.
   Лагутин вежливо наклонил  голову.  Старик  с  минуту  рассматривал  его
колючим взглядом из-под очков. Разговор не вязался. Лагутин с любопытством
разглядывал старую  мебель  под  черное  дерево,  ужившуюся  с  тонконогим
журнальным столиком,  с  картиной  явно  современного  толка  и  с  пухлым
альбомом, в котором, вероятно,  был  представлен  весь  род  академика  от
первого колена.
   -  Смешение  стилей,  -  сказал  старик,   заметив   заинтересованность
Лагутина. - Это она, - кивнул он на столик, - а это я, -  палец  академика
указал на коробку стенных часов с длинным латунным маятником.
   - Сейчас это модно, - вежливо протянул Лагутин.
   Надо  было  о  чем-то  говорить.  И  он  выбрал,  как  ему  показалось,
безобидную тему - стал рассказывать, как они познакомились с Машей.
   - На работе, - заметил академик саркастически. - Теперь все  знакомятся
на работе. И вместе борются за план. Вы тоже боретесь?
   Лагутин засмеялся.
   - Нет, мы просто работаем. Над одной проблемой.
   - Память, - сказал старик. - Знаю. Мучаете кроликов.
   Вошла Маша, стала накрывать на стол, прислушиваясь к разговору.
   - Мы ставим вопрос шире, - сказал Лагутин.  -  Если  подтвердится  наше
предположение, человечество получит подарок...
   - Занятно, - пробормотал академик. - Человечество любит подарки. И оно,
знаете ли, уже получило кое-что. Например, бомбу.  А  что  хотят  подарить
человечеству молодые люди?
   - Его прошлое, - вмешалась в разговор Маша. - Я же говорила тебе, папа.
   Академик высказался в том смысле, что он не прочь  получить  информацию
из первоисточника. Он терпеть не может комментаторов. Ему любопытно  знать
также, где располагается хранилище  наследственной  памяти,  если  таковая
имеется, и на основании каких фактов уважаемый гипотентант производит свои
построения.  Лагутин  популярно   объяснил,   что   безусловные   рефлексы
передаются по наследству. Ребенок, только что  родившийся,  без  подсказки
находит материнскую грудь. Никто не  учит  пчелу  строить  улей.  Котенок,
появившийся на свет летом, не  очень  удивляется  первому  снегу.  Лосось,
вылупившийся из икринки в реке, уверенно находит дорогу в море.  Мы  знаем
тысячи подобных фактов. Логично предположить, что живой организм хранит не
только ту информацию, которую он получает во время жизни, но и ту, которую
получали его предки.
   - Логика - штука коварная, - заметил академик. - С ней надо  аккуратнее
обращаться.
   - Согласен, - сказал Лагутин. - Но в данном случае логика за нас.
   - Однако нет фактов, - сказал академик. - Я имею в виду проявления, так
сказать, этой вашей памяти.
   - Память лежит очень глубоко, - заключил Лагутин.  -  Чтобы  не  мешать
организму жить. Что было бы, если бы каждый  из  нас  мог  по  своей  воле
вспоминать все, что знали и видели его  предки?  Эти  знания  затопили  бы
человека. Он захлебнулся бы,  будучи  не  в  силах  отделить  ненужное  от
полезного. И природа  поступила  очень  мудро,  зашифровав  наследственную
память...
   - Но факты? - перебил академик.
   - Будут, - твердо сказал Лагутин. - Нужно средство, которое помогло  бы
включить память, вынести ее на поверхность сознания.
   - Совсем немного, - улыбнулся академик. - Значит, дело  в  выключателе.
Нажал кнопку - и поехал в каменный век.
   - Между прочим, папа, - снова  вмешалась  Маша,  -  между  прочим,  это
именно так. И даже кнопка придумана.
   - Да, - согласился Лагутин. - По замыслу памятрон и должен сыграть роль
выключателя. Звучит это,  правда,  несколько  примитивно.  Хотя,  в  конце
концов, и атомная бомба всего-навсего два куска урана-235.  Конечно,  если
отвлечься... Но  мы  ведь,  насколько  я  понимаю,  не  собираемся  сейчас
рассматривать принцип действия памятрона во всех, так сказать, аспектах.
   - Отнюдь, - усмехнулся Кривоколенов. - Пылкость ваша... - он на секунду
задумался. - Пылкость и приверженность ваша меня радуют...  Да...  Однако,
простите старика, меня... э... давно уже смущает некий каверзный вопросец.
С тех самых поп, когда дочка ввела меня... э... в курс, что ли, как  нынче
говорят, так он и засел в голове. Мария Кюри, как вы знаете, обожгла руки,
работая с радием... Она... э... не понимала еще, с чем имеет дело... Потом
в  науку  пришли  пылкие  и  приверженные,  которые  уже   понимали...   И
находились... э... некоторые, кои голыми руками  таскали  те  самые  куски
урана, про которые вы изволили упомянуть...
   - У нас, - сказал Лагутин, - разработана система защиты...
   - Не о том я,  -  перебил  академик.  -  Я  просто  хочу  уяснить,  как
далеко... э... направлены ваши пылкие устремления?
   Лагутин понял наконец, куда клонит старик.
   - Об этом, - сказал он, - говорить еще рано.  Во  всяком  случае,  если
потребуется, то я... - Тут  он  взглянул  на  Машу.  Она,  опустив  глаза,
теребила уголок скатерти. - То я готов, - закончил он жестко.
   Академик задумчиво повертел в пальцах чайную ложечку.  Потом  аккуратно
положил ее на блюдце.
   Все трое поняли, что дальше разговаривать на эту тему не имеет смысла.


   Прошло несколько дней. Отец по  вечерам  стал  запираться  в  кабинете:
занимался какими-то расчетами. Маша видела, как на краю  его  стола  пухла
стопка исписанных листов бумаги. От вопросов академик отмахивался.  Только
однажды поинтересовался, как идут дела у Лагутина. Маша сказала,  что  они
начали испытывать  памятрон.  Степан  Александрович  внимательно  выслушал
рассказ о странных результатах первых опытов и только покачал головой.
   А результаты были и в самом деле  странными.  "Поле  памяти",  как  его
назвал Лагутин, просто убивало крыс. Да еще как! В первые  же  секунды  из
животных клочьями лезла шерсть, голая шкура на глазах вздувалась  буграми,
которые тут же превращались в язвы. Крыса теряла  привычные  очертания,  и
через минуту на полу клетки  оставался  только  бесформенный  кусок  мяса.
Лагутин недоумевал.  Он  не  ожидал,  что  поле,  создаваемое  памятроном,
окажется таким опасным.
   - Это страшно, - говорила Маша. - Безобразно и страшно.
   Лагутин соглашался, что это страшно, но опыты продолжал. В  лабораторию
заходили  сотрудники,  качали  головами,  цокали  языками,  но  вслух   не
высказывались. Как-то забрел сюда и Тужилин. После  того  как  он  написал
статью, в которой раскритиковал идеи  Лагутина  о  наследственной  памяти,
ученые только церемонно раскланивались при встречах. Говорить  о  чем-либо
не имело смысла, настолько полярны были их взгляды. Теперь же, прослышав о
неудачах Лагутина, Тужилин счел необходимым лично засвидетельствовать свое
"уважение коллеге", как он выразился, и еще раз напомнить о старом споре.
   У Тужилина была безупречная репутация  мыслящего  ученого.  Его  работы
часто публиковались. На  них  ссылались  молодые  сотрудники.  К  нему  за
советом и помощью  обращались  диссертанты.  Словом,  Тужилин  был  вполне
благополучным человеком. А Лагутин его не  любил.  Но  Тужилину  это  было
безразлично.
   Постояв возле клетки с очередной лагутинской жертвой, Тужилин  поправил
очки и заметил:
   - Видите, коллега. Эксперимент еще раз свидетельствует о  безнадежности
идеи. Нельзя ставить науку с ног  на  голову...  Авторитеты...  И  что  вы
хотите от крыс?..
   - От крыс я ничего не жду, - рассердился Лагутин.
   - Тогда что же? - пожал плечами Тужилин. - Вы бы поделились...
   - Все это проще пареной репы, - сказал Лагутин. - Поле должно  изменить
поведение крысы. Понятно? И я найду режим, в котором это произойдет.
   - Значит, вы уверены, что ДНК?..
   - Уверен...
   - Ну, знаете ли. Мы говорим о доказанном. В ДНК вы ничего не найдете.
   - А кто доказал? - возмутился Лагутин. Ему явно не хватало выдержки,  и
он горячился. - Когда-то  божественное  происхождение  человека  считалось
тоже доказанным.
   - Ну, это, знаете ли...
   - Знаю... Инакомыслящих - на костер. Так, кажется, было?
   - Исторические параллели, знаете  ли,  неуместны.  Мы  живем  в  другое
время.
   - Правильно. Статьи пишем. Утверждаем, что нет бога,  а  есть  условный
рефлекс. А ведь как вы ни бейтесь, цепочка условных рефлексов не даст  вам
больше того, что имеет.
   - Но и вам, коллега, - позволил себе съехидничать  Тужилин,  -  ДНК  не
дает больше.
   - Даст!
   Тужилин пожевал губами и выразил свое сожаление. Когда  он  ушел,  Маша
сказала, что Лагутин вел себя как мальчишка. Он махнул рукой  и  объяснил,
что с детства не любит вот таких маленьких,  чистеньких  и  благополучных.
Они почему-то вызывают отвращение своей безукоризненной ясностью,  которая
на поверку оказывается рядовой тупостью.
   - Не так уж он туп, - заметила Маша. - И можешь быть спокоен, он не зря
нанес тебе визит...
   - Пускай, - отмахнулся Лагутин. - Ну, напишет еще статью.
   - А нам запретят опыты.
   - Не запретят. Я говорил с людьми,  которые  смотрят  на  вещи  другими
глазами. Тужилин прав в одном: не те нынче времена. Хотя тужилины и в  эти
времена умудряются процветать.
   Потом все пошло своим чередом. Лагутин с утра забирался в  лабораторию.
Маша приходила несколько позднее. Щелкали тумблеры, тихо  гудел  памятрон.
Крыса погибала. На стол ставилась очередная клетка. И так до поздней ночи.
Однажды Маша сказала:
   - Все-таки я не  понимаю,  чего  ты  добиваешься?  Не  может  ведь  наш
памятрон превратить крысу в лягушку. Я повторяю тужилинский  вопрос:  чего
ты ждешь от крысы?
   - Поведение. Понимаешь, она должна изменить поведение.
   - А может, мы вообще ошибаемся?
   - Кто его знает,  -  задумчиво  сказал  Лагутин.  -  Честно  говоря,  я
надеюсь, что памятрон способен на большее, чем расплавлять  клетки.  Но  в
чем фокус? Что-то мы делаем неправильно. Это ясно. Вот если получить  хоть
одну информацию. Пока мы даем клеткам только приказ о перестройке.
   - И тебе, между прочим, не дают покоя обезьяны в сельве?
   - Это только домыслы. Всего-навсего, - медленно ответил Лагутин.  -  Но
когда я читаю об обезьянах... Видишь ли, мне иногда  кажется,  что  кто-то
опередил нас. Возможно, он шел иным путем. А может, тем же,  что  и  мы...
Трудно сказать... Достоверно я могу утверждать, что у того  человека  была
иная цель, чем у нас. Мы  хотим  вернуть  людям  прошлое,  а  этот  кто-то
стремился ввергнуть людей в прошлое. Превратить в фиолетовых  обезьян  все
человечество... Вспомни цепную реакцию  распространения  этой...  нет,  не
эпидемии. Тут нужно  какое-то  другое  слово,  которого  пока  еще  нет  в
лексиконе. Но не в этом дело... Впрочем, ты ведь знаешь...
   - Очень мало мы знаем, - задумчиво откликнулась Маша.  -  Значит,  надо
искать режим. А может, надо от крыс отказаться? На собачках. Но я не смогу
на собаках. Мне их жалко. И вдруг Тужилин прав? Может быть,  молекула  ДНК
не содержит ничего, кроме программы строительства белка.
   - Это было бы грустно, - сказал Лагутин. - Но Тужилин не прав. Я больше
чем уверен в этом. Не забывай про  обезьян.  Кто-то  уже  сделал  то,  что
делаем мы. И даже больше.
   - Твоими бы устами, - вздохнула Маша.



2. РОДОСЛОВНАЯ БУХВОСТОВА

   - Подведем итоги, - сказал Диомидов, когда Беркутов и Ромашов уселись у
его стола.
   Ромашов снял очки и стал  задумчиво  протирать  стеклышки.  Итоги  были
неутешительными. Он и Беркутов изучали в эти дни жизнь вора, труп которого
был найден в яме. Вора звали Петькой Шиловым. Жил он  в  Замоскворечье  со
старухой матерью. Нигде не работал. После  каждой  кражи  попадался  и  из
своих двадцати восьми лет в  общей  сложности  десять  провел  в  тюрьмах.
Накануне того злополучного  дня  он  вернулся  в  Москву  после  очередной
отсидки. Ночевал на вокзале, на том самом, который принял поезд, привезший
Тужилиных и Ридашева в столицу. Затем  след  вора  обрывался.  Ромашову  и
Беркутову так и не удалось узнать, почему Петька Шилов  вдруг  оказался  в
лесу.
   - Может, он украл тросточку у этого Ридашева? - предположил Беркутов. -
И драпанул в лес.
   - Не вижу смысла, - возразил Диомидов. - Вор  не  дурак,  чтобы  красть
трость. Подумаешь,  ценность!  Кроме  того,  если  верить  Анне  Павловне,
Ридашев  вез  трость  в  чехле  от  удочек.   Не   забудьте   еще   одного
обстоятельства, Ридашев довез Тужилиных до дома  на  такси.  Потом  поехал
дальше. Куда?
   - Я нашел вчера того таксиста, - равнодушно сказал Ромашов.
   - Все ясно, - резюмировал Диомидов.  -  Дальше  можете  не  продолжать.
Ридашев высадил Тужилиных и вернулся на этом такси обратно на вокзал.
   - Правильно, - сказал Ромашов грустно. - Для того чтобы это узнать,  не
надо было и таксиста искать. Но я его искал, чтобы удостовериться.
   - Ну и как? - спросил Диомидов.
   - Ридашев больше никуда не заезжал. От Тужилиных он  двинулся  сразу  к
вокзалу. Там отпустил машину.
   - Тоже правильно, - заметил Диомидов.
   - Он мог отпустить машину в любом месте, - вмешался Беркутов.
   - Мог, да не отпустил, -  сказал  Диомидов.  -  У  него  не  оставалось
времени на разъезды. Не забудьте, что с момента прихода поезда из Сосенска
до появления ямы в лесу прошло всего два часа. Вот хронометраж. - Диомидов
положил на стол бумажку с цифрами. - Тужилины ехали на "Волге". От вокзала
до их дома - двадцать минут. Обратно - еще двадцать.  Сосчитайте,  сколько
получилось? Сорок минут. Вычтите их из двух часов. Остается час  двадцать.
От вокзала до ямы на электричке с учетом расписания  поездов  -  час  плюс
десять-пятнадцать минут ходьбы пешком. В резерве остается,  следовательно,
пять-десять минут. Однако мы слишком много времени  тратим  на  обсуждение
этого факта.
   - Не понимаю, почему вы решили, что он обязательно должен  был  поехать
на вокзал, - наморщил лоб Беркутов.
   - О господи, - простонал Диомидов. - Вор-то ведь был на вокзале. Он был
там, когда Ридашев и Тужилины садились в такси. А потом оказался в лесу.
   - Что же получается, Федор Петрович? - задал вопрос Ромашов. - Выходит,
мы зря старались.
   - Да нет, - улыбнулся Диомидов. - Это, - он показал на бумажку, - это я
еще после разговора  с  Тужилиной  прикидывал.  Подстраховывался.  Теперь,
когда вы нашли таксиста, хронометраж просто подкрепляет его показания. Они
у вас?
   Ромашов подал Диомидову листок. Тот прочитал его и спросил:
   - Ну так что будем делать дальше?
   - Таксист говорит,  -  сказал  Ромашов,  -  что  он  высадил  пассажира
неподалеку от пригородных касс. В машину тут же сели какие-то  курортники.
И он уехал. А до  отправления  ближайшей  электрички  оставалось  как  раз
десять минут...
   - Так, - медленно произнес Диомидов. -  Значит,  десять  минут.  В  эти
минуты на вокзале происходит что-то, что соединяет вора с Ридашевым. И они
оба оказываются в лесу.  Следов  машины  вокруг  лесной  поляны  нет.  Они
приехали на электричке. Когда они выходили на поляну, трость была в  руках
вора. Ридашев оставался позади. Потом выстрел -  и...  чудеса...  Логичная
картина?
   - Значит, он все-таки украл трость, - обрадованно сказал Беркутов. - Он
украл трость, сел в электричку. Ридашев заметил кражу. Милицию звать он по
вполне понятным причинам не стал, а за вором последовал. И, нагнав  его  в
безлюдном месте, покончил дело.
   - А вы? - обратился Диомидов к Ромашову. - Согласны?
   - Что-то тут не так, - усомнился Ромашов. - Шилов только возвратился из
тюрьмы. С какой стати он будет красть удочки? Ведь Ридашев прятал трость в
чехле от удочек. Даже если предположить, что вор увидел  в  чехле  трость.
Вор не дурак. Нет, я с этой версией не согласен.
   - И я, - задумчиво заметил Диомидов.
   - Может, они были знакомы? - предположил Ромашов. - Смотрите:  приходит
поезд. Тужилины и Ридашев проходят с перрона к остановке такси. Вор в  это
время находится  на  вокзале.  Ридашев  его  замечает.  У  него  в  голове
возникает какая-то мысль. Проводив Тужилиных, он возвращается  на  вокзал,
отпускает таксиста, находит вора и предлагает ему поездку в  лес.  Там  он
вынимает трость из чехла, вручает ее  вору  и,  пропустив  Петьку  вперед,
стреляет.
   - Не больно складно, -  сказал  Диомидов.  -  Но  при  этом  становится
понятным возвращение Ридашева на вокзал. Он торопился и даже  не  посчитал
нужным хотя бы  из  осторожности  сменить  такси.  Значит,  нитку  "вор  -
Ридашев"  надо  разматывать  дальше.  Жаль,  что  у  нас  нет   фотографии
сосенского Ридашева, Это бы облегчило дело.
   - Есть словесный портрет, - сказал Ромашов. - Кроме того, я видел его и
легко могу узнать по описанию.
   - Да, - кивнул Диомидов. - Вам будем удобнее. Свяжитесь  с  МУРом.  Они
вам помогут  установить  круг  знакомств  Шилова.  Ну,  а  ваша  задача  -
аккуратно "выпотрошить" этих знакомых. - Диомидов улыбнулся. - Если  будет
туго, тут же докладывайте мне. Впрочем... Впрочем, докладывайте мне каждый
вечер.
   Ромашов поднялся. Беркутов встал было, чтобы идти за ним,  но  Диомидов
остановил его.
   - Вы мне еще нужны, - сказал он. - Как дела с Бергсоном?
   - А никак, - откликнулся Беркутов. -  После  той  встречи  с  писателем
Ридашевым он, видимо, пребывает в растерянности. Даже звонить из автоматов
перестал.
   - И вы называете это "никак", - рассердился Диомидов.
   Беркутов  поспешил  поправиться.  Он  сказал,  что  не   совсем   точно
выразился. Конечно, тот факт, что Бергсон перестал звонить, настораживает.
И конечно, наблюдение за ним усилено...
   Диомидов встал из-за стола и заходил по  кабинету.  Беркутов  продолжал
говорить, но полковник его уже не слушал. В голову полковнику снова пришла
та странная мысль, которая мучила его  еще  несколько  дней  назад,  когда
Диомидов убедился, что Бергсон  таки  имеет  отношение  к  беклемишевскому
делу. Бергсон, кроме того,  назвал  писателю  Ридашеву  фамилию  Хенгенау.
Рассказ  Курта  Мейера  о  похождениях   профессора   в   сельве   обретал
достоверность. События на Амазонке каким-то образом  связывались  с  делом
Беклемишева. И точкой соприкосновения был Бергсон. Но  вот  каким  образом
они связывались? Почему Бергсон ринулся вдруг к писателю Ридашеву?  Ошибка
это или не ошибка? Диомидов склонялся к мысли об ошибке. Генерал советовал
не торопиться. Но как  тут  медлить?  "Бергсон  выглядит  растерянным",  -
говорит Беркутов. Растеряешься, когда так влипнешь. Чтобы подойти на улице
не к тому человеку, надо быть уверенным, что идешь именно к  тому.  И  еще
этот глупый вещественный пароль -  черная  картонка,  Несовременно.  Очень
несовременно... А может, в этом смысл? Но тогда что же выходит? А то,  что
Бергсон не знает в  лицо  человека,  к  которому  послан.  Да,  не  знает.
Следовательно, он вообще плохо осведомлен  о  деле,  в  которое  ввязался.
Видимо, характер задания такой, что... Или  у  него  два  задания.  Два...
Два... Из двух источников - в  один  адрес.  Черт  знает  что!  Вот  дикое
предположение. Такого не может быть, если только...
   "Если только" и была та странная мысль, которая возникла у Диомидова  и
которую он, отпустив Беркутова, тут же выложил генералу.
   - Решительно, - заметил генерал, выслушав полковника. -  Весьма,  я  бы
сказал. - И генерал открыл портсигар. - А вы не подумали, что  этим  шагом
можно пустить все дело под откос? - спросил он.
   - Подумал, - улыбнулся Диомидов. - Поэтому и пришел к вам.
   - А кому хотите поручить? - поинтересовался генерал, ломая сигарету.
   - Сам, - сказал Диомидов.
   - Сам, значит, - протянул генерал. - А почему сам?
   - Ромашов занят. Беркутов  для  этой  цели  не  подходит.  Недостаточно
сообразителен. Можно бы  поручить  Феоктистову.  Но  ему  придется  терять
время, входить в курс.
   - А если я не разрешу проводить этот... эксперимент?
   - Будем искать другие пути, - лаконично ответил Диомидов.
   - Ловко вы меня, - заметил генерал. - Как Фауст  Маргариту.  Вас  бы  в
рай. На должность змея-искусителя. А?
   - Не гожусь, - засмеялся Диомидов. - Правда, какая-то Ева уже три  раза
зво